К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе
Указ Олега 882 г. о ежегодной дани в 300 гривен «варягом мира деля» — единственное свидетельство о соглашении Руси с варягами, предусматривавшем регулярные выплаты (неукоснительно поступавшие до 1054 г., смерти Ярослава). Триста гривен, 75 «марок серебра» составили за 175 лет 12 750 северных марок, то есть 0,25% от общего ориентировочного объема средств, поступивших в Скандинавию в течение эпохи викингов, главным образом с Востока (условно, 7 млн марок или 0,5 млрд дирхемов), и не более 0,3% средств, находившихся в обороте в течение жизни одного поколения викингов (до 800 тыс. марок). Ни объем, ни условия соглашения («ради мира») не позволяют рассматривать его как «межгосударственный договор»: это — типичное «соглашение с викингами», которое ради безопасности границ заключали с их предводителями франкские и византийские императоры, короли и сюзерены приморских государств и феодальных владений Западной Европы. Ежегодных выплат было достаточно для содержания очень небольшого воинского контингента: «лендрман» с дружинниками, по «Хирдскра», в XIII в. получал больше (100 марок «вейцлы»). Скорее всего, речь шла об отряде в два-три корабля, бравшем на себя обеспечение безопасности плавания в русских морских водах Пути из Варяг в Греки, Хольмском заливе (Hólmshaf, Финский залив).
Получателем этих средств, возможно, были островитяне Готланда: во всяком случае, здесь ранее всего, обильнее и стабильнее, чем во всей остальной Швеции, оседает восточное серебро, а мореплавание, самостоятельность и боевые качества готландцев вполне отвечали необходимым требованиям; «особые» отношения с Готландом Новгород сохранял до конца своей истории, а «Готский двор» XII-XIV вв. стал укрепленной цитаделью Ганзы на Торговой стороне. Однако с не меньшими основаниями ответственность за выполнение соглашения с Русью в конце IX — первой половине X вв. мог взять на себя «префект Бирки»; деньги с Востока при этом вряд ли поступали конунгу свеев, но напрямую распределялись между «русью» Свеаланда, бравшейся за эту «морскую службу» (посильную как для готландцев, так и для обитателей прибрежного Рослагена на восточном побережье Швеции, вдоль реки Норртелья).
[adsense]
Сбор этих средств в Новгороде осуществлялся с той же неукоснительностью, что и 2000 гривен для Киева и 1000 гривен на содержание собственной дружины новгородского князя (250 марок серебра: 75 марок, соотношение 10:3 раскрывает относительную мощность «заморского» и «княжеского» потенциала; заморские наемники составляли не более 0,3 боевой мощи постоянной дружины «русинов» новгородского князя). Киев, в свою очередь, обеспечивал себе вдвое больший объем средств, что предполагает, в том числе, и военный потенциал, вдвое, как минимум, превышавший потенциал Новгорода (и в 7-10 раз — потенциал заморских «находников»).
Варяжская улица Ладоги, возможно, была местом расквартирования постоянной агентуры получателей этой «варяжской дани», может быть, части командного состава и вряд ли — всего контингента «морской стражи»: эта стража лишь обеспечивала более широкие, основные интересы обитателей как этого квартала Ладоги, так и заморских партнеров ладожской и остальной «руси».
Более ранние соглашения лишь угадываются в «негативном контексте» известий 859—862гг.: «и недашаимъ дани» подразумевает предшествующее, пусть неравноправное, соглашение 859г. — условия его, видимо аналогичные нормам хазарской дани, обозначены: «по бЬлЬй вЬверицЬ отъ дыма». Попытка направить пушные ресурсы за пределы Восточной Европы непосредственно силами скандинавов могла иметь место после кризиса и распада «Каганата росов», Державы Дира. с выделением Киевской Руси Аскольда (около и до 860 г.); «наследники Дира», видимо, разделились на «русь», осевшую и обосновавшуюся в местных центрах наречных путях, на землях финских племен и словен с кривичами (обложенных данью), и «варягов» с более викингскими замашками, не считавших нужным «делиться» собранным с местной элитой. Эффект оказался прямо противоположным ожидаемому. Нумизматические данные, при любом подходе к их анализу, демонстрируют не подъем, а, напротив, спад в поступлении серебра, и его устойчивый рост начинается лишь в результате укрепления «политических, а возможно и экономических связей Руси со Скандинавией, которое в старой русской историографии получило название «призвания варягов»» (Потин 1970: 69). Обеспечивая 300% «прибыль» от торгового оборота Скандинавии, по отношению к получаемой «варяжской стражей» ежегодной дани в 75 марок (300 гривен), эта система политических и экономических связей для обеих сторон делала безусловно выгодным — мир, и он поддерживался (даже при эпизодических, редких, немотивированных и неэффективных нарушениях 997 и 1015 гг.) до второй половины XII в., похода шведов на Ладогу в 1164 г. «Призвание» 862 года и последовавшая «корректировка» в пользу словенской знати «ряда» с варяжским князем в 864 г. создала систему русско-скандинавских отношений, оказавшуюся эффективной и действенной на последовавшие триста лет (864-1164).
