К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе
Связи Древней Руси со Скандинавией эпохи викингов проявились не только в распространении тех или иных «норманских древностей» на Руси, но и в систематическом поступлении встречного потока ценностей на Север Европы; его динамика не менее важна для оценки интенсивности и характера этих связей, нежели динамика распространения скандинавских украшений и оружия в древнерусских памятниках.
Из числа восточных импортов, поступавших в Скандинавию с территории Древней Руси, наиболее массовой и динамичной категорией находок является монетное серебро. Наряду с кладами, особое значение имеют монеты в закрытых археологических комплексах могильника крупнейшего шведского центра, связанного с Востоком, — Бирки (Лебедев 1982в: 149-163).
Из примерно 1200 погребений Бирки в 106 найдено 129 восточных монет (2 византийских, 3 сасанидских, 124 арабских), 18 — западных и 37 — скандинавской чеканки. На протяжении IX — первой половины X в. серебро поступало в Бирку неравномерно, несколькими волнами (рис. 156).
[adsense]
Первая волна восточного серебра в Бирке датируется временем до 839 (859) г. В середине IX столетия (отмеченного участием свеев в деятельности «каганата росов») наступает спад в поступлении арабского серебра, который, видимо, попытались восполнить, во-первых, поступлением западных монет, во-вторых, первыми опытами собственной чеканки: «монеты Бирки» типов KG 3, KG 4, KG 5 (по классификации Б. Мальмер) выпущены около или после 825 г. (Maimer 1966:109-133,201-218,246).
Перерыв, вызванный, видимо, взиманием дани, а затем «изгнанием варягов», прекращается после того, как славяне Ладоги, опираясь на «призванного» князя Рюрика с его, вероятно, западнобалтийской (датской или датско-норвежской) дружиной викингов, стабилизировали отношения со шведами.
Вторая волна восточного серебра поступила после 860 (862) г. Монета византийского императора Михаила III (842-856 гг.), возможно, связана с участием варягов в походе Аскольда на Константинополь (по византийским источникам, 860 г.). Вскоре после этого «русы», по свидетельству Мухаммеда аль-Хасана, написавшего «Историю Табаристана», напали на Абесгун. Видимо, уже во второй половине IX в. наметился своеобразный «круговой маршрут» через Русь в мусульманские земли, непосредственно к источникам серебра.
Третья волна, наиболее компактная и массовая, датируется временем между 907 и 913 гг. Несомненно, она связана с походом Олега на Константинополь, после которого «русы» в 909-910 гг. разграбили Абесгун, Миан-Кале и другие города Закаспия, а в 912-913 гг., по свидетельству Масуди, совершили еще один грабительский поход «на 500 кораблях» (Мавродин 1945: 218, 231-234).
Четвертая, последняя, волна арабского серебра (ок. 944 г.) может быть сопоставлена со знаменитым походом на Бердаа, во главе которого, как предполагал М. И. Артамонов, стоял воевода киевского князя Игоря варяг Свенельд (Артамонов 1966: 32). Бердаа находился в центре зоны обращения серебра, выпускавшегося на тех монетных дворах, продукция которых, по данным X. Арбмана, представлена в Швеции (Arbman 1955: 136). Именно здесь в первую очередь было захвачено это серебро в качестве военной добычи (см. рис. 157).
Могилы предполагаемых «ветеранов походов» 913-914, 943-944 гг. содержат не только серебро, но и другие вещи, свидетельствующие о связях с Востоком. Наряду с предметами роскоши (дорогие ткани, посуда, украшения), которые могли быть не только добычей, но и товарами, поступавшими в Бирку, есть находки, иллюстрирующие более сложный, многоплановый характер этих связей. Так, в камерном погребении № 735 (X в., найдена монета первой волны, превращенная в подвеску) открыто захоронение воина в сопровождении женщины и коня. Среди мужских вещей — массивная булавка с длинной иглой, украшенная тремя масками, по манере изображения близкая маске из гнездовского клада 1867 г. В женском погребении, кроме скандинавских фибул (типа ЯП 51с), найдены азиатское зеркало, остатки шелковой материи, бубенчик восточноевропейского происхождения. Особенно интересен набор вооружения: меч с опущенным перекрестьем (черта, по мнению оружиеведов, восточная), пика и овальные стремена. Весь этот набор мог сложиться только на Востоке, в условиях постоянного военного контакта с кочевнической степью. Перед нами, вероятно, одно из типичных погребений «русов в Бирке» — пышная могила варяга, после долгой жизни на Руси вернувшегося на родину, где он, судя по погребальному обряду, занял видное положение среди местной раннефеодальной знати.
Вещевой импорт восточноевропейского происхождения позволяет уточнить маршруты шведских викингов. Ряд вещей происходит из Финляндии, Прибалтики и лесной зоны Древней Руси (от Смоленщины до Ярославского Поволжья): подковообразные пряжки круглого, треугольного и четырехугольного сечения, некоторые виды бубенчиков (прорезанные с пояском), подвески-уточки, гребни с фигурной спинкой. Следующий ареал аналогий — Прикамье (отсюда, в частности, происходят известные ажурные кресала; в орнаментике некоторых камских кресал Г. Ф. Корзухина установила параллели со скандинавской мифологией) (Корзухина 1976: 135-140). Наконец, серия вещей — «хазарского происхождения» (по Арбману) — связана с ареалом салтово-маяцкой культуры (поясные бляшки, солярные привески, оружие, сбруя). Таким образом, документировался путь варяжских дружин через земли Хазарского каганата по Дону — на Волгу, а равным образом, их движение по Волжскому пути (который, видимо, использовался при возвращении дружин в Скандинавию из Закаспия).
Итак, в 830-х, 860-х, 900-х и 940-х гг. в материалах Бирки выступают взаимосвязанные явления, которые позволяют предложить следующую реконструкцию событий. Раз в тридцать лет (т. е. каждое поколение) определенные контингенты шведских викингов отправлялись «на Восток, в Гарды». Видимо, в Ладоге они вступали в контакт с местным боярством, военно-торговой дружинной средой и княжеской администрацией Древнерусского государства. В качестве наемных варяжских отрядов эти контингенты двигались на юг по Пути из Варяг в Греки. Вероятно, в районе Смолеиска-Гнездова был следующий крупный сборный пункт общерусского войска: в развитии Гнездова и Бирки отмечается известная синфазность, сходство структуры этих центров (Булкин, Лебедев 1974: 11-17; Пушкина 1982: 193-194). В IX — первой половине X в., видимо, существовали и конкретные связи между ними.
Раннему этапу славяно-варяжских дружинных контактов 75Q-83Q-X гг. в памятниках Древней Руси соответствует ладожский «горизонт Е3» — I ярус застройки Староладожского поселения со скандинавскими ремесленными инструментами 750-780-х гг., «петергофский клад» 810-825 гг., погребальные комплексы с ранними арабскими монетами, фризской керамикой, биконическими бусами из рубленой проволоки, ранними формами мечей типа Е, дамасцированных копий с «готическим» орнаментом. Это курганы № 7 в могильнике Плакун (Ладога), № 15(10) из раскопок М. Ф. Кусцинского и № 47 из раскопок Д. А. Авдусина в Гнездове, № 95 в Тимерево (раскопки И. В. Дубова). В гнездовском кургане № 47, самом позднем из серии, вместе с монетой Феофила (829-842гг.) найдена причерноморская гончарная керамика (Равдоникас 1933:170-172).
Во второй половине IX в. Ладога и Рюриково городище превращаются в «стольные города» варяжских князей «Руси Рюрика», а с начала X в. (точнее, в последних десятилетиях IX в.) главной базой для дальнейшего движения общерусского войска становится Киев. Отсюда русская рать (с варяжскими отрядами в качестве ударной силы) не раз отправлялась на Византию, к стенам Константинополя. Так было в 860, в 907,943 гг., так бывало и позднее (до 1043 г.).
В дружинных могильниках Древней Руси комплексы второй половины IX — начала X вв. составляют горизонт, характеризующийся мечами типа В, ранними мечами типа Н, равноплечными фибулами ЯП 58, ЯП 60, скорлупообразными ЯП 37. В Ладоге к этому времени относится курган № 11 (дендродата 879 г.), в Гнездове — серия ранних курганов (85 из раскопок С. И. Сергеева, 35, 38, Ц-2 — Д. А. Авдусина). В киевском «могильнике I» — христианского облика погребение № 122, с имитацией «золотого византийского солида» Василия и Константина (869-879 гг.) и круглой фибулой. Комплекс можно отнести ко второй половине IX в. Известно, что после похода 860 г. какая-то часть «руси» крестилась. Серия находок этого времени имеется в небольших локальных центрах на Пути из Варяг в Греки.
Исторически этот горизонт археологических памятников связан с периодом, завершившимся объединением Древнерусского государства. Скандинавы, включившиеся на Руси в этот процесс, действуют совместно с русской раннефеодальной знатью, при этом вовлекая в военно-политические и торговые предприятия пришлые контингенты дружин викингов, что отразилось и в материалах Бирки.
После того или иного решения военно-политических задач очередного похода киевских князей на Византию варяжский контингент (по крайней мере, в значительной своей части) становился избыточным. В то же время Русь, выполняя в соответствии с заключенными русско-византийскиии договорами союзнические обязательства, должна была принять участие в арабо-византийской борьбе (Сахаров 1980: 207). Именно здесь и могли найти себе дальнейшее применение варяжские дружины. Киевские князья и их воеводы охотно отпускали викингов на свободный воинский промысел. Варяги выходили на Дон; здесь хазары, по свидетельству Масуди, беспрепятственно пропускали их, и под именем «русов» эти дружины обрушивались на враждебные Хазарии города мусульманского Закаспия. Несмотря на тяжелые потери, каждый такой поход сулил богатую добычу. Отягощенные ею, варяги по Волжскому пути (через Итиль, Булгар, Ярославское Поволжье) возвращались на родину.
Древнерусские комплексы этого «времени первых князей» с дирхемами 900-913 гг., мечами типов Е и Н, византийскими монетами составляют ранние «большие курганы» Гнездова, срубные гробницы «могильника I» и первые погребения «могильника II» в Киеве, ранние курганы Шестовиц (Гнездово — курганы 23 и 13 раскопок Д. А. Авдусина, 20 и 21 — В. И. Сизова; Киев — могилы 14, 30, 110,121,116,117; Шестовицы — курганы 83, 100). Серия комплексов относится ко временам походов Игоря, правления Ольги, «русов» Константина Багрянородного; в них найдены мечи X, V, фибулы ЯП 51 (Гнездово, курганы 61 — Д. А. Авдусина, 52-41 и 88- 28 — С. И. Сергеева, 39-17 и 59-37 — В. Д. Соколова, камерные погребения Ц-198ДІ- 306, Поль-25/II, Ц-249, 191, Л-129, Ц-157, Оль-ЗО, Поль-62; Киев — могилы 108, 112, 114,123,94,124; Шестовицы — курганы 36, 53,58,61,78,110). Серия синхронных камер Бирки свидетельствует о значении восточных ресурсов для роста статуса свейской знати.
Расцвет и, пожалуй, само существование Бирки во многом определялось этими походами, сложившимися в своеобразную систему уже во второй половине IX в., после того, как потерпели неудачу попытки обложения славянских племен «варяжской данью» и она была ограничена государственным откупом в 300 гривен (около 75 марок, т. е. вполне символическая сумма в год). Основное количество серебра, жизненно необходимое для успешного развития социально-политических отношений во всех скандинавских странах эпохи викингов, поступало с Востока через Бирку, и его поступление регулировалось Киевским государством. Русь сумела подчинить движение викингов своим политическим целям, используя военную силу варяжских дружин в обмен на предоставление им свободы действий в заморских землях и свободы передвижения по Волжскому пути. Именно в Закаспии можно видеть известную параллель деятельности викингов на Западе Европы. Эти своеобразные отношения сотрудничества, подготовленные славяно-скандинавскими контактами в Верхней Руси еще довикингского времени, в полной мере определяли характер деятельности варягов на Руси, а в значительной степени — и значение результатов этой деятельности для развития Скандинавии.
