Мифология Ладоги

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

Наряду с урочищем Велеша, притяж. Велесъ+ja (где и ныне из-под реликтовых лип бьют бурные ключи из известнякового обрыва берега), по значению — центральным ландшафтным объектом, связанным с именем и культом Велеса, в составе «сакральной зоны» Ладоги можно реконструировать еще несколько культовых объектов меньшего ранга. Одна из дорог любшанского перекрестка вела в урочище «Кривая часовня», возможно, связанное с культом балто-славянского Криве-Кривайтиса (та же антитеза Велес-Криве проявилась в топографии литовского Вильнюса) (Топоров 1980: 3-71). Малышева гора, на которой в XIII в. был поставлен монастырь Рождества Иоанна Предтечи (Ивана Купалы). связана с культом Купалы-Ярилы, солнечного бога славян. Иерархия Велес-Купапа-Крше (?) образует основу структуры сакральной зоны. Цепочки сопок связывают эти святилища в прочную сеть, где идеологические функции общеплеменного и межплеменного масштаба объединены с локально-ладожскими.

К числу таких локальных святилищ относится прежде всего Висельник, напоминающий о культе «Бога повешенных», Одина (подобное славяно-скандинавское святилище, Wzgóra Wisielnoków, Galgenberg, известно в западнославянском Волине Filipowiak 1974: 190-193). Некий культ парного (Лада-Лель?) божества маркируют древнерусские храмы Успения и Симеона, на противоположных берегах ручья Грубицы; в южной части Никольский собор, вероятно, также стоит на месте языческого святилища (Перуна?). На местах «идеже стояху кумири» (ПВЛ, 988 г.) поставлены, скорее всего, и котанские храмы древнерусской Ладоги (Спаса, Воскресения). На Победище известен микротопоним «Горка Кузьмодемьянская», не связанный с православными святынями, но раскрывающий еще один древний культ «Кузьмодемьяна», божественного кузнеца — Сварога (Рыба¬ков 1981:539-549).

[adsense]

Иерархия ладожских святилищ охватывает несколько уровней, от общеплеменного (межплеменного) до узколокальных; значимость рангов убывает с севера на юг, от Велеши к Княщине, с трудно идентифицируемыми божествами Победиша. Дихотомия городской территории Ладоги, четко разделенной на две половины, северную и южную, велесов «низ» и перунов «верх», соответствует дихотомии жреческой и княжеской власти, воплощенной в противопоставлении «Велеши» и «Княщины». Это противопоставление характеризует и древнейшую структуру управления в «стольном городе» племенного княжения словен, Новгороде (Янин 1982а: 88). Ее преодоление, концентрация власти в руках князя, опирающегося на выросшие в недрах племенной структуры социальные силы, и определила в середине IX в. роль Ладоги как первоначальной столицы Верхней Руси, места, где разыгрались центральные события «предания о варягах» ПВЛ — «изгнание варягов» и «призвание князей» (Кирпичников, Лебедев, Булкин, Дубов, Назаренко 1978,1980; Кирпичников, Лебедев, Дубов 1981).

«Полая сопка», как после раскопок 3. Ходаковского стали называть самую монументальную из насыпей урочища «Сопки», судя по ее центральному положению в топографии ладожского Заморья, на «оси» волховской речной излучины, с летописных времен, если не ранее, со времен преданий, переданных летописцу в начале XII в., именовалась в Ладоге «Олеговой Могилой». Есть основания видеть в этой величественной насыпи не «могилу», «место погребения», а «Олегов Холм», ритуальное седалище, на котором отправлялись некие общественные и культовые функции (Лебедев 1985:214-215).

Предание о смерти Олега в Ладоге, от коня и змеи (атрибуты Велеса!), можно рассматривать как фольклорную редакцию древнего ритуала, в свою очередь воспроизводящего какой-то языческий миф. Воплощение мифа в ритуале и соединение этой сакральной функции с политической и было миссией, обеспечившей Олегу его особый статус: «бь бо Ольг вьщій», это был князь-жрец.

В этом случае становятся понятными летописные указания на бездетность и безбрачие Олега, и даже семантика его имени, скандо-славянского Ольг, Олгъ, от др.-сев. Helgi — «священный» (ср. просторечные формы «Вольга», «Волх» с еще более прозрачным значением). В нем следует видеть представителя одной из пяти-семи местных знатных династий (стоящих, видимо, и за ладожскими группами сопок, и залокальными святилищами, и за кончанской, боярской, организацией Ладоги и Новгорода).

Более столетия (с середины VIII в. до середины IX в.) в составе этой знати сплавлялись и впитывались друг в друга, прежде всего, но и наряду с другими, — славянский и варяжский элементы. Судя по именослову, с глубокой ассимиляцией скандинавских имен Олега, Ольги, Игоря, такой процесс в начале X в. прошел уже не одно поколение. Славяно-варяжская знать этой поры, может быть, и есть, прежде всего, загадочная в своей двойственности «русь» летописного предания о варягах, в разных редакциях летописи присутствующая и среди призывающих, и в качестве призываемых (ПВЛ 1926: 19, прим.).

Если следовать летописным текстам, то именно эта «русь» во главе чуди, словен, кривичей, веси заключила в 862 г. союз с Рюриком и его «русью», пришедшим к словеномь первое и срубиша городъ Ладогу (Радзивилловская и Троицкая I редакция «Повести временных лет» — см. ПВЛ 1926: 19, прим. 13). Возможно, к одному и тому же скандо-славянскому роду Верхней Руси принадлежали Олег и «Ефанда» (Сфанда, жена Рюрика, по Татищеву — Татищев 1962: 110, 117, 229, 230, 372, 398), Игорь, сын Рюрика, и Ольга (в крещении — Елена), его жена, просватанная из Пскова. Скорее всего, именно такие родственные фракции словенских, а в их числе и скандо-словенских династий в это время стремились к господству во всех крупных центрах Верхней Руси, и по мере становления «Руси Рюрика» именно им принадлежала реальная политическая и экономическая власть в этих центрах.

После смерти «призванного» варяжского князя (879 г. по летописи) носителем политических функций стал князь-жрец, Вещий Олег. Концентрация сакральной, политической, военной и экономической мощи в его руках, реализованная впервые в Ладоге, сделала возможной дальнейшую консолидацию северной федерации племен. Создание межплеменного войска, а затем и успешные походы из Новгорода на Киев и далее — на Царьград обеспечили окончательное объединение Древнерусского государства в 882 г. Этими обстоятельствами в период с 750 по 882 г. определяется роль Ладоги в ранней русской истории. Мифологическое ее оформление, как необходимое в древнерусском сознании (Хабургаев 1979: 215-220), предполагало персональную связь князя-жреца с «основным мифом» волховского пространства. Видимо, эта связь, узурпация жреческих функций вызвала и конфликт с волхвами, определивший фактуру летописного предания о смерти Олега (Рабинович 2000: 348-353).

Последние полевые работы СЗАЭ на Волхове позволяют определить и вероятный центр этой жреческой оппозиции: Волховские Пороги, в христианское время освященные именем и культом Архангела Михаила (христианского «заместителя» Громовержца), отмечены следующим по реке, первоначально — равноценным Ладоге, скоплением памятников. Группы сопок по обоим берегам реки, городище Дубовик на правом берегу Волхова и монументальмая сопка у ц. Михаила Архангела, исследованная Н. Е. Бранденбургом, при последовательной «христианизации» языческих топохронов и образовании Михайловского и Ильинского погостов (Кузьмин 1997: 75-77) сохранили в топографии Нижнего Поволховья административное значение этого надпорожского центра, включенного в структуру «Ладожской волости» (Кирпичников 1979:90-105). На раннем этапе именно территория современного города Волхов (волею судеб, в 1933 г. принявшего именно это имя) могла стать плацдармом внутриплеменной оппозиции растущей княжеской власти, и возглавляли такую оппозицию, вполне естественно, оставшиеся за пределами Ладоги местные волхвы. При жизни Олега конфликт этот, очевидно, как и на Велеше Заморья, был решен в пользу князя, но в мифо-эпическом пространстве Ладоги он разыгрался с гораздо большей сложностью и глубиной, чем это происходило, вероятно, в политической действительности.

Во всяком случае, древнерусская эпическая традиция связала Олега именно с Ладогой. По предположению одного из ведущих исследователей Ладоги А. Н. Кирпичникова, при Олеге здесь были сооружены первые каменные укрепления (Кирпичников 1979:104: Рыбаков 1982:310-312). Датировка «первой каменной крепости» остается спорной, и более вероятно ее появление в период «существования Ладоги в статусе новгородского пригорода» (Стеценко 1995: 19), то есть, по летописи, в 1114 г. Именно эта «крепость посадника Павла» через полвека выдержала шведскую осаду 1164 года, и памятником победы над шведами стала церковь Георгия в Ладоге. Фрески Георгиевской церкви, выполненные по княжескому заказу византийскими мастерами константинопольской школы (Кирпичников, Сарабьянов 1996: 138-151), сохранили в этом замечательном произведении искусства домонгольской Руси и последнюю, «православную редакцию» основного мифа Ладоги, Змееборческого мифа, первоначально персонифицированного в Поединке Громовержца с Противником, Перуна с Велесом, затем — в Предании о Смерти Олега, и наконец — в ладожском Чуде Георгия о Змие (Лебедев 1995:65-70).

Исторический ландшафт Ладоги входил в систему духовных ценностей Руси XII века. «Олегова Могила» в Ладоге засвидетельствована в летописи задолго до строительства храма. Предание о гибели Олега в Ладоге, видимо, продолжало еще жить в Ладоге своей собственной жизнью, не совпадавшей с общерусскими представлениями, во времена Мстислава Владимировича Мономаха, когда была окончательно оформлена «киевская версия» предания об Олеге в «Повести временных лет» (1118 г.), а незадолго до этого, во время новгородского княжения Мстислава, выстроена каменная крепость в Ладоге 1114 г. Ладожское «Заморье» за Моревым ручьем вызывало за пределами Ладоги, даже в Новгороде, иные ассоциации, определившие окончательный вид этой местной версии в новгородской летописи (Бран¬денбург 1896:9). Так или иначе, «мифологема Олега Вещего» была активным культурным фактором в Древней Руси XII столетия (Мачинский, Панкратова 1996:55).

Рис. 142. «Олегова Могила», современное фото

Рис. 142. «Олегова Могила», современное фото

Иконография ладожской фрески «Чудо Георгия о Змие» содержит компоненты, которые можно рассматривать как отображение исторического ландшафта Ладоги, причем в семантически весьма значимой, сакральной его части. Святой воин-всадник, смиренный Змий и царевна изображены в окрестностях житийного «града» направляющимися к нему. Они находятся среди ландшафта, с очень большой долей условности могущего быть определенным как «горный» и соответствующего исторической топографии житийного текста (безусловно, известной византийским иконописцам). Скорее же, на переднем плане изображены холмы, поразительно близкие существовавшим и известным в то время ладожским сопкам, причем именно — сопкам Заморья (урочище «Сопки»), где предание помещает «Олегову Могилу».

[adsense]

Топография ладожских сопок и сегодня сохраняет композицию монументальных насыпей, документально точно воспроизведенную на фреске. Излучина Волхова выше Велеши и Любши открывает панораму Ладоги (на фреске ей соответствует «град»), предваряемую цепочкой сфероконических насыпей. Их число, пропорции и соотношение размеров поразительно точно отвечают изображенным на фреске. В ландшафте последовательно помещены три «средних» по размерам сопки; можно указать их точные археологические соответствия; изображены также сравнительно малые насыпи (курганы или исчезнувшие небольшие сопки разрушение их происходило еще в XX в.). Главное же соответствие в том, что цепочку замыкает ближайшая к «граду», самая монументальная насыпь — современная «Полая сопка» (Сопка Ходаковского), наиболее вероятная «Олегова Могила» летописи (рис. 142)

