Шерстобитова, О. С. Красноозерская культура в Среднем Прииртышье: динамика развития // Российская археология. — 2010. — № 4. — С. 28-35
Ключевые слова: Среднее Прииртышье, поздняя бронза, взаимодействие культур, орнаментальные традиции сузгунской, ирменской, красноозерской керамики.
The article is based on the analysis of a specific pottery assemblage of the Krasnoozerki culture. The pot¬tery comes from settlements in the pre-taiga zone of the Middle Irtysh. Analysis of the pottery showed that its characteristics do not correspond to either the early Khutor-Bor or the late Inberen’ stage of Krasnoozerki culture, and that the pottery thus belongs to a transitional type. The development of the transitional type of Krasnoozerki ware followed two main directions: 1 — modifying Khutor-Bor elements while keeping the Khutor-Bor ornamental schemes; 2 — including the autochthonous Late Bronze elements into the evolving Krasnoozerki ornamental canon. Using the characteristics of the transitional Krasnoozerki ware, the author studies the mechanisms and conditions of the transformation of Krasnoozerki antiquities from one stage to another. The final evolution of the Inberen’ ornamental canon took place in the forest-steppe, whereas the pre¬taiga zone played the role of a certain “buffer area” (territorially and chronologically). In the author’s opinion it is the Inberen’ stage that reflects in full the specific characteristics of the archaeological culture. Hence the Krasnoozerki culture as such can be correlated with the late Inberen’ stage, whereas the Khutor-Bor stage and the transitional group which is the subject of the present article show the evolution of the original Kras¬noozerki ornamentation in the evolving culture.
Памятники красноозерской культуры обладают специфической топографо-хронологической особенностью: ранние (начального, хуторборского, этапа) приурочены к южнотаежной зоне, тогда как наиболее поздние (инберенские) располагаются главным образом в лесостепи. Основной причиной, побудившей меня обратиться к рассмотрению динамики развития красноозерских древностей, послужил ряд вопросов, до сего дня не нашедших ясного ответа и отчасти обострившихся в свете новых данных. Очевидно, что напрямую (не принимая во внимание внешних факторов формирования культуры) инберенский орнаментальный “шаблон” не выводим из основных признаков, свойственных керамике ранних хуторборских памятников. Это становится более явным при обозначении некоторых существенных черт, характеризующих каждый из этапов красноозерской культуры.
Начальный, хуторборский этап был выделен А.Я. Труфановым на материалах лесного Прииртышья (Хутор-Бор-I), где удалось зафиксировать первые контакты носителей “крестовой” посуды с местным сузгунским населением, когда “керамические традиции существуют во времени на одном памятнике в еще не смешанном виде” (1983. С. 74). Говоря об основных чертах, характеризующих хуторборскую посуду, А.Я. Труфанов указал на “преобладание косого штампованного креста, образующего различные геометрические элементы” (1983. С. 68).
Основные характеристики посуды инберенского этапа красноозерской культуры сводятся к следующему.
1. Наличие ряда довольно устойчивых сформированных орнаментальных моделей, которые, несмотря на различное соотношение между памятниками, вполне четко распределяются по нескольким группам (“сетчатая” керамика; керамика, украшенная многорядными горизонтальными линиями, выполненными гладким или гребенчатым штампом; посуда с луночной и отступающе-накольчатой техникой орнаментации, “елочная” и “псевдоструйчатая” (фигурноштампованная) группы). Из этих групп наиболее канонична посуда, украшенная многорядными горизонтальными линиями, которая, как правило, практически всегда преобладает на памятнике.
2. Обязательное присутствие горизонтальных рядов ямочных вдавлений, разделяющих орнаментальное поле сосуда как минимум на четыре-пять зон. Наравне с одинарными часты сдвоенные и строенные ямочные узоры.
3. Частое дублирование в пределах орнаментального поля одного сосуда композиций, размещенных на шейке и тулове.
Перечисленные особенности в полной мере соответствуют характеристикам всех известных на данный момент красноозерских (инберенских) памятников Прииртышья. В отличие от хуторборской группы, красноозерская посуда инберенского этапа представляет собой результат взаимодействия пришлой (“крестовой”) и местной (сузгунской и ирменской 1) традиций (Труфанов, 1983. С. 76), когда в красноозерской орнаментике наряду с сузгунскими и ирменскими элементами нашли воплощение многие “возродившиеся” черты, восходящие еще к доандроновской эпохе: отступающая и прочерченная техника, ряды “шагающей” и “протащенной” гребенки (Труфанов, 1984. С. 67). Именно на инберенском этапе эти традиции, став специфической чертой красноозерской посуды, придали ей особый колорит, проявившийся в материалах лесостепных памятников (Инберень V-VII, Новотроицкое I).
Как видно из приведенных характеристик, налицо явная трансформация керамического комплекса по мере развития культуры; этот процесс сопровождался и определенными территориальными подвижками. На сегодняшний день нам не известны хуторборские памятники, расположенные южнее предтаежной зоны, в то время как северную границу распространения памятников инберенского типа характеризует городище Алексеевка XIX (раскопки С.Ф. Татаурова), также расположенное в зоне предтайги (рис. 1).
В качестве основных компонентов, принявших участие в формировании собственно красноозерской (инберенской) посуды, традиционно фигурируют автохтонные по отношению к красноозерской сузгунская и ирменская традиции. Но основной вопрос, связанный с тем, какие конкретно элементы “перекочевали” в красноозерский комплекс и в каком виде и степени они в нем воплотились, пока остается без должного ответа, как и вопрос, касающийся механизмов и условий трансформации красноозерских древностей из одного этапа в другой. Поиску ответов поможет обращение к своеобразной группе красноозерской посуды, по своим характеристикам занимающей промежуточное положение между обозначенными этапами культуры. Речь пойдет о переходном типе.
Смешанные и переходные формы красноозерской посуды. Приведенные выше характеристики показывают, что если хуторборская группа соотносится именно с доминированием на сосудах “крестового” штампа, то на посуде инберенского этапа исчезает “крестовый геометризм”. Вместо этого на небольшой части сосудов появляются простые многорядные линии, выполненные “крестом”, в то время как подавляющая часть демонстрирует преобладание “некрестовых” орнаментальных моделей. Однако основная особенность, отличающая лесостепные комплексы красноозерской культуры от южнотаежных, заключается не только в доминировании “некрестовых” групп посуды на лесостепных инберенских памятниках. “Некрестовая” красноозерская посуда известна и в южнотаежной, и в предтаежной зонах, но, несмотря на отсутствие “креста”, она абсолютно лишена тех стандартизированных орнаментальных моделей, что характеризуют собственно инберенскую керамику.
Ранее северная граница распространения памятников с инберенской традицией отодвигалась до междуречья Иртыша и Уя (рис. 1), когда “некрестовая” посуда Красноозерского городища рассматривалась в рамках инберенского этапа культуры (Труфанов, 1983. С. 76; Абрамова, Стефанов, 1985. С. 124). Исследователи в первую очередь руководствовались самим фактом присутствия “некрестовых” групп на памятнике и определенной долей сходства этих материалов с коллекцией Инберенского комплекса. Представляется, что коллекция посуды данного комплекса не соответствует инберенскому типу не только по составу и соотношению упомянутых “некрестовых групп”, но и по причине отсутствия в орнаментальной схеме этих сосудов воплощения специфически инберенского феномена, связанного с “возрождением” автохтонных доандроновских традиций (Полеводов, Шерстобитова, 2008).
