К оглавлению книги Г. Чайлда «У истоков европейской цивилизации» | К следующему разделу
Буржуазная археология, как и вся буржуазная наука, все больше заходит в тупик идеализма.
Самые реакционные «теории», служащие интересам империализма, идеи расизма, космополитизма, признание отдельных народов примитивными, «неисторическими» и потому обреченными на рабство находят себе поддержку у буржуазных археологов. Более того, последние берут на себя задачу обосновать эти «теории» историческими данными или вообще отказываются признать значение археологии как исторической дисциплины. Даже самый материальный исторический факт — археологическая находка, которой оперирует археолог, — для современных реакционных ученых представляет собой метафизическое воплощение идеи в материи. Они утверждают, что реконструкция исторических фактов по археологическим данным невозможна, что мы не можем проникнуть в мир идей людей прошлого. Поэтому невозможно подлинное проникновение в историю первобытного общества, в историю его культуры. Реакционная наука отрицает всякую закономерность исторического развития. История человеческого общества представляется как хаос разрозненных фактов, здесь торжествует слепая случайность. Историк может, в лучшем случае, описать все разрозненные факты, а археолог, в лучшем случае, может описать найденные вещи, постройки и т. д., но напрасно он будет пытаться по ним восстановить общественные отношения людей, создавших эти вещи.
[adsense]
В условиях упадка буржуазной науки только немногие ученые в капиталистических странах имеют смелость идти самостоятельным путем, бороться за прогресс науки. Среди археологов капиталистических стран наиболее видным прогрессивным ученым является Гордон Чайлд. Конечно, Чайлду свойственны многие заблуждения буржуазной науки. Но это ученый, ищущий истину и убежденный в том, что только материалистическое миропонимание может помочь ему в этих поисках. Он понимает, что научная правда — в лагере социализма, и не боится называть себя учеником советских археологов. Основная ценность книги Чайлда «У истоков европейской цивилизации» — в обилии точных, тщательно доку ментированных фактов. Эта книга кратко и в большинстве случаев очень полно освещает археологию всех частей Европейского континента. Чайлд хорошо знает советскую археологическую литературу, и поэтому в общую картину европейских археологических культур включены и культуры, находящиеся на территории Восточной Европы.
Чайлд отрицательно относится к очень распространенному в буржуазной науке реакционному течению, признающему формальнотипологический метод универсальным методом археологического исследования. Правда, этот метод очень важен для классификации и датировок археологического материала. Если формальнотипологические сравнения связаны с историей развития общества, они становятся важным материалом исследования. Но реакционная школа формальной типологии рассматривает вещи вне рамок истории. Многие даты, установленные на основании формальнотипологических схем, как и основанные на них выводы, далеки от истины. Чайлд считает, что установленные на основании формальной типологии данные нуждаются в критической проверке с помощью других методов археологического исследования (стр. 352) и что типологические исследования должны носить строго локальный характер, а попытки распространить установленные системы за пределы тех районов, к которым эти системы относились и пользоваться такими системами как общей меркой вредны (стр. 248). В этом вопросе его позиция близка к позиции советских ученых.
Чайлд в своем труде показывает прогрессивное развитие древних культур и тем самым дает материал для Дальнейших социологических и исторических обобщений. Чайлд понимает различие между базисом и надстройкой. Так, на стр. 279 он совершенно справедливо говорит: «Идеологическая надстройка, покоившаяся на этом единообразном способе производства, насколько о ней можно судить по следам, находимым в археологических летописях, едва ли отличалась большим разнообразием». Чайлд признает возможность восстановить картину общественных отношений по археологическим данным. Он пишет о том, что «захоронение вместе с покойниками домашних животных указывает не столько на начало скотоводства, сколько на переход от коллективного владения скотом к индивидуальному» (стр. 219), и высказывает мнение, что дунайцы жили на первобытно-общинных началах, судя по раскопанному целиком поселению в Коломийщине. Он считает возможным согласиться с тем, что трипольское общество было построено на таких же, как дунайское, началах, он согласен с социологическим истолкованием кубанских курганов и т. д.
