Шамшин А.Б. Андроноидные культуры на юге Верхнего Приобья: проблемы генезиса и культурно-исторических связей (на примере корчажкинской культуры)

Шамшин А.Б. Андроноидные культуры на юге Верхнего Приобья: проблемы генезиса и культурно-исторических связей (на примере корчажкинской культуры) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий: Мат-лы Годовой итоговой сессии ИАЭТ Со РАН. Декабрь 2002 г. — Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2002 г. — Т. VIII. — С. 497 — 503.

Введение. Корчажкинская культура — одна из андроноидных культур юга Западной Сибири — была выделена уже более 15 лет назад [Кирюшин, Шамшин, 1987; Шамшин, 1988] и в настоящее время признана многими специалистами, занимающимися изучением бронзового века Западной Сибири |Троицкая, Софейков, 1990,с. 71; Бобров. 1992, с. 16-17; Косарев, 1993, с. 101- 11З; и др.]. За прошедшие годы исследован ряд новых памятников этой культуры, среди которых наиболее значимые, это поселение Фирсово XVIII в Барнаульском Приобье, а также поселение Танай IV и могильник Танай I в Кузнецко-Салаирской горной области. В то же время, один из важнейших вопросов — её генезиса, до сих пор остается во многом дискуссионным.

Основная часть. Вопрос о происхождении корчажкинской культуры Верхней Оби, на наш взгляд, следует рассматривать в контексте более широкой проблемы — дальнейшей трансформации андроновской культурной традиции и формирования на её основе, в данном случае на юге Верхнего Приобья целого ряда новых культурных образований эпохи поздней бронзы, а также их взаимодействия с другими культурами этого времени: ирменской и саргаринско-алексеевской. Дополнительную сложность в процессе историко-культурных реконструкций вносит необходимость культурной атрибуции и степени влияния материалов достаточно хорошо представленного на исследуемой территории бегазы-дандыбаевского комплекса. Последнее время эта проблема начинает приобретать все большее самостоятельное значение [Косарев, 1993, с. 105-107; Бобров, 2002].

Вопрос генезиса андроноидных культур в лесостепном и степном Алтае, ил наш взгляд, отличался значительной сложностью. Так, мы можем выделить здесь сейчас по меньшей мере три линии трансформации андроновской культурной традиции в андроноидные образования позднего бронзового века.

Прежде всего, это собственно корчажкинская культура на ее раннем фирсовском этапе. Для нее в керамическом комплексе характерен высокий процент гребенчатого штампа, преимущественно сплошное заполнение орнаментом стенок сосудов, в композиции типично чередование повторяющихся мотивов (сетки, елочки, зигзаги и др.) и разделение их рядами ямок, прочерченных линий, либо «чистыми», не заполненными орнаментом поясками

Рис. 1. Варианты трансформации андроновской культурной традиции в андроноидные в лесостепном и степном Алтае. 1 - фирсовский этап корчажкинской культуры; 2 - ордынский тип (по А В. Матвееву); 3 - ранняя группа общности КВК (по Ю.Ф. Кирюшину, Г.Е. Иванову, B.C. Удодову); 4 - черкаскульский тип (по Ю.Ф. Кирюшину, Г.Е. Иванову, В С, Удодову).

Рис. 1. Варианты трансформации андроновской культурной традиции в андроноидные в лесостепном и степном Алтае.
1 — фирсовский этап корчажкинской культуры; 2 — ордынский тип (по А В. Матвееву); 3 — ранняя группа общности КВК (по Ю.Ф. Кирюшину, Г.Е. Иванову, B.C. Удодову); 4 — черкаскульский тип (по Ю.Ф. Кирюшину, Г.Е. Иванову, В С, Удодову).

Реже представлены характерные для андроновской орнаментальной схемы элементы: Г-образные фигуры, геометризм, солярное оформление днища сосудов и т.д. В большей степени традиции геометризма проявятся в материалах позднего иткульского этапа корчажкинской культуры. В целом же облик ранних корчажкинских материалов близок к гребенчато-ямочной традиции (рис. 1.-1).

Незначительно отличаются от раннего фирсовского комплекса корчажкинской культуры материалы ордынского типа, выделенные А.В. Матвеевым [Матвеев, 1993, с. 96-101]. По всей видимости, они показывают лишь некоторую локальную специфику формирования раннего этапа корчажкинской культуры (рис.1 .-2)

Другой линией трансформации андроновской культурной традиции стало появление на Алтае материалов черкаскульского типа, представленных значительным керамическим комплексом с поселения Калиновка II в Центральной Кулунде (рис. 1.-4). Для рассматриваемого типа характерны тщательно выделанные горшки с богатым геометрическим орнаментом: треугольниками, ромбами, меандровидными фигурами. Нередки каннелюры, обрамляющие композицию, часто украшенные косыми оттисками короткой мелкозубой гребенки, воротничок. Изредка присутствует валик, по которому нанесен елочный орнамент. Посуда украшена мелкозубым гребенчатым штампом. Как правило, орнаментирована верхняя треть сосудов [Кирюшин, Иванов, Удодов, 1990, рис. 2, с. 108, 111,113, 115]. Датируя данный комплекс послефедоровским временем, т.е. XII-XI вв. до н.э. и показывая его близость к черкаскульской керамике лесного Зауралья, Казахстана и лесостепного Притоболья, Ю.Ф. Кирюшин, Г.Е. Иванов и B.C. Удодов [1990, с. 113] однозначно не определяют его культурную атрибуцию. Позднее, автор раскопок поселения Калиновка II Г.Е. Иванов называет найденную там посуду аналогичной черкаскульской, либо керамикой черкаскульского типа [Иванов, 2000, с. 79,83; рис. 28].

Следует отметить, что единственным памятником в лесостепном Алтае, где такая посуда встречена в большом количестве (34-35% от всех сосудов) до сих пор остается поселение Калиновка II [Кирюшин, Иванов, Удодов, 1990, с. 115], расположенное на кромке ленточного бора и степи. Не ставя в настоящей работе задачу культурной атрибуции данных материалов, отметим их ярко выраженную андроноидность и датировку комплекса XII-XI вв. до н.э., т.е. фактически временем сложения позднебронзовых андроноидных культур в лесостепном Приобье. В то же время очевидны отличия этих материалов от корчажкинских, хотя отдельные общие черты (каннелюры, гребенчатый штамп) свидетельствуют и об определенной общности, возможно, восходящей к предшествующей андроновской традиции. Создается впечатление о большей «андроноидности» этих материалов, нежели корчажкинских. Не исключено, что это связано с местонахождением поселения Калиновка II на границе Касмалинского ленточного бора и Кулундинской степи. На этой территории материалы корчажкинской культуры, в том числе одного из ее главных составляющих — гребенчато-ямочного комплекса, известны слабо в отличие от районов Приобья. Видимо, в ходе культурной трансформации здесь преобладал андроновский компонент в отличие от гребенчато-ямочного на Оби.

Не рассматривая, как уже было отмечено выше, сейчас культурную принадлежность данного комплекса, все же заметим, что здесь возможна не только своеобразная, отличная от других вариантов, культурная трансформация андроновского (федоровского) компонента, но не может быть полностью исключено проникновение по системе ленточных боров с территории современного Казахстана, то есть в рамках привычной экологической ниши, отдельных небольших групп собственно черкаскульского населения, а может быть даже носителей лесостепной сузгунской культуры, памятники которых хорошо изучены сейчас в районах Прииртышья. Не исключено также, что именно приход сюда этих мигрантов и придал столь своеобразный колорит материалам поселения Калиновка II. В пользу того, что подобные дальние миграции в данный район имели место, говорит пример более позднего времени. Хорошо известно, что в период раннего железного века, также используя традиционные экологически близкие пути вдоль мощных лент реликтового бора, сюда, правда из Верхнего Приобья, проникают кулайцы, оставившие здесь поселение Бочанцево I (Иванов, 1991].

Наконец, третья линия развития андроноидных культур на рассматриваемой территории представлена материалами ранней группы общности культур валиковой керамики (рис. 1 -3), хорошо известными на ряде памятников Барнаульского Приобья (Корчажка V, Киприно II, Подтурино, Заковряшино I) и Кулунды (Калиновка II) [Кирюшин, Иванов, Удодов, 1990, с. 109]. Па этих памятниках обнаружена баночной формы керамика, орнаментированная гребенчатым штампом. Характерны такие мотивы как зигзаг, елочка, ряды овальных ямок. Нередки ряды отпечатков уголка лопаточки и валик [Кирюшин, Иванов, Удодов, 1990, с. 106, рис. 1].

Отмечая близость этих материалов малокрасноярским и трушниковским из Восточного Казахстана и датируя их последней четвертью II тыс. до н.э., Ю.Ф. Кирюшин, Г.Е. Иванов и B.C. Удодов определяют их как андроноидные [Там же, с. 109,111]. Соглашаясь с этим выводом, отметим, что в данном случае, скорее всего, мы наблюдаем дальнейшее развитие собственно андроновской орнаментальной традиции, но уже в рамках эпохи поздней бронзы и не отягощенной инокультурными влияниями. Близкие материалы известны на многих памятниках саргаринско-алексеевской культуры Кулунды, например, на поселении Рублево VI [Шамшин и др., 1999, рис. 3.-13,6.-21].

Еще одной сложной проблемой, связанной с формированием на рассматриваемой территории андроноидных культур, является атрибуция материалов с ряда памятников, часть комплексов которых близка к бегазы-дандыбаевским. На прошедшей недавно в Барнауле конференции «Северная Евразия в эпоху бронзы: пространство, время, культура» эта тема была поднята В.В. Бобровым [2002] и активно обсуждалась на дискуссии.

Признавая культурную самостоятельность бегазы-дандыбаевских материалов из Кулундинской степи, безусловную специфику выделенного B.C. Удодовым бурлинского типа памятников [Удодов, 1988; 1994, с. 11-13], заметим, что последнее время материалы бегазы-дандыбаевского типа выявлены нами в ходе раскопок поселений саргаринско-алексеевской культуры Кулунды — Жарково I и Рублево VI, где они традиционно составляют небольшую примесь к основному комплексу КВК. Подобные моменты отмечены и в обобщающей работе С.М. Ситникова [2002, с. 11]. В то же время проблема бегазы-дандыбаевского феномена, в том числе и в рассматриваемом нами районе, еще очень далека от окончательного решения.

Рис. 2. Материалы поселения Речкуново IV.

Рис. 2. Материалы поселения Речкуново IV.

Особый интерес в этой связи, на наш взгляд, представляют материалы поселения Речкуново IV, значительная аварийная часть которого площадью 119 кв.м была раскопана нами еще в 1979, 1980 и 1984 годах. Памятник находится в Барнаульском Приобье рядом с ирменским поселением Речкуново III, на материалах которого прослеживается влияние корчажкинской культуры [Шамшин, 1985, с. 142-145, рис. 7,-1-3]. В предварительной информации о раскопках поселения Речкуново IV мы определили его культурную принадлежность как корчажкинскую [Шамшин, 1988, с. 111; Кирюшин, Шамшин, 1987, с. 141] (рис. 2).

Впоследствии, при предварительной публикации материалов, мы отметили в этом комплексе своеобразную группу хорошо лощеной керамики достаточно близкую бегазинской посуде [Шамшин, Казаков, 1992,с. 61-62, рис. 1].

Хотелось бы еще раз обратить внимание на смешанный характер данных материалов, в которых присутствует не только керамика корчажкинской культуры (рис. 2), но также встречены отдельные валиковые сосуды (рис. 2.-3) и материалы, которые, на наш взгляд, возможно на сегодня интерпретировать как близкие к бегазы-дандыбаевским (рис. 2.-5, 8, 10, 11, 17). В любом случае на известных памятниках Барнаульского Приобья эпохи поздней бронзы подобные материалы ранее не встречались и они требуют своей интерпретации. В то же время налицо значительная «андроноидность» данного комплекса.

Заключение. Подводя итог анализу осмысления трансформации андроновской культурной традиции в андроноидные позднебронзовые, отметим значительную вариабельность этих процессов, возможно, связанную не только с особенностями конкретных культурных групп, участвующих в них, специфику занимаемых ими территориальных и экологических ниш, но также, вероятно, чересполосный характер проживания этих групп, интенсивные межгрупповые контакты, активизировавшиеся в это время, что, по всей видимости, диктовалось как особенностями их хозяйственной деятельности, так и едиными андроновским и, отчасти, гребенчато-ямочным субстратами, лежавшими в их основании. Наконец, значительные миграционные процессы, проходившие в это время, в том числе, вероятно, миграции уже шедшие и с отдаленных территорий, не только приводили к определенной культурной нивелировке отдельных разобщенных групп, но и способствовали образованию более мощных в культурном плане объединений начала 1 тыс. до н.э., таких как корчажкинская (на ее иткульском этапе), ирменская и саргаринско-алексеевская культуры. Совершенно очевидно, что без попыток понять культурно-историческую ситуацию на юге Западной Сибири в рассматриваемое время на новом уровне знаний и обобщения материала, мы не только не решим проблем культурогенеза отдельных образований конца эпохи бронзы и переходного времени от бронзы к железу, но и не сможем объективно оценить процессы формирования в регионе культур раннего железного века.

Примечания

Бобров В.В. Кузнецко-Салаирская горная область в эпоху бронзы: Дис. … докт ист. наук в форме научного доклада. — Новосибирск, 1992. — 41 с.
Бобров В.В. Бегазы-дандыбаевские памятники и андроноидные культуры Западной Сибири // Северная Евразия в эпоху бронзы: пространство, время, культура. — Барнаул: Изд-во АГУ, 2002. — С. 9-13.
Иванов Г.Е. Поселение Бочанцево I — памятник кулайской культуры в степном Алтае // Охрана и исследования археологических памятников Алтая — Барнаул, 1991.-Вып. II. — С. 117-122.
Иванов Г.Е. Свод памятников истории и культуры Мамонтовского района (к
220-летию с. Мамонтово). — Мамонтово-Барнаул, 2000. — 159 с.
Кирюшин Ю.Ф., Иванов Г.Е., Удодов B.C. Новые материалы эпохи поздней бронзы степного Алтая // Проблемы археологии и этнографии Южной Сибири. — Барнаул, 1990. — С. 104-128.
Кирюшин Ю.Ф., Шамшин А.Б. Корчажкинская культура лесостепного Алтайского Приобья // Археологические исследования на Алтае. — Барнаул, 1987. — С. 137-158.
Косарев М.Ф. Из древней истории Западной Сибири. Общая историко-культурная концепция. Российский этнограф. — М., 1993. — Вып. 4. — 283 с.
Матвеев А.В. Ирменская культура в лесостепном Приобье. Источники. Проблемы периодизации и хронологии. — Новосибирск: Изд-во НГУ, 1993. — 181 с.
Ситников С.М. Саргаринско-алексеевская культура лесостепного и степного Алтая: Автореф. дис. … канд. ист. наук. — Барнаул, 2002. -22 с.
Троицкая Т.Н., Софейков О.В. Памятник Крохалевка-13 как исторический источник эпохи развитой и поздней бронзы // Проблемы археологии и этнографии
Южной Сибири. — Барнаул, 1990. — С. 63-72.
Удодов B.C. Эпоха поздней бронзы Кулунды (к постановке вопроса) // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири.-Барнаул, 1988.-С. 107-110.
Удодов B.C. Эпоха развитой и поздней бронзы Кулунды: Автореф. дис… канд. ист. наук. — Барнаул, 1994. — 22 с.
Шамшин А.Б. Поселение Речкуново III — новый памятник эпохи поздней бронзы Верхнего Приобья // Алтай в эпоху камня и раннего металла. — Барнаул, 1985. — С. 129-147.
Шамшин А.Б. Эпоха поздней бронзы и переходное время от бронзы к железу в Барнаульском Приобье // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. -Барнаул, 1988. — С. 111-115.
Шамшин А.Б., Дуда Я.В., Изоткин С.Л., Ситников С.М., Цивцина О.А., Ченских О.А. Поселение Рублево VI — новый памятник эпохи поздней бронзы на юге Кулунды // Михайловский район: Очерки истории и культуры. — Барнаул,
1999. — С. 29-41.
Шамшин А.Б., Казаков А.А. Аварийные археологические раскопки в Таль- менском районе // Проблемы сохранения, использования и изучения памятников археологии. -Горно-Алтайск, 1992. -Вып. III. -С. 61-62.

В этот день:

Дни смерти
1935 Умер Джеймс Брэстед — американский археолог и специалист по цивилизациям Древнего Ближнего Востока, ввел термин «Плодородный полумесяц».

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014