Послы «руси», чуди, словен, кривичей и веси (если строго именно в этом порядке рассматривать летописный перечень участников «призвания») в 862 г. не предлагали ни в коем случае «межгосударственного договора»: князей приглашали «с родами своими», что исключало существование получателей, bauggillsmenn, за пределами управляемой области, Верхней Руси, где они должны были «княжить и володеть», отвечая за нерушимость «наряда»: функция med logum skali land byggja, законом строить страну, базовая для северных конунгов, признавалась и принималась обеими сторонами. В какой мере она совпадала с «Законом Руским», известным по ссылкам в Договорах Руси с Византией, неясно; во всяком случае, с этого времени «Наряд» и «Закон» до кодификации «Русской Правды», очевидно, выступали взаимодополнительными регуляторами отношений во всей области юрисдикции «великаго князя рускаго», предъявленной внешнему миру новыми и первыми после 838 г. послами в Константинополь из полевого лагеря войск Олега под стенами византийской столицы в 907 г.
Договор 907 года Руси с Византией был основным итогом и очевидной целью этого похода общерусского войска, племенных ополчений и варяжских дружин объединенной Руси, завершившего сложение той системы отношений с Византией, к которой Русь стремилась, по крайней мере, с 838 г. (отрезок времени, равноценный «советскому периоду» истории России). Торговая деятельность «русов» X в. на Востоке, в которой обычно видят «специфику», если не основное и единственное содержание, деятельности шведов эпохи викингов в Восточной Европе, была тесно связана со всеми последующими, как и предшествующими «княжескими походами», точнее же, сами походы своей политической целью имели, прежде всего, правовое обеспечение этой торговли. В «походе Олега», как и в последующих (да и в предыдущем «походе Аскольда» 860 г.), решающее значение имела предъявленная демонстрация силы, а отнюдь не реальное применение силы: оно оказывалось, на практике, проблематичным по итоговому результату: греческий огонь имперских адмиралов справлялся с русским флотом, а «балканские войны» Святослава показали, что грозные «русы», из-за щитов скьольдгарда «рыкающие, аки львы», все-таки не выдерживают натиска конных фаланг катафрактариев, тяжеловооруженной кавалерии, притягательного примера воинской тактики и эффективного вооружения для западноевропейского рыцарства.
«Угроза силы» как дипломатический прием, со вполне реальными и трагическими неприятностями прибрежных опустошений, где и «русы» и «славяне» действовали с привычной и давно известной византийским грекам варварской свирепостью (Шувалов 2001: 5-12), была стимулом необходимым и достаточным для переговоров о стабильной и мирной в дальнейшем деятельности «русов, приходящих в Константинополь», ежегодно пригонявших в Столицу, слава Богу, не боевые корабли, а лесные однодревки — «моноксилы». Переоснащенные «всем тем нужным, чего им недостает: парусами, мачтами, кормилами», заранее припасенными для морского перехода (Константин Багрянородный, 9), загруженные мехами, воском и медом «полюдья», эти безвредные торговые суда доставляли каждый летний сезон привычных «русов», готовых закупать «паволок лише пре 50 золотник» и вполне согласных на имперскую регламентацию все равно весьма выгодной для обеих сторон торговли.
Договоры Руси с Византией, документированные в 907,912,944 гг. и последующие годы правления правопреемников «первых князей», с высокой степенью вероятности предполагаемые в 860 г. и, видимо, подразумевавшиеся «посольством 838 года», прежде всего регулярно, при каждой смене «архонта Росии», правителя на киевском престоле, воссоздавали, поддерживали, корректировали «правовое поле» экспортно-импортной торговли — на константинопольских столичных рынках и торговых базах — великого князя рускаго (Сахаров 1980: 162-170), его собственной, великокняжеской торговой агентуры, коллектива и членов великокняжеского рода, выделенных договорами «великих князей», «светлых князей» и «всякого княжья» не до конца ныне ясной общерусской иерархии, городовых общин, боярства и «гостей», так или иначе сопричастных к ежегодному «сбыту полюдья» (Рыбаков 1982). «Великий князь русский» выступает главою и своего рода «менеджером» военно-торговой корпорации «русов», вероятно складывавшейся десятилетиями и веками (по крайней мере, с середины VIII и к середине X столетия, когда она уверенно и стабильно действовала «в трех центрах Руси»), но при этом опирающейся на сеть «славиний», а в силу этого — с начала и до конца процесса неуклонно, неизбежно и необходимо «славянизирующейся» (судя по «княжеским» именам, к концу IX столетия этот процесс шел уже не одно поколение).
«Свободный воинский промысел» русов в Закаспии, по характеру наиболее близкий «походам викингов» на Западе, в наименьшей мере затрагивал внутренние процессы, отношения и интересы Руси. Поредевшие в боях с мусульманами и хазарами дружины возвращались, неся с собою добычу и серебро, пополнявшие оборот киевских, волжских, новгородских и ладожских рынков. Обустроенные на постоянной службе у воевод «отроки… изоделися суть оружием и порты», остальные «находники» спешили на родину, «за море»; наиболее удачливые могли закончить свой век «лучшими из руси, bastr i ruthi» и упокоиться, с конем и наложницей, в устланной привозными тканями и дорогими мехами погребальной камере под каким-нибудь из курганов Хемландена Бирки.
К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе