Матющенко В. И. К вопросу об этнической принадлежности еловско-ирменских памятников и историческая приемственность в культуре населения Томско-Нарымского Приобья // ИИС. Томск, 1973. Вып. 7. С. 78-94.
Многие исследователи пытаются давать этническую интерпретацию памятников поздней бронзы Томско-Нарымского Приобья, которые известны как памятники вариантов карасукской культуры (по М.П. Грязнову), ирменской (по Н.Л. Членовой), еловской и ирменской (по М.Ф. Косареву) культур.
М.Ф. Косарев полагает, что еловская культура «характеризует …процесс выделения и раннюю историю самодийской группы племен». Это согласуется с его схемой развития культур в Приобье и Прииртышье. Так, по его мнению, еловская культура не имеет генетических связей с самусьской и является для Приобья принесенной со Среднего Иртыша.
Носителей ирменской культуры М.Ф. Косарев связывает с кетским этногенезом, в частности, он считает ирменское население самодийско-кетским.
Н.Л. Членона решает вопрос об этнической принадлежности памятников эпохи поздней бронзы с помощью сопоставления ареалов распространения кетских топонимов и памятников карасукского круга и приходит к выводу о кетской «принадлежности памятников культур карасукского круга. Не совсем, правда, ясно, что понимает Н.Л.Членовз под культурами карасукского круга, но судя по одной из последних работ этого автора, к таким культурам она относит ирменскую.
Кетская принадлежность карасукских памятников Западной Сибири утверждается многими исследователями. К сожалению, эти авторы не смогли привести убедительные доводы в пользу этого утверждения. Те скудные и не всегда убедительные параллели в материальной и духовной культуре кето-язычкых племен и карасукской культуры в лучшем случае могут свидетельствовать лишь о том, что кеты могли включить в комплекс своей культуры и определенные компоненты карасукского происхождения.
Представляется, что основная ошибка подобной интерпретации памятников поздней бронзы состоит в попытке однозначна привязки той или иной культуры к одному определенному этносу
Более перспективен, по нашему мнению, подход к вопросу об этнической принадлежности культур поздней бронзы с позиций признания многокомпонентности их состава, как это делают М.Д. Хлобыстина и Л.П. Хлобыстин. Двухкомпонентный состав карасукской культуры как будто можно считать установленным М.Д. Хлобыстиной, но особенно усилиями Э.А. Новгородовой. Это дает возможность видеть в истории племен Хакасско-Минусинской котловины поздней бронзы процесс взаимодействия двух разнородных групп населения. Первая из них, автохтонная, генетически восходит к окуневско-афанасьевскому населении. Вторая — пришлая, проникшая на территорию Хакасско-Минусинской котловины.
Представляется, что целесообразно рассматривать подобные вопросы главным образом с позиций выявления конкретных компонентов, входивших в состав той или иной культуры, того или иного археологического комплекса, установления взаимоотношений между этими компонентами, выяснения древности этих компонентов с последующей увязкой их с проживающими в недавнем прошлом народов изучаемого района.
Попытаемся проследить такие компоненты в культурах Томско-Нарымского Приобья. Сложение культуры еловско-ирменского населения в Томско-Нарымском Приобья, представляется нам, происходило в результате взаимодействия в основном двух компонентов: самусьского и андроновского, где главным был первый самусьский, В этом же процессе принял участие и юго-восточный компонент, который является составным в карасукской культуре и своим происхождением восходит к афанасьвско-окуневскоыу времени в истории Хакасско-Минусинской котловины.
Можно считать установленным также, что самусьское население является потомком носителей верхнеобской неолитической культуры, подвергшихся воздействию пока неизвестного нам по происхождению южного компонента.
Антропологические материалы из Еловского могильника II, Пьянова и Красного Яра подтверждают эти наблюдения: население поздней бронзы Приобья является смешанным, включающим европеоидные и монголоидные элементы.
Особенно важны для нас следующие выводы:
1. Европеоидные черепа приобского населения поздней бронзы имеют большое сходство с черепами палеоевропейского типа афанасьевцев и андроновцев;
2. Монголоидные черепа несут в себе черты монголоидного таежного населения Западной Сибири, сохранявшего некоторые черты недифференцированного расового типа.
Из этого вытекает, что в процессе складывания населения поздней бронзы в лесостепном Приобье принимали участие европеоиды, генетически связанные с европеоидами афанасьевской и андроновской культур; а монголоиды, участвовавшие в этом процессе, принадлежали древнейшим монголоидам лесной части Западной Сибири.
Следовательно, еловско-ирменское население по своему составу должно было быть сложным. В течение позднего бронзового века вряд ли произошло органическое слияние компонентов, участвующих в процессе слежения культуры еловско-ирменского населения. Разнородность взаимодействующих компонентов в еловско-ирменское время должна была сказаться на этнической неоднородности носителей этих памятников.
В этот период усиливаются процессы этнической интеграции и ассимиляции во всех областях Евразии. Вероятно, действовали они и в Приобье. Поэтому можно думать, что еловско-ирменское население включило в свой состав не одну, какую-то однородную в этническом отношении группу племен, а состояло из разных частей большого числа этнических общностей.
Многокомпонентный состав населения раннего железного века в Томско-Нарымском Приобье также очевиден. В эпоху раннего железного века на территории Томско-Нарымского Приобья распространены были памятники, культурная принадлежность которых еще не совсем ясна. Тем не менее можно говорить о культуре большереченской, о своеобразной культуре Томского Приобья, о молчановской группе памятников и о кулайской культуре. Все эти памятники свидетельствуют о генетической преемственности культуры раннего железного века различных районов изучаемой части Приобья и соответствующих культур поздней бронзы тех же районов. Это положение признается всеми исследователями, которые обращались к археологии раннего железного века Приобья. В процессе сложения культуры этого времени Томско-Нарымского Приобья принимал участие еловено-ирменский компонент. В материалах Кижирова, Смолокурова, Остяцкой горы и Десятова выделяется группа орнаментов, которые могли сложиться здесь под воздействием еловско—ирменского населения; простые меандры, свастичные узоры, «уточка», взаимопроникающие треугольники и некоторые другие.
Нультура раннего железного века Томско-Нарымского Приобья включила также в свой состав значительный самусьский компонент. Это доказано и работами М.Ф. Косарева и нашими материалами.
В культуре раннего железного века изучаемой части Приобья заметное место занимает и компонент южного и юго-восточного происхождения, который связан или с тагарской культурой или с культурами более широкого круга скифо-сарматского мира.
Следовательно, культура эпохи раннего железного века в Томско-Нарымсном Приобье оставлена была населением сложного состава. Несмотря на те крупнейшие события, которые затронули в период поздней бронзы и раннего железа Томско-Нарымское Приобье, несмотря на огромные инокультурные наслоения, которые переживали племена этого района, оставался компонент, генетически связанный с древнейшими культурами этой части Приобья.
Следующий в известной мере изученный этап в истории Томско-Нарымского Приобья представлен памятниками релкинско-малгетского типа (VI-IX вв.). Наиболее богат могильник «Рёлка» у с. Молчаново на Оби, исследованный нами и Л.А. Чиндиной, и некоторые другие памятники.
Культура населения релкинско-малгетских памятников сложна по своему составу.
На основании имеющихся материалов можно заключить, что в период второй половины 1 тыс.н.э. население Томско-Нарымского Приобья, сохранило в своем составе в значительной мере древний компонент, восходящий ко времени неолита, самусьской, еловско-ирменской культур и культур населения второй половины 1 тыс н.э. были включены компоненты южного происхождения. Эти последние характеризуются двояко. Одни являются унаследованными от раннего железного века, когда они проникли в Приобье, другие вошли в состав культуры изучаемой части Приобья уже во второй половине 1 тыс. н.э.
Культура населения реляинско-малгетского типа обнаруживает, таким образом, генетические связи с культурными пластами различных предшествующих исторических эпох (рис.1).
Но вместе с тем, релкинско-малгетские памятники дают возможность установить генетические связи их и с другой группой памятников этого района, а именно с поздними археологическими памятниками.
Можно проследить многие черты сходства материальной и духовной культуры населения второй половины 1 тыс. н.э.
(по материалам релкинско-малгетских памятников) с культурой населения Томско-Нарымского Приобья ХVI-ХII вв. Антропологический материал также свидетельствует о большой близости черепов VI-Х вв. и ХVI-ХVII вв.
