Сумин В.А., Титова М.В. Распространение еловской культуры в Новосибирском Приобье // Пространство культуры в археолого-этнографическом измерении. Западная Сибирь и сопредельные территории: материалы XII ЗСАЭК. — Томск, 2001. С. 195-197.
В последние годы, в связи с пересмотром культурной принадлежности целого ряда археологических памятников эпохи поздней бронзы Верхнего Приобья, прослеживается тенденция фактического сужения ареала распространения еловской культуры. Конкретным примером может служить парадоксальная ситуация, сложившаяся в Новосибирском Приобье: когда по-прежнему постулируется бытование и развитие еловской культуры в данном регионе, однако число памятников, причисляемых к этой культуре, становится все меньше и меньше. Выделяемые ранее памятники данной культуры относят сегодня либо к ордынскому типу, либо к быстровскому этапу ирменской культуры, либо к корчажкинской культуре, при этом, зачастую, опираясь на материалы одних и тех же памятников.
Такое положение, на наш взгляд, обусловлено тем, что материалы многих исследований прошлых лет, к сожалению, до сих пор не опубликованы, а также тем, что в последние годы памятники эпохи поздней бронзы Новосибирского Приобья изучались в очень скромных масштабах, в отличие от соседних регионов. В результате на данной территории практически отсутствуют новые исследованные памятники, которые могли стать опорными в разрешении ряда спорных вопросов.
Последние годы одной из дискуссионных тем является проблема разграничения и соотношения вской, корчажкинской культур и быстровского этапа ирменской культуры. На наш взгляд, распространение еловской культуры в той или иной мере охватывает все Верхнее Приобье, в которое, в том числе, входит и новосибирское Приобье.
Территория Новосибирского Приобья включает в себя зону ленточных боров, перемежающихся с остепнеными участками. Миграция еловского населения с севера на юг Верхнего Приобья проходила именно зоне ленточных боров. Преобладающее количество еловских памятников выявлено по берегам Оби и её притоков, а также в пограничных районах бора и лесостепи, вдоль линии старичных озер.
Развитие еловской культуры на территории Новосибирского Приобья, которое в древности, в силу то географического положения, являлось контактной зоной между лесом и степью, происходило под влинянием более южных степных скотоводческих культур. Многие специалисты, занимающиеся эпохой поздней бронзы, говорят о проникновении в район Верхнего Приобья бегазы-дандыбаевских групп населения Восточного и Центрального Казахстана. В результате под воздействием этих южных компонентов и проистекала трансформация еловской культуры в данном регионе, что нашло своё отражение в изменении типов хозяйства и в своеобразии местной еловской керамики. Хотя в целом, еловская культура не утратила своей традиционности.
Еловские памятники в Новосибирском Приобье, как правило, располагаются на невысоких речных или озерных террасах, что, по всей видимости, объясняется более сухим климатом того времени.
Камнем преткновения в изучении еловской культуры является поселение Ордынское-12, выделяемое А.В. Матвеевым в особый ордынский тип памятников и названное им переходным от андроновской культуры к ирменской (Матвеев, 1985, с.14-15). Отрицая еловскую принадлежность ордынских материалов, А.В. Матвеев указывает на их большую андроноидность (1993, с. 100-101). На наш взгляд, ордынский тип является не чем иным, как трансформированным вариантом еловской культуры на более позднем этапе ее существования. Мы считаем, что, указывая на превалирование андроновского компонента в составе керамических комплексов (Ордынского-12 и, частично, Красного Яра-1, нельзя забывать об андроноидности и еловской керамики. По всей видимости, в результате дальнейшего развития еловской культуры в Новосибирском Приобье, под действием южных андроноидных групп населения, более ранний гребенчато-ямочный компонент еловской керамики оказывается менее жизнеспособным, чем андроновский. Кроме того, район Новосибирского водохранилища, где ранее располагалось Ордынское-12, в настоящий момент не содержит ранних еловских или андроновских памятников в связи с тем, что все небольшие надпойменные террасы, где они, возможно, полагались, просто затоплены.
Ранние еловские памятники, на наш взгляд, можно наблюдать на более северных от водохранилища территориях Новосибирского Приобья. Одним из таких районов является Кудряшевский бор, где гребенчатоямочная керамика встречена именно на невысоких террасах старичных озер и проток Оби. К таким памятникам можно отнести поселение Черное Озеро-1 (раскопки Е.А. Сидорова, 1982 г.), а также ряд памятников крохалёвского археологического микрорайона. В нем к более ранним еловским памятникам относятся гребения разновременного могильника Крохалевка-13, материалы которого идентичны материалам Еловских могильников (Матющенко, Тихонов, 1991, с. 73-85), а также материалы поселений Крохалевка-15, 44, 36 и 37. Могильник Крохалевка-13 раскапывался Т.Н. Троицкой, А.А. Адамовым, В.С. Елагиным, и материалы эпохи поздней бронзы этих исследований частично опубликованы (Троицкая, Софейков, 1990, с. 63-71). Материалы остальных памятников, к сожалению, пока не опубликованы и о них можно сказать следующее. На Крохалевке-36,37 в 1985 г. проводились рекогносцировочные раскопки Е.А. Сидоровым, на Крохалевке-44 в 1999 г. В.А. Суминым была собрана еловская керамика. В.А. Суминым в 1997-1998 гг. проводились исследования поселения Крохалсвка-15. Площадь раскопа составила 432 кв. м, исследовано два жилища, (одно из них двухкамерное), являющихся полуземлянками каркасно-столбового типа. Обнаруженная в результате раскопок керамика в большей степени выполнена именно в гребенчато-ямочных традициях, хотя и несет на себе следы более южного влияния, что нашло отражение в виде валиков на двух сосудах, в наличии жемчужины на фрагменте венчика с гребенчатым штампом. Всего на поселении были обнаружены фрагменты 16 сосудов, из которых 2 реконструируются практически полностью и один частично. К более раннему еловскому этапу, на наш взгляд, можно отнести и поселение Крохалевка-7Б, расположенное в непосредственной близости от Крохалевки-15 и, возможно, являющееся его продолжением. Керамика с этого памятника известна пока только по сборам. Дальнейшие исследования позволят более аргументированно интерпретировать культурную принадлежность памятника.
Таким образом, мы считаем, что ордынский тип имеет прямую генетичеескую преемственность с еловской культурой и, возможно, отражает процесс интеграции данной культурной традиции, на основе которой в дальнейшем происходит формирование быстровского этапа ирменской культуры, выделенного А.В. Матвеевым (1993, с. 93-112). Как уже неоднократно отмечалось специалистами, быстровская и еловская керамика, особенно её вторая группа, по М.Ф. Косареву (1981, с. 146-149), весьма схожи, но имеют вряд отличий. Например, в отличие от еловской посуды, где орнаментом покрывалась практически вся боковая поверхность сосуда, в быстровской заполнялась лишь половина. Кроме того, быстровская керамика характеризуется абсолютным преобладанием «жемчужника», до 90 % и выше (Матвеев, 1993, с. 104), что совсем не свойственно для Еловки.
Учитывая, что в ордынской керамике присутствуют как еловские, так и быстровские мотивы орнаментации, весьма перспективным является комплексное изучение памятников этих спорных на сегодняшний день типов, что позволит проследить процесс развития еловской культуры на территории Верхнего Приобья. Весьма информативными в этом плане могут стать исследования так называемых «чистых» памятников этого времени, к которым на территории Новосибирского Приобья относятся быстровские поселения Заречное-З и Крохалевка-7А.
Наиболее перспективным и показательным памятником является разновременное поселение Крохалевка-7А. В 2000 г. авторами начато аварийное исследование памятника, находящегося в зоне строительства автодороги. На сегодняшний день исследована значительная часть территории поселения (1500 кв. м), в том числе большая часть одной из жилищных западин. Жилища, находящиеся на поселении, имеют достаточно большую площадь, около 100 кв. м и, судя по исследованному котловану, жилища представляли собой срубную конструкцию, слегка углубленную в грунт. Об этом свидетельствуют: небольшая глубина раскопанного котлована, до 40 см; незначительная глубина столбовых ям, сравнительно небольшое их количество для столь обширной площади; чрезмерная близость расположения котлованов жилищ относительно друг друга. Возможно, в жилищах содержали зимой скот, что находит подтверждение в стратиграфических наблюдениях — вдоль одной из стен в заполнении котлована жилища прослеживается достаточно мощный гумусированный черный слой. Дальнейшее изучение данного памятника позволит более детально реконструировать быстровские жилища.
Основным датирующим материалом, обнаруженным на памятнике, является керамика. Для керамического комплекса поселения характерно сочетание гребенчатой и резной техники нанесения орнамента. К преобладающим мотивам декора относятся сеточка, оконтуренные сетчатые пояса, ёлочка, выполненная как гребенчатым, так и гладким штампом или прочерченными линиями. Орнаментальные пояса, как правило, разделены ямочными вдавленнями. В орнаменте широко представлен «жемчужник», хотя в целом он не входит в число ведущих мотивов. Кроме того, на нескольких фрагментах обнаружен валик. В целом керамический комплекс поселения Крохалевка-7А имеет определенное сходство со второй группой еловской керамики (по М.Ф.Косареву) и идентичен керамике быстровского этапа ирменской культуры. Возможно, результаты последующего полного исследования быстровского поселения Крохалевка-7А в комплексе с расположенным рядом еловским поселением Крохалевка-7Б в какой-то мере прояснят ряд спорных вопросов, касающихся развития еловской культуры и её связи с выделяемым сегодня быстровским этапом ирменской культуры.
Наличие конкретных еловских памятников на территории Новосибирского Приобья отражает процесс распространения еловской культуры в данном регионе и её дальнейшее продвижение на восток и юго-восток. По всей видимости, еловские племена расселялись вдоль крупных притоков Оби — Ине и Берди и вероятно, по бассейну р. Ини еловцы проникли в предгорья Салаира, где на территории Танайского археологического микрорайона известны памятники, содержащие труппы керамики близкие как еловской культуре, так и аналогичные материалам иткульского этапа корчажкинской культуры (Бобров, 1997, с.138-143).
Ещё одним спорным вопросом является определение границ распространения еловской культуры на юге Верхнего Приобья, включая юг Новосибирского Приобья.
Если северные районы Новосибирского Приобья, на наш взгляд, не вызывают сомнения о бытованин здесь еловской культуры как на ранних, так и на поздних этапах её существования, то вопрос о рамках расселения еловских племен на юге Новосибирского Приобья, и их дальнейшего продвижения на юг Верхнего Приобья, в Барнаульско-Бийское Приобье, остается открытым. Это обусловлено, во-первых, тем, что памятники эпохи поздней бронзы юга Новосибирского Приобья изучены крайне слабо, здесь практически не исследовано ни одного поселения, которое с полным основанием можно было бы отнести к еловской культуре.
Кромe того, ряд памятников этого района навсегда утрачен в связи с затоплением части южного восибирского Приобья водами водохранилища. Во-вторых, большое значение для решения данной проблемы имеет выяснение истиной сущности так называемой корчажкинской культуры, выделенной Ю.Ф. Кирюшиным на основании материалов памятников лесостепного Барнаульско-Бийского и южной части Новосибирского шобья, которые ранее им же самим относились к локальному алтайскому варианту еловской культуры (Кирюшин, 1981, с. 53; 1985, с. 51-52) На сегодняшний день отношение к корчажкинской культуре по-прежнему неоднозначное, и дискуссии по этому поводу продолжаются.
Решение ряда затронутых спорных вопросов представляется нам возможным при комплексном изучении и анализе всех накопленных на сегодняшний день материалов, и путем вовлечения в круг исследований как можно большего количества ранее не охваченных памятников эпохи поздней бронзы Верхнего Приобья и сопредельных территорий.