Монгайт A.Л. Задачи и возможности археологической картографии

К содержанию журнала «Советская археология» (1962, №1)

1Большую роль в методике археологических исследований играет географическая карта вообще и археологическая карта — в частности. Так как всякая археологическая карта есть, прежде всего, карта географическая, то в дальнейшем мы будем под археологической картой подразумевать географическую карту с археологическими элементами.

В таком понимании археологическая карта за последние 50 лет получила широкое распространение. Сейчас почти ни одно опубликованное археологическое исследование или сообщение не обходится без археологической карты. Однако до сих пор методика составления археологических карт и основные принципы и методы археологической картографии не получили еще теоретического обоснования и обобщения. Некоторые попытки, сделанные в этом направлении, ограничились главным образом кодификацией условных обозначений, выработкой номенклатуры карт и другими, в сущности, второстепенными вопросами.

Археологическая картография не ограничивается задачей иллюстрирования текста или составления карт как наглядного изображения каких-либо археологических выводов и обобщений. Археологическая картография является одним из методов археологических исследований.

Как невозможно, например, изучить конфигурацию моря, не нанося его береговой линии на карту, так невозможно изучить положения какого-либо общественного явления в пространстве без картографирования, и, именно, изучить, а не только изобразить. Все исторические события, как и весь исторический процесс, протекают во времени и в пространстве.

Историческая карта есть графическое условное изображение исторического события или исторического периода в пространстве, построенное на географической основе. Археологическая картография отличается от исторической только тем, что в изучении исторического процесса использует преимущественно археологические, т. е. вещественные источники.

Археологическая картография есть графический метод изучения и изображения исторического процесса в пространстве по археологическим данным. Ее задачи следующие:

1. Установление, уточнение и изображение географического размещения археологических памятников на земной поверхности. В результате этого создается обзорная карта научно-справочного характера как основа для дальнейших археологических исследований и исторических выводов и обобщений.

2. Обобщения и выводы в отношении общих или частных явлений общественной жизни в прошлом и локализация этих явлений. Отсюда вытекает ряд частных задач и возможностей: а) составление карт, показывающих географическое размещение археологических культур; б) изучение и изображение размещений, перемещений, взаимосвязей и взаимовлияний археологических культур и этнических групп; в) изучение и изображение размещения и распространения отдельных видов производств, сельскохозяйственных культур и т. п., а также отдельных типов вещей; г) определение этнических, политических и иных границ: д) определение торговых путей и экономических связей; е) локализация и изображение этнических, экономических, культурных и политических явлений, определенных по археологическим данным.

3. Изучение, установление и изображение взимосвязи общественных явлений прошлого с географическими факторами.

Для выполнения первой из указанных задач служит составление «Основной археологической карты», включающей в себя все археологические памятники изучаемой территории на основании использования всех источников и сплошного ее обследования. Такая работа проводится в отдельных республиках, областях и районах СССР с тем, чтобы потом из отдельных карт была составлена общая карта археологических памятников всей страны. Работа такого рода проделана в прибалтийских республиках, Молдавии, Казахстане, ведется в УССР и в РСФСР. Результаты ее уже публикуются 2. Важнейшим центром по созданию «Основной археологической карты» является Институт археологии АН СССР. В связи с подготовкой издания «Свода археологических памятников СССР» в ИА АН СССР создается картотека, в которой будут учтены результаты работы всех научных учреждений по выявлению и исследованию археологических памятников. Ряд выпусков «Свода» будет посвящен публикации региональных и тематических карт. Таким образом, подготавливается создание «Основной археологической карты СССР».

Археологические карты, на которых регистрировались все найденные памятники старины, появились в разных странах впервые в середине XIX в. В 1874 г. Конгресс историков в Стокгольме утвердил международные знаки для археологических карт.

В то же время вопрос о разработке методики составления археологических карт был поставлен в России. Он рассматривался на V Археологическом съезде в Тифлисе. Итогом работ было лишь составление легенды к археологической карте России 3. До Великой Октябрьской социалистической революции было составлено несколько археологических карт, среди которых наиболее крупные охватывали памятники целых губерний — Тверской, Харьковской, Тамбовской, Киевской и Волынской.

Тематические карты, типологические карты появились только в XX в. и стали неотъемлемой частью работ археологов, главным образом после выхода в свет трудов О. Монтелиуса, опубликования Дешелеттом его «Manuel» и работ А. А. Спицына и В. А. Городцова в России.

Графическое представление об ареале распространения древних вещей и других элементов культуры стало законом для методологии археологов. В начале XX в. был создан ряд археолого-этнографических карт, т. е. карт палеоэтнографии, на которых древние человеческие сообщества, в том числе племена и народы, были представлены в виде археологических культур.

В основе археолого-этнографической карты лежат различные типологические карты. Исследуя на большой территории различные типы вещей разного времени, археологи составляют карты распространения этих типов и затем выделяют области распространения аналогичных комплексов вещей одного и того же времени. То же делается в отношении обрядов погребения, форм поселений и жилищ и т. д. Типологический метод теперь составляет часть археологических исследований во всех странах. Он служит средством классификации вещей для установления хронологии, наряду со стратиграфическим и другими методами. Типология служит и другой цели — установлению отдельных археологических культур. Так, археологи, составляя карты распространения стратиграфически датированных типов, по ним открывают археологические культуры.

Особенности орудий труда, оружия, украшений, жилищ, погребальных обрядов и ритуальных объектов позволяют предположить, что они являются конкретным выражением каких-то общих традиций, которые связывали население данной территории. Несомненно, что археологическая культура является исторической реальностью, а не некоей фикцией, возникшей в умах археологов. Иное дело, что представляет собой археологическая культура, какое явление она отражает: наличие этнических или исторических общностей, хозяйственно-культурные типы или историко-этнографические области или, наконец, определенные стадии развития культуры 4. Выделение археологической культуры не является конечной целью археолога, его, как историка, всегда интересует, что скрывается за найденной культурой, о каких общественных явлениях она позволяет судить.

Так, для эпохи палеолита археологические культуры чаще всего отражают лишь одинаковые ступени развития производительных сил при одинаковой форме хозяйства. При примитивном уровне культуры одинаковые потребности приводили к созданию сходных по своему характеру комплексов предметов, сходных по форме (и одинаковых по функциям) примитивных орудий. Таким образом, шелльская или ашельская и отчасти мустьерская культуры в понятии археологов представляют лишь определенные стадии развития человеческой культуры. Сходство памятников этих культур отнюдь не приводит к выводу о некоей территориальной общности их создателей. Попытки расистов связать археологические культуры эпохи палеолита с человеческими расами потерпели полную неудачу. Одним из наиболее ярких примеров несостоятельности подобных попыток является то, что гримальдийцы — негроиды и кроманьонцы — европеоиды имели одинаковую материальную культуру.

Но в раннем неолите или в самом конце эпипалеолита сложились локальные образования, отраженные археологическими культурами, представляющими уже иное понятие 5. Развитие производительных сил и общественной жизни привело к тому, что на территориях, близко соприкасающихся друг с другом и подчас в одинаковых естественно-географических условиях, появились резко отличающиеся особенности в развитии материальной культуры, в обрядах и ритуале. При этом во многих случаях наблюдается непрерывная преемственность форм в одном определенном районе. Типологические карты ярко отразили это явление. Попытки сопоставить карты археологических культур с лингвистическими и историческими данными должны привести к решению вопроса о том, что за этими культурами скрывается. Однако эти попытки не всегда удачны.

Если говорить о языковых данных, то прежде всего для сопоставления с картами археологических культур мы должны бы иметь карты распространения разговорных языков для той же эпохи, к которой относятся эти культуры. Но для древнейших эпох таких карт нет. Сравнительное языкознание еще не достигло такой ступени развития, которая позволила бы создать точное представление о распространении языков в глубокой древности. Отсутствие лингвистической стратиграфии затрудняет, а иногда и делает невозможными выводы об этнической принадлежности той или иной археологической культуры. Кроме того, следует учесть, что если бы и удалось установить распространение больших языковых общностей, то почти нельзя надеяться на это в отношении отдельных племен. Языковая дробность в древности, по-видимому, достигала необычайных размеров. Известно, что в момент открытия Австралии этот континент населяло около 200 000 человек, разговаривавших более чем на 500 различных языках и наречиях. Даже для эпох, о которых мы располагаем сравнительно богатой лингвистической документацией, последнюю подчас трудно связать с данными археологии, так как хорошо известно, что народы, имеющие сходную материальную культуру, могут разговаривать на различных языках, и наоборот.

Сравнительно-исторический метод в языкознании позволяет представить себе историческую и географическую обстановку возникновения древнейших языковых общностей лишь весьма приблизительно. Достаточно вспомнить историю неудачных поисков территории, где могло возникнуть индоевропейское языковое единство.

Несмотря на это, нельзя полностью отрицать значение сопоставления лингвистических данных с картами археологических культур, как это делают некоторые ученые 6.

Особое внимание следует обратить на топонимику. Древние названия рек, озер, урочищ и т. п., данные первыми насельниками, часто сохраняются в той или иной местности на протяжении тысячелетий. Так, главным образом на данных топонимики установлена связь археологических культур, объединяемых термином «ямочно-гребенчатая керамика», с финно-угорским населением Восточной Европы и Западной Сибири. Хотя важнейшим этническим признаком является язык, на котором разговаривал тот или иной народ, указанные выше трудности использования лингвистических данных не должны служить основанием для отказа от этнической интерпретации археологических культур. Нужно сказать, что начиная с первой четверти XX в., после того как германские археологи (Г. Коссина и др.) предложили метод, в основе которого лежало признание того, что определенные народы могут быть опознаны по археологическим культурам, эта тема заняла непомерно много места в исследованиях многих европейских археологов. Несмотря на то, что на взглядах Коосины сказался в значительной мере его немецкий шовинизм и стремление доказать с помощью изучения распространения археологических культур огромную историческую роль германцев в развитии Европы, выдвинутый им принцип сопоставления «культурных провинций» с определенными народами имеет научное значение, и вопрос об этнической интерпретации археологических культур остается важным вопросом в науке.

Мы не можем согласиться с теми американскими учеными, которые отрицают возможность постановки такого вопроса и предлагают говорить не о конкретных археологических культурах, а об общечеловеческой культурной идее, лишь воплощенной в своих элементах на отдельных территориях 7. Мы не можем разделить взглядов и тех европейских ученых, которые считают, что прослеживаемое археологами изменение культурных элементов позволяет судить только о развитии технологии и занятиях населения. Например, о строителях мегалитов можно сказать, что они были земледельцами или скотоводами, но к какому народу они принадлежали (иберам, бриттам, кельтам и т. д.) — этого археолог якобы никогда решить не сможет и не следует ему этим заниматься 8.

Однако в попытках этнической интерпретации археологических культур следует проявлять максимум осторожности. Следует помнить, что если одни признаки археологической культуры могут послужить для определения ее этнической принадлежности, то другие могут способствовать отнесению ее к определенному хозяйственно-культурному типу и т. д.

Когда археолог впервые создает культурно-стратиграфический разрез какой-то территории, он отбирает сходные признаки на разных археологических памятниках и по ним выделяет археологические культуры. В зависимости от цели исследования он должен на первое место выдвигать те признаки археологической культуры, которые больше всего могут способствовать решению поставленного вопроса.

Археолог картографирует все элементы культуры, но для суждения о хозяйственной деятельности населения для него будет иметь первоочередное значение изучение типов орудий труда, оружия и т. д. Для определения этнической принадлежности населения наиболее важны элементы одежды, украшений, погребальных и др. обрядов и т. п.

Типы орудий труда и оружия, типы построек часто зависят только от историко-географической среды и характера хозяйственной деятельности населения, поэтому они могут быть схожими или одинаковыми у разных народов. По форме лемеха можно судить прежде всего о том, какие почвы им пахали — степные или лесные и т. п., и лишь иногда — какой народ им пользовался. Формы жилищ также связаны главным образом с хозяйством и ландшафтом и в меньшей степени, чем другие элементы, могут сами по себе служить для этнического определения.

Наиболее характерными для отдельных археологических культур, представляющих этнические общности, являются черты, выражающиеся в деталях форм вещей — орнаменте, специфической форме сосудов, в типичных особенностях отдельных предметов. Так, например, М. Е. Фосс считала, что орнамент на неолитических глиняных сосудах является важнейшим признаком, по которому можно судить о различии в материальной культуре, определяющем этнические различия 9. Представляя в своей основе повторение родовых и племенных знаков, орнамент связан с этнической общностью владельцев этих сосудов. Обмена сосудами в неолитическую эпоху не было, поэтому, когда керамика определенного типа оказывается вне области своего обычного распространения, археологи предполагают, что она принесена на это место переселившимся сюда племенем или группой племен. Кухонная глиняная посуда обычно не экспортировалась и в позднейшее время, но сосуды, служившие тарой для жидкостей или сыпучих тел, перевозились на большие расстояния. Находка таких сосудов вдали от места изготовления может служить для характеристики возникшего обмена или торговли. Когда керамика, характерная для какой-либо археологической культуры, встречается вместе с керамикой другой культуры, составляя ее меньшую часть, необходимо решить вопрос о причинах этого явления. Возможно, что керамика попала в это новое место в результате обмена или заимствования, или, может быть, керамические формы и орнаменты, свойственные другому племени, принесены женщинами в результате экзогамных браков. Самое сложное, с чем приходится сталкиваться археологу при решении вопроса об археологической культуре,— это возможность возникновения одинаковых или сходных явлений в материальной культуре в отдаленных и не связанных между собой областях независимо друг от друга. Так, сходство элементов материальной культуры наблюдается у многих племен эпохи энеолита. Как наиболее яркий пример подобного явления можно привести распространение в эпоху энеолита крашеной керамики на гигантских пространствах от Дуная до Китая. Всюду, где появлялись раннеземледельческие культуры, в определенных социальных и географических условиях, мы встречаем чрезвычайно сходную керамику. Конечно, это было не одно племя, а множество различных племен, у которых в определенных исторических условиях возникали сходные приемы изготовления и украшения глиняной посуды (другие элементы культуры на территории распространения расписной керамики — различны). Следовательно, попытка выделить археологическую культуру, под которой подразумевается некая этническая общность, по одному признаку — керамике и ее орнаменту, привела бы в данном случае к большой ошибке. Пока археологи располагали недостаточным материалом, такие ошибки бывали часто, по мере накопления материала и его глубокого изучения они исправляются и меняется самое направление исследований. Так, большая группа неолитических племен, живших на северо-востоке Европы и на западе Сибири, была вначале охарактеризована археологами суммарно как племена культуры ямочно-гребенчатой керамики. Было высказано предположение, что носители этой культуры являлись предками финно-угорских племен. С течением времени, когда археологи подробно изучили материал, «ямочно-гребенчатая» керамика была разделена на большие группы. Оказалось, что для района Урала, Прикамья и Западной Сибири характерна керамика гребенчато-струйчатая, для Прибалтики — гребенчатая, для северных районов Европейской части СССР — ямочная и т. д.

В то же время внутри первой группы наметились провинции со специфическими оттенками в орнаменте. Таковы, например, прикамская гребенчатая керамика, уральская гребенчато-струйчатая, западносибирская гребенчато-волнистая, нижнеобская гребенчатая, но несколько отличная от камской, и т. д. Вероятно, при дальнейшем глубоком изучении будут выделены и другие более мелкие подразделения. Можно думать, что эти провинции с различным орнаментом на однотипной в общем керамике отражают и отдельные группы в пределах финно-угорской этнической общности 10.

Можно привести еще десятки или даже сотни примеров, когда керамические комплексы дают повод для выделения археологических культур. Однако некоторые археологи, в особенности в западноевропейских странах, идут значительно дальше допустимого в данном случае решения вопроса. Они настаивают на картографировании в первую очередь именно мелких, второстепенных признаков, например только деталей орнамента, и по ним выделяют археологические культуры. Кроме того, они считают отдельные детали керамического орнамента не исторически сложившимися чертами материальной культуры, а признаками биологической или географической общности. Так, например, елочный орнамент приписывается северному культурному кругу, орнамент в виде треугольников — кругу дунайских культур и т. п. 11 Хотя картографирование деталей орнамента керамических изделий может способствовать выявлению отдельных групп населения, но связывать такие примитивные и в общем широкораспространенные приемы орнаментации, как треугольники или елочка, только с определенными резко отграниченными этническими общностями мы не имеем никаких оснований.

Каким же образом составляется карта археологической культуры? Прежде всего нужно составить ряд вспомогательных карт, на которых регистрируются отдельные элементы культуры: особенности быта, одежды, жилища, утвари, орудий труда, орнамента, деталей погребального обряда и т. д. Но отдельные сходные элементы могут встречаться в разных культурах, поэтому необходимо отметить и картографировать ведущие формы той или иной археологической культуры, по которым можно выделить локальную группу населения из общей массы населения данной территории, а также показать на карте, в каких пунктах встречаются все элементы данной культуры, а в каких — лишь некоторые.

Археологическую культуру нельзя выделять по одному какому-нибудь признаку. Отдельные сходные элементы могут встречаться в разных культурах, лишь наличие ряда признаков в сумме позволяет выделить ту или иную культуру и рассматривать ее как некую исторически сложившуюся общность. На карте должны быть показаны как находки отдельных вещей по типам, так и типы погребений и поселений 12.

Очень частой ошибкой археологов является попытка выделить культуру, картографируя не комплекс ее элементов, а один какой-нибудь элемент. Так на карте появляются лжекультуры, отражающие не социальные или этнические общности, а всего лишь результаты связей торговых или культурных, например, общеевропейскую моду на украшения или посуду, распространившуюся в определенное время из одних производственных мастерских на обширную территорию. Следует учитывать, что в бронзовом и, в особенности, в железном веке общение между народами настолько возросло, что отдельные элементы культуры проникали в очень далекие области. Так, например, если мы возьмем карту распространения предметов унетицкой или латенской культур, то увидим, что влияние этих культур на соседние было так велико, что иногда практически невозможно отделить одну культуру от другой, если судить лишь по отдельным предметам (например, фибулам). Картографируя лишь элементы сходства, нельзя различить центры расцвета отдельных культур и районы, на которые они влияли. Так, в результате картографирования двух ярких отличительных элементов — фибул и парадной посуды на огромных пространствах Восточной Европы — была выделена черняховская культура. Ее пытались рассматривать как возникшую в результате этнического единства создавших ее племен. Внимательное изучение других элементов культуры позволило наметить отдельные варианты черняховской культуры и предположить, что она не является этнически единой. Нельзя также выделять культуру только по обряду погребения. Один и тот же обряд погребения (например, трупосожжение или погребение в мегалитических могилах) был распространен у разных народов и, наоборот, у одного и того же народа были разные обряды погребения. Кельты в Богемии в эпоху латена совершали и трупосожжение, и трупоположение, то же наблюдается и в культурах «полей погребений» Восточной Европы. Если все же археолог выделяет культуру по какому-нибудь одному признаку, то существование такой культуры он должен признать лишь научной гипотезой, подлежащей самой тщательной проверке. Нельзя не отметить, что подобные гипотезы иногда приводили к самым счастливым научным открытиям.

Так, например, городища раннего железного века на севере Европейской части СССР, по-видимому, принадлежащие предкам финно-угорских народов, подразделяются на две группы: дьяковские и городецкие. Наиболее характерным отличием является то, что на первых встречается, а на вторых не встречается так называемый «грузик дьякова типа». Этот загадочный и, по-видимому, второстепенный предмет стал определяющим для целой археологической культуры. Однако внимательное изучение керамики позволило установить и другое различие. На дьяковских городищах встречается керамика с так называемым текстильным орнаментом. На городецких городищах встречается и текстильная и так называемая рогожная керамика. Различия в керамике составляют второй характерный признак городецких городищ. В остальном по облику материальной культуры между городецкими и дьяковскими городищами наблюдается заметное сходство. Могут ли эти в сущности второстепенные признаки служить основой для разделения тех и других городищ на две группы, принадлежащие к различным культурам? Если бы подобное различие наблюдалось на одном-двух городищах, можно было бы предположить, что оно случайно, но когда это явление наблюдается на десятках городищ, элемент случайности отпадает. Картографируя установленные археологические различия, мы находим объяснения этому явлению. Хотя территория дьяковских и городецких городищ была занята племенами финно-угорской языковой группы, между районами их распространения проходит четкая граница. Городецкие городища встречаются на юг и юго-восток от среднего течения р. Оки (начиная примерно с места впадения в Оку р. Цны) и до Волги. Это территория, и ныне заселенная мордвой, или территория, на которой, как можно установить по археологическим данным, жили предки мордвы. Археологи предположили, что городецкие городища также принадлежат предкам мордвы. Эта гипотеза в последнее время подтверждается рядом фактических данных 13.

Выделение на картах ведущих для данной культуры форм — задача сложная, но очень важная. Благодаря этому карта приобретает большую наглядность. Возьмем, например, карту, составленную для одной какой-нибудь археологической культуры, на которой нанесено множество пунктов находок вещей и их типы. Несмотря на исчерпывающую полноту этой карты выводы из нее затруднены, так как оказывается, что для племенного или этнического подразделения важны, скажем, два ведущих типа вещей, остальные свидетельствуют лишь о торговых связях, влияниях и т. п. Если мы на другой карте крупными значками выделим эти два важнейших типа, то карта сразу станет «говорящей» 14. На другой карте могут быть представлены курганы или поселения. Здесь тоже важны не все пункты. Если для исторических выводов в данном случае важны лишь различия в обряде погребения, их и нужно сделать наглядными. Относительная неполнота может только способствовать выдвижению на первый план тех источников, которые имеют решающее историческое значение 15.

Рассматривая некоторые археологические культуры как отражение древних этнических общностей, археологи получают возможность составить этнографические карты древности. Картографируя места находок, типичных для данной культуры вещей, могильников, мест поселения, а затем налагая эти карты в хронологическом порядке друг на друга, можно показать изменение границ распространения данной культуры, ее рост, расцвет и упадок, а следовательно, и судьбы племени, которое она отражает. Создание таких динамических карт, т. е. карт, показывающих археологическую культуру в движении, особенно важно в историческом отношении. Исходным при составлении таких карт является выяснение первоначальных границ археологической культуры.

Когда европейские ученые впервые пришли к выводу, что археологические культуры отражают этнические общности, они полагали, что можно наметить четкие границы между областями распространения археологических культур. Так, Г. Коссина считал, что «резко ограниченные археологические культурные провинции соответствуют во все времена определенным народам или племенам» 16. Для того чтобы можно было говорить о культурной провинции (по Коссине), должны быть соблюдены следующие условия: она должна на типологической карте (т. е. карте, которая отражает ряды перекрывающих друг друга отдельных типов) представлять собой замкнутую область, которая отличается от соседних областей и имеет точно очерченные границы 17. Впоследствии стала ясна ошибочность этой точки зрения, невозможность провести четкие границы между археологическими культурами. Первобытное общество не знало четких политических границ, кроме тех случаев, когда между племенами лежали естественные преграды (горы, болота, моря). Были переходные районы, где смешивались элементы соседних культур, или незаселенные пространства, которые по мере роста населения, при экстенсивных формах хозяйства, постепенно заселялись 18. Яркий пример такого переходного района представляет собой пограничная область между синхронными культурами бронзового века — андроновской и срубной. На широкой полосе между Волгой и Уралом, на пространстве шириной в 100—200 км эти археологические культуры представлены в таком смешении, что ни один исследователь не решился бы определить, к какой из названных культур относится тот или иной памятник. Далеко не всегда исследователи выделяют такие пограничные смешанные зоны, поэтому карты, на которых показаны четкие границы археологических культур, представляют собой скорее условные схемы, чем карты, на которых отражены подлинные этнические границы.

Выявление этнических общностей по археологическим данным и проведение границы между ними осложняются, как выше уже было сказано, рядом фактов, которые необходимо постоянно учитывать. Это культурные влияния одного общества на другое, переселения, торговые сношения и т. п. Типичные предметы данной культуры иногда бывают найдены далеко от области их преимущественного распространения. Для полноты карты нужно указывать не только места распространения данной археологической культуры, но и места распространения (в виде отдельных памятников) других археологических культур на территории данной культуры 19. Это, однако, не должно влиять на проведение границы распространения археологической культуры, а учитываться как фактор внешнего влияния. По существу район распространения археологической культуры должен быть обозначен на карте лишь в результате статистической обработки данных, полученных в отношении распространения элементов этой культуры и составления корреляционных таблиц.

Границы археологической культуры обычно проводят по крайним точкам распространения памятников этой культуры, причем картографы то соединяют эти точки прямыми линиями, то рисуют произвольную кривую, предполагая (и чаще всего справедливо), что не все еще памятники этой культуры, расположенные между двумя пограничными точками, открыты и что некоторое округление линии не исказит подлинной исторической картины. После того как исследователь определил тем или иным способом первоначальную границу археологической культуры, перед ним возникает задача показать ее в движении. Иногда переселения, завоевательные походы (в том случае, если не располагают точными данными о их результатах, а известно лишь направление движения) изображаются на картах в виде стрелок. Этот способ нельзя признать удачным. За видимой динамичностью карты скрывается, по существу, недостаточная осведомленность исследователя. Другое дело, когда автор располагает хотя бы и немногочисленными, но точными данными о распространении и хронологии памятников, относящихся к определенной археологической культуре. Так, например, в 1946 г., когда было известно только 26 фатьяновских могильников, О. А. Гракова распределила их хронологически и разделила на три группы — московскую, ярославскую и чувашскую 20. Это дало возможность составить карту фатьяновской культуры, на которой последняя показана в развитии.

Точно так же исторический процесс развития трипольских племен может быть наглядно представлен на картах, с тех пор как дана периодизация трипольских поселений 21. Хронологические стадии трипольской культуры, представленные на картах, дают возможность судить о расселении и движении земледельческо-скотоводческих племен.

Выявив какую-либо археологическую культуру, установив, что за ней скрывается некая этническая общность, исследователь должен попытаться связать эту культуру с исторически известным народом, чтобы получить общую картину этногенеза. Так как первобытная история не может опираться на письменные источники, то мы большей частью не знаем названия тех племен и народов, которые выявлены по археологическим культурам. Если удастся исследование культур провести через все века доисторической эпохи и связать с определенным народом, то будет переброшен мост между первобытной историей и историей, основанной на письменных источниках.

Наиболее важным в данном случае является ретроспективный метод — метод восхождения от известных более поздних явлений к более ранним. Но на тысячелетнем пути развития народа археолог не всегда может выявить все этапы; отдельные звенья в цепи исследования выпадают, и ученый вынужден остановиться или построить более или менее правдоподобную гипотезу.

Ретроспективный метод также связан с типологическими картами, так как только наличие устойчивых типов элементов культуры, переходящих из одной эпохи в другую, позволяет связывать воедино разные этапы развития культуры.

Мы так подробно остановились на вопросах о картографировании археологических культур в связи с проблемой этногенеза потому, что они занимают значительное место в современных исследованиях. Однако следовало бы снова подчеркнуть, что эти вопросы не являются самой важной темой в археологии и не должны заслонять собой другие научные проблемы.

* * *

К числу научных проблем, в изучении которых археологическая картография может сыграть важную роль, принадлежит вопрос об экономическом развитии древних обществ, о хозяйственно-культурных областях, о торговых связях и путях.

Очень любопытные данные для выяснения древних взаимосвязей племен и народов может получить археолог, составляя карту, на которой показаны районы распространения изделий из сырья, встречающегося только в одном определенном районе 22.

Не менее важна для археолога регистрация предметов, изготовленных на одних территориях и встречающихся на других, иногда в значительном отдалении от места их производства, таких, как бусы, печати и т. п. Но здесь мы сталкиваемся иногда с вопросом о том, что означает сходство вещей, найденных на разных территориях, у разных народов: была ли эта вещь привезена или изготовлена по иноземному образцу, т. е. имеем ли мы дело с миграцией вещи или идеи вещи? В том и другом случае это служит доказательством взаимосвязи.

Одним из интереснейших методических приемов создания экономической карты по археологическим данным является прием, примененный Б. А. Рыбаковым для установления района распространения вещей, произведенных древнерусскими ремесленниками.

Картографируя вещи, отлитые в одной литейной форме, т. е. произведенные в одной мастерской, он убедительно доказал, что район, который обслуживала такая мастерская, равнялся 35—40 км в окружности 23.

Не приходится говорить о том, сколько важных научных выводов было сделано в результате картографирования районов вывоза изделий античных керамических мастерских или римского импорта в страны Европы, или находок монет и кладов.

Эти отдельные примеры приведены нами для того, чтобы показать, какие большие научные возможности представляет картографирование данных по хозяйству и экономике древних обществ. Мы не разбираем здесь подробно ни всех методов такого картографирования, ни всех возможных результатов. В обзорной статье этого сделать нельзя.

Карты, на которых сопоставлены миграции вещей, источники сырья, районы распространения готовых изделий определенного типа и т. п., могут служить как для изучения экономической истории, так и для выяснения вопроса о древних взаимосвязях племен и народов. Две такие карты составлены А. С. Амальриком и мною. Первая — «Экономические сзязи Западной Европы в эпоху бронзы» (II тысячелетие до н. э.) — по данным Г. Кларка (рис. 1) и вторая — «Взаимосвязи племен в эпоху неолита и энеолита» (VI—III тысячелетия до н. э.) 24. Обе далеко не полные и не исчерпывают темы, содержащейся в их заголовке. Мы их приводим лишь как примеры создания обобщающих карт, не лежащих в основе исследования, а являющихся ее итогом и иллюстрацией. Первая карта не нуждается в специальном пояснении. Вторая была составлена для того, чтобы показать, насколько ошибочно преувеличение теории автохтонности, насколько сильны были миграции племен и их взаимосвязи еще в эпоху неолита.

Рис. 1. Экономические связи в эпоху бронзы (по материалам Кларка). 1 — область добычи янтаря; 2 — наиболее богатые янтарем области; 3 — центральная янтарная дорога; 4 — возможная янтарная дорога; 5 — распространение многосегментных фаянсовых бус из Египта; 6 — основные залежи медных руд в Центральной Германии; 7 — распространение слитков меди в форме двойных топоров; 8 — пути вывоза кремневых изделий из Гран-Прессиньи; область изготовления и наибольшего скопления бронзовых кельтов с двумя ушками; 10 - отдельные находки кельтов; 11 — предполагаемые пути вывоза кельтов; 12 — критские слитки меди в форме бычьих шкур

Рис. 1. Экономические связи в эпоху бронзы (по материалам Кларка). 1 — область добычи янтаря; 2 — наиболее богатые янтарем области; 3 — центральная янтарная дорога; 4 — возможная янтарная дорога; 5 — распространение многосегментных фаянсовых бус из Египта; 6 — основные залежи медных руд в Центральной Германии; 7 — распространение слитков меди в форме двойных топоров; 8 — пути вывоза кремневых изделий из Гран-Прессиньи; область изготовления и наибольшего скопления бронзовых кельтов с двумя ушками; 10 — отдельные находки кельтов; 11 — предполагаемые пути вывоза кельтов; 12 — критские слитки меди в форме бычьих шкур

На нашей карте миграции племен представлены схематично. Составление же исследовательских карт на эту тему представляет значительные методические трудности. Иногда мы наблюдаем, что весь комплекс явлений, представляющих собой археологическую культуру, при картографировании передвигается. Это простейший для картографии случай, по-видимому свидетельствующий о движении народа. Когда одна культура сменяет другую, мы также, очевидно, имеем дело с миграцией. Но культурные изменения редко бывают представлены в археологических данных в подобном чистом виде 25. Чаще всего одни элементы культуры исчезают и на их месте появляются другие, а некоторые элементы старой культуры сохраняются. Тогда неясно, что произошло: вторжение другого народа или диффузия культурных элементов. И вещи и идеи могут распространяться независимо от переселения их создателей или носителей 26. Как ни консервативны в этом отношении первобытные общества, мы никогда не можем быть уверены, что изменение форм керамики или даже обычаев погребения произошло под влиянием переселения других племен. Целый ряд изменений в материальной культуре мог наступить в результате внутреннего социального и технического развития. Независимо от непосредственного влияния или вторжения соседей эти изменения могут оказаться сходными с культурными элементами другого племени или народа. Следует также учитывать, что установление общей культуры на большой территории иногда является результатом ассимиляции, слияния воедино мелких племен и народов, без миграции какого-либо из них.

Однако нам известны факты, когда несомненные исторические документированные миграции и даже завоевания одного народа другим не оставляют почти никаких следов в материальной культуре. Так, например, завоевание большого общества малым, происходящее вследствие его технического превосходства, оказывает очень слабое воздействие на культуру завоеванного большинства населения.

Лишь в том случае, когда изменение материальной культуры сопровождается резким изменением физического типа, археолог может быть безусловно уверен в том, что оно произошло в результате смены населения. Но палеоантропология обладает достаточным методом для обнаружения крупных расовых отличий, отличия же физических типов отдельных племен в большинстве случаев остаются спорными, и антропологи бессильны помочь здесь археологам.

В основе карт, демонстрирующих миграции, также лежат типологические карты, как и в основе карт, изображающих археологические культуры.

Если археолог, кроме типологии, хорошо знает хозяйство изучаемых племен, то он может сделать важные выводы в отношении миграции. Например, вторжение кочевых скотоводческих племен на территорию, занятую земледельцами, дает такую ясную картину отличия хозяйственных форм, что ее легко картографировать. Но процесс постепенного перехода к скотоводству или оседания на землю, так же как и типологические изменения вещей и обрядов, может не быть связанным с вторжением или переселением.

Приведу некоторые примеры реконструкции древних путей сообщения по археологическим данным. Исходя из предпосылки, что некоторые курганы располагались вдоль дорог, немецкие археологи составили карту древних дорог Шлезвиг-Гольштинии. Другой прием может состоять в том, что археолог, исходя из географической обстановки, может предположить существование того или иного пути и проверить свою гипотезу по археологическим данным. Например, a priori делаем заключение: водная артерия Дунай — Рейн во все исторические времена была путем, соединяющим юго-восток и северо-запад Европы. Если мы изучим распространение вещей разных эпох, имеющих ограниченный ареал производства и широкий ареал распространения, таких, как раковины Spondylus (место происхождения: Черное, Мраморное, Эгейское моря), многосегментные бусы (Египет), фуксштатские чаши (Н. Франкония), то увидим, что все они укладываются вдоль Дуная и Рейна. Несомненно, что далеко не все вещи оседали в районе той водной артерии, по которой они перевозились, но эта водная магистраль была в то же время местом, где концентрировалось наибольшее количество населения, где было множество поселений, и поэтому здесь найдено множество экспортировавшихся и импортировавшихся вещей.

Важнейшей задачей археологической картографии является установление связи общественных явлений прошлого с географическими факторами. «Можно ли всю историю объяснить географией? Конечно, нет… История развертывается на земле, но она состоит из элементов наиболее сложных, наиболее смешанных, наиболее удаленных от элементарных географических условий. Только через промежуточные факты, — факты второго порядка, как обработка земли, скотоводство и т. д. и через факты третьего порядка, факты социальной географии можно установить глубокий отголосок географии в эволюции человеческих обществ» 27. «Истинная связь между географией и историей устанавливается через посредство
труда и прямых результатов труда» 28. «Географические причины действуют на людей не иначе, как через посредство фактов социальной жизни» 29. Таковы выводы виднейших французских географов, отнюдь не являющихся марксистами, выводы, вместе с тем совпадающие с принципами исторического материализма.

В определении значения географических данных для изучения истории давно уже наметились две ошибочные тенденции. Одна из них, заключающаяся в преувеличении роли географического фактора и даже в придании ему решающего значения в истории, наметилась еще в конце XVIII в. в трудах Монтескье, Канта, Гегеля и Бокля 30.

В наиболее развернутом виде концепция географического детерминизма дана в трудах некоторых буржуазных географов эпохи империализма (Ф. Ратцель, А. Гертнер и др.). Другая ошибочная тенденция в вопросе о роли географической среды в истории человечества прямо противоположна первой и заключается в том, что некоторые ученые не придают значения влиянию на общество географической среды. Отрицая закономерность исторического развития, рассматривая историю как собрание случайных фактов, считая, что общественная жизнь людей не обусловлена никакими объективными причинами, они игнорируют и географический фактор в истории. Как же относятся к вопросу о географическом факторе в истории археологи?

Одна из наиболее влиятельных в прошлом в западноевропейской буржуазной археологии школа Г. Коссины не придавала большого значения географическим факторам. Составленные ее представителями карты схематичны и учитывают лишь часть элементов физической географии. Рассматривая племена и народы прежде всего как биологические, а не социальные общности, Коссина и его ученики предполагали, что биологические свойства народа при любой обстановке, в любом географическом окружении будут проявляться в одинаковых внешних формах.

Исследователи различных стран далеко не всегда связывали картографирование древностей с историческим ландшафтом. Попытки реконструкции исторической географии той эпохи, к которой относятся те или иные памятники, были очень редки. В этом отношении большие заслуги имеют английские археологи.

Еще в 80-х годах XIX в. появились работы, авторы которых предлагали изучать древности и древние события на основе «доисторического ландшафта». Рассказ о британской истории, указывали они, должен вестись во все времена на основе географии Британии 31. В начале XX в. географ и археолог О. Кроуфорд оказал большое влияние на археологов, направляя их деятельность в сферу сопоставления географических и археологических данных. Он считал важнейшей задачей изучение археологических культур с географической точки зрения. В 1921 г. Кроуфорд суммировал возможности и технику географического подхода к первобытной и древней истории 32. Его общие положения не могут вызвать принципиальных возражений. Но последователь Кроуфорда археолог К. Фокс пошел значительно дальше. В 1932 г. Фокс опубликовал «The archaeology of the Cambridge Region». Подзаголовок его работы гласит «Топографическое изучение бронзы, раннего железа, римского и англо-саксонского времени, с вводными замечаниями по неолиту». Изучая узкий район в 200—250 миль вокруг Кембриджа, Фокс использовал как основную карту с реставрацией древней растительности и налагал на нее археологические карты по современной топографии. Этот прием стал в археологии классическим. Фокс показал, что группы археологических памятников соответствуют не современному, а древнему растительному покрову.

Сделав ряд важных наблюдений, Фокс не объяснил многие из них. Между тем многие явления легко объяснить, исходя не из географического детерминизма, а из изменившихся условий социальной жизни. Так, например, Фокс устанавливает, что в бронзовом веке и отчасти в позднем неолите поселения концентрировались главным образом в районах с легководопроницаемой почвой — на песке, гравии и т. п., а позже, в железном веке располагались на менее водопроницаемой тяжелой, жирной глине. Это перемещение поселений можно объяснить социальным развитием, в частности развитием техники обработки почв с применением железных орудий и тяжелого плуга.

Большую роль в распространении принципов географического метода среди археологов и историков древнего мира сыграла впервые изданная в 1932 г. и с тех пор неоднократно переиздававшаяся книга Фокса «The Personality of Britain» 33. Э. Тейлор в рецензии на четвертое издание книги Фокса 34 говорит об огромном впечатлении, которое она произвела на географов и историков. «Из-под пера не географа вышло географическое объяснение праистории Британии». Значение книги Фокса также в том, что он продемонстрировал не только географическим кругам, что «распределительные карты (distribution mар) являются не только методом фактической иллюстрации, но могут быть орудием исследования».

Влияние географической среды на развитие общества неодинаково на разных этапах истории. Чем дальше мы идем в глубь истории человека, тем больше его зависимость от окружающих природных условий, которые он должен принимать и к которым он должен приспосабливаться, почти не имея возможности эти условия изменить.

Постепенно человек не только освобождался от полной зависимости от природы, но и научился сам влиять на природу. Это в большей мере проявилось с появлением классовых обществ.

Исторический материализм признает влияние географической среды на общество, но отрицает непосредственное и определяющее ее влияние. Нельзя, подобно Хентингтону и Фоксу, из климата и рельефа непосредственно выводить всю последующую историю данной местности. Нужно помнить, что на протяжении истории те географические условия, которые считались отрицательными, становились положительными, и наоборот. Изрезанность материков морями и реками была на ранних этапах жизни человечества фактором, препятствовавшим общению. С изобретением средств плавания этот географический фактор стал способствовать общению отдельных групп человечества. Необходимо помнить, что человек может активно воздействовать на географическую среду. Часто буржуазные ученые выводят тот или иной исторический факт якобы из условий естественного развития географической среды. Так, например, упадок цивилизации в Средней Азии буржуазные ученые объясняли природными причинами, якобы вызвавшими изменение водного режима и высыхание Средней Азии. Советские ученые установили, что причины запустения некогда орошаемых обширных площадей следует искать не в естественно-исторических или географических факторах, а в социально-исторических (смена господствующих способов производства и ряд социально-политических катастроф — гражданских и внешних войн, нашествия варваров-кочевников (гуннов, тюрков, арабов и особенно монголов), разрушавших ирригационные сооружения).

Географический метод в археологии — реконструкция древнего ландшафта и сопоставление его с археологическими картами — является важным методом исторического исследования. Создаваемые археологами типологические и хронологические схемы только тогда становятся историческими реальностями, когда мы их можем спроецировать на природное окружение, из которого они произошли.

Реконструкция древнего ландшафта не является прямой задачей археологов, и они здесь пользуются данными других наук: геологии, палеоклиматологии 35, палеоботаники 36 и т. д. При этом нужно учесть, что крупные изменения ландшафта и климата, такие как смена ледниковых и межледниковых периодов, смена бореального, суббореального, атлантического и др. климатов, постоянно учитываются археологами и служат им для датировок 37. Гораздо хуже обстоит дело с реконструкцией древнего ландшафта сравнительно поздних исторических эпох (например, средневекового). Сложность проблемы заключается в том, что в исторический период за сравнительно короткий срок благодаря деятельности человека произошли более значительные изменения в его географическом окружении, чем те естественные изменения, которые без участия человека протекали в течение десятков и даже сотен тысяч лет.

Первая значительная перемена во взаимоотношениях человека с природным окружением происходит тогда, когда человек начинает заниматься скотоводством и земледелием. С этого момента прекращается исключительное влияние природы на человеческое общество; оно становится взаимным. «Раскорчевка леса под посев и подготовка почвы имела большое значение как для истории растительного мира, так и для истории форм человеческой жизни и колонизации отдельных ландшафтов» 38. При этом зачастую трудно учесть все действующие факторы. Возьмем к примеру вопрос о границе леса и степи в Восточной Европе. До сих пор остается спорным вопрос о том, были ли наши степи безлесны «от века» и наступает ли лес на степь или степь на лес 39. Мнения почвоведов разделились. В. Докучаев, Г. Танфильев и др. считали, что степь существовала «от века» и лес наступал и наступает на степь, хотя площади лесов значительно уменьшились вследствие порубок. В. Р. Вильямс считал, что степь наступает. Другие почвоведы признают, что основная причина образования степей заключается в деятельности человека, истребившего леса, и не допускают первичное существование степей на самом юге Европейской части СССР.

Климатологи не внесли ясности в спорный вопрос. Так, И. Е. Бучинский пишет, что южная граница леса и степи проходила в древности приблизительно там же, где и теперь. И здесь же отмечает: «…но нужно учесть, что с бронзового века географический ландшафт определяется деятельностью человека в большей мере, нежели климатообразующими факторами по существу» 40.

Если археолог ограничит свою задачу выяснением вопроса о соотношении лесов и степей в течение, скажем, последнего тысячелетия, то он сможет, не вмешиваясь в спор почвоведов, сделать некоторые выводы. Так как срок, необходимый для образования чернозема, равен 2500—5000 лет, следовательно, северная граница распространения чернозема в интересующую нас эпоху (1000 лет назад) проходила там же, где и теперь. Вероятно, эта граница в то время была также границей между лесом и степью. Об этом свидетельствуют и русские летописи. Если в исконной лесной полосе леса сводились человеком вследствие разных причин, и прежде всего для расчистки земли под пашню, то известно и обратное явление, когда заброшенные пашни (например, после опричнины) зарастали лесом (так называемый «пашенный лес»). Поэтому представить себе древний ландшафт конкретного исторического памятника не так легко. Здесь на помощь приходят данные палеоботаники (в частности, пыльцевой анализ) и палеозоологии. Приведем один из примеров того, насколько неточным может быть использование современных физико-географических данных для древности. В засеках, тянувшихся в древней Руси сплошной полосой через б. Калужскую, Тульскую, Тамбовскую и Рязанскую губернии, основными породами были липа и дуб; впоследствии древостой изменился. Вследствие хищнического хозяйничанья липо-дубняк сменила осина и частично береза. Чем меньше оставалось широколиственных пород, тем меньше становилось и животных, связанных с этими породами — исчез кабан 41. Мы обрисовали трудности в реконструкции древнего ландшафта Европейской части СССР, т. е. области, в которой он в историческую эпоху претерпел сравнительно мало изменений. Эти трудности будут неизмеримо больше, если мы возьмем области, скажем, Средней Азии, где реки меняли свое течение и вместе с водой уходила жизнь.