Ряд черт керамики и другие элементы культуры поздних памятников Томско-Нарымского Приобья (ХVI-ХVII вв.) обнаруживают сходство с керамикой как еловско-ирменской, так и самусьской и даже более древней — неолитической (см. табл. и рис.2,3).
Такое сходство между культурой селькупского населения ХVI-ХVII вв. и культурами населения различных исторических эпох в Томско-Нарымском Приобье нельзя объяснить случайностью. Вероятно, оно отражает устойчивую преемственность культуры населения Приобья разных исторических эпох.
Среди отмеченных здесь черт культуры, в частности, керамики разных исторических эпох выделяется группа, имеющая широкое территориальное и временное распространение.
1. Украшение венчика сосуда горизонтальными рядами ямочек появляется еще в период неолита на керамике томских памятников, стоянки Новокусково, на Верхней Оби, в неолитических памятниках Иртыша. Эта черта получает дальнейшее развитие в эпоху бронзы в керамике таких памятников, как Самусь IV, Еловское поселение, Еловские могильники, Большеларьякское поселение II, Сузгун II и другие памятники эпохи бронзы ка Иртыше и Нижней Оби. В это время постепенно выявляется тяготение этой черты к сосудам баночным и митровидным, то есть форм, которые скорее всего являются древнейшими лесными, и наоборот,
на сосудах с четко профилированными формами (горшки, кувшины и пр.) она очень редка.
Это обстоятельство дает основание рассматривать данную черту как возникшую в лесной зоне. Она хорошо представлена в орнаменте Прииртышья и Нижнего Приобья на разных этапах истории железного века.
Эта особенность орнамента присутствует на керамике не только в Западной Сибири, но и в других районах лесной полосы Евразии. На западе от Урала она встречается реже во все эпохи по сравнению с Западной Сибирью.
2. Оформление венчика сосуда вертикальными или косыми оттисками гребенки или гладкими насечками является почти так же широко распространенным, как и предшествующая черта.
3. Прямые отпечатки гребенчатого штампа, образующие горизонтальные пояса, то же являются широко распространенными во все эпохи со времени неолита. Правда, в разные эпохи эти пояса различаются определенными чертами, но общий облик их остается неизменным.
4. Горизонтальные линии из отпечатков гребенки можно встретить в орнаментальных композициях разного времени, за исключением только может быть неолитического времени. В эпоху бронзы, особенно в андроновских и еловско-ирменских памятниках, он бытует наиболее широко.
5. Гребенчатая сетка появилась, начиная со времени бронзы, и не исчезает из орнаментальных композиций вплоть до ХVII века. Она широко представлена не только в районах лесного и лесостепного Приобья, но и в Прииртышье и на Нижней Оби.
6. Взаимопроникающие треугольники наиболее выразительно представлены в памятниках андроновских и еловско-ирменских На территории изучаемой части Приобья он оформляется еще в период неолита, но в эпоху железа на разных этапах развития он сравнительно редок и не составляет характерную черту орнаментаиии. На других территориях этот узор также хорошо выявляется.
7. Зональность орнаментации сложилась в законченном виде еще в период самусьской культуры, но наиболее выразительно она представлена в андроновских и еловско-ирменских памятниках лесного и лесостепного Приобья. Сохраняется она и в период бронзы на разных этапах. Разумеется, распространение ее не ограничивается только этим районом, она известна во многих памятниках разных эпох Евразии.
Эти черты орнаментации, прослеживаемые в памятниках раз личных эпох лесного и лесостепного Приобья, не могут быть связаны с определенным кругом памятников и с определенным временем. Речь может идти только о том, в каких именно памятниках и в какое время та или иная из указанных черт орнаментации приобретает основное место, становится ведущей.
В силу этого обстоятельства все описанные признаки орнаментации лесного и лесостепного Приобья, взятые отдельно, вне комплекса, можно рассматривать как культурно-индефферентные, для культурной диагностики мало пригодные.
Другая группа признаков орнаментации, сравнительно немногочисленная, может рассматриваться как локальная, присущая только Томско-Нарымскому Приобью.
1. Отступающая гребенка и палочка в период неолита имели очень широкое бытование на огромной территории лесной части Евразии, преимущественно в Западной и Восточной Сибири.
В период бронзы, особенно в ее поздний этап, пространственные рамки ее сужаются до районов лесного и лесостепного Приобья.
2. Сочетание жемчужника с ямочками является результатом слияния двух элементов орнаментации: ямочного и жемчужного, что произошло, видимо, в еловско-ирменский период, когда такое сочетание становится одним из наиболее часто встречающихся. Позднее эта черта постепенно утрачивает свое значение и во II тыс. как будто вообще исчезает на керамике.
3. Вертикальные ленты из оттисков отступающей гребенки возникли еще в период самусьской культуры, когда они имели сравнительно широкое распространение, но затем, как нам известно, сохранились только в орнаментации релкинско-малгетской керамики.
4. Антропоморфность и зооморфность керамического орнамента получила наибольшее развитие в керамике Саыусь 1У и продолжала существовать в период раннего железа.
5. Отверстия в венчиках сосудов, появившиеся в лесном и лесостепном Приобье в еловско-ирменское время, продолжают существовать в эпоху раннего железа, бытуют в релкинско-малгетской керамике и как будто во II тыс. исчезают. В период конца 1 тыс. эта черта зафиксирована и в комплексах курганов Потчеваш на Тоболе. Но позднее на Иртыше или в низовьях Оби она неизвестна.
6. Сосцевидные выступы на венчиках сосудов имеют, видимо, очень древнюю историю, еще со времени неолита Урала, где на неолитических сосудах наносились головки медведей; Эта последняя черта, затем ярко выраженная в самусьской культуре, известна в период бронзы на нижней Оби, продолжает бытовать ка керамике релкинскс-малгетской, но и во II тыс. она сохраняется.
7. Оформление венчика рядами ямочек, но несколько своеобразной манерой: линия состоит из неравномерно расположенных ямочек, они группируются по две-три-четыре.-Эта деталь присуща только керамике изучаемой части Приобья. Oна возникает еще в период неолита, хорошо прослеживается в самусьской керамике, также отчетливо представлена в релкинско-малгетской керамике и затем в керамике II тыс. Томско-Нарымского Приобья.
Таким образом, приведенные здесь факты рисуют сложную картину взаимодействия самых различных компонентов археологических культур племен Томско-Нарымского Приобья во все исторические эпохи.
Культура поздней бронзы Томско-Нарымского Приобья сложилась на базе предшествующей самусьской, глубокая историческая древность которой несомненна, сложность оформления которой также очевидна. В культуре поздней бронзы представлено несколько культурно-исторических компонентов: самусьский, андроновский, карасукский, а последний состоял а свою очередь из двух частей (верхнеобского и минусинского). В этот археологический комплекс включены также, немногочисленные правда, компоненты окуневскей культуры через самусьский и затем карасукский компонент. В период раннего железного вена в Томско-Нарымском Пркобье слагается культура, археологический комплекс которой обнаруживает еще большую, чем прежде сложность. Вероятно, основной компонент этого комплекса, местный, возникает в результате трансформации еловско-ирменского и взаимодействия его с позднесамусьским. Очевидно, этот местный компонент раннего железа был неоднороден вследствие предшествующей истории сложения самусьской, а затем еловско-ирменской культуры. Но в период раннего железа, то есть во вторую половину 1 тыс. до н.э. и, вероятно, в первые века нашей эры, в состав археологических комплексов Томско-Нарымского Приобья включены были компоненты южносибирского происхождения, которые можно связывать с тагарскими и таштыкскими племенами Хакасско-Минусинской котловины, с одной стороны, и с большереченскими племенами Верхней Оби, с другой. Естественно, мы отвлекаемся в данном случае от событий, которые объективно могли приводить к усилении или, наоборот, к ослаблению воздействия местного или пришлого компонента. Нас интересует сейчас не степень представленности того или иного компонента, а присутствие или отсутствие его в составе культуры раннего железного века.
В период второй половины 1 тыс. н.э. — релкинско-малгетское время — в Томско-Нарымском Приобье складывается археологический комплекс, основу которого составляют компоненты местного происхождения, восходящие, как мы установили, ко времени раннего железа, еловско-ирменскому и самусьскому.
В состав релкинско-малгетского комплекса включен также и компонент явно южного происхождения, не связанный ни с одним из местных компонентов.
И, наконец, во II тыс. н.э. в Томско-Нарымском Приобье, несмотря на известные локальные различия в культуре отдельных районов, основу археологического комплекса составляют местные компоненты, причем некоторые из элементов этих компонентов интересны для нас тем, что они являются глубоко древними и не имеют широкого распространения. Эта близость культуры конца 1 тыс. и II тыс. настолько велика, что мы можем говорить с полным основанием о прямой генетической преемственности археологических комплексов этих периодов.
А.П. Дульзон доказал историческую преемственность культуры селькупских племен Средней Оби ХVII и ХVIII веков и поздних археологических памятников села Молчаново на Оби (могильник «Остяцкая гора» и Пачанга). Он установил, что современные чулымские татары и жившие на Чулыме в ХУ1- -ХУП вв. тюрки представляют тюркизовачное самодийское население с заметным кетским компонентом, что подтверждено и антропологическими материалами. Поздние памятники Притомья А.П. Дульзон также связывает с тюркским населением периода прихода русского населения в эти места и видит в процессе формирования томских и обских татар участие самодийских и кетских элементов.
Таким образом, в нижнечулымских и нижнетомских памятниках ХУ1-ХУП вв. мы вправе предполагать самодийский археологический компонент. Каков он, пока неизвестно.
Те параллели, которые обнаружены у племен, оставивших, релкинско-малгетские памятники второй половины 1 тыс.н.э., и у племен, оставивших чулымско-томские поздние археологи¬ческие памятники, могут считаться дотюркскими, входившими в состав угро-самодийско-кетекого компонента. Этот сложный компонент тюркского происхождения на территории Томско-Нарымского Приобья, вид гол о, согласуется с той сложной историей формирования дотюркской культуры Томско-Нарымского Приобья, прослеженной выше.
Б свое время В.Н. Чернецов высказал мысль, что культура Среднего Приобья 1 тыс. н.э. является древнеселькупской. Л.А. Чиндина подошла к этому вопросу более осторожно, считая эту культуру не древнеселькупской, а включившей в свой состав в значительной мере самодийский компонент. Справедливо также предположение наличия у населения, оставившего релкинско-малгетские памятники, и кетского компонента.
Этот последний, вероятно, не играл главной роли. Основное место в культуре релкинско-малгетских племен принадлежало, видимо, самодийскому компоненту.
Таким образом,в культуре населения ХУ1-ХУП вв. Томско-Нарымского Приобья мы можем выявить несколько компонентов или пластов, в разной мере наложившихся и включившихся в разные исторические эпохи в состав селькупской культуры ХУ1-ХУП вв.
Один из этих пластов, наиболее древний и наиболее широко распространенный, восходит ко времени неолита и самусьской культуры и включается в кошлеке урало-сибирской культурно-исторической провинции.
Второй пласт более локализованный, восходящий ко времени поздней бронзы, сложился в результате взаимодействия многих компонентов: андроновского, афанасьевско-окуневского и карасукского.
Третий пласт своим происхождением уходит в период раннего железного века, когда в состав культуры населения лесного и лесостепного Приобья были включены компоненты южного происхождения, связанные с тагарским и скифо-сарматским миром.
Четвертый пласт наложился, видимо, в период первого тысячелетия н.э., когда в комплекс культуры населения лесного и лесостепного Приобья внесены южные компоненты, происхождение которых для нас еще неясно.
И наконец, пятый пласт формируется во II тыс.н.э. и представлен археологическими материалами ХУ1-ХУП вв.
Сейчас нельзя решить, какой или какие из этих пластов следует связывать с самодийским этносом. Мы можем только бесспорно утверждать глубокую древность самодийцев в пределах Томско-Нарымского Приобья. Наши наблюдения в известной мере согласуются также с выводами Г.И. Пелих о много¬компонентное ти состава культуры нарымеких селькупов.
Дальнейшая, углубленная работа по изучению археологических культур Томско-Нарымского Приобья позволит более обстоятельно выяснить конкретный состав каждой из них и тем самым обеспечит успех этнической интерпретации их.