Иессен А.А. Прикубанский очаг металлообработки во второй половине II и в начале I тысячелетия до нашей эры

К содержанию 18-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры

(Доклад в секторе бронзы и раннего железа 28.1.1946 года)

При изучении медно-бронзового века Предкавказья основное внимание обычно уделялось так называемым большим кубанским курганам, тогда как более поздние памятники долгое время не привлекали внимания исследователей. Только в 1929 г. А. В. Шмидт сделал первую попытку периодизации всего известного ему материала по медно-бронзовому веку Прикубанья и более восточных районов Северного Кавказа, выделив в его составе три хронологические группы: раннекубанскую, к которой отнесены Майкопский курган и вся группа больших кубанских курганов; среднекубанскую и позднекубанскую, доходящую до эпохи освоения железа. ¹ Однако, если для двух первых периодов можно было привести сравнительно большое количество памятников, то последний в схеме А. В. Шмидта был представлен лишь несколькими единичными предметами (3 наконечника копий и 1 кинжал типа срубной культуры из станицы Крымской и 2 наконечника копий с р. Адерби).

[adsense]

Между тем, этот период, отчасти синхронный с кобанской культурой Центрального Кавказа и непосредственно примыкающий к раннескифскому периоду, представляет чрезвычайно большой интерес, и без достаточно полного его изучения мы не сможем понять исторического развития племен Северного Кавказа.

Работы последующих лет мало изменили состояние вопроса о позднекубанском периоде. Собственно, в Прикубанье исследование памятников медно-бронзового века не производилось вовсе. Значительно новый вещественный материал был собран и изучен на территории Пятигорья и Кабарды. Здесь удалось установить наличие ряда хронологических групп, соответствующих как раннекубанскому, так и среднекубанскому периодам А. В. Шмидта. Памятники переходного характера связывают последнюю группу с более поздними памятниками типичной кобанской культуры. ²

В моей сводке по истории древней металлургии на Кавказе ³ была сделана попытка охарактеризовать развитие металлургии и металлообработки медно-бронзового века, причем к первому этапу кавказской металлургии были отнесены памятники раннекубанской группы, ко второму этапу — среднекубанские, а к третьему — кобанская культура и все синхронные ей кавказские памятники. При выделении для этого последнего этапа отдельных районов или очагов металлургии и металлообработки район Прикубанья не был отделен от области кобанской металлургии в Центральном Кавказе и ближайшим образом с ней связанной западнозакавказской или колхидской металлургии в Грузии. ⁴

В этой работе не было сделано попытки выделить какую-либо группу изделий из меди или бронзы в качестве местной группы развитого медно¬бронзового века области Прикубанья, т. е. «позднекубанского» периода, по А. В. Шмидту.

Дальнейшее изучение старых собраний и ряд новых находок, сделанных за последние предвоенные годы, позволяют теперь такую группу наметить. При этом, к сожалению, приходится в основном опираться на случайные находки металлических изделий, в нескольких случаях представленные комплексами. Можно считать установленным, что погребения этого периода, известные пока в очень небольшом числе, характеризуются бедным инвентарем (1—2 глиняных сосуда) и не содержат металлических изделий. Поселения этого времени ни в бассейне Кубани, ни на черноморском побережье пока еще совершенно не изучались.

Возможность выделения особой прикубанской группы стала реальной только после выявления северо-западных пределов сплошного или массового распространения бронзовых изделий кобанских и колхидских типов в пределах Абхазии ⁵ и на северном склоне Кавказского хребта, а также в прилегающих районах. Граница эта проходит примерно от пункта северо-западнее устья Бзыби к Эльбрусу и далее идет на Пятигорск и Моздок. К северо-западу и северу от этой линии кобанские бронзы встречаются только спорадически в единичных экземплярах, тогда как преобладающими являются изделия иных типов, иной производственной традиции, явно связанные с другими центрами или очагами металлообработки. Если из комплекса этих изделий выделить небольшое число предметов, явно происходящих из Северного Причерноморья (несколько кельтов и ножи или кинжалы типа срубной культуры), то останется группа предметов местного происхождения ⁶ в пределах Северо-Западного Кавказа. К этой группе относятся клады из Бекешевской станицы, ⁷ с р. Индыш, из уроч. Агур близ Теберды, ⁸ из сел. Карт-Джюрт (в Дагестанском музее) и другие. Сюда же следует отнести ряд единичных находок, в том числе большую серию предметов Сочинского музея и много вещей из старых, дореволюционных фондов Кубанского музея в Краснодаре.

Не останавливаясь на детальном описании изделий, входящих в состав этих находок, укажем, что в целом мы имеем вполне выраженный комплекс орудий и иных предметов, распространенных только в северо-западной части Кавказа и отличающихся от продукции остальных кавказских очагов развитого бронзового века полным или почти полным господством изделий из меди, а не из бронзы.

Среди этих изделий можно указать на боевые секиры, восходящие к более ранним каменным боевым секирам северокавказского типа. Далее имеются проушные топоры, среди которых выделяются позднейшие дериваты вислообушных топоров, в ряде случаев воспроизводящие отдельные элементы «кобанских» форм. Особенно характерны серпы, представляющие дальнейшее развитие древнейших на Северном Кавказе медных серпов, каковы серпы клада из станицы Костромской. Серпы эти отличны от одновременных серпов Западного Закавказья и Северного Причерноморья. Сюда же относятся некоторые разновидности кинжалов, короткие наконечники копий с литой или, реже, прокованной открытой трубкой для насада, ряд специфических типов булавок. Только в районе Сочи обнаружены своеобразные маленькие легкие кельты.

Все эти находки, давшие уже много больше 100 характерных предметов местных типов, позволяют утверждать, что в конце II и в первые века I тысячелетия до н. э. в Прикубанье существовал местный очаг производства медных и отчасти бронзовых изделий. Относительно рудной базы приходится думать прежде всего о медных месторождениях Верхней Кубани, а потом уже о мелких месторождениях бассейнов Лабы, Белой и других местностей. Очевидно, что источники снабжения оловом, широко использованные кобанскими и колхидскими металлургами того же времени, для прикубанцев оставались недоступными. Возникновение этого очага, вероятно, следует отнести к значительно более раннему времени, так как уже медные изделия курганов типа станицы Новосвободной (б. Царской), т. е. более поздней группы раннекубанского времени, повидимому, распространены только в бассейне Кубани и, следовательно, могут считаться местными. С другой стороны, и в металлическом инвентаре среднекубанского периода уже намечаются некоторые черты, которые, вероятно, позволят в дальнейшем выделить две территориальные группы — Кубанскую и Кабардино-Осетинскую.

Выделение прикубанского очага металлуртии и металлообработки последнего этапа медно-бронзового века имеет чрезвычайно большое значение. Во-первых, оно позволяет подойти с новым конкретным материалом к характеристике не изученной еще культуры позднекубанского периода и частично (в отношении изделий из металла) заполнить зияющий пробел в наших знаниях. Тем самым получает реальное наполнение наше представление о культуре предскифского времени на Кубани, к которому Б. Е. Деген-Ковалевский пытался отнести всю группу «больших кубанских курганов». ⁹

Во-вторых, становится понятным слабое проникновение кобанских бронз в Северное Причерноморье. Очевидно, со стороны Кавказа в степное Приазовье и Причерноморье металл доставлялся главным образом из пределов ближайшего, прикубанского, района металлообработки, тогда как из более удаленного кобанского очага, т. е. из области Центрального Кавказа, на север проникали лишь единичные предметы. Уже сейчас, до специальной проработки всего материала, на Дону, на Днепре и на Херсонщине можно указать ряд находок медных и бронзовых изделий, несомненно, происходящих из Прикубанья. К числу их относится клад топоров и серпов, найденный в 1925 г. около Берислова, а к более раннему времени, соответствующему среднекубанскому периоду,— клад из Аджияека.

Наконец, установление активной роли прикубанского очага в позднем медно-бронзовом веке позволяет поставить вопрос о такой же его роли в снабжении металлом Северного Причерноморья и в последующее, раннескифское время. Можно думать, что значительная часть медных и бронзовых изделий, найденных в скифских погребениях Украины, происходит с Кавказа и, в частности, из Прикубанья, где в VI в. до н. э. было развитое производство медных котлов, бронзовых частей конского убора, украшений, наконечников стрел, погребальных наверший и других изделий, при господствующем уже применении железа в качестве материала для изготовления других орудий труда и оружия.

Приведенные соображения в основном предварительные. Значение поставленного вопроса и современное состояние наших источников делают настоятельно необходимым продолжение начатого исследования, притом прежде всего путем возобновления давно уже прерванных полевых археологических работ по изучению памятников медно-бронзового и раннескифского времени на Кубани.

К содержанию 18-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры