Косарев М. Ф. К проблеме палеоклиматологии и палеогеографии юга Западно-Сибирской равнины в бронзовом и железном веках // Особенности естественно-географической среды и исторические процессы в Западной Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1979. С. 37–42.
По мнению ряда палеоклиматологов, основанному на данных споропыльцевых анализoв, Западно-Сибирская равнина за последние 4-5 тыс. лет не испытала заметных колебаний климата и, следовательно, распределение ландшафтно-растительной зональности на этой территории в указанный период оставалось в общем неизменным (Хотинский, 1977). Эта точка зрения не вполне подтверждается археологическими материалами, накопленными западносибирскими археологами для ІІІ-I тыс. до н.э., то есть для позднего неолита, бронзового века и эпохи раннего железа.
Согласно наблюдениям К.В. Сальникова, В.Ф. Генинга, Г.Б. Здановича, Т.М. Потемкиной, В.И. Молодина и др. (см. Сальников, 1967, с. 174-175, 326-337, 348, 350; Потемкина в настоящем сборнике; Молодин, Зах в настоящем сборнике), топографическая приуроченность древних поселений на юге Западно-Сибирской равнины зависела в позднем неолите от высокого уровня воды в реках и озерах, во второй половине бронзового века — от низкого, а в эпоху раннего железа — вновь от высокого. Чрезвычайно интересно то, что эти гидрографические показатели совпадают с колебаниями уровня Каспия, который, как известно, зависит от изменения объема стока Волжского бассейна. В ХХV-ХХIII вв. до н.э., т.е. в позднем неолите, уровень Каспийского моря был на 5 м выше современного; в ХV-Х веках до н.э,, т.е. в андроновскую эпоху, он был уже на 8 м ниже современного и на 13 м ниже, чем в позднем неолите; в V-IV вв. до н.э., т.е. в эпоху раннего железа, уровень Каспия опять повышается на 6 м по сравнению с современностью и на 14 м по сравнению с бронзовым веком (Захус, Самсонов, 1968, с, 114-115).
Но обратимся вновь к археологическим свидетельствам. В позднем неолите степное население юга Западно-Сибирской равнины могло жить в открытых степях, в том числе в местах, где ныне нет источников воды (так называемые «родни- коные» стоянки). Во второй половине бронзового века, наоборот, открытые степи практически совершенно обезлюдели, и степняки сосредоточились у широких речных пойм, видимо, игравших в то время роль своеобразных степных «оазисов».
В железном веке опять появились возможности для широкого освоения открытых степей.
Далее. Во второй половине бронзового века на Западно-Сибирской равнине наблюдается этнокультурный сдвиг на север — продвижение в нынешнюю таежную зону степных пастушеско-земледельческих групп, в результате чего на юге тайги формируется огромнейший массив так называемых «андроноидных» культур, из которых наиболее хорошо изучены сузгунская культура в таежном Прииртышье и еловская в Томском Приобье (Мошинская, 1957; Косарев, 1974, с.95-120, pис.26-34). А в начале железного века наблюдается обратный процесс — активное внедрение на юг — в сторону современной лесостепи, носителей северных таежных культур; одновременно на юге Западной Сибири повышается роль в хозяйстве охотничье-рыболовческих промыслов. Этот сдвиг на юг отмечен появлением в пограничье тайги и лесостепи, а также на севере лесостепной зоны памятников гамаюнского типа в Среднем и Южном Зауралье, краснозерского типа в Среднем Прииртышье, молчановского типа в Причулымье и завьяловского типа в Новосибирском Приобье (Берс, I960; Косарев, 1974, с.121-132, рис.35-42; Троицкая, 1970).
Случайно ли это? Думается, что нет. Для продвижения элементов пастушеско-земледельческого хозяйства на север и охотяичье-рыболовческого на юг существует достаточно твердый экологически допустимый предел, который в условиях первобытности мог отодвигаться в ту или иную сторону лишь при изменении ландшафтно-климатических условий.
Можно привести еще много подобных взаимоподтверждающих примеров. Стремясь понять их, мы, естественно, не можем удовлетвориться теми палеоклиматическими схемами, которые исключают изменение климата в течение последних тысячелетий. Споро-пыльцевой метод как таковой без привлечения других палеоклиматических показателей не может быть достаточно надежным критерием в реконструкции климатов прошлого, что признают, впрочем, и многие споропыльцевики (Нейштадт, 1957, с.359). Не случайно, что такие авторитетные палеоклиматологи, как Н.Я. Кац, М.И. Нейштадт, тоже на основании споропыльцевых анализов пришли к выводу о значительных колебаниях климата во второй половине голоцена (Кац Н.Я.,1952;Кейштадт,1965).Такой разнобой в трактовке споропыльцевых денных как раз и говорит о ненадежности споропыльцевого метода — прежде всего,из-за переноса пыльцы водой, ветром и др. способами и из-за отсутствия объективных критериев для соответствующих поправок на зти переносы. Примечательно, что там, где ученые используют комплексный подход в исследовании климатов, привлекая наряду со споропыльцевыми показателями, палеопочвенные, лимнологические, гляциологические, археологические и др. данные, они приходят к выводу о безусловности климатических изменений в последние несколько тысячелетий (Берг, 1255; Шнитников, 1957; Тушинский,
1966).
