Овсянников, Олег Владимирович. Русский археолог из Германии

Овсянников, Олег Владимирович. Русский археолог из Германии; беседовал С. Доморощенов // Правда Севера. — 2005. — 30 июня. — С. 10.

Северные историки хорошо знают Олега Овсянникова: кто еще по учебе в 6-й школе Архангельска, кто по работе в областном краеведческом музее и в экспедициях. В 1962 году Овсянников уехал в Ленинград, стал работать в тамошнем отделении Института археологии Академии наук СССР (теперь — Институт материальной культуры РАН). Связи Олега Владимировича с Севером не ослабевают. Несколько лет назад О.В.Овсянникову пришлось уехать в Германию. Но контакты его с нашим музеем, с историками по-прежнему хорошие.

Интервью с доктором исторических наук Овсянниковым состоялось во время очередного приезда нашего земляка в Архангельск.

— Олег Владимирович, вашим родителям, артистам областного театра драмы, хотелось, возможно, чтобы вы пошли по их стопам?

— Думаю, что им не очень этого хотелось, потому что жизнь провинциального актера, актрисы нелегка.

Мы жили сначала в Тобольске. Отец, Анатолий Васильевич Рудаков (он был мне отчимом), вернулся с Великой Отечественной войны повидавшим мир. Он сказал: «Хватит тут сидеть, давайте выезжать…» И мы поехали в Тюмень. Мама, Людмила Михайловна Роганова, была молодой героиней, играла вместе с Евгением Матвеевым. Потом мы подались в Вологду. Жили там до 1952 года. Уехали потому, что отец был, так сказать, мягко репрессирован — исключен из партии и уволен с работы за то, что когда во время войны он перед атакой вступал в ряды большевиков, то не написал, что его родитель был кузнецом и имел кузницу… Отец целый год ездил на свою родину и искал какие-то документы, чтобы представить в Москву, в Центральную партийную комиссию. Потом его восстановили в правах, но в вологодском театре работать уже нельзя было из-за моральной стороны дела.

Так мы оказались в Архангельске, центральную часть которого я знаю еще до поповской реконструкции. Понимаете, о ком я говорю?

— О первом секретаре обкома КПСС Борисе Вениаминовиче Попове.

— Да. В 1954 году я окончил среднюю школу. В ту пору отец был заместителем директора театра. Мама играла с Плотниковым, Горшениным, Алексеевым, Корниловым и другими нашими «звездами» и тоже была на первых ролях. С Сергеем Николаевичем Плотниковым она составляла пару Отелло — Дездемона.

Спасибо родителям за то, что сказали: иди учиться туда, куда хочешь. И я поступил на исторический факультет Ленинградского государственного университета. В 1959 году закончил его. Меня оставляли в аспирантуре. Но получилось так: директриса музея Нина Андреевна Томилова послала на истфак письмо с просьбой направить в Архангельск археолога. И я как бы по путевке университета поехал в город, который уже стал для меня родным. С 1959 года занимаюсь археологией и историей Архангельского Севера.

— Можно предположить, что археологам всегда сложно, потому что отношение властей к ним такое: ну что там какие-то черепки или деревянные кресты на поморском берегу. Поэтому денег, наверно, не хватало на работу?

— На науку и культуру при Советской власти шло больше процентов средств от ВВП, чем сейчас. Когда был музейщиком, я начал археологические экспедиции. Потом, с 1963 года, работал в институтских экспедициях, в разных древних городах России, Украины, Белоруссии. Потом пришел 1967 год… Два архангелогородца — коренной помор Дмитрий Буторин и литератор Михаил Скороходов — на карбасе «Щелья» отправились в Западно-Сибирское Заполярье, в город Мангазею. Поднялся шум. А в Институте Арктики и Антарктики тогда работал историк профессор Михаил Иванович Белов. Он пришел в наш институт и сказал: я читал работы Овсянникова по Архангельскому Северу, отдайте мне его в Мангазейскую экспедицию… И в 1968 году мы начали копать. Там было очень трудно, но и интересно. Я копал два года. (Устал от Михаила Ивановича, который очень хорошо ко мне относился. Он был очень эмоциональным человеком. Топнул ногой: «Вот тут была воеводская канцелярия». — «Почему тут?» — «А где ей еще быть?»..) Мы потом издали два тома работ. В 1973 году на своих мангазейских и северных материалах я защитил кандидатскую диссертацию.

В 1970 году я вернулся на экспедиционные работы в архангельский музей, с которым у нашего института был заключен договор. Эти работы продолжались до 1995 года.

— Вы хорошо знаете область, — где вам было интересней, где лучше работалось?

— Мои интересы не были узко хронологическими или узко территориальными. Я считал и считаю, что если исследователь хочет проследить какую-то динамику развития культуры в определенном регионе, то лучше брать памятники широкого хронологического диапазона. Поэтому в сферу моих интересов средневековые памятники попали от VI до XVIII века. Здесь и древние городища, и древние могильники, и городской слой, а также памятники архитектуры от XIV до XVIII века. Археологические материалы накладывались на письменные источники, что позволило проследить за два века целые династии косторезов, кузнецов, строителей. Сочетание исследования вещественного и судеб людей очень меня привлекало и привлекает.

— Кинорежиссер Алексей Герман однажды сказал, что, дескать, он не понимает и не любит современность, что лучше чувствует себя в прошлом. Возможно, и у вас подобным образом?

— Нельзя сказать, что историки, археологи занимаются ранними периодами древности, чтобы уйти от современности. Наоборот, надо исследовать минувшие века, чтобы навести определенные мосты с настоящим временем. Сочетание того, что было и что есть, дает дальнейшее развитие.

В шестидесятых годах прошлого века говорили о деревянном Севере. Мое обращение к памятникам каменной архитектуры было связано с тем, что мне казалось — Север был иным. И в самом деле, зодчие в Холмогорах и Архангельске строили каменные здания. Сейчас никто не говорит, что Север был деревянным. Он являлся и тем, и другим.

Я люблю эмоциональные факты — те, что прежде всего связаны с судьбами людей, с их ремеслами, традициями, трагедиями…

— Какие дела сейчас привели вас в Архангельск?

— Зимой умерла моя мама, надо посмотреть, в каком состоянии ее могила… А потом, у любого ученого есть личный архив. В институт мы сдаем полевую документацию, рабочие негативы и так далее. Накапливаются материалы, которые институт не интересуют. Но то, что представляет тем не менее интерес, я, считаю, должен отдать в краеведческий музей, который остается для меня в жизни своеобразным якорем. Вот смотрите — например, материалы, связанные с моей мамой, которая в истории архангельского театра драмы оставила определенный след. Это награды, рецензии, фотографии, программки. Когда меня не будет, мои дети пришлют в музей то, что имеет отношение ко мне, к человеку, который около 40 лет проработал для региона от Кольского полуострова до Северного Урала. Я и на Шпицбергене копал; возглавлял Архангельскую арктическую экспедицию института.

— Наверно, сложно — жить в Германии и продолжать заниматься историей Древней Руси, изучать деревянные кресты, скульптуру, резные иконостасы…

— Я живу в Германии не потому, что очень уж так люблю ее. Моя жена очень тяжело болела, умирала, единственный путь помочь ей облегчить жизнь был — вывезти ее в эту страну. Жена пять с половиной лет еще прожила…

С 1990 года у меня тесные контакты с норвежцем польского происхождения Мареком Ясински, профессором из университета Тронхейма. В Германии я с начала 98-го года, к этому времени мы с Мареком успели подготовить материалов по Русскому Северу около двух тысяч компьютерных страниц. Практически оставалось — дорабатывать и редактировать их. В том же 98-м году мы издали два тома наших работ под названием «Взгляд на Европейскую Арктику. Архангельский Север: проблемы и источники». Затем, в 2003 году, вышла, опять же в Санкт-Петербурге, книга «Пустозерск. Русский город в Арктике». Выпущены статьи (например, в российско-голландском сборнике), готовим новые книги. В моем шкафу, в столе — в Институте в Питере — многое осталось. Приезжаю, беру. Работа есть…

— Как вам в Германии?

— Там очень много русских, в первую очередь русских немцев, и в любом городе слышишь на улице нашу речь… Я за границей и раньше бывал во многих странах — в Финляндии (всю ее объездил, работал там по совместному проекту), в Англии, Норвегии, Швеции, Дании. Германия — прекрасная страна. Упорный, трудолюбивый народ. В чем-то русские и немцы похожи. Я считаю, что нет плохих стран и плохих народов.

Конечно, в Германии чище, больше порядка. В Архангельске я шел по Чумбарова- Лучинского — та же грязь, как 20 лет назад.

Не стало трамваев… Они украшали, связывали город. Река и трамваи — две былb связующие линии. Одну убрали, не понимаю, зачем.

В Германии мой круг общения — в основном русскоязычный и с норвежскими друзьями, археологами, которые приезжают туда.

— В Россию вас, может быть, уже не тянет?

— Как не тянет?! Но мне 69-й год, я же не могу по тундре бегать. Она мне снилась…

Основное поле моей деятельности — в моей рабочей комнате двухкомнатной квартиры немецкого городка Вюрцбург. Мой долг, моя задача — обработать и издать накопленный материал.

— А гражданство у вас какое?

— Российское, конечно!..