Vita scientificus, или Археолог В. И. Матющенко: сб. науч. тр., посвящ. 85-летию со дня рождения Владимира Ивановича Матющенко — археолога, ученого, педагога. — Омск: Полиграфический центр КАН, 2014. — 231 с.
Смерть всегда приходит неожиданно. И даже если она совсем рядом, даже если неизбежность ее очевидна, родные, близкие, друзья не верят, что смерть возможна, гонят прочь от себя ужасную мысль, надеясь на лучшее или на чудо. А чудес не бывает… И тогда над свежей могилой появляется копна цветов и венков с надписями на лентах «От детей», «От семьи», «От коллег» и так далее. Это не причины смерти, это свидетельство горя. Потому что уже никогда, никогда, никогда, никогда родной и близкий человек не придет домой с работы, не забежит на огонек, не войдет в учебную аудиторию, не позвонит, не встретится где-нибудь на улице, в транспорте или библиотеке.
Смерть — это навсегда. В памяти же людей останется светлый образ человека, который со временем тускнеет или изменяется. И только фотографии, письма, разного рода документы — эти бесстрастные свидетели прошлого сохраняют массу фактов для родственников или для будущих исследователей и биографов.
Владимир Иванович ушел от нас на следующий день после своего семьдесят седьмого дня рождения. Вчера его поздравляли, желали долголетия, творческих успехов, здоровья и счастья, а сегодня утром он зашел на кухню, стал ставить чайник на плиту и организм отказал. Владимир Иванович, падая назад, на спину, цеплялся за плиту, стол, но удержаться не смог, и упал на пол. Таким, лежащим на полу, беспомощным, нашла его пришедшая минут через двадцать дочь Ольга. Скорая помощь, больница, реанимация. Но, как говорят в таких случаях, «медицина оказалась бессильна». Слишком много сахару оказалось в крови. К вечеру он отошел в мир иной.
В последние годы жизни Владимир Иванович болел. Наверное, чувствовал он себя не всегда хорошо, но держался молодцом, болезни не поддавался и постоянно работал: читал лекции, писал статьи, книги. Особенно книги. Может быть, главные в его жизни, посвященные Еловке, которую он с любовью называл «Еловочка». Последний том о могильнике он закончил за несколько дней до смерти и передал его декану исторического факультета ОмГУ А.В. Якубу для публикации. Летом 2004 г. он совершил вояж по экспедициям учеников. Приехал он на несколько дней и на Макарьеву Луку, где я и С.Ф. Татауров исследовали несколько памятников. Верный своим привычкам, он облазил окрестности, найдя несколько «подозрительных» мест для раскопок, по вечерам он с удовольствием сидел у костра, слушал песни, иногда потихоньку, почти шепотом, подпевал, а потом шел спать. Жил он в небольшой палатке, которую ставил сам. Рядом с палаткой он устроил небольшой столик, скамейку, оборудовал место для костра. Так его учили, что приехав на день надо устраиваться как на долгое время, так он делал сам, так учил. Вроде все было как обычно, но, приехав, он сразу сказал мне, что есть за общим столом он не сможет, потому что из-за болячек пища ему нужна особенная, и готовить ее он будет сам.
Конечно, это был печальный знак, но ведь и возраст был приличный. Со всеми вместе Владимир Иванович пил только чай, большим любителем и знатоком которого он был. Зима и следующее лето прошли спокойно. А вот в сентябре он заболел (похоже тяжело, раз надолго, почти на месяц, угодил в больницу). Я бывал у него (конечно, не только я один, но пишу я от своего имени), и всегда он интересовался жизнью факультета и говорил, что как только выздоровеет, сразу вычитает все пропущенные лекции.
Так он и поступил. Выписавшись в конце сентября или в начале октября, он немного посидел дома, потом пришел на кафедру и пригласил меня в свой кабинет. Выяснив, сколько лекций пропустил, он твердо заявил, что вот такие часы у меня заберет, и будет догонять программу. Слова о том, что спешить некуда, что время терпит, что хорошо бы окрепнуть, прошли мимо его ушей. Н. А. Томилов, да и другие коллеги, говорили ему то же самое, но. Все было бессильно против деятельной натуры, не привыкшей и не умевшей болеть или бездельничать.
Дня за два-три до смерти Владимира Ивановича в конференц-зале четвертого корпуса Омского государственного университета проходила конференция «Археологические микрорайоны Северной Евразии», в которой он хотел поучаствовать. Побыв несколько часов на утреннем заседании, он сказал, что поедет домой отдохнуть. Это был его последний выход в свет.
26 октября 2005 г. его не стало. После него остались два сына, дочь, восемь внучек, сотни статей, десятка полтора монографий, сотни коллекций археологических материалов, с любовью собранная огромная библиотека, личный архив, состоящий из документов, писем, черновиков статей, рецензий, газетных вырезок, тысяч слайдов, десятков кинолент о раскопках, масса недоделанных вещей. Остались друзья, коллеги, ученики.
Ушел УЧИТЕЛЬ, ШЕФ, ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ МАТЮЩЕНКО.
Утихли страсти, кипевшие когда-то вокруг высказанных им концепций, прекратились научные споры, вызванные его докладами. Выросло и окончило университет уже не одно поколение студентов, для которых он — только имя на обложке монографии. Он ушел в вечность, и остался в памяти.
В этом издании мы — его коллеги и ученики — вспоминаем, каким он был, потому что 25 октября 2013 г. Владимиру Ивановичу Матющенко исполнилось 85 лет.
С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ!
Боль утраты постепенно утихла, появились какие-то новые дела, идеи, перспективы. Но при этом мы постоянно чувствовали незримое влияние нашего Шефа, которого, как мы думали, неплохо знали. Но оказалось, что это не так. В разговорах в аудиториях, у костра, на конференциях постоянно появлялись какие-то неизвестные факты и сюжеты из его жизни. Отдавая долг памяти Учителю и Шефу, мы делимся своими воспоминаниями с коллегами, дабы память о нем не угасала, дабы глубже была осмыслена его роль в истории археологической науки.
Вообще, история археологии может быть многоуровневая. Первый уровень — справочная информация об исследованиях памятников и культур: кто, когда, с кем, зачем, где и т.д. что-то копал. Этот список сделать не трудно, но хлопотно. Основой могут быть сборники «Археологические открытия» и полевые отчеты. Когда-то А.В. Матвеев сделал подобный список работ археологов Тюмени и опубликовал его. Второй уровень — не по важности, а в порядке перечисления — информация об ученом: научная биография и воспоминания о нем. Третий уровень — это взаимоотношения ученых. Например: почему М.П. Грязнов и С.А. Руденко работали вместе, а потом перестали? Почему М.П. Грязнов поехал в 1932 г. на раскопки в Казахстан, раскопал чудесные комплексы и 20 лет молчал о них? Почему М. П. Грязнов никогда не говорил об ирменской культуре, а только о вариантах карасука, хотя раскопал эпонимный памятник Ирмень I и в полевых отчетах подчеркивал своеобразие ирменской керамики? Или почему неолитические памятники на Томи копал В. И. Матющенко, а соответствующий раздел в пятитомной «Истории Сибири» (1968 г.) писал не он? Или почему В.И. Матющенко не стал работать с А.П. Окладниковым, хотя тот рекомендовал его на получение Открытого листа, а В.И. Матющенко ездил к нему в экспедиции на Ангару, и была договоренность о переходе В.И. Матющенко в ИИФФ СО АН СССР? Не призываю лить грязь на достойных людей, но от их взаимоотношений зависело и развитие археологии, и формирование концепций. Четвертый уровень — изучение специфики развития археологии во взаимосвязи с историей исторической науки в частности и страны в целом. Например, это организация новостроечных экспедиций 1932¬1933 гг., проводившихся на основе законодательства об охране памятников и обеспечивавшихся финансами, людскими резервами, картографическими материалами с помощью органов НКВД. Формирование же людских резервов в те годы было связано с «усилением борьбы с кулачеством», коллективизацией и созданием двух параллельных систем законов и указов: об искоренении кулачества и формировании системы ГУЛАГа. Наверное, есть и пятое, и шестое, и седьмое … и т.д.
К сожалению, история сибирской археологии неполна. Например, можно многое прочитать о процедуре исследования памятника /локального варианта/ археологической культуры / категории предметов и т.п., о людях же, даже о самых известных археологах, пишут мало. Исключениями являются академик А. П. Окладников, которому посвящены известные монографии А.П. Деревянко и А.К. Конопацкого. Об А. В. Андрианове написала монографию М. А. Дэвлет. Сборник работ о С.А. Руденко подготовили археологи Барнаула. В сборниках и материалах конференций есть статьи о М.П. Грязнове, С.В. Киселеве, С.А. Руденко, В.Н. Чернецове. Есть монографии о том или ином периоде археологии Сибири, например Л.Ю. Китовой, Ю.Г. Белокобыльского. Есть, наконец, обзорная монография В.И. Матющенко «300 лет сибирской археологии» в двух томах, а детального жизнеописания сибирских археологов пока нет.
Полагаю, что предлагаемая вниманию читателя статья позволит немного лучше узнать жизнь и деятельность В.И. Матющенко. Он — известный отечественный археолог, создатель коллективов ученых в Томске и Омске, исследователь памятников Еловка, Ростовка, Могочино, Окунево, Самусь, Сидоровка и многих других, оказавшихся ключевыми для изучения древней истории нашего отечества — он был нашим Учителем.
Даже короткий перечень заслуг Владимира Ивановича позволяет понять, что от нас ушел крупный ученый и организатор науки, переживший свой 77-й год жизни всего на один день. Прошло не так много времени с этого дня, и трудно подумать, что Владимира Ивановича забыли, хотя для начинающих археологов — это только имя на обложке монографии. Однако еще раз вспомним основные вехи его биографии:
25 октября 1928 г. — родился на хуторе Алешкино Суражского района Брянской области;
1948 — 1953 гг. — учеба в Томском государственном университете;
1952 — 1962 гг. — заведующий МАЭС ТГУ;
1962 — 1976 гг. — ассистент, старший преподаватель, доцент, профессор ТГУ;
1976 — 2005 гг. — заведующий кафедрой ОмГУ, профессор
1977 — 1988 гг. — декан исторического факультета ОмГУ
1991 — 2004 гг. — заведующий сектором археологии Омского филиала ОИИФФ СО РАН.