Нужно упомянуть о попытках реконструкции древнего ландшафта по данным топонимики. Если по карте и списку географических наименований какого-либо района отобрать все названия деревень, урочищ и т. п., содержащие физико-географическую характеристику, например «Сосновый бор», «Маркино болото» и т. п., то по ним можно составить картину древнего ландшафта. Здесь неизбежной трудностью является то, что мы большей частью не знаем, когда возникло то или иное название.

Не приходится говорить о том, насколько важно реконструировать древний рельеф, древние очертания материков и т. п. Основные географические факторы, оказывающие влияние на общественные явления, — это рельеф, гидрография, почва, климат, флора и фауна. Понять и изучить какое-либо общественное явление, связанное с географическими факторами, а тем более определяемое ими, невозможно без географической карты и картографирования. Пренебрежение картой в данном случае приводит часто к легкомысленным и ошибочным выводам.

Такое крупное общественное явление, как миграции в эпоху палеолита и неолита, определялось главным образом географическими факторами: климатом в ледниковую эпоху; истреблением или уходом дичи (для охотничьих племен); истощением почвы (для земледельческих племен) и т. д. Направление миграции определялось теми же факторами: теплыми климатическими зонами, обилием дичи, неистощенными почвами и т. д. Географические пути миграций как в эпоху палеолита, так и в позднейшее время определялись рельефом и гидрографией. Теми же факторами (рельефом и гидрографией) определялись пути обмена и торговли.

Гипотеза о миграции азиатских племен в мустьерскую эпоху через Урал в Европу, выраженная картографическими средствами, вызывает сомнение. Если верна синхронизация мустьерской эпохи, предложенная А. Пенком, В. И. Громовым, С. Н. Замятниным, М. В. Воеводским и др., с эпохой рисского оледенения, то путь из Азии в Европу был закрыт хозарским бассейном с юга и ледяным покровом с севера, а пространства Западной Сибири и Приаралья были, по-видимому, залиты водами больших западносибирских рек, стоку которых в океан препятствовал ледя-
ной покров (рис. 2) 42.

Что касается путей обмена и торговли, то для определения их географических линий важнейшим источником является топографическая карта.

Пути сообщения — наиболее стабильное общественно-географическое явление. Происходит это потому, что во все времена и у всех народов пути сообщения прокладывались по линии наименьшего сопротивления.

Но последняя вовсе не является кратчайшей линией. Как линия водного пути следует всем изгибам реки, так и линия сухопутного пути зависит от рельефа, почвы, растительного покрова и пр. Сухопутные пути, как правило, прокладываются в обход крутым подъемам, лесам, размываемым водой почвам и т. п. Поэтому реконструируя на карте древний путь, следует учитывать все эти географические факторы и не соблазняться кратчайшими расстояниями. Особенно тщательно следует анализировать ландшафт местности при определении линий переволок.

Линия переволока обычно пересекает водораздельную линию, а водораздельная линия определяется рельефом и не везде удобопроходима. Иногда выгоднее бывает значительно удлинить путь, чем преодолевать труднопроходимые кратчайшие расстояния. Проанализировать ландшафт можно только или на местности или на крупномасштабной топографической карте.

Всякая линия, определяющая географическое место исторического явления, в той или иной мере гипотетична и степень ее точности зависит от количества археологических памятников, качества анализа источников и характера картографируемого явления. Определить линию водного пути, даже при малом количестве памятников, значительно легче, чем линию этнической границы при большем их количестве. Но и при определении водного пути следует привлекать все возможные и различные данные. Так, например, знаменитый Волжский путь не определяется одним только летописным сообщением: «Ис того же леса потече Волга на въсток и вътечеть семьюдесят жерел в море Хвалисьское. Там же и из Руси можеть ити по Волзе в Болгары и в Хвалисы» 43. Провести на карте на основании данного сообщения летописи линию пути по Волге от истоков до устья, как это сделано на многих исторических картах, было бы неправильно. В определенный период Волгой от устья Оки до Ярославля, видимо, не пользовались для торговых путешествий, так как на этом участке не найдено ни одного клада восточных монет. Но зато много кладов найдено по течению Оки, Клязьмы, Нерли (притока Клязьмы) и Нерли (притока Волги). Видимо, торговый путь проходил именно по этой линии.

Рис. 2. Трансгрессия Каспийского моря и граница рисского оледенения. 1 — ледяной покров; 2 — трансгрессия Каспийского и Аральского морей; 3 — предполагаемый путь распространения «восточной ашельской» культуры

Рис. 2. Трансгрессия Каспийского моря и граница рисского оледенения. 1 — ледяной покров; 2 — трансгрессия Каспийского и Аральского морей; 3 — предполагаемый путь распространения «восточной ашельской» культуры

Рис. 3. Лёсс и первые земледельческие культуры Европы в середине III тысячелетия до н. э. (по Граману и Г. Чайлду)

Рис. 3. Лёсс и первые земледельческие культуры Европы в середине III тысячелетия до н. э. (по Граману и Г. Чайлду)

Рис. 4. Поселения I дунайской культуры (по Граману и Бутлеру)

Рис. 4. Поселения I дунайской культуры (по Граману и Бутлеру)

В еще большей степени невозможно понять и изучить вопрос о географическом размещении культур и отдельных поселений, не увязывая его с географическими факторами и не картографируя. Особенно это касается первых земледельческих культур и поселений в эпоху неолита.

В IV — первой половине III тысячелетия до н. э. в задунайской и заальпийской Европе при несовершенстве орудий неолитические земледельцы могли возделывать только легко обрабатываемую лёссовую почву. Это
становится совершенно бесспорным и очевидным, если мы наложим ареалы первых определенных земледельческих культур на лёссовую карту (рис. 3).

Особенно интересно проследить размещение отдельных поселении наиболее хорошо изученной первой дунайской культуры, в ареале которой лёсс не покрывает сплошь всю территорию, как, например, в ареале трипольской культуры (рис. 4).

Рис. 5. Поселения трипольской культуры (по Т. С. Пассек)

Рис. 5. Поселения трипольской культуры (по Т. С. Пассек)

Подавляющее большинство поселений расположено на лёссе. На рис. 3 мы отмечаем местоположение стоянки Кампиньи, где найден древнейший в Европе черепок с отпечатком ячменного зерна. Стоянка также расположена на лёссе.

Как известно, не на всех стоянках кампинийской эпохи обнаружены следы земледелия. Нанесение кампинийских стоянок на почвенную карту с отметкой, где найдены и где не найдены следы земледелия, могло бы в значительной степени пролить свет на характер этой культуры.

Размещение неолитических земледельческих поселений определялось не только наличием лёссовых почв, но и в значительной степени рельефом. Более древние поселения располагались на более повышенных местах, чем поздние. Проследим это явление на поселениях трипольской культуры (рис. 5).

Поселения периодов А и В/I, т. е. датируемых 3000—2500 гг. до н. э., расположены на местах, возвышающихся над уровнем моря более чем на 200 м, и только поселения и погребения периодов B/II и позднейших, т. е. датируемые 2500—1700 гг. до н. э., спускаются в более низкие места, не выходя все же за пределы лёсса.

Так как мы ограничены темой настоящей статьи (постановка вопроса) и ее размерами, мы не делаем научных выводов из вышеприведенных картографических примеров и обращаем только внимание на те возможности исследования, которые открываются при сопоставлении общественных явлений с географическими факторами и картографировании этих сопоставлений.

Подводя итоги всему сказанному выше, мы хотели бы снова подчеркнуть основную мысль настоящей статьи — археологическая картография не является только методом иллюстрирования текста, а является прежде всего методом научного исследования. Круг проблем, затронутых нами, можно было бы значительно расширить, но это только подтвердит основные положения статьи. Мы не ставили себе целью дать здесь очерк самой методики картографирования. Это будет сделано в дальнейших публикациях. Мы хотели лишь критически рассмотреть некоторые основные проблемы археологической картографии.

Notes:

  1. Настоящая статья является сокращенным изложением вводной главы к подготавливаемой А. Л. Монгайтом совместно с А. С. Амальриком книге «Археологическая картография».
  2. Среди опубликованных карт наиболее значительные работы И. А. Талицкой (см. И. А. Талицкая. Материалы к археологической карте бассейна р. Камы. МИА № 27, 1952); ее же. Материалы к археологической карте Нижнего и Среднего Приобья. МИА № 55, 1953; И. В. Фабрициус. Археологическая карта Причерноморья Украинской ССР, Киев, 1951; Археологическая карта Казахстана, Алма-Ата, 1960. Археологические карты Волго-Окского междуречья лежат в основе исследования Е. И. Горюновой (см. Е. И. Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья. МИА, Л» 94, 1961).
  3. Д. Н. Анучин. К вопросу о составлении легенд к археологической карте России (по доисторической археологии). М., 1884.
  4. М. Г. Левин и Н. Н. Чебоксаров. Хозяйственно-культурные типы и историко этнографические области. СЭ, 1956, № 4.
  5. А. А. Формозов. Этнокультурные области на территории Европейской части СССР в каменном веке. М., 1959.
  6. См., например, S. J. de Lаеt. L’archeologie et ses problemes. Berchem — Bruxelles, 1954, стр. 93—103.
  7. W. W. Taylor. A Study of Archaeology. American Anthropologist, т. 50, X? 3, ч. 2 (Memoir, N 69), 1948.
  8. О. G. S. Grawfоrd. Archaeology in the Field. London, 1953.
  9. М. E. Фосс. Древнейшая история севера Европейской части СССР. МИА, № 29, 1953, гл. 6.
  10. В. Н. Чернецов. К вопросу о месте и времени формирования финно-угорской этнической группы. Тезисы докладов и выступлений сотрудников ИИМК, подготовленных к совещанию по методологии этногенетических исследований, Москва, 1951.
  11. Н. Кnоll. Wanderungen, Handel, Ideenausbereitung und T5pferwerkstatten bei der norddeutschen Tiefstichkeramik. AG, Hamburg, 1952, тетр. 1/3.
  12. Интересные замечания по поводу составления общих карт археологических находок имеются в статье Н. Behrens (см. Н. Behrens. Einige Bemerkungen zur vergleichenden geographischen-kartographischen Methode in der Urgeschichtsforschung. AG, 1951. тетр. 3/4.)
  13. А. Л. Монгайт. Из истории населения бассейна среднего течения Оки в I тысячелетии н. э. СА, XVIII, 1953; его же. Рязанская земля, М., 1961, гл. II.
  14. Н. J. Eggers. Die vergleichende geographisch-kartographische Methode in der Urgeschichtsforschung. AG, 1950, тетр. 1.
  15. H. J. Eggers. Natiirliche Erkenntnisgrenzen bei vorgeschichtlichen und volks- kiindlichen Fundkarten. Beitrage zur Volkskunde Pommerns. Greifswald, 1939.
  16. G. Коssinа. Die Herkunft der Germanen. Mannus-Bibliothek, N 6, Wurzburg. 1911, стр. 3.
  17. E. Wahle. Zur ethnischen Deutung friihgeschichtliehen Kulturprovinzen. G’en- zen der friihgeschichtliehen Erkenntnis. I. Sitzungsberichte der Heidelberger Akademie der Wissenschaften, Philosopbisch-historische Klasse, 1940/41; Abhandlung, Heidelberg, 1941.
  18. M. Jahn. Die Abgrenzung von Kulturgruppen und Volkern in der Vorgeschichte. Berlin, 1952.
  19. А. Я. Брюсов. Археологические культуры и этнические общности. СА, XXVI, 1956.
  20. О. А. Кривцова-Гракова. Хронология памятников фатьяновской культуры. КСИИМК, вып. XVI, 1947.
  21. Т. С. Пассек. Периодизация трипольских поселений. МИА, № 11, 1949
  22. Можно привести множество примеров подобных исследований. Интересной новой работой в этой области является применение английскими археологами петрографических методов для изучения горных пород, из которых были сделаны неолитические топоры. На основании этих исследований установлено существование древних меновых связей между Южной Англией и Бретанью. См. J. F. Stone. Reconstitution des vois de commerce. La decouverte du passe. Paris, 1952, стр. 247—262.
  23. Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси, М., 1948, стр. 437—466.
  24. Г. Кларк. Доисторическая Европа. М., 1953; вторая карта опубликована, см. А. С. Амальрик, А. Л. Монгайт. В поисках исчезнувших цивилизаций. М., 1959, стр. 304.
  25. V. Gогdоn Сhildе. Prehistoric Migrations in Europe. Oslo, 1950.
  26. Tischler. orgeschichtliche Volker und Ideenwanderungen. Saeculum, т. 1, тетр. 3, Miinchen, 1950, стр. 325—348.
  27. I. Вгunhеs. Geographic humaine. Paris, 1934, стр. 57.
  28. Там же, стр. 800
  29. V. de la Blanche. Prinoipes de geographie humaine. Paris, 1922, стр. 98.
  30. Собственно говоря, точка зрения о решающем влиянии географической среды на историю общества была сформулирована еще в античном мире в трудах Гиппократа и Аристотеля.
  31. G. Daniel. A Hundred Years of Archaeology. London, 1950.
  32. О. G. Crawford. Man and his Post. London, 1921.
  33. С. F. Fоx. The Personality of Britain. Its Influence on Inhabitant and Invader in Prehistoric and Early Historic Times. Cardiff, 1943.
  34. E. G. R. Tауlоr. Reviews. Antiquity, т. XVIII, № 70, 1944, стр. 103.
  35. F. Zеnnег. Dating the Past. London, 1946.
  36. М. И. Нейштадт. Палеогеография природных зон Европейской территории СССР в послеледниковое время. Изв. АН СССР, серия география., № 1, 1953; Joh. Ivегsеn. The Influence of Prehistoric Man on Vegetations. Danmarks geologiske undersogelse. т. IV, R, 3/6, 1949.
  37. К. Брукс. Климаты прошлого. М., 1952.
  38. Н. Schmitz. Klima, Vegetation und Besiedlung. AG, 1953, тетр. 1/3.
  39. Л. Ф. Tуpчанович. Леса Европейской части СССР в прошлом. «Землеведение», нов. серия, т. 3 (43). М., 1950, стр. 80; В. В. Докучаев. Наши степи прежде и теперь. Сельхозгиз, 1953.
  40. И. Е. Бучинский. Очерки климата Русской равнины в историческую эпоху. Л.. 1964.
  41. С. В. Кириков. Исторические изменения животного мира нашей страны в XIII—XIX вв. Изв. АН СССР. Серия географическая, 1953, № 4.
  42. С. Н. 3амятнин. О возникновении локальных различий в культуре неолитиче-ского периода. Тр. Ин-та этнографий, нов. серия, т. XVI, стр. 100; Г. Ф. Дебец, Т. А. Трофимовой. Н. Чебоксаров. Проблемы заселения Европы по антрополо¬гическим данным. Там же, стр. 414.
  43. Повесть временных лет. М.— Л., 1950, стр. 12.

В этот день:

Нет событий

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014