Но в то же время необходимо иметь в виду, что книга Чайлда содержит ряд важнейших принципиальных ошибок.
Дело в том, что книга «У истоков европейской цивилизации» впервые была издана в Англии в 1925 г. Настоящий перевод сделан снятого английского издания 1950г. За годы, протекшие между первым и пятым изданиями, в археологии Европы было сделано много открытий, и Чайлд подверг книгу значительной переработке, тем более, что в результате более близкого ознакомления с трудами советских ученых и сам он за эти годы проделал большую эволюцию. Изменение во взглядах Чайлда было отражено в книгах «Прогресс и археология» (Г945 г.) и «Шотландия до шотландцев» (1946 г.). Но переработка книги «У истоков европейской цивилизации» выразилась главным образом в пополнении книги новым материалом и в уточнении ряда данных; многие ошибочные положения автора остались без изменения. Это относится прежде всего к основному принципу, на котором построена книга,— идее диффузионизма (так называемой «теории распространения»).
Когда археолог имеет дело с тем или иным крупным открытием древности: изобретением металлургии, керамики и т. п., он должен решить вопрос о том, сделано ли это открытие тем обществом, которое он исследует,
или принесено извне. Это подчас является решающим для определения экономического и социального развития общества, для изучения его истории. Большинство буржуазных ученых придерживается той точки зрения, что эти крупные открытия были сделаны лишь однажды на протяжении истории и что различные менее значительные явления — форма посуды, топора и т. п.,— зародившись у одного племени или народа,только этим народом и распространяются.
Отсюда буржуазные ученые делают вывод, что везде, где наблюдается то или иное явление культуры, можно проследить тот или иной народ — носитель этого явления; миграция народов — основа распространения культуры; одни народы являются носителями высших достижений культуры, а другие способны лишь пассивно воспринимать эти достижения. Подобная теория может привести к расизму.
Советские ученые, ученые-марксисты, считают, что единство законов развития общественного производства может позволить любому обществу на определенной ступени экономического и социального развития сделать то же открытие, одни и те же явления могут независимо возникнуть у различных народов. Тем самым заимствованиям и миграциям отводится подчиненная роль. Они не могут быть решающим фактором исторического процесса. Основными являются не внешние факторы, а внутреннее развитие изучаемого общества.
Борясь против реакционных буржуазных теорий, советские ученые резко выступили против миграционизма и порождаемого им расизма. Одной из наиболее реакционных школ, опиравшихся на теорию распространения, была культурно-историческая школа в этнографии Анкермана—Гребнера—Шмидта и близко примыкавшая к ней в археологии школа Siedlungsarchaologie (археология расселения), главой которой был Г. Коссина. Теория культурных кругов, выдвинутая этими школами, оказала большое влияние на буржуазную науку эпохи империализма. Культурно¬историческая школа рассматривает культуру как некое явление, возникающее в чистом виде где-либо в одном месте и оттуда распространяющееся по территории земного шара. Все развитие •культуры сводится к миграции раз и навсегда данных культурных явлений. Они распространяются либо путем
расселения конкретных носителей этой культуры, либо путем диффузии — проникновения элементов одной культуры в другую, иногда сквозь чуждые окружающие культуры.
Чайлд во многих вопросах примыкает к теории культурных кругов, хотя и избегает тех крайностей и реакционных выводов, которые делают сторонники культурно-исторической школы.
Чайлд не отрицает самостоятельного развития культурных зон. Их прогресс — это не только процесс распространения восточной цивилизации. Однако внутреннему развитию Чайлд отводит второстепенную роль; решающую роль для него играют внешние влияния.
Приложенные в конце книги четыре карты наглядно демонстрируют эти, как Чайлд их называет, «культурные зоны» и процесс диффузии, постепенного проникновения одной культурной зоны в другую. Источником европейской цивилизации, по Чайлду, являются цивилизации Вавилонии, Египта и Хеттского царства. Культурные влияния идут с Востока, и чем ближе к метрополии этих цивилизаций находится та или иная европейская культурная зона, тем выше уровень ее развития. На первой карте представлены культуры, расположенные по мере их удаления от городских центров Египта и Месопотамии,— от развитых городов бронзового века на Крите в Анатолии и полуостровной Греции до простых обитателей североевропейской равнины и лесов севера. Следующие карты отражают постепенное распространение этих культурных зон. Зоны остаются прежние, но их радиусы становятся короче.
Конечно, народы Древнего Востока по культуре и общественным отношениям далеко опередили современное им население Европы и оказали значительное влияние на культурное развитие Европы в эпоху неолита и бронзы. Но для восприятия влияний, для заимствования население Европы было подготовлено внутренним общественным развитием. Так, например, заимствованию культурных растений из Юго-Западной Азии и Северной Африки предшествовало самостоятельное возникновение земледелия в Европе. Поэтому нельзя все развитие европейской культуры сводить к диффузии культурных достижений Древнего Востока.
Слабость позиции Чайлда видна хотя бы из того, что принцип диффузии выводится им не из исследования фактов, а принят априорно. Он сам подчеркивает субъективность соображений, на основании которых установлена картина соотношения культурных зон (стр. 446). Если внутри этих зон последовательность наблюдаемых явлений хорошо известна, то соотношения между ними весьма спорны. Однако Чайлд заранее отвергает всякое решение, если оно противоречит принцину диффузии. Характерно для позиции Чайлда отношение к спору испанского археолога Бош-Гимперы с его противниками. Бош-Гимпера, стоя на позициях эволюционизма, довольно убедительно доказал, что мегалитическая цивилизация развилась в Северной Португалии без какого-либо внешнего влияния; он показал распространение мегалитов отсюда на весь Пиренейский полуостров. Он показал постепенную эволюцию идущих отсюда архитектурных форм (дольмены — гробницы с коридором — толосы), эволюцию хозяйства и типов металлических изделий. Реакционные археологи Европы и Америки обрушились на Бош-Гимперу с позиций миграционизма. Предполагая независимое возникновение культуры мегалитов на Пиренейском полуострове, Бош-Гимпера опровергал их антинаучные теории, в частности теорию о том, что строители мегалитов были праиндогерманцами. Чайлд отдает должное положительным сторонам схемы Бош-Гимперы и не поддерживает точку зрения его противников. Однако, придерживаясь -принципов диффузии, Чайлд утверждает, что цивилизация медного века на Пиренейском полуострове представляет собой результат проникновения восточносредиземноморского влияния. Полуостров, по его мнению, колонизовали какие-то восточноевропейские или североафриканские пришельцы, под влиянием и руководством которых местное население получило доступ к источникам металла в Португалии. Что же касается построивших мегалитические гробницы жителей холмов, то у них элементы мегалитических обрядов вытесняются своеобразными формами восточных погребальных обычаев. Схема Чайлда диаметрально противоположна выводам Бош-Гимперы. Основанием для отрицательного отношения к схеме Бош-Гимперы служит отчасти то, что под нее не подведен стратиграфический базис, но главным образом то, «что она противоречит принципам диффузии» (стр. 374). Мы не можем отвергать фактов расселения племен или распространения культуры путем взаимодействия между ними. Часто эти факты хорошо прослеживаются, особенно когда удается выявить не только однородность общих признаков, но и узко формальных элементов культуры (например, формы украшений, детали орнаментов на посуде и т. п.). Но Чайлд приходит к своим выводам не на основании конкретных фактов, а на основании лишь принципов диффузии, которые он рассматривает как универсальный закон развития европейской культуры. Чайлд в большинстве случаев не допускает возможности самостоятельного возникновения одинаковых или сходных культурных явлений независимо друг от друга в разных местах, он признает такую возможность только тогда, когда она не нарушает принципа зонального распространения культур [так, например, он считает (стр. 166), что «Кричевский очень удачно показал, каким образом аналогии с северными культурами можно с полным основанием объяснить внутренним экономическим и социальным развитием общественных групп на Дунае».
В то же время следует подчеркнуть, что Чайлд заявляет себя решительным противником миграционизма в интерпретации Коссины — Менгина с порождаемым ею расизмом и «нордическим мифом», с попытками выдать праинцогерманцев за самую высшую, самую культурную расу.
Он вообще отрицательно относится к попыткам связать культурные зоны с какими-либо расовыми или этническими группами, а тем более к попыткам приписать этим расам какие-то изначально данные культурно-творческие способности. Лишь в отдельных случаях, указывает он, вообще можно говорить о совпадении культуры и расовой группы; так, например, как правило, люди, погребения которых содержат колоколообразные кубки,—
круглоголовы. Но говоря о разнообразных и резко отличных друг от друга северных культурах, Чайлд протестует против применения ко всем этим культурам без разбора вводящего в заблуждение расового термина «нордические» (стр. 246). Он пишет, что «нордический миф» родился «в густом тумане неправильных представлений и искажений истины» (стр. 248). И его книга бьет по фантастическим теориям немецких расистов благодаря обилию точно аргументированных фактов. Антирасистские взгляды Чайлда сказываются не только в общем направлении книги, но и в решении ряда конкретных вопросов, например вопроса о том, какую принять хронологию — «большую» или «малую» (стр. 451). Он указывает, что «малая» хронология, согласно которой ученые считают, что между отдельными доисторическими периодами жизни Европы протекло значительно меньше времени, чем согласно «большой», гораздо лучше согласуется с подлинными археологическими фактами, чем «большая». И Чайлд указывает в то же время, что принятие им «малой» хронологии означает отрицание первенства германской «нордической» расы, которая, отмечает он, запоздала в своем развитии по сравнению с передовыми культурами Востока.
Отношение Чайлда к расизму ясно сказывалось и в вопросе об интерпретации культуры боевых топоров. Вопрос об этой культуре является одной из наиболее острых проблем европейской археологии. Культура боевых топоров или, как ее называют по другому признаку, культура шнуровой керамики, широко распространилась в Средней и Восточной Европе в бронзовом веке, очевидно, в связи с выделением скотоводческих племен из массы охотничье-рыболовческого населения и в связи с переходом от матриархального рода к патриархальному. Очевидно, одинаковые социальные факторы породили у отдельных групп племен общие характерные черты культуры: появление боевых топоров, использование отпечатков шнура для орнаментации горшков, укрепление поселений и т. п. Эти группы племен не объединены никаким этническим единством. Да и по отдельным элементам культуры они резко отличаются, если только исследователь видит черты отличия, а не ищет только черты сходства. Чайлд отличает шесть местных групп: 1) степную причерноморскую культуру, 2) среднерусскую фатьяновекую культуру на Оке и Верхней Волге, 3) культуру одиночных погребений в Ютландии, 4) шведско-финскую культуру ладьевидных топоров, 5) культуры шнуровой керамики в Галиции и Восточной Пруссии, 6) саксо-тюрингскую, или «классическую», культуру шнуровой керамики. Немецкие фашистские археологи Е. Коссина, О. Менгин и др. пытались утверждать, что все эти различные культуры, очевидно, принадлежащие различным племенам, представляют собой территориальные варианты одной культуры, тождественной с культурой «арийцев», или «ирагерманцев». Е. Коссина и Н. Обер указывали, что из Ютландии, где якобы возникла эта культура, она распространилась до Балканского полуострова, Трои и Кавказа. Финские ученые Тальгрен и Эвропеус считают, что фатьяновская и некоторые из причерноморских культур появились в результате миграции воинственного народа боевых топоров из Центральной и Северной Европы. Все эти измышления служили для обоснования фашистских теорий о том, что колониальная экспансия германских племен, их движение на Восток с завоевательными целями были уже в глубокой древности одной из главных тенденций «северной германской расы». Эта лженаучная теория с совершенно неприкрытой политической тенденцией отвергается Чайлдом. Он пишет: «Возможно, что черты, общие для всех культур боевых топоров, слишком немногочисленны и слишком расплывчаты, чтобы служить достаточным основанием для предположения миграций в каком бы то ни было направлении. Во всяком случае, советские археологи поставили это предположение под сомнение и попытались объяснить наблюдаемое сходство, не прибегая к миграции» (стр. 243). И дальше: «В соображениях советских археологов, несомненно, гораздо меньше недоказуемых предположений, чем в любом толковании миграционистов» (стр. 244). Однако, принимая точку зрения советских археологов о том, что культуры боевых топоров возникли в результате чисто внутреннего социального развития местных общин’, Чайлд считает, что в большинстве областей распространения культур боевых топоров навыки производства пищи и пользования металлом были введены извне. Конечно, «такое введение навыков и понятий не обязательно должно свидетельствовать о миграции, оно может говорить всего лишь о распространении культуры» (стр.244). Но все же, по мнению Чайлда, вероятно, что прогресс фатьяновской культуры, культуры Вирринга и саксо-тюрингской культуры явился результатом появления правящего класса скотоводов, сформировавшегося из изгоев причерноморских или дунайских племен» (стр. 245). Советские археологи считают весьма вероятным, что индоевропейская общность языков возникла в начале эпохи бронзы и что образование первоначального ядра этой семьи языков имело место на тех же территориях, где распространились культуры шнуровой керамики. Но немецкие археологи-расисты без всяких оснований объединяли все племена «шнуровой керамики» в один «арийский» народ. И Чайлд справедливо выступил против этих измышлений школы Коссины, хотя его утверждение о наличии в указанный период какого-то «правящего класса» совершенно бездоказательно. Надо также сказать, что хотя Чайлд и признает возможность реконструкции социальной и экономической истории на археологическом материале, он уделяет мало внимания вопросам социальной истории. Изредка он говорит о «равенстве и демократии» в первобытно-коммунистическом обществе, о сословных различиях, о богатстве вождей, даже о классах купцов и ремесленников, якобы существующих еще в первобытном обществе, но ни разу нигде не говорит о рабах и рабовладельцах, об отношениях эксплуатируемых и эксплуататоров, о возникновении государств Древнего Востока. Вещественные памятники для Чайлда — это прежде всего источники для познания истории культуры.
[adsense]
Чайлд указывает, что рост ремесел и торговли является одной из причин появления городов, но он не указывает, что эти явления сами возникли в результате разложения родового общества, появления классов, развития рабовладения. Все городское население, независимо от классовой его принадлежности — ремесленников и купцов, жрецов и царей, чиновников и солдат,— Чайлд противопоставляет сельскому населению. Для него перил я великая классовая дифференциация человеческого общества — деление на рабов и рабовладельцев — не существует. Вместо нее он выдвигает на первый план деление общества на городских и сельских жителей.
Ни слова не говоря о классовом делении в действительно классовом обществе, Чайлд видит, как мы уже указывали, классы ремесленников и купцов в обществе, стоящем «а доклассовой ступени развития. Когда Чайлд говорит о неолитическом ремесле и торговле, ему отказывается служить обычно присущее ему чувство историзма, и он рассматривает и в неолите и в бронзовом веке торговлю как результат частной инициативы отдельных предприимчивых лиц. На самом деле первоначальной основой первобытной «торговли» была не частная инициатива, а начатки общественного разделения труда между племенами, родами и общинами, развивавшими у себя в зависимости от окружающих их природных условий какое-либо специальное производство. Если внутри общины и выделялись мастера — специалисты в производстве тех или иных изделий, то они первоначально отдавали свой продукт в распоряжение общины. В неолите обмен еще был коллективным—обменивались через своих представителей племена, роды и общины. Мы не знаем точно, как протекал обмен между племенами. Вероятно, они выделяли для этих целей своих представителей, которые могли выступать в этой роли неоднократно ввиду необходимости использовать их опыт. Но вияд ли можно говорить, что еще в период неолита «отдельные лица уже взяли на себя, по крайней мере в виде приработка, труды по удовлетворению склонности людей к каким-то определенным материалам» (стр. 149) и превратились в специальных странствующих торговцев. Точно так же ошибочно Чайлд принимает коллективные производственные сооружения — обнаруженные в некоторых поселках остатки мастерских — за признак отделения ремесла внутри общины. Лишь в бронзовом веке с развитием патриархально-родовых отношений собственность «а отдельные предметы производства в некоторых областях перестает быть общинной и переходит в руки отдельных семейств, невидимому, выступающих в роли торговцев. Но Чайлд уже для раннего бронзового века предполагает, что «распространение предметов производства находилось в руках целого класса странствующих купцов- ремесленников» (стр. 168) и что «деятельность этих купцов способствовала объединению всей Центральной Европы в единую экономическую систему» (стр. 169). Конечно, межплеменной обмен, а позже торговля сыграли большую роль в деле распространения различных культурных навыков среди первобытных племен, но никак нельзя говорить об объединении всей Центральной Европы в единую экономическую систему в это время. Экстенсивная форма хозяйства обусловливала разобщенность населения. Предметы торговли, по которым эта форма прослеживается, не относятся к областям, удовлетворяющим основные экономические запросы населения,— это янтарь, золото, бусы. Большое значение имели бронзовые изделия, распространявшиеся далеко за пределы районов их изготовления. Но и их распространение не создавало единства экономики. Если же Чайлд имеет в виду, что люди, торговавшие этими предметами, в то же время способствовали распространению сведений о металлургическом новшестве — сплаве меди с оловом,— то и в этом смысле будет большим преувеличением говорить о единстве Центральной Европы. Не только не было единства форм металлических изделий, но и ряд племенных групп («культур») Центральной Европы еще вообще не знает металла, в то время как другие племенные группы широко пользуются им. Неправильно объясняет Чайлд причины накопления богатств и производства продуктов сверх необходимого минимума. Так, он пишет: «Основным толчком к накоплению богатств служило суеверное стремление обеспечить себе соблюдение установленного погребального обряда» (стр. 106, ср. стр. 335, 373, 409, 419, 445).
Религиозные побуждения, по мнению Чайлда, не только не являются результатом материальных условий жизни общества, но сами определяют эти последние. Нельзя отрицать, что религиозные взгляды и учреждения, возникнув на определенном базисе, как и всякие надстроечные явления, могут, в свою очередь, влиять на этот базис. Но главную роль здесь играет экономика, а Чайлд считает, что определяющую роль играют религиозные воззрения людей.
Идеалистический подход к решению вопроса о соотношении экономики и порождаемых ею явлений мешает Чамлду правильно осветить проблему возникновения излишков производства и имущественного неравенства. И одном случае Чайлд, как мы указали выше, высказывает мнение, что толчком к накоплению богатств служили религиозные стремления. В другом случае он говорит, что излишки средств появляются в результате повышения требований военачальников (стр. 392). На деле же для того, чтобы появилось имущественное неравенство, должно было развиться общественное разделение груда, должна была повыситься производительность индивидуального труда, а вместе с этим и повыситься стремление отдельных семей вести самостоятельное хозяйство. Только в этих условиях человечество начинает производить больше того, что ему необходимо для удовлетворения собственных потребностей, только тогда появляется прибавочный продукт и возможность его присвоения.
Неверно также утверждение Чайлда, что постройка мегалитических сооружений свидетельствует о накоплении в руках отдельных лиц излишков богатств. Чайлд не указывает, что мегалитические памятники, сооружение которых требовало соединения труда массы людей,, свидетельствуют о наличии у воздвигших их людей первобытно-общинного строя.
Так как Чайлд не уяснил себе основной закономерности исторического развития,то в итоге им дана пестрая картина разнообразных археологических культур или культурных зон, как он их называет. В заключительной главе Чайлд пишет: «В результате нашего обзора доисторической Европы мы обнаружили фрагменты мозаики варварских культур, или, вернее, фрагменты нескольких мозаик, нагроможденных одна на другую. Все данные настолько неполны, что отдельные кусочки мозаики можно комбинировать в виде различных узоров. Часто бывает трудно установить, к какой мозаике относится тот или иной фрагмент. В результате перекладывания отдельных кусочков из одной мозаики в другую узоры совершенно изменяются и общая картина становится совсем иной» (стр. 446). Естественно, что отсутствие монистического взгляда на историю приводит автора к субъективизму. Он пишет, что «принятый здесь узор был установлен, следует сказать откровенно, в той же степени на основании субъективных соображений, как и в результате переплетения его составных частей».