Гораздо сложнее вопрос — влияли ли эпохальные колебания увлажненности климата на изменение границ ландшафтно-растительных зон. Сразу же оговоримся, что здесь нас интересует, в первую очередь, степень стабильности границы леса и степи, которая, начиная с бронзового века, являлась зоной контактов между охотничье-рыболовческим населением, с одной стороны, и пастушеско-земледельческим и скотоводческим миром, с другой.
Для понимания зависимости меаду колебаниями увлажненности и изменением характера ландшафтов на юге Западно- Сибирской равнины чрезвычайный интерес представляют периодически повторяющиеся здесь внутривековые колебания уровня степных озер, так называемые циклы Брикнера, продолжительностью в среднее 35 лет. За последние 350 лет было семь таких циклов. Они вписываются в 1850-летние климатические ритмы Петтерсона — Шнитникова и являются как бы их микромоделью. Эти малые,циклы тоже состоят из двух фаз — влажной (сравнительно короткой и бурной) и сухой. Начало циклов Брикнера отмечается интенсивным выходом на поверхность грунтовых вод. Озера увеличиваются в размерах, появляется много новых озер, ляг и перейм, заливаются пойменные пашни и сенокосы, гибнут низиные колки, повышается уровень воды в колодцах, возникают новые родники и т.д. Высокий уровень воды держится несколько лет, а затем, в течение последующих твух-трех десятилетий, идет процесс усыхания — мелеют озера, речки, курьи, сокращается ихтиофауна; убывает вода в колодцах, отдельные пресноводные озера становятся солеными, некоторые вообще исчезают; в пересохших озерных котлованах местные жители вновь начинают возделывать пашни, а на дне других появляется даже древесная-растительность.
Исходя из характера ландшафтных проявлений цикла Брикнера, можно предположить, что в степной и, отчасти лесостепной зонах Западной Сибири крупные многовековые увлажнения климата, происходившие в древности,
влекли за собой затопление пойм, гибель пойменных лесов и низинных колков; ухудшение условий для оседлого пойменного пастушества и земледелия; улучшение травостоя в открытых степях; хорошие возможности для рыболовства, охоты на степных копытных и кочевого скотоводства. Усыхания должны были вызвать исчезновение или обмеление озер и мелких речек; угнетение гривной растительности и ухудшение условий жизни в открытых степях; появление лесов в котлованах озер и пересыхающих речных поймах; ухудшение условий для рыболовства и охоты на степных копытных; появление благоприятных возможностей для оседлого пойменного пастушеско-земледельческого хозяйства.
Если говорить о конкретных причинах внедрения степных участков в глубь тайги в засушливые климатические периоды, то здесь уместно вспомнить работы известного западносибирского почвоведа К.А. Кузнецова. Он считал, что остепнение южных участков тайги может идти зa счет лесных пожаров (Кузнецов, 1951). Давно замечено, что в таежной зоне даже сравнительно кратковременные летние засухи приводят к многократному увеличению количества пожаров. Выгоревшие участки, особенно при частых засухах и повторении пожаров, могли многие годы не зарастать лесом. Мне на Кети попадались гари, где так и не победил травостой после пожаров 40-50-летней давности. Такие участки часто используются местным старожильческим населением под пастбища и пашни. Интересно, что в некоторых таежных местах Сибири пашни так и называются — «гари».
Видимо , зафиксированное археологически продвижение в глубь таежной воны южных андроновских групп в последней четверти II тыс . до н.э, было облегчено «остепшнием», вследствие участившихся лесных пожаров, значительных участков тайги. В целом же площадь таежных массивов вряд ли существенно уменьшилась, а может быть, даже наоборот, несколько увеличилась за счет частичного пересыхания огромнейших западносибирских болот. Поэтому условия для охотничье-рыболовческих промыслов на юге тайги во второй половине бронзового века вряд ли существенно ухудшились «остепиенные» же участки благоприятотвоваяи пастушеству и земледелию. Это и определило комплексный характер хозяйства населения южнотаежкой зоны Западной Сибири в андроновскую эпоху.
Я не знаю, могла ли такая островная «остепненность» тайги отразиться на спорово-пыльцевом спектре, но думаю, что при палеолеграфической интерпретации спорово-пыльцчвых анализов вероятность подобной нестандартной ландшафтной картины должна учитываться.
При влажных климатических периодах ранее остепкенные участки тайги должны были опять зарастать таежным древостоем, в то время как пойманные и низинные леса могли в значительной своей части погибнуть из-за заболачивания и повышения уровня воды в реках и озерах.
У иртышских татар бытует легенда, в которой рассказывается о причинах исчезновения на Иртыше древнего скотоводческого народа сыбыров. Содержание ее вкратце таково. Однажды в далеком прошлом с севера надвинулись туманы и тучи, стали лить непрерывные дожди, реки и озера вышли из берегов, а пастбища стали зарастать таежным лесом. Вместе с непогодой на страну сыбыров налетели полчища гнуса, который истязал людей и скот, доводя их до исступления. Сыбыры собрались на большой совет и решили уйти со всем своим имуществом и стадами на юг. Но часть сыбыров не захотела покинуть места и вскоре погибла (Миненко, 1975).
Эта легенда не только подтверждает археологические данные о наличии в древности на Западно-Сибирской равнине влажных климатических периодов, но и сообщает нам ценнейшие сведения о результатах этих увлажнений {для севера лесостепной зоны): повышение уровня озер и рек, облесение открытых луговых пространств, увеличение количества гнуса, ухудшение условий для скотоводства, миграция части населения в другие районы.