Дальнейшая эволюция политики Древнерусского государства вела к неизбежному столкновению с Хазарским каганатом, противоречия интересов которого интересам «каганата русов» обозначились еще в первой половине IX столетия. Русь Олега и Игоря, выйдя на Волжский путь, накопила потенциал, достаточный для изменения ситуации; падение качества эмиссии мусульманского серебра сделало его неконкурентноспособным с серебром германских рудников, выброшенным на европейские рынки. Русь активно участвовала в этой перестройке трансъевропейских макроэкономических отношений. Соответственно, радикально изменилась ситуация и резко ограничились возможности варягов, сузилась сфера их интересов, которые в итоге переориентировались с Востока на Византию; как и в самой Скандинавии, дружины викингов все более оказываются под контролем государства и постепенно вытесняются с политической арены.
В 965 г. киевский князь Святослав (со своим варяжским воеводой Свенельдом) осуществил дальний военный поход на Волгу, разгромил булгар и буртасов, разорил Булгар и уничтожил Итиль. Хазарский каганат перестал существовать. В 970-х гг. грозной силой в припонтийских степях становятся печенеги. Регулярность движения по Волжскому пути, установившаяся за полтора столетия, нарушается.
Видимо, именно этим изменением сложившейся системы связей по Волжскому пути был обусловлен последовавший вскоре упадок Бирки. Показательна «рекогносцировочная поездка» Ибрагима ибн-Якуба из Тартеса в Испании по среднеевропейским путям и центрам, от Праги до Хайтабу, вскоре вовлеченным в обращение германского серебра в Западной Европе и Скандобалтике; трудно судить, в какой мере купцы мусульманской Испании были осведомлены о военных планах киевского князя, и вряд ли они выступали его «спонсорами»: но конъюктура была учтена весьма своевременно и точно. Дружины Святослава подрубили устои «серебряного моста», связывавшего Север Европы с Востоком. Лишь два дирхема (951 и 954 гг.) поступили сюда после 944 г. В комплексах второй половины X в. нет синхронного им серебра, а к 980-м гг. Бирка вообще перестала функционировать (Arrhenius 1977: 26).
Варяги, участвовавшие в походах Святослава, можно сказать, своими руками уничтожили основу процветания Бирки. Памятью о дунайских походах остались венгерские вещи в некоторых камерных могилах (№ 581,644); варяжским дружинникам Святослава, павшим на Крарийской переправе, быть может, принадлежали найденные в днепровских водах у Порогов на Днепрострое мечи (Равдоникас 1933: 615; Рыбаков 1982: 383).
В дальнейшем мы знаем варягов в войске Владимира; добившись в 980 г. киевского престола, князь спровадил наемников в Константинополь, где в 987 г. был создан варяжский корпус, в котором служили многие выдающиеся викинги конца X-XI вв. (Васильевский 1874-1875). «Сага об Эймунде» повествует о варяжской дружине Ярослава в 1016-1020 гг. (Рыдзевская 1978:89-104). Варяги Якуна (Хакона) сражались на стороне Ярослава в 1024 г. в битве при Листвене. «Кто сему не рад? Се лежит северянин, а се — варяг, а дружина своя цела», — заметил после боя победитель, князь Мстислав (ПВЛ, 1024 г). Серии археологических комплексов с фибулами ЯП 52, ЯП 128, ЯП 227, ЯП 55, ЯП 73, ЯП 237, мечами W, Т, S соответствуют этим поздним этапам варяжского присутствия на Руси, в Киеве (могилы 123,125), Шестовицах (курганы 42,59), наиболее представительно — в Гнездове (рас-копки М. Ф. Кусцинского — курган 13, С. И. Сергеева — 34-23, 37-15, 74-16, 86-18, 90-44, В. Д. Соколова — 67, 29, 40, 47, Д. А. Авдусина — Ц-2,4,26, камерные погребения 14/VII-1899, Ц-171, Поль-25/I, Серг.-5/55). В Швеции XI в, 20 рунических камней «Ингвара Путешественника» связаны с последним походом викингов «на Востоке, в Гардах».
[adsense]
Это военное предприятие Е. А. Мельникова совершенно справедливо отождествила с походом князя Владимира Ярославина в 1043 г. (Мельникова 19766: 74-88). Первая часть «маршрутной схемы» путешествия Ингвара и его дружины полностью соответствует реконструкции всех предшествующих варяжских походов (рис. 157). После неудачи русских войск в морском сражении и разгрома их под Варной лишь часть русских воинов (спустя три года) вернулась домой.
Ингвар с дружиной отправился «в Серкланд», где он сам и значительная часть его соратников погибли, оставшиеся смогли вернуться на родину.
По-видимому, после поражения под Варной варяги отправились знакомым путем в Закаспий. Анонимная «История Дербенда», написанная в конце XI в. и дошедшая до нас в сочинении XVII в., сообщает о последнем по времени походе русов на Каспийское побережье Кавказа в 40-е годы XI в. (Минорский 1963: 46-70). Это известие не только позволяет включить поход Ингвара в серию «восточных походов» варягов, но и сделать попытку уточнить происхождение топонима «Серкланд». Его связывали с народом serkir—сарацинами, с латинским sericum — «шелк» (Мельникова 19776: 206-207). Не отрицая этих версий, добавим, что в интересующем нас районе одним из крупных политических образований был Серир (на территории Дагестана). В первой четверти XI в. сложились особо прочные отношения Серира с приморскими областями (Гаддо 1979:187), и, возможно, именно в это время название «Серир» стало известно в Закаспии скандинавам, а в форме «Серкланд» утвердилось для обозначения мусульманских стран. О том, что какая-то часть дружины Ингвара устремилась именно на Кавказ, свидетельствует и грузинская «Летопись Картли»: вскоре после 1043 г. 3 тыс. «варангов» по р. Риони поднялись с моря и приняли участие в войне клдекарского эристава Липарита Багваши с царем Багратом IV (Папаскиви 1981: 164-172). Гибель Ингвара в последнем из закаспийско-кавказских «походов русов» завершает, по существу, заключительный этап русско-скандинавских связей эпохи викингов.
Эти девять или десять «больших походов» варяжских дружин в составе объединенных общерусских войск киевских князей составляют ядро исторического содержания шведской эпохи викингов, и в этом — ее отличие от походов датских или норвежских викингов на Западе. При этом ранней эпохе викингов (793-891) соответствуют «спорадические» проникновения шведов далее Ладоги, знакомой с 750-х гг. (sveones 838?), черноморские набеги «русов» 840-х гг., «поход Аскольда» 860 г. и поход Олега на Киев 882 г.; средняя эпоха викингов (891-980) заполнена регулярным ритмом великокняжеских походов из Киева, «воинского промысла» в Закаспии и волжской торговли «русов»; поздняя эпоха викингов (980-1066) — время Владимира и Ярослава, практического государственного контроля над движением воинских контингентов.
Датские и норвежские «вольные дружины», армады «морских конунгов» и объединенные «армии викингов» действовали на континенте, расколотом на достаточно мощные, но разрозненные, соперничающие, враждующие феодальные государства и владения Западной Европы; викинги умело использовали коллизии между соперничающими империями (распадающейся — Каролингов, восходящей — Оттонов), европейскими и североафриканскими мусульманскими «мамлакатами» и италийскими провинциями Византии, королевствами, герцогствами и графствами, феодалами и городами. Вклиниваясь в обстановку перманентной феодальной раздробленности, викинги умело использовали ее в своих целях, либо же — если королевская власть была в состоянии ее преодолеть для кратковременного, но эффективного отпора — пытались выкроить новую «нишу» для собственных феодальных вождей и их вооруженных вассалов, оседавших в выговоренных у французского, германского, английского или ирландского короля, очередного кесаря или кайзера, узаконенных отныне «ленах».
В Восточной Европе, в отличие от Западной, дружины викингов (в основном, шведов) оказывались в относительно монолитном, монотонном, однородном пространстве с огромными территориями, мелкими (не сулящими быстрой и богатой добычи), но многочисленными сельскими поселениями, протяженными коммуникациями, со сравнительно рассредоточенным, но организационно «однопорядковым» населением, консолидированным, по крайней мере, единством и общим распространением славянского языка, объединенным общепризнанными, пусть нечеткими и зыбкими, принципами организации, монотонной однородностью, но за счет этого — изобилием ресурсов: от пушнины «по белке со двора» до локальных ополчений, которые можно было собирать, пусть без большого военного эффекта, но повсеместно и постоянно. Лесное равнинное пространство с бесконечными по протяженности реками создавало своеобразный и, в конечном счете, весьма мощный экономический, а значит, и политический эффект; но его достижение требовало разветвленной и устойчивой системы коммуникаций, стабильного и общепризнанного режима деятельности этой системы; то и другое, судя по ареалу выпадения кладов «первого периода обращения восточного серебра», было реальностью Восточной Европы с последних десятилетий VIII и в первых десятилетиях IX вв., и в значительной мере эта реальность была создана в целях и средствами, прежде всего, местной социальной среды, «племенных» организаций общин и их элиты (Нефедов 2002: 101- 106), как механизм стабильного взаимодействия внутренних, восточноевропейских «эконом-географических зон» (ЭГЗ I, II, III) Восточной Европы.
По крайней мере, с «похода 907 года» войск Олега именно эта система коммуникаций обеспечивала и определяла состав общерусского великокняжеского войска. Множество «Варягъ, и Словенъ, и Чюдь и Кривичи, и Мерю, и Деревляны, Радимичи и Поляны, и Сьверо, и Вятичи, и Хорваты, и Дульбы, и Тиверци, яже суть толковины: [переводчики] си вси звахуся отъ Грекъ Великая Скуфь» (курсив мой. — Г. Л.). «Великая Скифия» византийской дипломатической лексики здесь вряд ли просто — «архаизирующий эллинизм», в составе войска Олега единственный раз, но отчетливо проступает «мобилизационный потенциал» давнего «долетописного» объединения «Живяху въ мирь» (Поляне, и Деревляне, Сьверъ, и Радимичи, Вятичи и Хорвате, Дулъби… Улучи и Тиверьци), более никогда не возникающего в подобном контексте, но также настойчиво поименованного «отъ Грекъ Великая Скуфь» (ПВЛ 1926:12,27), как продолжали именовать Восточную Европу во времена Адама Бременского (Adam, 1,60).
«Великая Скифия» античной традиции и византийской дипломатики становится Киевской Русью с появлением в Поднепровье варягов Олега, словен и «чуди, кривичей, мери» Руси Рюрика; вероятно, в сознании не только летописцев, но и первых киевских книжников раннеславянское Среднеднепровское государственное объединение идентифицировалось именно как Великая Скуфь (Scythia Magna, возможный «лингвистический первоисточник» Svitjod det Stora Снорри). В середине — первой половине IX в., за поколение-два до Рюрика и Олега, помнила летопись, эта Великая Скифия сменила имя, «начася прозывати Руская земля». Отныне войско «великого князя рускаго» устойчиво делится на «русь», видимо отборной княжеской дружины не только великого князя киевского, но и «великих князей» городов, объединившихся с Киевом в поиске приемлемой и гарантированной «торговой доли»; и племенные ополчения (плъкы) «словен», отличные от «руси» не только по кадровому составу, но и по оснастке (очевидно, и мореходным, и боевым качествам) морских судов: когда обновленные, за счет военной добычи «модернизированные» паруса славян «раздра а вътръ», те решают: пнемся своимъ толстинамъ, не дани суть Слов tv юм nph, пока «русь» горделиво несет над волнами Черного моря свои парадные «nph паволочиты», златотканые паруса. Добыча — дань (по 12 гривень накпючъ) и «уклады на Рускыа грады» — делится при этом на условиях, устраивающих и «велиции князи под Олгомъ сущи», и всю «Русь и Словене» (ПВЛ 1926:30-31)
К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе