К содержанию 73-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры
Глиняные женские статуэтки, характерные для материальной культуры древнеземледельческих племен на территории Южного Туркменистана, были впервые найдены еще в 1904 г. при раскопках южного холма Анау, в слоях, которые в настоящее время можно относить к поре средней бронзы (Намазга V) 1. С тех пор в результате интенсивных полевых исследований коллекция увеличилась во много раз и представлена сейчас несколькими сотнями экземпляров, охватывая отрезок времени почти в 3 тысячелетия 2. Эта богатая и разнообразная коллекция заслуживает специального обстоятельного исследования. В настоящей статье автор стремится лишь кратко остановиться на некоторых вопросах, связанных с истолкованием статуэток и, в частности, на вопросе об их назначении.
Несколько неожиданно материал для рассмотрения этого вопроса дала расписная керамика. В 1956 г. при работах XIV отряда ЮТАКЭ на Кара-депе у Артыка в слоях типа Намазга III найден фрагмент стенки глубокой чаши, являющейся одной из ведущих форм керамики этого времени. Как и весь комплекс Намазга III, фрагмент можно ориентировочно датировать первой половиной III тысячелетия до н. э. Роспись нанесена густой темно-коричневой, почти черной краской на желтоватом фоне. В центре изображена сидящая человеческая фигура с прямыми, подквадратными плечами и короткими отрезками рук, видимо, изображенных до локтя. Голова подтреугольной, как бы «птицевидной» формы дана в профиль, плечи — в фас, а ноги — опять в профиль. При этом ноги расположены непосредственно одна возле другой так, что в профиль видно их общее слившееся изображение (рис. 1). Такой прием художественного изображения широко распространен в искусстве Древнего Востока. Из территориалыно наиболее близких памятников укажем изображение людей на золотом кубке из Астрабадского клада, датирующегося временем около 2000 г. до н. э. 3
По обе стороны от этой фигуры помещены два более крупных изображения людей, обращенных лицами к ней. К сожалению, они сохранились частично, и трудно судить, изображают ли обе эти фигуры мужчин, или женщин, или, — что, судя по разнице в рисунке ног, также весьма вероятно,— имелись в виду разнополые персонажи.
Сравнение персонажей этой сцены с мелкой терракотовой скульптурой позволяет заключить, что небольшая фигурка, изображенная в центре, является воспроизведением женской статуэтки типа, широко распространенного в слоях Намазга III. В том же 1956 г. на Кара-депе найдено несколько глиняных статуэток: женская фигурка в характерной сидячей позе, со схематической «птицевидной» головой, прямыми плечами и руками, изображенными до локтя (рис. 2—1). Поэтому можно считать, что на фрагменте расписной чаши из Кара-депе воспроизведена культовая сцена поклонения скульптурному изображению женского божества. Показательна и разница в величине
рисунков самих поклоняющихся фигур и объекта поклонения, приблизительно равного одной трети роста стоящих людей, в то время как известные терракотовые статуэтки — обычно весьма незначительной величины.
Однако в рассматриваемое время существовали и более крупные человеческие изображения. Об этом свидетельствует мраморный бюст — часть довольно крупной статуэтки (рис. 3), — найденный Б. А. Куфтиным на Намазга-депе в слоях Намазга III 4. Если судить по пропорциям, то она, видимо, была высотой 30—35 см. Надо полагать, что крупная статуэтка (или даже статуя) подобного рода и изображена на черепке с Кара-депе. Возможно, с этим обстоятельством связана угловатость в рисунке ног: терракотовые статуэтки отличались плавной линией бедер, передача которой в мраморе, видимо, представляла для древних скульпторов непреодолимые трудности.
[adsense]
Таким образом, новый материал полностью подтверждает точку зрения о культовом характере терракотовых и каменных статуэток. К сожалению, в Южном Туркменистане пока отсутствует конкретный материал для полного раскрытия содержания этого культа, но можно, опираясь на исследования, проведенные, например, на материале Триполья 5, считать, что женское божество, популярное у древнеземледельческих племен, было связано с культом плодородия, персонифицированным в образе женщины-прародительницы, женщины-матери 6. Этот образ, возможно, генетически связан еще с периодом матриархата, но сохранился у энеолитических племен, занимавшихся земледелием, по-видимому, и в условиях развития патриархальных отношений 7.
Как справедливо отмечал Г. Чайлд, мелкие глиняные статуэтки, очевидно, связаны с интимными культовыми отправлениями 8 и, возможно, каждый житель поселения имел по крайней мере одну статуэтку, что объясняет их исключительное обилие. В трипольской культуре, например, как можно судить по модели из Попудни, женские идолы стояли прямо в жилых комнатах 9. Для Южного Туркменистана можно предполагать также существование и особых святилищ, занимавших на поселениях центральное место. Так, на небольшом поселении Яссы-депе у Каахка, относящемся к IV тысячелетию до н. э. (комплекс типа Намазга I), Б. А. Куфтиным раскопано двойное помещение, вдоль стен которого шли деревянные
столбы, а сами стены были покрыты полихромной росписью 10.
Надо думать, что это помещение имело особое, видимо, культовое назначение. Несомненно, что на крупных поселениях вроде Кара-депе или Намазга-депе существовали особые здания — святилища, и, вероятно, из такого святилища и происходит мраморный бюст, обнаруженный Б. А. Куфтиным.
Следует ожидать, что систематические раскопки позволят открыть остатки подобных святилищ, особенно в слоях второй половины III тысячелетия — начала II тысячелетия до н. э. (комплексы типа Намазга IV и V), для которых характерно значительное развитие хозяйства (металлургия, введение гончарного круга, широкое распространение повозок).
Вероятность такого предположения косвенно подтверждают результаты раскопок одновременных памятников на соседних территориях, где обнаружены остатки более величественной архитектуры, чем жилые помещения, разделенные узкими стенами из сырцового кирпича. На поселении Мундигак в Южном Афганистане недавно раскопаны остатки расположенных друг над другом крупных зданий, причем от одного из них сохранилась наружная стена длиной 35 м, украшенная полуколоннами 11. Здания датируются концом III тысячелетия — началом II тысячелетия до н. э., и их специальное назначение не подлежит сомнению.
Производивший раскопки Ж. Касаль отвергает предположение о религиозном назначении одного из зданий на основании отсутствия в нем терракотовых фигурок. Однако, как отмечалось выше, мелкие терракотовые фигурки
были, вероятно, объектом домашних культов, а в святилищах, принадлежавших всей общине, находились идолы, редко находимые in situ. Поэтому предположение о том, что в Мундигаке раскопаны остатки крупного святилища, кажется нам наиболее вероятным 12. Здания располагались на высоком холме, образованном более древними слоями, и доминировали над остальным массивом поселения подобно шумерским храмам урукского периода.
Интересно вспомнить, что на Тюренг-тепе, где в XIX в. обнаружен Астрабадский клад, при шурфовке в 1931 г. центрального холма (высота — 34 м) встречена массивная кирпичная кладка толщиной несколько метров, — видимо, остатки платформы. Кверху от платформы вела лестница 13. Не исключено, что этот центральный холм поселения также занимало какое-то монументальное здание. По мнению Г. Контено, Астрабадский клад составляет часть храмовых богатств 14, что, правда, не более вероятно, чем предположение о его происхождении из богатой могилы.
Вернемся к женским терракотовым статуэткам. Как отмечалось выше, они встречаются на протяжении довольно значительного отрезка времени. Находка терракотовой головки быка на поздненеолитическом поселении Джейтун показывает, что традиция мелкой скульптуры восходит в Южном Туркменистане, по крайней мере, к V тысячелетию до н. э. Можно предполагать, что образ женского божества сложился уже у древнейших земледельцев, учитывая, что женские статуэтки встречаются на Ближнем Востоке, начиная с культур, подобных Джармо и Хассуне 15. Древнейшие женские статуэтки, известные сейчас в Южном Туркменистане, обнаружены в слоях Намазга I и изображают стоящих женщин с подчеркнутой стеатопигией (рис. 4). Этот признак, так же как и насечки на бедрах одной из статуэток, сближает их с материалом раннего Триполья, хотя южнотуркменистанские образцы отличаются большей художественностью.
Особенно широко распространяются женские статуэтки в пору Намазга II. Для этого времени очень показательны обширные коллекции с поселений Геоксюр (к востоку от г. Теджена) и Илгынлы-депе (к северо-западу от сел. Чаача). Статуэтки принадлежат в основном к двум типам, изображая в обоих случаях сидящих женщин. У фигурок первого типа — прямые плечи, конические груди и опущенные вниз руки, доведенные только до локтя. На крупных статуэтках — следы росписи: на шее изображалось ожерелье, на плечах — вертикальные полоски, а на бедрах —
фантастическое животное с изломанным под углом туловищем, известное также по рисункам на керамике и имевшее, несомненно, магическое значение. Интересно, что на некоторых статуэтках на бедрах нарисованы простые зигзаги, появившиеся вследствие дальнейшей схематизации рисунка животного. Пока трудно судить, связаны или нет с подобными рисунками животных зигзаги на бедрах статуэток из слоев Намазга I.
Ко второму типу относятся женские статуэтки, лишенные головы, рук и груди, хотя ноги и талия передаются изящными, плавными линиями.
Оба типа имеют промежуточные варианты. Как показали раскопки на Кара-депе, эти же два типа сохраняются и в пору, для которой характерен комплекс Намазга III, причем прекрасным образцом первого типа служит статуэтка, описанная в начале статьи.
Со второй половины III тысячелетия до н. э. (комплекс Намазга IV) статуэтки схематизируются, теряют объемность, превращаются в условные плоскостные изображения, хотя, например, прическа передается с большой
степенью детализации. Как и в предшествующее время, изображаются сидящие женщины с узкой талией и расставленными в сторону руками. Нос и глаза даны условными налепами. На грудь ниспадают две косы, обрамляющие лицо. Вероятно, третья коса, переданная насечками, спускалась на спину (рис. 5). Еще большей схематизации этот тип подвергся в начале II тысячелетия до н. э. (комплекс Намазга V), как эта можно хорошо видеть по материалам из раскопок верхнего слоя Намазга-депе 16. Издавший статуэтки Б. А. Литвинский предполагал, что в их числе могли быть изображения мужчин. Мужские сидящие статуэтки как более выразительные, так и предельно схематизированные (в форме «сапожков») найдены на Кара-депе в слоях, материал которых характерен для комплекса Намазга III. На основании этих находок можно считать, что среди материала, опубликованного Б. А. Литвинским, мужские статуэтки отсутствуют.
Традиция изготовления женских статуэток сохраняется в середине и второй половине II тысячелетия до н. э., в пору бытования несколько огрубевшей культуры поздней бронзы (Намазга VI). При раскопках Янги-калинского могильника этой культуры в одном погребении была обнаружена плоская глиняная статуэтка стоящей обнаженной женщины с поясом на талии (рис. 2 — 2) 17. Здесь же найден фрагмент другой статуэтки. В раннеземледельческих культурах Египта помещение в могилу женских статуэток символизировало сопровождение покойника его женой 18. В Южном Туркменистане подобный обычай не наблюдается и, видимо, в данном случае преследовались иные цели. Фрагмент человеческой, тоже женской (?) статуэтки найден в 1956 г. на поселении Тахирбай 4 в дельте Мургаба, относящемся к мургабскому варианту культуры Намазга VI.
Таким образом, традиция изготовления женских статуэток дожила до сравнительно позднего времени, и, надо полагать, различные культы женского божества земледельческо-скотоводческих племен поры энеолита и бронзового века послужили основой, на которой сложился образ авестийской Ардвисуры Анахиты, покровительницы скота, богини небесных вод и плодородия 19.
Со времени раскопок Г. В. Григорьева на Тали-Барзу 20 советские археологи склонны видеть образ Анахиты в терракотовых женских статуэтках, находимых в Согде, Хорезме, Маргиане и Бактрии. Было бы естественно ожидать существования какой-либо связи или традиционной преемственности между женскими статуэтками энеолита и бронзового века и многочисленными терракотами Средней Азии III в. до н. э. — III в. н. э. Однако, помимо резких различий в художественной трактовке, различий массового ремесленного производства и индивидуализированного изготовления в раннюю пору, наблюдается и довольно большой хронологический разрыв в археологических материалах.