Чайлд почти совсем не интересуется вопросом о том, каким племенам принадлежали те или иные археологические культуры (за исключением культуры боевых топоров), хотя этническая интерпретация археологических культур является одной из важнейших задач археологии. На этом вопросе необходимо остановиться еще и потому, что фашистские фальсификаторы немало потрудились над извращением действительности; подтасовывая археологические факты, они пытались обосновать свои расистские притязания именно путем неправильного определения этнической принадлежности тех или иных культур. Вопрос этот труден для решения вследствие отсутствия у нас данных о языках неолита, но работа в этом направлении, при использовании всех данных, может принести важные результаты. Советские ученые добились больших успехов и в этой области: так, им удалось определить срубную культуру как киммерийскую.
Решение проблем европейской археологии эпохи неолита и бронзы чрезвычайно важно для древней истории, в том числе и для древней истории нашей страны. Археология дает возможность конкретного исследования социально-экономического, историко-культурного и даже отчасти этнического развития родов, племен и народностей, населявших территорию СССР в древнейшие времена. Но подобное исследование возможно лишь в том случае, если оно ведется в связи с общеевропейской историей. Сталинская формула о развитии «от языков родовых к языкам племенным, от языков племенных к языкам народностей и от языков народностей к языкам национальным» дает возможность изучения непрерывной линии развития народа от глубокой древности, когда были наложены элементы современного языка, до наших дней. Археологические материалы сами по себе не дают ответа на подобные вопросы. Здесь необходима совместная работа археологов и лингвистов. Возьмем, например, вопрос об индоевропейской языковой общности. При помощи историков и археологов языковеды не смогут решить эту проблему, так же как и другие проблемы, связанные с происхождением тех или иных языков. «Без общества нет языка,— пишет товарищ Сталин.— Поэтому язык и законы его развития можно понять лишь, в том случае, если он изучается в неразрывной связи с историей общества, с историей народа, которому принадлежит изучаемый язык и который является творцом и носителем этого языка». Если археологам вместе с языковедами удастся раскрыть, какие племена и народи скрываются за теми или иными археологическими культурами, это окажет огромную услугу не только исторической, но и лингвистической науке.
Советские ученые много сделали для изучения археологии Европы. Как в изучении отдельных культур, вопросы о происхождении которых связаны с западноевропейской археологией (например, трипольской, фатьяновской), так и в решении ряда общих вопросов им удалось добиться значительных успехов. Разоблачение буржуазной фальсификации науки, борьба против фашистских извращений археологии — важные и успешно разрешающиеся задачи археологов нашей страны. Сейчас эти задачи особенно остро стоят перед советскими учеными. Крах гитлеризма должен был, казалось, стать концом реакционных теорий, служивших идеологической подготовке фашизма. На деле это не так. Империалисты, подготавливая третью мировую войну, стараются возродить в числе других теорий реакционную археологию в Европе. Реакционные идеи Коссины объявляются неким идеалом, к которому должна стремиться наука. Миграционизм в его худшем виде, националистические и расистские идеи особенно усердно культивируются в среде австрийских и западногерманских ученых. Рассуждение о наследовании германцами расовых черт древнего нордического народа, поиски прародины германцев, утверждения о том, что склонные к переселениям северные люди еще в неолите заложили расовые основы индогерманизации Европы, и тому подобные высказывания, взятые из арсенала гитлеровской «науки», заполняют страницы «ученых» трудов, выходящих в Австрии и Западной Германии. Расистские и идеалистические принципы являются руководящими и в англо-американской археологии. Проблемы европейской археологии являются важными научными и в то же время острыми политическими проблемами. Только ученые, стоящие на позициях марксизма-ленинизма, могут дать наиболее объективные ответы на сложные и запутанные вопросы европейской археологии. Советские ученые плодотворно работают в этой области.
[adsense]
Книга Чайлда «У истоков европейской цивилизации», основанная на изучении большого количества фактов и освещающая в общем с прогрессивных позиций важный период доисторического прошлого Европы, несмотря на некоторые недостатки, представляет серьезный интерес для советских археологов и историков.
К оглавлению книги Г. Чайлда «У истоков европейской цивилизации» | К следующему разделу