Школьные годы чудесные
Весной 1941 г. семья Матющенко из родного хутора Алешкино Суражского района Брянской области переехала в Комсомольск-на-Амуре, потому что глава семьи Иван Пименович завербовался на стройку. В Комсомольске он работал сначала на строительстве завода, затем командиром отделения стрелков ВОХР на заводе, после — заведующим кладовой в амбулатории заводского поселка. Дети, а кроме Владимира были еще Ксения (1921 г.р.), Лидия (1923 г.р.), Леонид (1926 г. р.), учились. Бесспорно, что переезд спас семью от ужасов переднего края фронта и оккупации. Однако материальное положение семьи в 1943 г. стало тяжелым, поэтому пятнадцатилетнему Владимиру пришлось искать заработки; сначала он был художником в заводском клубе, потом конторщиком на железной дороге, затем библиотекарем. Среднюю школу он окончил почти двадцатилетним в 1948 г.
О своем детстве и юности Владимир Иванович рассказывал мало. Иногда упоминал об особом контингенте, среди которого вырос, поэтому он был очарован вежливостью, интеллигентностью Евгения Михайловича Пеняева, своего первого наставника в археологии, манера поведения и общения которого резко отличались от норм поведения в определенной среде на Дальнем Востоке. Как и у любого мальчишки, поведение самого В.И. Матющенко в детстве тоже было не всегда примерным. Он иногда рассказывал, что ребята, в том числе и он, делали крючья из толстой проволоки, цеплялись ими за кузов проходящей машины и ехали за ней до самой школы. Правда, увидев это, некоторые шоферы резко тормозили, и на лбу ездока получался синяк. Детям от учителей за такие «награды» попадало.
Наиболее значимы три сферы влияния на молодого человека: среда, семья, школа. Владимир Иванович иногда упоминал о специфической среде, в которой он рос, противопоставляя ее образованному и вежливому Е.М. Пеняеву. Такой средой могли быть заключенные, как освободившиеся, так и бесконвойные, Нижне-Амурского ИТЛ (по другому — Нижамурлаг, Нижне-Амурлаг, Нижнеамурлаг, Нижнеамурский ИТЛ, Нижне-Амурский ИТЛ и Строительство, ИТЛ и Строительство Нижне- амурстроя). Заключенные строили железные дороги Комсомольск — Советская Гавань, Комсомольск — Ургал, Комсомольск — Волочаевка (1940¬1941 гг.), нефтепровод Оха — Циммермановка (с 17 мая 1941 г.), заканчивали работы на железнодорожной линии Известковая — Ургал, разбирали железнодорожную ветку БАМ — Тында для строительства железной дороги Кулунда — Михайловское (с 22 января 1943 г.), строили железно¬дорожную ветку Советская Гавань — бухта Северная (с 11 июня 1949 г.) и т.д. Работу на других участках заключенные вели после 1948 г. — отъезда В.И. Матющенко из Комсомольска. Лагерь был закрыт 15 февраля 1955 г., а лагерные подразделения были переданы УИТЛК УМВД по Хабаровскому краю. Вряд ли склонность к учению Владимир Иванович перенял от заключенных.
Что касается семьи, то трудно представить родителей, не желающих детям счастья и хорошей доли. Только в каждой семье эти понятия различны. Отец В.И. Матющенко Иван Пименович происходил из крестьянской семьи, жившей на хуторе. Один раз Владимир Иванович в разговоре в Еловке примерно в 1980 г. обмолвился, что его деда запорол помещик (?). Судя по перечню мест работы (рабочий на строительстве, командир отделения стрелков ВОХР, заведующий кладовой) Иван Пименович не имел образования и рабочей квалификации. Очевидно, и его заработная плата была невелика, раз даже самому младшему его сыну Владимиру пришлось работать с 15 лет. Но работать не на производстве, а в клубе, конторе, библиотеке, что указывает на то, что у семьи Матющенко были какие-то связи. По тогдашней терминологии — блат. У самого же Владимира Ивановича были и способности к предлагаемой работе. Может быть, об устройстве сына на работу хлопотала Наталья Мартынова (до замужества Андросенко). Владимир Иванович в упомянутом уже разговоре говорил о своей матери, о ее работе по уборке помещений в каком-то учреждении. Причем не самого малого калибра, судя по тому, что в нем он видел в 1943 г. апельсины. Я никогда не слышал от Владимира Ивановича, что родители настраивали его на учебу в ТГУ, но не слышал и обратного. Бесспорно одно — родители разрешили сыну уехать учиться далеко от дома, но, похоже, помощи от них после этого особой не было, поскольку рассказы о голодном житье студентов в общежитии Томского университета на ул. Ленина, 49, я слышал не один раз. То есть, роль семьи в «принуждении» В.И. Матющенко к образованию до конца не ясна.
В школе, надо полагать, Владимиру Ивановичу повезло с учителем. Это был Борис Максимович Дулин, фронтовик, воевавший на Сталинградском, Донском, Юго-Западном фронтах. Демобилизовался он в декабре 1945 г. С 1 января 1946 г. работал завучем в средней мужской школе № 8 г. Комсомольска-на-Амуре. Преподавал русский язык и литературу. Может быть, именно он привил Владимиру Ивановичу страсть к литературе и толстым литературным журналам, которые он читал во множестве и которые были с ним и в экспедициях, и лежали на его рабочем столе в кабинете. Владимир Иванович как-то вспоминал, что литературу они учили особым образом — читали произведения, а не их критическое изложение в учебнике; потом произведения обсуждали, но опять- таки не опираясь на учебник, а исходя из своего опыта и представлений о книге и о жизни. Некоторое время Б.М. Дулин жил на Камчатке в с. Ключи, потом 40 лет работал в высшей партийной школе в Хабаровске. Защитил кандидатскую диссертацию по теме «Литература малых народов Севера». Его жена Ирина Львовна (до замужества Никифорова), впоследствии кандидат педагогических наук, преподавала в этой же школе химию.
Б.М. Дулин был неординарным учителем. Во-первых, его ученики не теряли с ним связи до недавнего времени. Последнее письмо в Омск с вопросами об обстоятельствах смерти В.И. Матющенко он написал в мае 2006 г. Во-вторых, среди его учеников, выпускников конца 1940-х — начала 1950-х гг. были будущие крупные ученые. В их числе — В.И. Матющенко и его одноклассники Тихон Лабодин и Валера Габышев.
Тихон Васильевич Лободин (1929-2001 гг.) — научный сотрудник Главной геофизической обсерватории (ГГО), участник Третьей советской антарктической экспедиции. Примечательно, что молодого человека 28-ми лет от роду включили в состав участников сложнейшей экспедиции, это говорит о его квалификации и отменном здоровье. Экспедиция основала две станции в глубинных районах континента (Советская и Полюс Недоступности) и провела массу уникальных наблюдений, в том числе по метеорологии и геомагнетизму. О Т. В. Лободине в своем дневнике написал В.А. Бугаев 1, руководитель отряда: «Ленинградец Тихон Васильевич Лободин, член моего отряда, следит за регистрацией атмосферного электричества. Человек он отличный и работает добросовестно…». Т.В. Лободин — доктор наук, специалист в области атмосферного электричества. Б.М. Дулин считал, что он был членом-корреспондентом РАН по отделению физики. Однако в списках РАН я его не нашел.
О В. Габышеве я знаю только, что он работал в области космонавтики, стал доктором наук.
Самый известный из учеников Б.М. Дулина — Юлий Георгиевич Шапошников (1 января 1931 г. — 4 июня 1999 г.). Он был генерал-майором медицинской службы, хирургом, специалистом по патофизиологии огнестрельных ран, роли иммунологических, генетических и других факторов в течении раневого процесса, эндопротезированию суставов и т.д., и естественно, автором многих трудов по медицине. В 1985 г. он стал лауреатом Государственной премии СССР. С 1993 г. — член-корреспондент РАМН, с 1997 — член-корреспондент РАН по отделению физиологии. С 1985 по 1998 гг. был директором ЦНИИ травматологии и ортопедии (ЦИТО) им. Н.Н. Приорова. С 1998 г. — почетный директор. Таким образом, Ю.Г. Шапошников был выдающимся ученым и организатором науки.
Однако в широких кругах неспециалистов (да и в сети Internet) он более известен как второй муж первой женщины-космонавта Валентины Владимировны Терешковой, дочь которой от первого брака с космонавтом Андрианом Григорьевичем Николаевым — Елена Андриановна Майорова, до брака Николаева-Терешкова (родилась 8 июня 1964 г.) — какое-то время работала хирургом-ортопедом в ЦИТО. В доступных источниках больше всего сведений (может быть, не всегда достоверных) имеется о семейной жизни космонавтов А.Г. Николаева и В.В. Терешковой, о семье Шапошниковых, о взаимоотношениях В.В. Терешковой с Ю.Г. Шапошниковым, о работе дочери В. В. Терешковой в ЦИТО и ее замужестве с Игорем Алексеевичем Майоровым, сыном шефа авиаотряда 235, обслуживавшего правительство СССР.
Выводы однозначны: некоторые выпускники мужской школы № 8 г. Комсомольска-на-Амуре, учившиеся у Б.М. Дулина, стали крупными учеными и организаторами науки. Интересно, что в выпуске 1948 г. было сразу три талантливых ученика. Два из них окончили школу с медалями. Можно предполагать, что влияние школы на выбор Владимиром Ивановичем жизненного пути и будущей профессии было довольно сильным.
ТОМСК
Студент
В 1948 г. Владимир Иванович поступил в Томский государственный университет. В те годы по инициативе А. П. Дульзона группа томских археологов, куда входили К.Э. Гриневич, Г.В. Трухин, Р. А. Ураев, а также студенты В.С. Синяев и Е.М. Пеняев, разработала комплексную программу изучения аборигенов Сибири. Одним из ее пунктов были поиски и изучение археологических памятников. Первые работы были проведены в 1944-1946 гг. на комплексе памятников в урочище Басандайка, находящимся на останце в 7 км от Томска. Это были, пожалуй, самые первые крупномасштабное работы в Томской области. В результате был получен материал, относящийся к неолиту, бронзовому и раннему железному векам. Материалы бронзового времени участники группы А.П. Дульзона определили как карасукские.
В 1946 г. Г.В. Трухин обследовал поселение Шеломок, основной комплекс которого он датировал тагарским временем, а небольшую группу керамики отнес к карасукскому времени. В этом же году впервые было проведено сплошное обследование территории некоторых районов Томской области. Работы проводились под руководством В.С. Синяева в низовьях Чулыма и были продолжены в 1947 г. Всего было обнаружено более 70 археологических памятников, в том числе поселение Десятово, ставшее одним из опорных памятников, на основании материалов которых была выделена еловская культура.
В 1950-х гг. исследование археологических памятников становится более интенсивным и крупномасштабным. Сплошное обследование таежных рек провели археологи ТГПИ: в 1950-1951 гг. обследован Чулым, в 1952 г. — Кеть, в 1953 г. — Тым. Сотрудник ТОКМ Р.Р. Ураев в 1953 г. работал на Среднем Чулыме. Создается впечатление, что археологическая жизнь в Томске в 1950-е гг. так и кипела, но на самом деле особого «кипения» не было. В те годы в СССР кафедры археологии были только в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси и Ташкенте; в Томском университете специализации по археологии в то время не было, эту дисциплину относили к кафедре истории СССР.
Лекции по археологии в университете на курсе В.И. Матющенко начал читать Константин Эдуардович Гриневич, а два с половиной месяца спустя его сменил Иван Гаврилович Коломиец, специалист по западным славянам. Курс был построен так: сначала вычитывали раздел о предмете и задачах курса, затем был раздел по истории археологии, в том числе и зарубежной. Далее читались разделы по археологии Западной Европы, Востока и России. Совершенно очевидно, что этот курс существенно отличался от современного, он был глобальнее, что ли. Несколько похож на него учебный курс археологии, который предлагает сейчас Колин Ренфрю: сначала — история археологии, затем изучение задач этой науки, ее возможностей и т.д. В читаемом Владимиру Ивановичу курсе были лекции по истории археологии, например о Монтелиусе, была интересная часть — археология Западной Европы, Востока. Это отличалось от тогдашней типовой программы курса археологии, в соответствии с которой о мировой археологии говорили мало, в основном речь шла об археологии СССР.
Научным руководителем Владимира Ивановича стал Е. М. Пеняев, который копал памятники на Чулыме и разбирал коллекции Музея археологии и этнографии Сибири ТГУ, разрозненные и депаспортизированные. Владимир Иванович ему помогал. Вскоре Евгений Михайлович стал давать ему ключи от помещения музея, и зачастую Владимир Иванович оставался там на ночь, читая книги и изучая, разбирая, описывая многочисленные археологические, нумизматические и прочие коллекции. Курсовые работы Владимир Иванович писал по чулымской керамике, по истории археологического изучения отдельных районов Сибири, а его диплом назывался «История археологических исследований Западной Сибири». Он усердно занимался наукой, был старостой научного студенческого общества, ездил в археологические экспедиции своего научного руководителя. Об этом периоде своей жизни он рассказывал много и охотно, вспоминал своих преподавателей, товарищей. Интересно говорил о Евгении Михайловиче и о работах с ним на Чулыме.
Вот что Владимир Иванович рассказывал о Е.М. Пеняеве:
«Евгений Михайлович был из семьи томских интеллигентов. Его отец к тому времени уже скончался, а мать была жива, работала учительницей. Очень приятная женщина. Когда я бывал у них — очень тепло меня принимала. И сам Евгений Михайлович, тем более для меня, юноши, который прошел школу Комсомольска-на-Амуре с контингентом конвоированных и каких-то полууголовных элементов, был, понятное дело, настоящим интеллигентом. Причем он был не чистоплюй, который, положим, даже грубого слова не скажет. Нет, он скажет, но это будет сделано уместно, как говориться, «в стиль». И обращение, — не только со мной, хотя со мной он мог общаться и попроще, мы были в тот период достаточно близки, — обращение было исключительно ровное и вежливое, обязательно по имени-отчеству. Для студентов, правда, отчества не было, только имя, но всегда на «Вы», никакого панибратства. Мы с Евгением Михайловичем были в хороших отношениях, но всегда были только на «Вы», как-то уж не переходили эту грань. И деликатное обращение в оценке, даже если человек ему не нравился,
сделал что-то не так, например, проводя описание коллекции, замечания всегда были деликатные, без язвительности. Это меня очень привлекало, потому что помимо семьи, я ведь общался, как уже говорил, в Комсомольске-на-Амуре с сомнительной публикой и там был соответствующий стиль. В этом смысле у Евгения Михайловича я прошел серьезную школу». 2
Участвовать в археологических экспедициях В.И. Матющенко начал по окончании первого курса. Экспедиции тогда организовывались очень скудно. Заказанные палатки приходили с опозданием года на два, спальных мешков не было и их заменяли старыми одеялами, которыми экспедицию щедро снабжал комендант общежития. До начала 1960-х гг. в экспедициях были три палатки. Основная из них — «альпийка», «альпийская палатка», или «палатка Адрианова». В ней жили все. У входа помещали все добро: кухню, продукты и так далее. В центре палатки стоял кол. Для удобства отдыха делали нары из плетня, ветвей, а на них укладывали одеяла. Для обустройства лагеря часто использовали плетни, валежины вместо столов, чурки вместо лавок. Этот опыт и полученные навыки Владимир Иванович использовал при обустройстве палатки, в которой он жил во время полевых работ.
В экспедициях, в которых В.И. Матющенко участвовал в студенческие годы, случалось всякое. Например, после раскопок могильника на Чулыме было решено одну могилу привезти в Томск монолитом. Дело это и сейчас не слишком простое, по крайней мере, требует значительных физических усилий, в те же годы это был почти научный подвиг. Когда много лет спустя в Еловке Владимир Иванович задумал одну из могил увезти аналогичным образом в Омск, он рассказал о тогдашней технике взятия монолита, заключавшейся в подводе досок под могилу при прокапывании траншеи и формировании ящика вокруг могилы и окру¬жающего ее грунта. Так вот, на Чулыме этот монолит взяли, привезли его на небольшую пристань и дождались катера. С помощью других пассажиров монолит попытались занести на катер, но не смогли, тогда решили загрузить его через борт. И вот кульминация — монолит стоит на планшире, катер начинает крениться, капитан выглядывает из рубки и… что сказал капитан, Владимир Иванович никогда не рассказывал. В общем, на берегу остались монолит, Владимир Иванович и еще какая-то студентка с заданием расчистить могилу, снять с нее вещи и доставить их в Томск вместе с черепом. Остальные уехали домой. Или… как-то пошли Владимир Иванович с Сашей Суворовым в Балагачево за хлебом, заодно купили мяса. Мясо они принесли, недолго шиковали (негде было хранить свеженину), причем так, что у некоторых экспедиционеров от парного мяса расстроились желудки. А потом пришлось поститься, потому что больше мяса было взять негде, заканчивались финансы, а тушенки в те годы никто и не видывал.
В 1952 г. еще студентом-старшекурсником В.И. Матющенко был принят на должность старшего лаборанта кафедры всеобщей истории и с тех пор почти десять лет был теснейшим образом связан с университетским Музеем археологии и этнографии Сибири. Диплом в 1953 г. Владимир Иванович защитил с отличием.
Начинающий археолог
После окончания университета по 1962 г. В.И. Матющенко работал в МАЭС ТГУ, разбирая и описывая коллекции, изрядно разрозненные и депаспортизированные в 1920-1940-е гг. В 1960 г. Владимир Иванович защитил кандидатскую диссертацию «Неолит и бронзовый век в бассейне Томи», затем стал работать на кафедре истории СССР ассистентом (с 1962 г.), старшим преподавателем (с 1964 г.), доцентом (с 1966 г.).
Самостоятельные полевые работы Владимир Иванович начал в 1953 г. Археологов не только в Томске, но и во всей Западной Сибири тогда почти не было. Его научный руководитель Евгений Михайлович Пеняев умер в 1953 г. К.Э. Гриневич, который читал лекции по археологии курсу Владимира Ивановича, в 1948 г. из университета был уволен.
А.П. Дульзон полевой археологией занимался мало, а Р.А. Ураев, сотрудник краеведческого музея Томской области, немного поработав в области археологии, эти занятия прекратил. В.С. Синяев тоже ушел из археологии и стал заниматься историей партии. Поэтому археологию Владимир Иванович во многом изучал самостоятельно. Помогали ему в этом Алексей Павлович Окладников и (особенно) Михаил Петрович Грязнов из Ленинграда. Надо отметить, что по окончании университета полевой опыт у В. И. Матющенко был невелик: два сезона (1949 и 1950 гг.) на Чулыме в экспедиции Е.М. Пеняева и два сезона на Ангаре (1951 и 1952 гг.) в экспедиции А.П. Окладникова.
Свои первые раскопки Владимир Иванович провел в Томской области близ д. Самусь, исследовав один из опорных ныне памятников эпохи неолита — Самусьский могильник. В течение нескольких лет близ этой деревни он открыл серию памятников, в том числе и знаменитое поселение Самусь IV — весьма важное для изучения раннего бронзового века не только Западной Сибири, но и Алтая, Приуралья и Восточной Европы. В 1953-1954 гг. В.И. Матющенко провел исследования памятников Самусь II и III, а в 1954-1955, 1957 гг. раскопал поселение Самусь IV. На первом из них было вскрыто 40 м , на последнем — 768 м . Получен материал сеймино-турбинского времени (основной комплекс) и эпохи поздней бронзы.
Работы начались спонтанно. Владимир Иванович защитил диплом и был свободен. О местонахождении археологических памятников у д. Самусь он знал. Если мне не изменяет память, рассказал ему об этом Р.А. Ураев, сообщив об артефактах, найденных самусьскими школьниками во время рытья окопов при изучении военного дела. В.И. Матющенко решил начать работы у д. Самусь, но тут выяснилось, что с заказом средств на экспедицию он опоздал — их полагалось заказывать за год до начала полевых работ. По совету Е.М. Пеняева В.И. Матющенко обратился к проректору ТГУ Александру Павловичу Бунтину, который курировал науку, в том числе и студенческую. А.П. Бунтин знал Владимира Ивановича, поскольку тот во время учебы был председателем научного студенческого общества на факультете, и помог ему получить деньги в университете — около 3000 руб.
Экспедиция началась в начале июля 1953 г., дни были очень жаркие, знойные. Археологам сразу вспомнился чулымский опыт, и на работу они стали выходить с шести утра, не завтракая, только умывшись, благо, что лагерь располагался рядом с раскопом. Дежурный оставался в лагере, готовил завтрак, а остальные копали до восьми часов, после чего завтракали и снова копали часов до двух. Этот стиль работ, который назывался «знойный график», Владимир Иванович в дальнейшем вводил и в других своих экспедициях.
В то время, то есть в начале раскопок на Самусе, ему очень помогли два ленинградца — Алексей Павлович Окладников и Михаил Петрович Грязнов. В.И. Матющенко познакомился с ними следующим образом. В 1951 г. по рекомендации Е.М. Пеняева он работал в одном из отрядов А.П. Окладникова на Ангаре. На другой год он повторил поездку. На первый Открытый лист (раскопки у д. Самусь в 1953 г.) его рекомендовал тот же Алексей Павлович, поскольку знал В.И. Матющенко в течение двух полевых сезонов. В 1954 г., после первого самусьского сезона, В.И. Матющенко побывал в Ленинграде, где Алексей Павлович познакомил его с М.П. Грязновым, который весьма придирчиво прочитал его первый полевой отчет и сделал массу замечаний. В последующем, когда В. И. Матющенко приезжал в Ленинград с обзорными докладами о своих полевых работах на ежегодные пленумы ИИМК, Алексей Павлович и Михаил Петрович приглашали неофита на заседания своего сектора дополнительно докладывать о каком-либо отдельном сюжете.
Находки, сделанные на Самусе, были настолько интересны, что и ленинградцы А.П. Окладников и М.П. Грязнов, и москвичи А.Я. Брюсов, В.Н. Чернецов, С.В. Киселев в один голос советовали продолжать раскопки.
К 1959 г. В.И. Матющенко, исследовавший памятники в нижнем течении Томи, подготовил несколько статей и диссертационное сочинение, цель которого заключалась в том, чтобы «в какой-то мере восполнить существенный пробел в истории одного из районов Западной Сибири на ранних этапах ее развития». Речь шла о Томском Приобье, где в конце 1940-1950-х гг. томскими археологами были проведены широкие работы.
В. И. Матющенко считал, что материальная культура ряда памятников — Самусь IV, Самусь III, Томского могильника и ряда других — была настолько своеобразна и близка между собой, что эти памятники нужно объединить в томскую культуру середины II тысячелетия до н.э. Ее основными чертами были высокий уровень бронзолитейного производства и своеобразная керамика, украшенная отступающей палочкой и гребенкой, печатным штампом. Имелись сосуды с антропо- и зооморфными фигурами, спиралями и кругами на дне. Анализируя материалы Самусь III и IV, В. И. Матющенко пришел к выводу, что их керамика сходна с посудой Томского могильника, Старого мусульманского кладбища, Самусьского могильника. Найденные им бронзовые изделия и литейные формы он считал аналогичными изделиям из Сеймино, Турбино. В. И. Матющенко считал, что оседлое население, основное занятие которого — охота и рыболовство, было современнком андроновцев Южной Сибири, но резко от них отличалось. Генезис томской культуры был связан с памятниками эпохи неолита.
В автореферате кандидатской диссертации В.И Матющенко писал о двух этапах бронзового века Притомья. Первый — томская культура, сложившаяся на основе местного неолита. Второй этап — памятники Аникин камень, Алаево, Стрелковый бор, Шеломок, Басандайка, Лагерный сад, Каштак, Старое мусульманское кладбище, которые были более сходны с карасуком и не связаны с томской культурой, отличаясь от нее по керамике.
В годы своего становления как специалиста Владимир Иванович участвовал в экспедициях А.П. Окладникова, М.П. Грязнова, М.М. Герасимова в Прибайкалье, Южной Сибири, Верхнем Приобье, а также проводил раскопки и разведки в различных районах Томской, Омской, Кемеровской областей, Красноярского и Алтайского краев. В это время он изучал интересные памятники на реке Яя в Кемеровской области (неолитический могильник), городище Мурлинка (средневековое поселение) и поселение Красноозерка в Омской области. По материалам последнего была выделена археологическая культура переходного времени от позднебронзового к раннежелезному веку. Кроме того, В.И. Матющенко копал близ города Ачинска и д. Могочино палеолитические стоянки.
Специалист по бронзовому веку
В конце 1950-х — начале 1960-х гг. Владимир Иванович начал изучать южные районы Томской области по обоим берегам Оби и Томи. И удача ему не изменила. В 1961 г. Владимир Иванович открыл у д. Еловка поселение эпохи поздней бронзы. В течение нескольких лет там же он нашел и два позднебронзовых могильника. Так в науку вошел комплекс еловских памятников, которые занимают в исследованиях западносибирских древностей важное место. Эти уникальные материалы вызвали оживленную научную дискуссию, длившуюся почти два десятка лет. По проблемам еловской, ирменской, корчажкинской и родственным им культур написаны сотни научных работ.
Вот рассказ В.И. Матющенко о Еловке: «… подходим мы к этой Еловке, уже довольно уставшие, часов в шесть вечера, и, проходя деревню, заметили рядом высокое место, решили там остановиться, переночевать. Когда прошли Федоску, стали подниматься вверх, я обомлел, потому что на всем склоне керамика — как черепица. Не надо было выкапывать, высматривать, а просто надо садиться и собирать, ползать по склону. Я сказал Лиде [Лидия Михайловна — супруга В.И. Матющенко — С.Т.]: “Поднимайся, остановись на самом верху, все равно здесь будем ночевать”. Это было для меня, действительно, как радость идиота, потому что явно нога археолога раньше сюда не ступала, никто ничего не собирал, мы первыми оказались на этом месте. Конечно, до вечера все не собрали, продолжали еще и утром, более основательно стали обходить весь берег. Пошли в лесок — там вылез комплекс курганов Еловского первого могильника. Это еще добавило радости. В общем, весь следующий день на этом месте, как говорится, паслись» 3.
Итак, в 1959 г. В.И. Матющенко нашел и затем исследовал Еловское поселение и Еловский I могильник. В 1961 г. был обнаружен Еловский II могильник. В 1962-1963 гг. обнаружены и раскопаны памятники у д. Могильники. С тех пор памятники этого микрорайона В.И. Матющенко, работая в ТГУ, раскапывал каждый год до конца 1960-х гг. А тема, касающаяся еловской и связанной с ней ирменской культур в конце 1960-х — первой половине 1970-х гг. стала одной из центральных проблем западносибирской археологии, и естественен был интерес археологов к комплексам, исследуемых В. И. Матющенко близ д. Еловка. Безусловно, ученые видели практически все находки, происходящие оттуда, но материал не был опубликован, что ограничивало его использование.
Как известно, раскопки памятников с посудой еловского и ирменского типов наиболее интенсивно проводил в те годы именно В.И. Матющенко, работавший с 1960-х гг. на юге Томской области. Им были раскопаны богатые и яркие комплексы памятников у дд. Еловка, Могильники, Иринский Борик т.д. Но публикации материалов были предварительными и более чем краткими. Подробное изложение взглядов В.И. Матющенко и практически полную публикацию материалов можно найти в его известной монографии «Древняя история населения лесного и лесостепного Приобья», вышедшей в четырех выпусках в 1973-1974 гг. Это издание обобщило работы, выпущенные В. И. Матющенко ранее, поэтому его точка зрения на процесс развития древнего населения представлена в монографии полностью.
По мнению В. И. Матющенко, еловские и ирменские памятники представляли два этапа развития единой еловско-ирменской культуры, распространенной от южнотаежной зоны до Алтая.
Основания для подобных заключений были такие:
— в течение всего еловско-ирменского времени бытовали одни и те же формы сосудов и групп орнамента;
— существовали одни и те же формы бронзовых и костяных изделий: в еловское время более андроноидые, а в ирменское — карасукоидные;
— изменения в хозяйстве населения на позднем этапе по сравнению с ранним непринципиальны;
— отсутствуют материалы, указывающие на смену населения, в лучшем случае можно говорить об усилении контактов;
— погребальный обряд еловцев и ирменцев существенно не отличается;
— на всех широко изученных поселениях есть и еловская и ирменская керамика;
— ареалы еловских и ирменских памятников совпадают.
Как и другие археологи, В.И. Матющенко уделял большое внимание изучению керамики. Имеющийся еловско-ирменской комплекс он разделил на 7 типов — от слабопрофилированных горшков до кувшинов, орнаментированных гребенчатыми и резными геометрическими и негеометрическими узорами. Он считал, что существует связь между формой сосуда и орнаментом и что доля гребенчатых орнаментов уменьшается к ирменскому времени. В.И. Матющенко, разрабатывая свою концепцию, уделял большое внимание памятникам лесостепи, поэтому его отношение к гипотезе о решающей роли населения тайги в генезисе еловской культуры было скептическим. Разделив памятники еловско-ирменской культуры на несколько локальных вариантов: Бийский, Барнаульский, Ирменско-Ордынский, Красноярский, Инской, Еловско-Могильницкий, Нижнетомский, Чулымско-Молчановский, Чаинско- Парабельский, он, говоря о территориальном распространении памятников культуры, отмечал, что, несмотря на большое количество памятников, широко исследовано только около полутора десятка: Ирмень I, Ордынское, Красный Яр, Еловка, Десятово, Пачанга и другие. На остальных памятниках были проведены только разведочные работы.
Тем не менее исследователь создал периодизацию памятников. К первой, наиболее ранней группе он отнес памятники, на которых найдены слабопрофилированные сосуды, в орнаменте которых нет геометризмов. Несколько позднее существовала группа памятников, в посуде которых преобладали слабопрофилированные горшки и банки. Поздняя группа памятников характеризуется отсутствием сосудов слабопрофилированных форм. В.И. Матющенко предполагал, что это отражает этапы развития культуры.
Нижнюю дату еловско-ирменской культуры В.И. Матющенко определил XII в. до н.э., основываясь на данных С14, полученных по материалам могил 14 и 112 Еловского II могильника и дате по каллогену из Самусь IV. Верхняя дата еловско-ирменской культуры не поднималась выше VIII-VII вв. до н. э. и определялась типами инвентаря: находками копья, ножа, зеркала в Еловке, кельта в Усть-Киргизке, меча на Томском поселении. В.И. Матющенко обращал внимание на наличие закрытых комплексов в Еловке и других памятниках и возможности их использования. Всего в материалах бронзового века Западной Сибири он насчитывал около 100 закрытых комплексов: Ростовка, Черноозерье, Еловка, Кытматово, Осинники и другие.
Говоря о хозяйстве еловско-ирменского населения, В.И. Матющенко отмечал увеличение роли скотоводства и земледелия в ирменское время. Что же касается реконструкции системы хозяйства, то исследователь считал, что у еловцев-ирменцев преобладало скотоводство, возможно, было земледелие. Население занималось охотой, рыболовством и бронзолитейным производством. В данном случае его описание хозяйства очень похоже на подобную работу В. А. Посредникова и М.Ф. Косарева, что не удивительно, поскольку эти авторы использовали одни и те же источники.
Описывая особенности расселения еловце-ирменцев, В. И. Матющенко считал, что памятники расположены гнездами. В доказательство приводил тот факт, что во время разведок по маршруту Уртам — Иринский борик — Молчанове и Самусь — Молчаново, проведенных В. С. Синяевым в 1947 г. и Г.В. Трухиным в 1955 г., памятников этого времени не обнаружено, тогда как в крайних точках маршрута они есть. Такое же наблюдение он сделал во время разведки по маршруту Еловка — Батурино в 1961 г. В.И. Матющенко высказал предположение, что каждая группа памятников отражает какую-то общность.
По мнению В. И. Матющенко, в генезисе еловско-ирменской культуры основная роль принадлежала самусьцам и андроновцам. Но это население было связано с карасукцами и с окуневцами. Естественно, что в разных районах влияние двух последних культур было разное.
К сожалению, после переезда в Омск Владимир Иванович занялся другими темами, хотя и не забывал Еловку. В конце 1970-х — середине 1980-х гг. он организовал несколько авторских коллективов, которые, по его замыслу, должны были монографически изучить материалы раскопок всех лет. Но из этого замысла ничего не вышло. За несколько лет до смерти он подготовил и выиграл грант на проведение исследований по поздней бронзе, подготовил и опубликовал три тома материалов по Еловке, четвертый (посвященный Еловскому поселению) он не закончил, а к аналитическому тому и не приступил.
Еще один памятник, который посчастливилось раскопать Владимиру Ивановичу — могильник у д. Ростовка близ Омска. Его нашли деревенские школьники, играя в овраге. Находки (материалы сейминского облика, большие бронзовые копья) они передали учительнице, а та — сотруднику Омского государственного педагогического института Виктору Николаевичу Худякову (ныне доктор исторических наук, профессор). В.Н. Худяков был знаком с В.И. Матющенко с 1961 г. — еще будучи студентом, он участвовал в экспедиции под руководством Владимира Ивановича в Большереченском и Тарском районах Омской области (тогда было найдено потчевашское Мурлинское городище, которое потом несколько раз раскапывали). Поэтому В. Н. Худяков тут же сообщил о ростовскинских находках Владимиру Ивановичу, после чего могильник Ростовка несколько сезонов раскапывала совместная экспедиция Томского университета и Омского педагогического института. Результаты эти опубликованы и хорошо известны специалистам.
Но предоставим слово о Ростовке самому автору раскопок: «Могильник вызвал бурную реакцию у коллег в Москве и Ленинграде. Понятно почему, ведь после турбинских находок Отто Николаевича Бадера ничего интересного подобного рода не было. Потом было еще Решное открыто. Ростовкинский могильник отличался от турбинсиких могильников тем, что все могилы в нем — археологически достоверные могилы: могильное пятно, могильная яма, все, как полагается. В Турбинском могильнике только три более-менее ясные могилы, где есть прокал, чернозем. То есть, единичные случаи бесспорных могил, а остальные — это Отто Николаевич в своей книжке «Древние металлурги Приуралья» объявляет могилами скопления вещей, там, где три и больше достаточно компактно расположены. А все остальные признаки могил там отсутствовали: нет ямы, нет гумусированности, нет самих костяков, разумеется. И поэтому, строго говоря, можно поставить под сомнение, могилы ли это. Тем более такой вопрос уместен после раскопок ростовкинских могил, они все — именно могилы, и вместе с тем, помимо них, много скоплений находок, вне могил. Одно из самых примечательных скоплений, когда вместе стоят два кельта и копье. Конечно, по логике Отто Николаевича, это можно назвать могилой: три вещи, и такие замечательные, не говоря уже о таких скоплениях, где десять-пятнадцать вещей в стороне от могилы положены. Все это дает возможность говорить о такого рода могильниках как достоверно выявленных, а не реконструированных каким-то образом. Я не хочу сказать, дурного о книжке Отто Николаевича, она очень интересная и полезная, просто любой из нас поступил бы так, как он, потому что не было других критериев для выявления того, что можно назвать могилами. Это первое.
Второе — то, что могильник имел керамику. У Отто Николаевича на турбинских могильниках есть только один горшочек, очень невыразительный, может, даже не имеющий отношения к самому могильнику, потому что найден в неясных условиях. У нас, строго говоря, тоже можно сказать, что в могилах нет керамики, но: она есть на могилах, потому что нам удалось выявить большой комплекс инвентаря, сосредоточенный на могилах как приношения, как результат жертвенных действий. Среди прочего, стояли и горшки, а другой инвентарь — копья, кельты, ножи, каменные наконечники стрел — имеет аналогии в самих могилах. Это явно инвентарь того же населения, которое сооружало могилы, совершало какие-то поминальные действия. Среди этих действий — и керамика. Только по каким-то требованиям ритуала горшки нельзя было ставить в могилы, но приносить что-то съедобное к могилам в горшках и ставить рядом с копьем, с топором, с кучкой наконечников стрел вполне можно было, что и делали. Вот два различия между турбинско-сейминскими могильниками с одной стороны, и Ростовкинским могильником, с другой.
Кроме того, есть и третье обстоятельство, имеющее большое значение. Это то, что в отличие от всех европейских могильников, в том числе и от Решное, которое было позднее обнаружено, Ростовкинский могильник имел не только бронзовый инвентарь турбинско-сейминского типа, но и литейные формы. И, опять-таки, не среди каких-то случайных скоплений, а в могилах. Одну из них мы так и назвали: «могила литейщика». Это позволяет не только определенно связывать литейные формы с Ростовкинским могильником, что совершенно очевидно, но и бронзовые вещи на Каме и Волге с такой же технологией литья, какую мы знаем по формам на Иртыше. Там ведь нет литейных форм, лишь невыразительные обломки, скорее всего, литейных форм, но что именно в них отливали, мы не знаем.
И потом, вызвал большой интерес этот нож, он попал в один ряд с ножами Сейминского, Турбинского могильников, и с рядом изделий Минусинской котловины. То есть образовалась довольно серьезная цепочка, связывающая Южную Сибирь с бассейном Волги.
И с этими находкам возникла не очень приятная ситуация для Валерия Николаевича Чернецова. У нас с ним были всегда доверительные отношения, в археологическом смысле, конечно, — мы не были столь близки в бытовом, личностном порядке. Хотя и в человеческом плане он, думаю, мне доверял. Но вот, когда я привез ростовкинские вещи, то на секторе, в работе которого участвовали и Отто Николаевич, и Валерий Николаевич, и Ванда Иосифовна, и Косарев. И Могильников пришел, хотя он в другом секторе был, и Членова. Понятно, что всем было интересно не только услышать доклад, но и пощупать эти вещи. Присутствовал и фотограф Института археологии, которого пригласил Валерий Николаевич, чтобы он сделал для него фотографии. Я, естественно, разрешил, и все было бы нормально. Но потом, а я докладывал не позднее апреля, в сентябрьском номере «Наука и жизнь» появляются фотографии всех наших вещей, на двух страницах. Я немного смутился, там даже вразумительного текста не было, — вроде того, что находки на Иртыше, упоминалась Ростовка, но о моем имени там вообще речи не было. Я пожал плечами, подумал, что все выясниться. И правда, вскоре Валерий Николаевич присылает письмо с извинениями, и о том, что он к этому делу отношения не имеет. Все фотограф: снимки Валерию Николаевичу передал, но, оказывается, тиснул несколько фотографий для себя и пустил в «Науку и жизнь». Произошли объяснения, но я, конечно, ответил, что от меня эта информация, что помещена в журнале, не убавила, и мне ничего не прибавила. Кроме того, что можно, конечно, было обидеться, встать в позу, но в скандале вряд ли был какой-то смысл. Но в окружении Валерия Николаевича, в Институте археологии, вообще-то, смутились, — что их сотрудник-фотограф оказался не очень щепетильным в этом отношении. Наверное, если бы сам фотограф у меня спросил разрешения публиковать фото вещей, я бы не возражал; но поскольку все произошло без моего ведома, и без ведома Валерия Николаевича… это всех коллег и смутило.
Евгений Николаевич Черных, он в то время усиленно работал над бронзой Южного Урала и Зауралья, тоже вплотную заинтересовался Ростовкой. Мы потом много общались, и как-то даже в журнале «Вокруг света» у него была статья, где он обыграл и эти находки, и вашего покорного слугу, но в хорошем смысле» 4.
В общем, в конце 1950-х — начале 1970-х гг. В.И. Матющенко раскопал такие комплексы, как Самусь, Еловка, Ростовка, не считая других, не менее значимых, но менее известных. С 1968 г. Владимир Иванович активно участвовал в создании и работе Проблемной научно-исследовательской лаборатории истории, археологии, этнографии Сибири, работал там заведующим сектором археологии и этнографии. В 1970 г. он стал одним из организаторов Западносибирских археологических совещаний (сейчас это регулярно проходящее, известное и признанное учеными Западносибирское археолого-этнографическое совещание). С декабря 1975 г. по август 1976 г. Владимир Иванович — профессор ТГУ.
Он вел работу археологического кружка в Томском университете, в котором были такие известные археологи, как Л. А. Чиндина, Л.М. Плетнева, Ю.Ф. Кирюшин, В.А. Посредников, читал лекции по многим дисциплинам, организовывал конференции, писал книги и т.д.
После защиты докторской диссертации в 1974 г. Владимир Иванович стал единственным в Западной Сибири доктором наук, целенаправленно занимающимся изучением неолита и бронзового века. Его ровесники — А. И. Мартынов из Кемерово и Т. Н. Троицкая из Новосибирска — в конце 1950-х — начале 1960-х гг., конечно, копали немного памятники бронзового века, но научная кривая привела их к проблематике раннего железа. Сотрудники ИИФФ СО АН СССР к середине 1970 гг. масштабных раскопок в Западной Сибири еще не провели. Поэтому цельная концепция, описывающей развитие населения от неолита до конца бронзового века была изложена к 1974 г. только В.И. Матющенко. У нее были две особенности: это концепция описывала древности региона, в данном случае Верхнего Приобья, во-вторых, при тщательном анализе материала памятников, довольно удачно построенной типологии и классификации и т.д., интерпретационная часть была не слишком подробной и детальной. В целом же по структуре и характеру изложения материалов «Древняя история населения Верхнего Приобья…» напоминает мне другие древние истории, написанные А.Я. Брюсовым, М.П. Грязновым, С.В. Киселевым, А.П. Окладниковым и другими учеными.
Защитившийся на два года позже М.Ф. Косарев — друг, однокашник и коллега В. И. Матющенко — написал докторскую диссертацию в другом ключе. Он попытался охватить все культуры Западной Сибири бронзового века, и в книге были некоторые реконструкции. Хотя, на мой взгляд, полнота обзора мешала детализации комплексов.
Две эти докторские диссертации подвели итог работы археологов в Западной Сибири в 1960-1970-е гг. и стали классикой археологии.
ОМСК
Еловская эпопея
В 1976 г. Владимир Иванович переехал в Омск, где был принят на работу в недавно открытый Омский государственный университет. На историческом факультете этого университета Владимир Иванович был деканом (1977-1988 гг.), заведующим кафедрой всеобщей истории (1976-1991 гг.), заведующим кафедрой первобытной истории (1991-2005 гг.). Кроме того, с 1991 г. он работал заведующим сектором, а последние полгода своей жизни — главным научным сотрудником сектора археологии Омского филиала Объединенного института истории, филологии и философии СО РАН.
Причины его переезда из Томска обросли фантастическими слухами: ушел из-за скандала в коллективе, из-за происков женщин, из-за отсутствия квартиры, из-за отсутствия возможности роста в ТГУ и т.д.
Как бы то ни было, начался новый период в жизни Владимира Ивановича, сложились новые условия для проведения им археологических исследований. В течение года по приезду в Омск В. И. Матющенко завершал работы в Томской области, изучая комплексы у д. Иштан Кривошеинского района. В 1977 г. он начал раскопки курганного могильника Новооболонь в Омской области. В 1978 г. свои работы он не вел, а археологическая практика студентов-историков ОмГУ отправилась на раскопки стоянки Екатериновка I, которую изучал Александр Иванович Петров. Создается такое впечатление, что В.И. Матющенко тогда искал в Омской области место, где бы можно было долго и плодотворно работать. Надо полагать, что стиль работы у Владимира Ивановича уже сложился: это длительные работы на одном месте с регулярным осмотром окрестностей и небольшие работы на других памятниках. Поэтому он и искал перспективное место для исследований.
После относительно недолгих раздумий Владимир Иванович решил продолжить работы на комплексе памятников у д. Еловка. Это требовало больших затрат, нежели раскопки в Омской области, но руководство молодого вуза пошло навстречу именитому профессору. В 1979-1982 гг. он продолжал раскапывать комплексы Еловки.
Конечно, я не знаю, как Владимир Иванович оформлял приказы и получал согласие на проведение работ в Томской области от ректора или проректора, как обосновывал необходимость проведения этих работ и т.д. Сумма, отпускаемая ему на раскопки, была по тем временам внушительная. В нее входила стоимость пробега автомобиля «КамАЗ» от Омска до Еловки и обратно. Причем оплачивали отдельно как вывоз, так и возвращение экспедиции. Проезд практикантов и членов экспедиции от Омска до Новосибирска на поезде, от Новосибирска до Воронова на небольшом теплоходе и от Воронова до Еловки на автобусе тоже обходился в немалую сумму. Естественно, всех нужно было везти обратно. Старшекурсники и преподаватели на теплоходе предпочитали не плыть, от Новосибирска до Батурино они добирались на «Ракете», что обходилось дороже, а уже из Батурино ехали до Еловки автобусом. Естественно, на всех Владимир Иванович получал суточные, были у него средства и на мелкое оборудование, канцелярию и т.д. Поэтому общая сумма затрат на экспедицию в Еловку была сопоставима со стоимостью автомобиля «Волга» в ценах 1979-1982 гг.
Последовательность работ была такая — сначала на грузовике с экспедиционным оборудованием ехал «десант», готовящий лагерь и раскоп. «Десантникам» нужно было сделать столы для еды, скамейки, обустроить место для костра, натянуть тент над столом, поставить палатки, насадить и наточить лопаты, разобрать оборудование и т.д. Затем по согласованным в городе планам размечали раскопы. На это уходило несколько дней, поскольку на Еловском могильнике размечали почти по 4 тысячи метров ежегодно, а на поселении — около 800 метров. Раскопы «связывали» между собой, и делали это без инструментов. Лопаты использовали как вешки, пробивая базовую линию, ее ориентировали по буссоли БШ-2, а колышки пробивали по бечевке. Прямой угол делали с помощью египетского треугольника. Чтобы не путать квадраты, на колышках делали грани и их подписывали, этому научил Владимир Иванович. На грунтовом могильнике нивелировку не делали, только на курганах и поселении, использовали бечевку и плотницкий уровень, а также линейки. Нивелировка получалась не сразу, так как инструменты были неточны, а нужно было «попасть в сантиметр». Теодолиты появились в университете только в середине 1980-х гг. К приезду Владимира Ивановича были размечены раскопы, готов комплект документов для каждого, раскопана небольшая площадь.
Вслед за десантом приезжала основная группа участников экспедиции, и начинались раскопки.
Насколько я помню, весь день Владимир Иванович работал. На раскопе он контролировал бригадиров, хотя особо в ход работ не вмешивался, объявляя стратегические планы заранее. С его приходом на раскоп бригадир испытывал легкий трепет, особенно докладывая о ходе работ на раскопе и о вскрытых объектах. Шеф практически всегда ходил с фотоаппаратом, не особенно сложным (или «Зенит», или «Вилия-авто», или что-то подобное), снимая подготовленные к фотографированию объекты, ход работ, бытовые сюжеты. Деловые фото он делал на черно-белую пленку («Свема» или «Шостка»), а на слайдовую немецкую снимал как быт, так и археологию. Часто он ходил с восьмимиллиметровой кинокамерой, причем иногда подкрадываясь, делая неожиданные кинозарисовки. Короче, папарацци. Правда, из-за этого ему иногда попадало. Пару раз, когда он выглядывал из-за отвала, ему прилетала в лицо или в камеру лопата земли, поскольку землю кидали за спину, и «кинокорреспондента» кидавший не видел. Зато был слышен недовольный возглас и виден смущенный Шеф, отряхивающийся от земли. Иногда Владимир Иванович забывал выключить камеру, и тогда получалась чудесная абстракция: мелькающая трава, ноги и прочее. На раскопе Владимир Иванович находился не целый день, наверно, доверяя бригадирам. Но в начале работы (при «запуске»), при ее окончании, или когда его звали, он бывал всегда. Объекты в отсутствии Владимира Ивановича никогда не разбирали. Еще он по мере необходимости делал обходы. В общем, время его появления на раскопе угадать было трудно, и периодически бригадир просил кого-нибудь: «Глянь-ка, не идет ли красная армия?». Как говорили старшекурсницы Галя Розман и Таня Бунецкая, это выражение появилось при раскопках в Новооболони, когда Шеф ходил от одного кургана до другого в красной рубашке и был виден в поле как одинокий пельмень на тарелке. Иногда просто раздавался возглас «Шеф идет!» и работа активизировалась.
Остальное время В.И. Матющенко работал с документацией, камералкой (ей заправляла Лариса Владимировна Мельникова), правил взятые в поле рукописи (обычно это были сборники работ, подготовленные кафедрой всеобщей истории), писал научные труды, или бродил по окрестностям в поисках новых памятников. И ведь нашел: на хорошо известном ему Еловском I могильнике увидел незафиксированные небольшие курганы, как потом оказалось, с еловскими могилами. Вечерами в семь часов у его палатки собирались бригадиры. Цель сборища — проверка документации и ее выправление. Один из бригадиров был «дежурным» и просматривал бумаги (общие планы, планы могил и прочего, а также записи в дневнике хода работ и дневнике объектов) и докладывал о замеченных ошибках. Все их надо было исправить до ужина и показать сделанное Владимиру Ивановичу. Время после ужина — законный отдых для всех, кроме дежурных (сдающих и принимающих дежурство). Обычно садились у костра, место «Шефа» никто не занимал.
Методика раскопок была следующая: в 1979 и 1980 гг. дерн и чернозем снимали бульдозером С-100 до предматерикового слоя. Толщина его была объявлена в 80 см. Затем прокапывали предматерик до чистого желтого суглинка и зачищали раскоп. Обычно это делали на большой площади в 200-300 м. На материке хорошо были видны могильные пятна, которые и выбирали. В 1981 г. стали работать без бульдозера, потому что в слое чернозема было много находок и могил. Наблюдения за мощностью чернозема легли в основу выводов о формировании дневной поверхности могильника. Курганы на ЕК-I копали по обычной методике с пересекающимися бровками. Но готовили их к раскопу за год, вырубая на них всю растительность. Только на одном, 21-м, кургане росло около двадцати большущих берез. Их срубили и оставили, а жители Еловки их вывезли на дрова. Так что курган был очищен, в том числе и силами колхозников. Никаких проблем с лесниками или властями никогда не возникало. К слову сказать, не возникало проблем и с заготовкой молодых берез для изготовления колышков, ножек для столов, стоек для палаток и прочего. То ли не было лесника поблизости, то ли он не охранял лес, или же понимал, что люди ведут себя аккуратно и делают важную работу.
В экспедиции В.И. Матющенко одевался просто. Брюки, рубашка, штормовка, иногда шерстяной джемпер. Вся одежда видывала всякие виды. Часто ходил в шортах и без рубашки, на ногах — легкая обувь, в плохую погоду — кирзовые сапоги. На голове носил берет.