В культуре начала и середины I тысячелетия до н. э. отсутствуют не только женские статуэтки, но и вообще почти прерывается традиция изготовления мелкой терракотовой скульптуры 21. Это, например, хорошо видно на памятниках дельты Мургаба, района, известного у античных авторов под названием Маргианы. Здесь на поселениях поздней бронзы (пора Намазга VI) встречается различная мелкая терракотовая скульптура, а в парфянское время были широко распространены характерные женские статуэтки, видимо, изображающие местное женское божество 22.
В то же время на памятниках начала и середины I тысячелетия до н. э., несмотря на довольно значительные по объему раскопки, пока не встречены терракотовые статуэтки людей и животных 23, хотя в других областях культуры сохраняются более древние традиции. Этот факт свидетельствует если не о полном прекращении изготовления статуэток, то, во всяком случае, о резком сокращении их производства. Возникает вопрос, не было ли это связано с распространением каких-то новых религиозных воззре¬ний, сменивших прежние культы. В данном случае это мог быть зороастризм, очень рано распространившийся в Маргиане, названной в Авесте «мощной, верующей в Аша» 24. Авестийское женское божество — Анахита — получила воплощение в монументальной скульптуре. При Артаксерксе II (404—359 гг. до н. э.), как сообщает Берос, были поставлены статуи Анахите в Вавилоне, Сузах, Экбатанах, Персеполе, Бактре, Дамаске и Сардах 25. В связи с этим Э. Херцфельд полагает, что при произведенной Зороастром канонизации религии Анахита, как и ряд других «дозороастрийских» божеств, была изгнана из пантеона; ее значение восстановилось лишь при Артаксерксе II. Действительно, если в надписях Дария I и Ксеркса встречается упоминание одного лишь Ахурамазды, то в сузской надписи Артаксеркса II, наряду с Ахурамаздой, названы Анахита и Митра 26. Не позволит ли принятие этой гипотезы объяснить перерыв в традиции изготовления женских статуэток древними маргианцами? При этом следует учесть, что отнесение Э. Херцфельдом времени жизни Зороастра к правлению Кира и Дария мало вероятно, и деятельность легендарного пророка нужно датировать доахеменидским периодом.
К содержанию 73-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры
Notes:
- R. Рumреllу. Explorations in Turkestan. Expedition of 1904, v. I. Washington, 1908, табл. 46, 9—14 и 16, 17. Статуэтка № 15, обнаруженная в более верхних слоях, чем остальные, возможно, попала туда случайно. ↩
- Часть этих статуэток опубликована: Л. И. Ремпель. Новые материалы к изучению древней скульптуры Южной Туркмении. Труды ЮТАКЭ, т. II. Ашхабад, 1953; Б. А. Литвинский. Намазга-депе. СЭ, 1952, № 4; Б. А. Куфтин. Полевой отчет о работе XIV отряда ЮТАКЭ по изучению культуры первобытно-общинных оседло-земледельческих поселений эпохи меди и бронзы в 1952 г. Труды ЮТАКЭ, т. VII, Ашхабад, 1956; В. М. Массон. Джейтун и Кара-депе. СА, 1957, № 1. ↩
- С. A. dе Воdе. On a Recently Opened Tumulus in the Neighbourhood of Asterabad. Archeologia, XXX, 1844, табл. XVI; M. Rostovtzeff. Sumerian Treasure of Astrabad. Journal of Egyptian Archaeology, VI, 1920, стр. 4—42; E. Herzfeld. Iran in the Ancient East. London—New York, 1941, стр. 108. ↩
- Б. А. Куфтин. Указ. соч., рис. 43. ↩
- С. Н Бибиков. Культовые женские изображения раннеземледельческих племен Восточной Европы. СА, XV, 1951, стр. 122—139. Не связаны ли с подобным содержанием и женские статуэтки, изредка встречающиеся в андроновской культуре и изданные М. П. Грязновым и Л. Р. Кызласовым? ↩
- См. статуэтку из Тюренг-тепе у Астрабада, изображающую стоящую женщину, поддерживающую руками груди («Survey of Persian Art», v. IV. London — New York, 1939, табл. 24, A). ↩
- См. Б. А. Куфтин. Работы ЮТАКЭ в 1952 г. по изучению «культур Анау». Изв. АН Туркм. ССР, 1954, № 1, стр. 28. На наш взгляд, можно говорить о развитии уже в пору Намазга I — Анау I патриархальных отношений, раннее сложение которых могло быть связано, в частности, со специфическим характером земледелия, основанного на искусственном орошении все более усложнявшихся форм. ↩
- Г. Чайлд. Древнейший Восток в свете новых раскопок. М., 1956, стр. 189. ↩
- Т. С. Пассек. Периодизация трипольских поселений. МИА, № 10, 1949, стр. 95 и сл. ↩
- Б. А. Куфтин. Работы…, стр. 26. ↩
- J. М. Сasаl. Quatre campagnes de fouilles a Mundigak. 1951 —1954. Arts asiatiques, t. I, fasc. 3. Paris, 1955, стр. 166 и сл. ↩
- Едва ли это были здания какого-либо иного общественного назначения. Археология Месопотамии ясно показывает, что когда у земледельческих общин появляется прибавочный продукт, первым объектом их усилий становится именно храм. ↩
- F. R. Wulsіп. Excavations at Turang-tepe near Asterabad. Suppl. to Bulletin of American Institute for Persian Art and Archaeology, 1932, № 2, March. ↩
- G. Соntenau. Manuel d archeologie orientale depuis les origines jusqu’a lepoque d’Alexandre, III. Paris, 1931, стр. 1560. ↩
- Г. Чайлд. Указ. соч., стр. 173; R. Braidwood. Near East and the Foundations for Civilization. Oregon, 1952, стр. 25. ↩
- Б. А. Литвинский. Указ. соч., стр. 49, рис. 13. Возможно, что под влиянием какого-либо из этих типов была создана плоская статуэтка, найденная Я. Г. Гулямовым в могильнике у оз. Заман-баба в комплексе с фрагментами сосудов типа керамики: позднего Намазга IV. ↩
- А. Ф. Ганялин. Погребение эпохи бронзы у селения Янги-кала. Труды ЮТАКЭ, т. VII, Ашхабад, 1956, стр. 378, рис. 2. ↩
- Г. Чайлд. Указ. соч., стр. 98. ↩
- Э. Херцфельд дает предположительную этимологию Ardvi как ‘сырой’, ‘сырость («Zoroaster and his World», v. II. Princeton, 1947, стр. 517). Представляет интерес также эпитет Анахиты как «увеличивающей каналы» (Там же, стр. 563). ↩
- Г. В. Григорьев. Поселения древнего Согда. КСИИМК, вып. VI, 1940, стр. 27. ↩
- Предположение С. П. Толстова о существовании в Хорезме терракотовых статуэток еще в ахеменидское время («Древний Хорезм», М., 1948, стр. 197) пока не подтвердилось находками. Несомненно, не к ахеменидскому, а к более позднему времени относятся и статуэтки с Афрасиаба, изданные М. Э. Воронцом; см. его статью «Древнейшие терракоты Музея истории АН УзССР». Бюллетень АН УзССР, 1947, № 5. ↩
- Л. И. Ремпель. Указ. соч. ↩
- Единственным исключением могла бы быть головка фигурки лошади, найденная в шурфе на шахристане Гяур-калы (Б. Б. Пиотровский. Разведочные работы на Гяур-кала в Старом Мерве. Материалы ЮТАКЭ, вып. I. Ашхабад, 1949, стр. 40) и хранящаяся в Музее краеведения в г. Ашхабаде. Она вполне напоминает мелкую скульптуру парфянского или кушанского времени [например головки коней с городища Базар-кала в Хорезме (С. П. Толстое. Указ. соч., табл. 79)]. Сопровождающая керамика относится к комплексу Яз III с небольшой примесью керамики, отсутствующей в яз-депинской колонке (например ручка с желобком) и более поздней, чем Яз III. Это позволяет датировать весь комплекс временем не ранее IV в. до н. э. ↩
- В. В. Струве. Восстание в Маргиане при Дарии I. ВДИ, 1949, № 2, стр. 17. ↩
- J. Рrasеk. Geschichte der Medes und Perses, Bd. II. Gotha, 1910, стр. 218; A. T. Ol instead. History of Persian Empire. Chicago, 1948, стр. 471; E. Herzfeld. Указ. соч., стр. 819. ↩
- F. N. Weіssbaсh. Die Keilinschriften der Achemeniden. Leipzig, 1911, стр. 122—125. ↩