В последнее время в лесной и предтаежной зонах Среднего Прииртышья увеличилось количество исследованных красноозерских памятников, содержащих весьма своеобразную “некрестовую” посуду. Наравне с Красноозерками аналогичная керамика представлена в южнотаежной зоне Омской обл. на Красноярском археологическом комплексе (раскопки Е.М. Данченко), на поселениях Кип III (раскопки Е.М. Данченко) и Конашевка III (раскопки Б.А. Коникова). Аналогичные группы известны и южнее, в предтаежной зоне — на городище Надеждинка V, поселениях Надеждинка IV (раскопки С.С. Тихонова и С.Ф. Татаурова) и Алексеевка I (раскопки С.С. Тихонова), материал которых явился основной источниковой базой настоящей работы 2. Памятники расположены в Муромцевском р-не Омской обл. (рис. 1). Основной керамический комплекс Надеждинки IV, V (единый комплекс) и Алексеевки I представлен позднебронзовой посудой сузгунского и ирменского облика, но вместе с тем культурный слой памятников содержал и красноозерскую посуду, анализ которой позволяет говорить об ее переходном характере. Совместное стратиграфически неразделимое нахождение специфических красноозерских сосудов с сузгунской и ирменской керамикой не только указывает на относительную хронологическую позицию такого типа посуды, но и свидетельствует о непосредственных и довольно интенсивных контактах красноозерского населения с носителями местных позднебронзовых традиций.
Сузгунско-ирменско-красноозерская группа керамики. Перед тем как обратиться к рассмотрению собственно переходной красноозерской посуды, необходимо остановиться на анализе яркой, во многом уникальной группы керамики, которую можно обозначить как смешанную, сузгунско-ирменско-красноозерскую (Шерстобитова, 2008). Под смешанным типом имеются в виду сосуды, в орнаментальной схеме которых представлен хотя бы один элемент, являющийся индикаторным для культурной атрибуции сузгунской, ирменской либо красноозерской посуды, в своем сочетании с элементами, характерными для противоположной культурной традиции. К таким элементам относятся узоры, придающие “геометризм” ирменской (“гладкие” и штрихованные ромбы, равнобедренные треугольники, зигзаги), “нарядность” сузгунской посуде (“скоба”, уголковые вдавления), зачастую украшающие сосуды с дугообразно вогнутой шейкой и сочетающиеся в пределах одного орнаментального поля с красноозерскими многорядными горизонтальными линиями, сдвоенными ямками, крестовым штампом и т.д. Наиболее ярко культурный синтез выражают сосуды с дугообразной шейкой, украшенной рядами специфического сузгунского штампа “скоба” (рис. 2, 1, 3-5, 7), сочетающегося с характерными для красноозерских орнаментальных канонов горизонтальными рядами лунок, выполненными отступающей техникой (рис. 2, 1, 3, 7). Следует отметить, что “скоба” украшает не только шейки, но и тулова сосудов смешанного типа (рис. 2, 6, 8, 9), в ряде случаев занимая подчиненное положение и сочетаясь с типично красноозерскими узорами — многорядными горизонтальными линиями, выполненными как отступающей техникой, так и гребенчатым штампом (рис. 2, 6, 9). Отмечу уникальные сосуды, на орнаментальном поле которых ряды “скобы” занимают доминирующее положение (рис. 2, 2). Казалось бы, с красноозерской традицией их связывают лишь морфологические характеристики сосудов — такие же низкие, широкогорлые и узкодонные, известные как в хуторборских, так и в инберенских комплексах. Тем не менее на этих сосудах имеется специфический орнамент, вероятно, имитирующий штрихованный ромб, но выполненный при помощи “скобы”. Среди собственно сузгунских серий керамики не зафиксировано ни одного случая подобного сочетания узоров, абсолютно не вписывающихся в довольно стандартизованный шаблон сузгунской орнаментики. Кроме “скобы” на смешанной посуде представлены уголковые вдавления (рис. 2, 5, 7, 8) и композиции с характерным для сузгунской традиции сочетанием наклонных и прямо поставленных оттисков штампа (рис. 3, 5).
Ирменские реплики представлены “жемчугом” (рис. 3, 2, 3, 6, 9), зигзагом, штрихованными треугольниками и ромбами (рис. 2, 7, <5; 4,1-4). Казалось бы, исходя из многочисленного присутствия в орнаментации смешанной группы отдельных ирменских и сузгунских элементов, посуду такого типа можно было бы обозначить как позднесузгунскую/позднеирменскую. Но этому противоречит материал других прииртышских памятников, содержащих наравне с ирменской и сузгунской абсолютно иную позднесузгунскую и позднеирменскую посуду, характеризующуюся главным образом укрупнением орнамента при общем обеднении орнаментальной схемы (Труфанов, 1990. С. 64; Татаурова и др., 1997). Орнаментальная схема смешанной посуды, напротив, более чем насыщенная, часто с равным соотношением генетически различных орнаментальных традиций, причудливое (и уникальное!) сочетание которых подчас не позволяет дать точную культурную атрибуцию артефактам подобного рода. Именно в смешанной группе “ломаются” орнаментальные схемы, являющиеся образующими индикаторами для культур, участвующих во взаимодействии, и именно смешанные формы наглядно демонстрируют сам процесс, направление и первые итоги культурного взаимодействия среднеиртышских позднебронзовых традиций в зоне предтайги, когда выявляются механизмы, с помощью которых осуществлялась трансформация орнаментальных схем. Исходя из имеющихся данных, можно предположить, что формирование смешанных и переходных форм имело место лишь там, где достоверно зафиксированы достаточно продолжительное сосуществование и взаимодействие носителей крестовой традиции с сузгунским и ирменским населением. Таким образом, появление в Прииртышье сузгунско-ирменско-красноозерской посуды стало предтечей в процессе формирования собственно красноозерской[ref]Под собственно красноозерской традицией я имею в виду уже сформированные инберенские комплексы, с четким, вполне стандартизованным набором признаков, их характеризующих.[/ref] традиции, тогда как следующий этап этого процесса связан с посудой переходного типа. В отличие от смешанной группы на керамике переходного типа ранее известные орнаментальные элементы хуторборской и автохтонных позднебронзовых традиций представлены уже в ином, модифицированном виде. [caption id="attachment_15107" align="aligncenter" width="507"] Рис. 3. Керамика. 1, 5, 7 — поселение Надеждинка IV и городище Надеждинка V; 2, 3, 6, 9 — поселение Алексеевка I;4, 8 — Красноозерское городище.[/caption]
Красноозерская керамика переходного типа. Попытки выделения переходных типов (периодов, этапов и т.п.) нуждаются в особо тщательной аргументации и в довольно представительной источниковой базе, поскольку сама переходность, по определению, характеризуется поликомпонентностью и, как следствие, нечеткостью своих критериев. Формирование переходного типа красноозерской посуды шло как минимум в двух направлениях: 1) по пути модификации хуторборских “крестовых” элементов при сохранении хуторборских орнаментальных схем; 2) по пути внедрения автохтонных позднебронзовых элементов в формирующийся красноозерский орнаментальный канон. Первый путь представлен сосудами, на которых преобладают отступающе-накольчатая техника и луночная орнаментация. При этом узоры, выполненные этими элементами, полностью копируют орнаментальные схемы, характерные для “крестовой” посуды и таким образом замещают “крест’ (рис. 5, 2, 5, 8-11), что демонстрирует начало процесса, связанного со сложением оригинальной красноозерской орнаментики (это направление более выражено в материале памятников южнотаежной зоны). Второе направление многокомпонентно и требует более подробного рассмотрения.
Ирменская орнаментальная схема (ромбы, треугольники, зигзаги) находит совершенно новое воплощение на посуде переходного типа (см., например, рис. 3, 1). Для этой посуды характерно непременное оформление внешнего контура штрихованного ромба дополнительными линиями, а также использование “контурного ромба”, который, в силу частого присутствия на посуде, может считаться одним из “маркеров” переходной группы (рис. 3, 5; 4, 1, 2, 6-8). Подавляющая часть ромбических орнаментов украшалась ямочными вдавлениями в местах пересечения линий (рис. 4, 2, 7, 8) — приемом, характеризующим среднеиртышский (розановский) вариант ирменской культуры (Стефанов, Труфанов, 1988. С. 82). Следует отметить, что штрихованный и “контурный” ромб практически не встречаются в материалах инберенского этапа культуры, где предложенная орнаментальная схема несколько упрощается, превращаясь либо в линию зигзага с ямками в местах пересечений (Абрамова, Стефанов, 1985. Рис. 3, 5, 8), либо в наиболее распространенный орнамент в виде двух ямок, соединенных линией по диагонали (Абрамова, Стефанов, 1985. Рис. 4, 13) (рис. 6). Выявленная трансформация орнамента указывает на промежуточную хронологическую позицию переходного типа красноозерской посуды: она явно старше инберенской, но
по ряду признаков ощутимо моложе хуторборской группы.
На части сосудов присутствует сетчатый орнамент, характерный для ирменской керамики. Чаще всего он, как и на ирменской посуде, занимает шейку (рис. 4, б), в некоторых случаях сочетается с “жемчугом”. Еще одним позднебронзовым (в большей степени ирменским) элементом на переходной группе посуды является “воротничок”, характерный для приземистых, узкодонных и широкогорлых сосудов с низкой шейкой и высокими плечиками.
Обращаясь к анализу сузгунских реминисценций, в первую очередь необходимо отметить большой удельный вес рядов прямо поставленных оттисков штампа (рис. 4, 5, 7; 5, 2, 5, 10), которые, как и на сузгунской посуде, часто занимают зону перехода от шейки к плечикам. Данный элемент достаточно прочно и почти в неизменном виде вошел в инберенский орнаментальный канон. К сузгунским заимствованиям следует отнести “елочные” орнаменты (рис. 3, 4), диагонально ниспадающие оттиски и лунки.
Новым технологическим приемом, проявившимся в переходной группе, является украшение части посуды орнаментиром, оставляющим неровные края и напоминающим косточку. При этом узоры, исполненные таким оригинальным образом, иногда воспроизводят позднебронзовые орнаментальные схемы (зигзаг, треугольник) (рис. 3, 4, 7).
Еще одной: чертой, характерной для переходной группы красноозерской посуды, является многочисленное употребление традиций 3 чередующихся “жемчуга” и ямки для украшения шеек сосудов (рис. 3, 1; 5, 6). Эта черта была чужда местной позднебронзовой и проявилась впервые именно в орнаментике переходной группы красноозерской посуды. Орнамент “ямка-жемчуг” появился на переходной посуде довольно спонтанно и в количественном отношении занял далеко не последнее место, однако об истоках его появления в Среднем Прииртышье судить пока сложно. В инберенский канон этот орнамент не вошел, сохранившись в южнотаежной зоне и органично внедрившись в орнаментальную схему журавлевских и богочановских древностей. Своеобразной альтернативой по отношению к только что упомянутому орнаменту выступают чередующиеся ямка и ногтевой “защип” (рис. 3, 8; 5, 3), а также простые ряды ногтевых защипов, украшающие преимущественно нижнюю часть шейки.
Сказанное выше справедливо главным образом для характеристики “некрестовой” красноозерской посуды. Вместе с тем на каждом из известных на сегодняшний день красноозерских памятников в той или иной степени представлена керамика, украшенная “крестом”. При анализе материалов красноозерской культуры в лесостепном Прииртышье обращалось внимание на явное доминирование “крестового” орнамента на сосудах с этим элементом при общей тенденции к количественному сокращению “крестовой” посуды по мере развития культуры (Абрамова, Стефанов, 1985. С. 107; Труфанов, 1984. С. 59). Такие наблюдения как будто подтверждаются в немногочисленной коллекции “крестовой” посуды Надеждинки IV, V, но наряду с этим отмечена представительная группа сосудов, на которых “крестовый” штамп теряет доминирующее положение, располагаясь либо на тулове, либо на шейке сосуда (рис. 5, 2, 3, 6, 7). В таком случае остальное пространство орнаментируется ямочными вдавлениями, “жемчугом”, горизонтальными линиями, насечками или геометрическими фигурами — схемой, характерной для “некрестовой” красноозерской посуды. Как представляется, здесь мы имеем дело с общей тенденцией в развитии красноозерских древностей, когда отдельные сосуды наглядно демонстрируют процесс постепенного изживания лесного хуторборского шаблона. Правда, следует заметить, что этот процесс проходил своеобразно. По сути орнаментальный шаблон, характерный для “крестовой” красноозерской посуды, сохранился. Это полностью или частично проявилось в переходной группе, где произошло замещение орнаментальных моделей, ранее выполнявшихся при помощи “креста”, на аналогичные, исполненные в “некрестовой” манере. Переосмысление ранних схем шло не только по пути замещения “креста” луночными орнаментами, но и по пути копирования красноозерских “крестовых” композиций, но выполняемых в традициях автохтонных позднебронзовых культур.