Шутки и розыгрыши Владимир Иванович очень любил и подтверждал самые нелепые версии баек старшекурсников: о том, что на энцефалитном клеще на спинке есть маленькая буковка «э», что в озере есть «живой волос», или что деревенские женщины в молоко запустили жабу, а он забыл ее вытащить и угостил этим молоком кого-то. Его тоже разыгрывали, причем на хорошие розыгрыши он не обижался. Например, договорившись, перед самым его подходом к костру мы как-то заспорили, почему на поезде стоп-кран красный, а на самолете голубой. С ходу включившись в спор, Владимир Иванович выдвинул красивую и непротиворечивую версию. И только на вопросе «А зачем на самолете в полете стоп-кран?», он весело засмеялся. В целом он был не против розыгрышей, но всегда говорил, что ничто не должно наносить вред разыгрываемому. Розыгрышей или «пугани» было много. Но после истерики у одной из дам этим заниматься перестали. Правда, в эту истерику он и сам внес заключительный вклад, правда, не подозревая об этом, а по причине темной ночи и плохого зрения.
В середине августа Владимир Иванович всегда уезжал в Омск. Он был тогда деканом исторического факультета ОмГУ и обязан был присутствовать на зачислении. Уезжал он с видимой неохотой, потому что расчистка могил шла полным ходом. Возвратившись в экспедицию, он рассказывал о конкурсе, об абитуриентах, экзаменах, о городе. Эти рассказы казались фантастикой, настолько мы свыкались с полевой жизнью. Из города он привозил подарки.
В конце августа начинали паковать камералку, собирать оборудование и т.д. Находки всегда паковали в деревянные ящики, которые Владимир Иванович покупал в магазине, а в лагерь их несли парни. За упаковкой находок Шеф следил особо тщательно. Осматривал пакеты, заставляя их в случае необходимости переупаковывать, плотно укладывать в ящик. Все ящики подписывали.
По приезду в Омск начиналась разборка коллекции и подготовка отчета. В этом Владимиру Ивановичу помогали студенты, специализирующиеся по археологии. Они же писали у В.И. Матющенко курсовые и дипломные работы, так или иначе касавшиеся проблем позднебронзовой археологии и Еловки, и на региональные конференции привозили доклады по еловским материалам. Тема была тогда модной и востребованной. Думаю, что и секция бронзы на РАСКах того времени была одной из сильнейших.
Результаты раскопок в Еловке были великолепны. За сезон в среднем раскапывали около 4000 м площади могильника, на которой расчищали около сотни могил. На поселении раскапывали около 1000 м. В те годы студенты, специализирующиеся по археологии, много работали с еловскими материалами, но сам Владимир Иванович этими материалами практически не занимался, не готовил на их основе больших статей, хотя несколько раз на конференциях выступал с докладами по Еловке. Причины этого я понять не могу.
В середине 1980-х гг., когда стало совершенно очевидным, что в Еловку больше никогда организовать экспедицию не получится, Владимир Иванович затеял подготовку обобщающей монографии по материалам Еловского могильника и поселения. Может быть, именно поэтому он не публиковал новые еловские материалы, а также результаты раскопок 1974 г., не вошедшие в его «Древнюю историю…». По крайней мере, до 1974-1975 гг. во многих сборниках и на многих конференциях были его статьи и доклады по еловской проблематике, а в 1980-х гг. и позже такого почти не случалось. К сожалению, авторский коллектив свою задачу не выполнил, поэтому писал работу Владимир Иванович один. К счастью, он выиграл грант РГНФ для подготовки книг, и это серьезно облегчило ему жизнь, поскольку финансовые проблемы отчасти были решены. При выполнении проекта две книги о ЕК-I и ЕК-II были подготовлены и опубликованы. Третья книга, о могилах раннего железного века на ЕК-II, Владимир Иванович подготовил к печати и передал декану исторического факультета А.В. Якубу. Через несколько дней Шеф от нас ушел. Вот так закончился еловский период Владимира Ивановича. В конце октября 2006 г. третья книга была издана. Осталась незаконченной книга о Еловском поселении, которую доводят «до ума» его ученик и ученица.
В общем, Еловский комплекс памятников Владимир Иванович нашел почти в начале своей научной деятельности, и этот комплекс шел через его жизнь красной нитью, став основой его концепции формирования позднебронзовых комплексов Верхнего Приобья. К материалам этих памятников неоднократно обращались, особенно в 1980-х гг., археологи как известные, так и начинающие. Владимир Иванович охотно позволял смотреть материалы и отчеты, лет за 15 до смерти объявил их открытыми для всех, без ограничения в использовании. Сейчас археологи не так часто обращаются к проблематике и материалам Еловки, хотя интерес к ней не пропадает, и он увеличился после выхода в свет двух первых книг. Надеюсь, что полученные Владимиром Ивановичем материалы еще не раз будут востребованы.
Окуневский феномен
Сейчас окуневским феноменом называют эзотерические штуки возле д. Окунево Муромцевского района Омской области. Но речь пойдет о продолжительных раскопках памятников раннебронзового времени у этой деревни.
После окончания раскопок в Еловке несколько лет Владимир Иванович копал не слишком активно. Исключение — 1983 г., когда он вернулся в Мурлинку. Было заложено три раскопа, найдено потчевашское жилище, могильник, но ожидаемых бронзовых культовых фигурок не было, поэтому и с этими материалами памятника В.И. Матющенко тщательно работать не стал, поручив разобрать материала одному из своих учеников, но тот задачу не выполнил. В 1984-1986 гг. Владимир Иванович поручил проведение больших работ своим ученикам А.Я. Труфанову (поселение Новотроицкое I) и С.В. Сотниковой (могильник Ермак IV). Результаты работ на этих комплексах очень интересны, но публикации оставляют желать лучшего, причем хотелось бы увидеть монографии. Право же, памятники этого достойны.
Но случилось так, что появился внезапный фактор, и… Опять-таки предоставим слово Владимиру Ивановичу: «И в 1986 году просто случайно я вынужден был продолжить работы на Сидоровке, начатые Леонидом Ивановичем Погодиным и Александром Яковлевичем Труфановым. У меня были планы совсем иные, но тут я выехал на Сидоровку и продолжал работы уже до самого сентября.
Работы шли достаточно рутинно, спокойно, были раскопаны и три небольших кургана, даже уже запаханных. Материал — саргатский, обычный, скорее поздний саргат. И мы ничего особенного не предвидели. К середине августа расчистили и два больших кургана, могилы пошли. Находили, конечно, в том же третьем кургане, разграбленные могилы, с небольшими остатками даже золотых вещей, но это был мусор, заполнение могил. Единственное, что меня смутило, когда мы стали работать на втором и третьем курганах, в центральных могилах, и что подтвердилось потом на первом кургане, это интересная картина заполнения центральных ограбленных могил. Боковые, периферийные, грабленые могилы, так же как на Новооболони, — это мешаная земля, пятнистая, серая, с вкраплениями светлых комочков. А вот центральная могила — сплошной, очень насыщенный, до блеска черный, цвет гумуса — на всю толщу, от верхнего горизонта могилы до дна. Никакой мешанины. Если по каким-то причинам оставался нетронутым уголок могилы, — сантиметров десять-пятнадцать, — то этот уголок до дна заполнен обычной мешаниной, все остальное — чернота. Это и в Новооболони было, и в Сидоровке. Как я убедился, такое было и в Исаковке, где потом работал Леонид Иванович, — этот необычный тип заполнения в центральных могилах. Я попытался выяснить по публикациям Могильникова, уральских археологов, никто не отмечает этих особенностей. У Могильникова стал расспрашивать — он не понимает, о чем я спрашиваю, у него этого не было. Я начал интересоваться у Михаила Петровича Грязнова — у него этого нет. Он, правда, работал на Оби и на Енисее, это немного другое, а вот свердловские коллеги и Могильников в нашем районе ничего подобного не видели. И до сих пор для меня непонятно, каким образом образовалось это заполнение, ведь явно отличным образом, от заполнения ограбленных боковых могил.
Все это мы, естественно, сразу фиксировали, описывали. В этих могилах встречались и остатки грабительских пребываний, в том числе, и в первом кургане. Центральную могилу первого кургана мы выбрали достаточно быстро, хотя работа трудоемкая, потому что черный грунт — плотный, примерно одну треть штыка можно было вонзить. И нашли мы там бусинку, обломок золотой вещи. А рядом шла могила, на которой ребята работали, там была обычная мешанина, мы решили, — значит, ограбленная. И дошли до того, что мешанина кончилась. Но осталась мешанина нормальная, когда могилу первоначально отрывали, впечатление было такое, что грабители не дошли до самой могилы, остановились. Там были остатки женского костяка, некоторые невыразительные вещи, то есть что-то было, грабители что-то получили, но дошли не до конца.
А тогда мы с Лидией Михайловной уже готовили отъезд, дело шло к концу, надо было добыть, во-первых, бульдозер, чтобы засыпать раскопы, во-вторых, транспорт для вывоза. В университете, было ясно, нет автобуса, надо искать, и мы с ней как раз полдня были заняты. С утра уехали в город, а часа в два возвращались, шли по тракту, потом свернули к первому кургану. У нас уже было все договорено, когда придет машина, когда бульдозер. И вдруг на отвал вскакивает Игорь Гаценко и что-то нам кричит. Мы ускорили шаг, и тогда он уже прошептал: «Золото». Я спустился, глянул, они уже частично расчистили головную часть, видны череп, гривна, пластина железного доспеха в углу и прослеживаются еще какие-то золотинки. Стало ясно, что придется отменять отъезд, который должен был состояться дня через два, ведь думали, что рядовая могила, быстро разберем, засыплем, а тут явно застряли.
Там был Игорь, Иван Манташев и Гуля [Мифтахутдинова — С.Т.], вместе с нами — пятеро, мы сразу договорились ни в коем случае не распространяться о том, что идет золото. В лагере объявили, но без восторгов, просто, — какие-то золотинки, чтобы не вышло это в деревню. В последние дни так и работали. А погода испортилась, мы уже приехали с Лидией Михайловной под дождем. И надежд на просветление не видно, как обычно в конце августа. Вот мы тогда приволокли большую палатку, поставили ее над могилой, она ее отлично перекрыла, и поставили свечи. Когда дождя не было, полог приподнимали. Так, можно было спокойно работать, по крайней мере, могилу не мочило. И несколько дней мы просидели. Я бы даже сказал, что идущий дождь, то, что он смочил могилу — это было хорошо, так как там суглинок, а после сухой погоды его чистишь — как асфальт царапаешь. А тут — помягчал. Мы остановили поступление воды от дождя, и влажность суглинка оставалась одной все время, можно было поработать. Кстати, с такой ситуацией впервые я столкнулся на Ачинской стоянке: пройдет дождь, и копать можно, но медленно, потому что лопату вытаскиваешь, а другой лопатой надо счищать, и так каждый раз. Как только солнышко пригрело, верхний горизонт надо снимать как черепицу. А вот когда земля немножко смочена и не сохнет, вот это — самое удобное.
Когда мы могилу копали, то все было в новинку: расчистили котлы, флягу, боевой топор, парчу. В общем, в голове сумятица, мысли о том, как это сохранить и прочее, и прочее. Конечно, надо было медленнее копать, сейчас я уже думаю, надо было все более тщательно сделать. А когда находки доставили в город, меня заботила мысль, как все хранить и как с этим работать, потому что ценности большие, не только научные, а элементарно материальные ценности. Я обсудил дело с ректором, тогда был Рогозин, и он посоветовал мне: в деканате есть настоящий сейф, и мы могли нормально хранить там вещи. А потом, я сразу же поставил в известность Музей изобразительных искусств, и к весне все это передали туда» 5.
Но вернемся к Окунево. Здесь постепенно Владимир Иванович организовывал широкомасштабные раскопки памятников археологии и с 1985 г. изучал их почти без перерывов. Первые памятники близ Окунево нашли студенты Омского педагогического университета А. И. Петров, В.А. Лисин и Ю. Гнатко, спускавшиеся по Таре от д. Низовое до устья. Многих памятников они не нашли, но мыс «Татарский увал» не заметить было невозможно. Работали они по открытому листу В. А. Могильникова, который и начал там раскопки. К этому известному археологу присоединились впоследствии Б.А. Коников и А.И. Петров.
Договорившись с В. А. Могильниковым о раскопках, В.И. Матющенко начал археологические работы на Татарском увале. Организация и методика работы были практически такие же, как при раскопках в Еловке. Быт тоже был примерно такой же. Сменилось только поколение археологов. «Птенцы Еловки» улетели в самостоятельную жизнь, а появились новые археологи.
Работы шли на нескольких памятниках. Окунево V-VII — могильник эпохи позднего неолита и раннего бронзового века, здесь же располагался и могильник татар XVII-XVIII веков. Окунево VI — поселение-мастерская, Окунево X — поселение кротовской культуры. Были раскопаны и другие комплексы около д. Окунево, но работы там были не такие масштабные, как на других памятниках. Результаты раскопок очень интересны — крупный могильник (хотя насыщенность могил инвентарем была не такая уж высокая), фактически одновременное ему поселение с большим количеством каменного инвентаря, культовое (так считал Владимир Иванович) место с бронзовыми кулайскими и саргатскими наконечниками и бронзовыми зооморфными фигурками. Вот эти результаты опубликованы в трех монографиях, но и только. Детального анализа материала сделано не было.
И ЧТО В ИТОГЕ?
Научные интересы Владимира Ивановича были обширны. Он изучал памятники всех эпох от палеолита до Средневековья. Но больше всего он любил эпоху бронзы. Он создал интересную концепцию развития населения Сибири. С тех пор прошло более тридцати лет, однако его концепция жива. Владимир Иванович всегда хотел написать обобщающую работу по материалам еловского комплекса. К ней он приступил в начале 1980-х гг. Но так уж вышло, что несколько авторских коллективов не смогли эту работу выполнить, и тогда он сам последние несколько лет активно готовил монографии. Их получилось три — посвященная Еловскому I могильнику, Еловскому II могильнику. Они опубликованы. За несколько дней до смерти он сдал в редакцию ОмГУ третью книгу об ирменских комплексах. Четвертую книгу о поселении, и пятую, аналитическую, он сделать не успел.
Другое направление научных исследований Владимира Ивановича — изучение истории археологии. Здесь он был мастером, из-под его пера вышли интересные монографии, освещающие весь процесс становления и развития археологии Сибири. Первые три небольшие книги об истории сибирской археологии стали как бы пробой его концепции. Затем Владимир Иванович переработал их в солидную монографию в двух томах.
Наконец, Владимир Иванович серьезно занимался развитием нового перспективного направления в археологии — изучения археологических микрорайонов, которые исследовал на примерах Окуневского, Самусьского, Еловского и других микрорайонов. Он творчески руководил коллективом омских ученых, и это исследование, точнее, его начальный этап, завершилось коллективной монографией. Было также проведено три конференции по изучению археологических микрорайонов и издан сборник научных работ.
Наверное, в Омске полностью раскрылся талант В.И. Матющенко как педагога. Он читал лекции по археологии, истории первобытного общества, истории первобытной культуры, нумизматике, специальные курсы, вел спецсеминары. Как и в Томске, он организовал археологический кружок и более 20 лет руководил его работой. Каждую неделю Владимир Иванович проводил занятия археологического кружка. В разное время старостами были Игорь Глушков, я, Зоя Степаненко, потом кружковая деятельность прекратилась. Но в годы моей учебы в университете в кружок ходило до 25-30 человек. На заседаниях археологического кружка обычно делали научные доклады, рецензировали новую археологическую литературу, обсуждали доклады товарищей, собиравшихся ехать на конференцию, пили чай с пирожными. Первые в учебном году заседания кружка посвящались отчету о работе разных отрядов. На них показывали слайды, кинофильмы о летних экспедициях, комментариев было хоть отбавляй. Ну, а смешные случаи и веселые истории рассказывали друг другу постоянно. Перед зимней сессией начиналась ностальгия по полю, и тогда Владимир Иванович приоткрывал завесу тайны над своими планами. Он говорил, и мы понимали, что опять летний сезон будет удачным.
В Омске под его руководством защитились И.Г. Глушков, А.Я. Труфанов, А.И. Петров, Б.А. Коников, А.В. Жук, В.Б. Яшин, С.С. Тихонов, С.Ф. Татауров, Л.В. Татаурова, И.В. Толпеко, Т.А. Горбунова, И.В. Рудковский и другие ученые. Большинство из них работает в ОмГУ. Всего же в ОмГУ на кафедрах под руководством Владимира Ивановича или его учеников дипломные работы защитили 184 человека, из них 26 стали кандидатами наук. Еще несколько выпускников готовят работы к защите.
Долгое время Владимир Иванович был главным редактором журнала «Вестник Омского университета». Он принял эту должность по предложению ректора ОмГУ Г.И. Геринга в 1996 г., и почти десять лет занимался этой тяжелой, ответственной, часто неблагодарной работой. Роль Владимира Ивановича в становлении журнала была решающей: он, особенно в первые годы, был не только редактором, но и хозяйственником. Обеспечение редакции помещением, проведение там ремонта, получение оргтехники, печатание, хранение и распространение журнала… во все он вникал. Вместе с коллегами, редакторами по направлениям была выработана структура издания, решена проблема редакционного портфеля и наполняемости номеров. Сейчас «Вестник Омского университета» — признанное издание, занимающее призовые места в конкурсах подобных изданий.
С 1991 г. Владимир Иванович работал еще и в секторе археологии Омского филиала ОИИФФ СО РАН. В его лице удачно и органично сочетались вузовская и академическая наука.
Владимир Иванович никогда не сидел без дела. Он организовывал и проводил экспедиции, писал научные работы, готовил к защите дипломников и аспирантов, писал гранты, был членом многих советов: Ученого Совета ОмГУ, Ученого Совета исторического факультета ОмГУ, Ученого совета Омского филиала ОИИФФ СО РАН, совета по защите диссертаций при Институте археологии и этнографии СО РАН, Кемеровского государственного университета, Совета по краеведению и т.д. и т.п.
Еще у него хватало времени организовывать конференции по археологии — «Исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова», «Археологические микрорайоны Западной Сибири» и ряд других.
У Владимира Ивановича осталось два сына (Александр и Иван), дочь (Ольга) и восемь очаровательных внучек.
Не все было гладко в его жизни. Бывало, что его не понимали, не принимали его концепции или идеи, а иногда просто не давали работать. Он же всегда был корректен, вежлив, не опускался до ссор, но если был уверен в своей правоте, отстаивал ее до конца. Очень тяжело ему было, когда трагически погибла в экспедиции его жена Лидия Михайловна.
Итак, из жизни ушел большой ученый. Остались его научные работы, собранные им коллекции древних материалов, ученики, и, конечно, память о нем как великом научном труженике, стершим многие былые пятна в истории Сибири. Его похоронили рядом с супругой, Лидией Михайловной. Ну, а нам осталось хранить память о нем, развивать научные традиции, которые он заложил, продолжать его дело.
Vita scientificus, или Археолог В. И. Матющенко: сб. науч. тр., посвящ. 85-летию со дня рождения Владимира Ивановича Матющенко — археолога, ученого, педагога. — Омск: Полиграфический центр КАН, 2014. — 231 с.
Жизненный путь великих людей всегда извилист и чрезвычайно интересен. Почитайте биографию Вячеслава Моше Кантора — другого выдающегося человека нашего времени. Он известен как общественный деятель, бизнесмен и филантроп.
Notes:
- Бугаев Виктор Антонович (1908-1974 гг.). Гидрометеоролог. Родился в Смоленске. Работал синоптиком в Гидрометеорологической службе СССР в Новосибирске и в Ташкенте. Более 20 лет руководил Бюро погоды в Ташкенте. Затем стал сотрудником АН УзССР, руководителем Института математики и механики (ИММ) им. В.И. Романовского, Ташкентской научно-исследовательской Геофизической обсерватории. Профессор ТашГУ В 1959 г. директор Центрального института прогнозов Главного управления гидрометеорологической службы СССР. С 1960 г. — доктор наук («Исследования по динамической климатологии Средней Азии»). Лауреат Государственной премии СССР (вместе с В.А. Джорджио, В.И. Романовским и Т.А. Сарымскаковым). Разработал новый способ исследования атмосферы методом барической топографии. Главный редактор журнала «Метеорология и гидрогеология». Академик АН Узбекистана (1966 г.). ↩
- Транскрипт аудиозаписи интервью В.И. Матющенко (май 2003 г.) из личного архива автора. ↩
- Транскрипт аудиозаписи интервью В.И. Матющенко (май 2003 г.) из личного архива автора. ↩
- Транскрипт аудиозаписи интервью В.И. Матющенко (май 2003 г.) из личного архива автора. ↩
- Транскрипт аудиозаписи интервью В.И. Матющенко (май 2003 г.) из личного архива автора. ↩