Мера условности, необходимая в православной иконописи, гармонично соединена с достоверностью передачи этой, семантически и сакрально наиболее значимой, части ладожского пространства. Причем есть детали, необъяснимые как иконографическая условность: мощеная дорога, по которой царевна (Елисава жития) ведет смиренного Змия на поводе белого пояса «во град», проходит вдоль берега реки (синим цветом обозначенной в левом нижнем углу фрески) и, в таком случае, точно передает расположение via sacra Заморья — от Ладоги к Велеше. Самая же выразительная подробность — шлейф пламени (и дыма?) на вершине главной из насыпей («Олеговой Могилы»),
Сигнальная, коммуникативная функция сопок, наряду с иными (допускающими также ритуализацию), зафиксирована вдоль всего Пути из Варяг в Греки (Лебедев, Жвиташвили 2000:167). Пламя на вершине «сопки» в ладожском «Чуде Георгия» вносит новый элемент в житийную повесть: язычники — ближние и родичи царевны — получают во граде весть о победе над Змием, и эта весть передана традиционным (дохристианским) способом.

Превращая в место действия «Чуда» ладожское «Заморье», откуда в 1164 г. очередной раз, и с «немирьем», явились привычные «заморские гости», пространство, обращенное к языческой «Велеше» (ассоциируемой с Велесом-Змеем, Противником Громовержца-Перуна), иконописцы осваивали, адаптировали и включали в христианскую культуру Ладоги местные языческие топохроны (в полном соответствии с античными наставлениями Платона). Змееборческий миф, базовый для всего Волховского пространства от Новгородадо Ладоги, от Велеши до Перыни, легитимизировался в его христианской редакции (следующая, «петербургская» редакция этого регионального мифа, в исполнении Пушкина и Фальконе, состоится в «золотом веке» классической русской культуры конца XVIII — первой четверти XIX столетия, взмееборческой мифологеме Медного всадника).

Эта направленность к освоению, одухотворению ладожского пространства христианскими художниками XII в. улавливается и в композиции росписей купола и барабана церкви Св. Георгия, где со предстоящие
Пантократору Пророки помещены в простенках окон, раскрывающих виды на это пространство во всех направлениях (и, что семантически важно, практически недоступные для взора смертного зрителя).

Христианская сила, одухотворяющая это ладожское пространство, выражена не только образом Святого воина. Соподвижницей его в ладожской версии «Чуда» выступает царевна Елисава, и, как неоднократно отмечал Д. А. Мачинский, это не могло не вызывать ассоциации с Эллисив королевских саг, Елизаветой Ярославной, женою норвежского «конунга-викинга» Харальда Сигурдарсона (племянника крестителя Норвегии Олава Святого), дочерью Ярослава Мудрого и Ингигерд, в православии — Ирины, властительницы Ладоги (Альдейгьюборга).

Образ Эллисив (Елисавы?) заставляет связать с темой ладожской росписи проблему женской субкультуры Северной Руси, по существу впервые поставленную в исследованиях А. Д. Мачинской (1966-1995). Топохроника ладожского пространства непрерывной иерархией познавательных звеньев связывает ландшафты Ладоги с ладожской археологией.

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

В этот день:

Дни смерти
1823 Умер Джованни Баттиста Бельцони — итальянский путешественник и археолог. Ему удалось перевезти статую Рамзеса Великого из окрестностей Фив в Александрию и впервые проникнуть в храм Абу-Симбела. В Долине царей (Бибан эль Молук) близ Фив он открыл многие важные катакомбы с мумиями, в числе их знаменитую гробницу Псамметиха, или Нехо, из которой он увёз великолепный алебастровый саркофаг. Но самым блестящим предприятием Бельцони было открытие погребальной камеры пирамиды Хефрена.
2002 Умер Владислав Александрович Могильников — отечественный археолог, доктор исторических наук, специалист по средневековой археологии Южной Сибири.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

1 комментарий

Оставить комментарий
  1. Вообще-то «Вещий» по-славянски значит «очень большой».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014