Вероятно, вытеснение “креста” — элемента, пришлого в своей основе, — закономерно, если учесть довольно сильные местные корни позднебронзовых культур в Прииртышье, но этот процесс лишен здесь своеобразия. На начальном этапе взаимодействия “крестовой” и позднебронзовых традиций происходит так называемая автохтонизация пришлого компонента. Это проявилось как в хутор-борской посуде группы Б (Труфанов, 1983), так и в смешанной сузгунско-ирменско-красноозерской группе. Наиболее ярко этот процесс проявляется в замещение “креста” “скобой” при том что последняя используется в абсолютно несузгунской манере. “Скоба” располагается на орнаментальном поле сосуда очень плотно, в шахматном порядке, образуя подчас многорядные композиции в сочетании с элементами орнаментов, характерных для красноозерской традиции (рис. 2). На некоторых сосудах обнаруживается сочетание “креста” и “скобы” в пределах одного орнаментального поля (Данченко, Полеводов, 2007. Рис. 1, 6)!
Можно предположить, что “крест” и “скоба” в знаково-орнаментальном отношении являются одними из центральных аспектов культур, своеобразными культурными паспортами. Если согласиться с тем, что взаимодействие культур касается в первую очередь их центральных аспектов, и лишь затем второстепенных, то именно центральные аспекты подвержены наибольшему изменению при условии свободных (ненасильственных) контактов между носителями разных культурных традиций (Herskovits, 1964. Р. 187). В данном случае принимающей оказалась именно формирующаяся красноозерская традиция, в то время как отдающими — уже вполне сформированные сузгунская и ир- менская.
Говорить о переходной красноозерской посуде как о непосредственной предшественнице формирования инберенского канона позволяет факт наличия в культурном слое упомянутых предтаежных памятников наравне с переходными немногочисленных сосудов собственно инберенского облика. В орнаментации таких сосудов воплощена уже инберенская схема (рис. 7), в то время как их малочисленность может указывать на начальный этап этого процесса. Однако процесс формирования инберенского орнаментального канона продолжался и в лесостепном Прииртышье. Здесь имеется в виду красноозерская посуда с поселения Инберень V (Абрамова, Стефанов, 1985. Рис. 3, 3-5, 5; 4, 4-6), часть которой по своим характеристикам также относится к переходной. Если учесть, что именно поселение Инберень V — наиболее раннее среди красноозерских памятников Инберенского комплекса (Абрамова, Стефанов, 1985. С. 121), то можно говорить о времени проникновения красноозерских традиций в лесостепь. Очевидно, что это произошло на этапе самого начала формирования собственно инберенской посуды, когда красноозерские орнаментальные схемы еще не достигли четкой канонизации. Окончательно инберенский орнаментальный канон сложился именно в лесостепи, в то время как зона предтайги сыграла в истории формирования культуры роль своеобразного (не только территориального, но и хронологического) буфера. Невозможно переоценить этот уникальный этнокультурный синтез, в результате которого возник столь яркий феномен.
Что же касается южнотаежной зоны Среднего Прииртышья, то здесь позднебронзовые (сузгунские и красноозерские) традиции легли в основу формирования посуды журавлевского типа VI-IV вв. до н.э., которая частично синхронна с самыми поздними инберенскими памятниками. О причинах иного развития красноозерских древностей в южнотаежном Прииртышье можно судить только предположительно. Возможно, здесь имело место продолжение тех процессов, которые вызвали миграцию всего таежного “крестового” населения на юг. Возможно, определенную роль в этом сыграло лесное сузгунское население, под давлением которого носители красноозерской традиции могли переселиться в более южные районы. В отличие от лесостепной и предтаежной зоны, где немалую роль играло ирменское влияние, в лесу в конце бронзового века наблюдается практически безраздельное господство собственно сузгунской традиции, которая, очевидно, была здесь сильнее, чем в лесостепи. Косвенно об этой силе свидетельствует множество сузгунских реминисценций на посуде журавлевского типа, в то время как элементы, восходящие к красноозерской керамической традиции, представлены на ней значительно скромнее.
Таким образом, появление в Прииртышье сузгунско-ирменско-красноозерской посуды оказалось предтечей в сложении оригинальной красноозерской орнаментики, тогда как следующий этап этого процесса связан с посудой переходного типа, орнаментальная схема которой проявила модифицированные черты позднебронзовых традиций. В итоге именно эти черты стали основой формирования собственно красноозерского (инберенского) орнаментального канона.
Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект № 09-01-67107 а/Т “Этнокультурная история Среднего Прииртышья во второй половине II — начале I тыс. до н.э.”.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Абрамова М.Б., Стефанов В.И. Красноозерская культура на Иртыше // Археологические исследования в районах новостроек Сибири. Новосибирск, 1985.
Данченко Е.М., Полеводов А.В. Сузгунское наследие в культурогенезе южнотаежного Прииртышья // Проблемы археологии: Урал и Западная Сибирь (к 70-летию Т.М. Потемкиной). Курган, 2007.
Полеводов А.В., Шерстобитова О.С. К проблеме соотношения лесных и лесостепных памятников красноозерской культуры Среднего Прииртышья // Время и культура в археолого-этнографических исследованиях древних и современных обществ Западной Сибири и сопредельных территорий: проблемы интерпретации и реконструкции. Томск, 2008.
Стефанов В.И., Труфанов А.Я. К вопросу о своеобразии ирменской культуры в Среднем Прииртышье // Материальная культура древнего населения Урала и Западной Сибири. Свердловск, 1988.
Труфанов А.Я. Жертвенное место Хутор-Бор-1 (о культурно-хронологическом своеобразии памятников эпохи поздней бронзы лесного Прииртышья) // Этнокультурные процессы в Западной Сибири. Томск, 1983.
Труфанов А.Я. Материалы к происхождению и развитию красноозерской культуры // Проблемы этнической истории тюркских народов Сибири и сопредельных территорий. Омск, 1984.
Труфанов А.Я. Культуры эпохи поздней бронзы и переходного времени к железному веку лесостепного Прииртышья: Дис. … канд. ист. наук. Кемерово, 1990 (рукопись).
Татаурова Л.В., Полеводов А.В., Труфанов А.Я. Алексеевка-XXI — памятник эпохи поздней бронзы предтаежного Прииртышья // Археологические микрорайоны Западной Сибири. Омск, 1997.
Шерстобитова О. С. Посуда со смешанными культурными признаками: к вопросу о специфике взаимодействия культур на территории Среднего Прииртышья в эпоху поздней бронзы // VII Исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск, 2008.
Шерстобитова, О. С. Красноозерская культура в Среднем Прииртышье: динамика развития // Российская археология. — 2010. — № 4. — С. 28-35
Notes:
- Говоря об ирменской культуре, я в первую очередь имею в виду ее среднеиртышский (розановский) вариант. ↩
- Благодарю авторов раскопок за возможность использовать неопубликованные материалы. ↩
- Как правило, при статистическом анализе элементов орнамента позднебронзовых древностей Прииртышья, сочетание “ямка-жемчуг” давало отрицательный коэффициент при их парной корреляции, что получается только тогда, когда элементы взаимоисключают (взаимозаменяют) друг друга в пределах орнаментального поля одного сосуда. ↩