К содержанию 6-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры
1I. Вопрос о раннеславянских поселениях на Дону и Тамани насчитывает почти столетнюю давность, однако единства взглядов до сего времени по нему не достигнуто. Основные причины этого следующие:
1) в большинстве случаев указанный вопрос не был предметом специального исследования, а рассматривался попутно, в связи с другими более широкими темами (В. И. Ламанский коснулся его в работе „О славянах в М. Азии, в Африке и в Испании», Д. И. Иловайский в связи с „Разысканиями о начале Руси“ и полемикой с норманистами вообще, Д. И. Багалей и П. Голубовский в „Истории северской земли до половины XIV ст.“, А. А. Шахматов — при изучении древнерусского языка и т. д.); это не могло не внести в решение вопроса известной предвзятости, субъективизма, подчиненности основной теме;
[adsense]
2) скудость письменных источников и их плохая научная разработанность, особенно восточных; это представляло исследователям возможность широкой интерпретации на любой лад;
3) разрыв истории и археологии, вследствие чего большинство дореволюционных историков игнорировало археологические памятники и не рассматривало их как исторические источники.
II. В исследовании вопроса намечаются три периода:
1) со времени выхода в свет работы В. И. Ламанского, впервые поставившего этот вопрос во всей полноте, и до конца XIX ст.; период этот характеризуется тем, что все исследователи, независимо от различия их подхода к решению этого вопроса, утверждали раннее появление славян на юго-востоке; по мнению большинства из них, в хазарский период славяне уже прочно освоили весь юго-восток до побережья Черного и Азовского морей (Ламанский, Барсов, Иловайский, Багалей, Голубовский, Шахматов и др.);
2) с конца XIX ст. (со времени появления работы А. А. Спицына „Расселение древнерусских племен по археологическим данным») до начала широких археологических изысканий, предпринятых ГАИМК на юго-востоке с 1923 г.; особенность этого периода состоит в том, что наряду с дальнейшим развитием предшествующего направления (работы В. А. Пархоменко) появляется новое, полностью отрицающее бытование славяно-русских поселений вплоть до XII ст. (А. А. Спицын);
3) третий период определяется временем отмеченных выше крупных систематических археологических разысканий ГАИМК; археологические раскопки, хотя и подтвердили факт существования славянских поселений в степной полосе юго-востока в домонгольский период, вместе с тем внесли и существенные поправки в определение времени их появления. Возникновение этих поселений, на основе археологических данных, датируется послехазарским периодом, концом X ст., т. е. временем после похода Святослава на юго-восток (М. И. Артамонов).
III. Против положения о проникновении славяно-русского населения на юго-восток лишь после похода Святослава, т. е. во второй половине X ст., выдвинутого М. И. Артамоновым (1935), выступил В. В. Мавродин (1938). В своей работе „Славяно-русское население Нижнего Дона и Северного Кавказа в X—XIV вв.“ (кстати сказать, единственной, посвященной специально данному вопросу) он полемизирует с М. И. Артамоновым и „на основе нового материала данных археологии с учетом нового учения о языке Н. Я. Марра» пытается заново обосновать старое положение, что славяне на юго-востоке — население исконное, автохтонное, связанное своими корнями с глубоким прошлым этого края.
IV. Стратиграфическое и сравнительное изучение археологических материалов средневековых поселений юго-востока [Таманского, Левобережного цымлянского (Саркела), Правобережного цымлянского, Коктебельского и др.] дает основание сделать следующие выводы:
1) никакие вещественные памятники славяно-русской культуры времени до конца X ст. на территории юго-востока пока что неизвестны;
2) археологические памятники юго-востока, в частности, керамика, относимые В. В. Мавродиным и другими исследователями к славяно-русской культуре X—XII ст., в действительности не являются таковыми, а принадлежат к памятникам иной, широко бытовавшей на юго-востоке, так называемой салтово-маяцкой культуре VIII-X ст.;
3) в составе средневековых археологических материалов юго-востока памятники славяно-русской культуры представлены совершенно иным комплексом вещей (лепная керамика, погребальный инвентарь курганных захоронений и т. п.) и относятся ко времени конца X—XII ст.;
4) это дает право говорить о появлении славяно-русской культуры на юго-востоке на основе археологических памятников пока что лишь с конца X ст.;
5) территориально памятники славяно-русской культуры прослеживаются в области Нижнего Дона [Левобережное цымлянское городище (Саркел), Потайновское поселение, Кобяково городище] и на Таманском полуострове (Таманское городище), а не на всем юго-востоке от восточного побережья Крыма (Коктебель) до Краснодара и от Та¬манского городища до Левобережного цымлянского, как утверждает В. В. Мавродин.
V. Исследование письменных источников подтверждает выводы, полученные на основе археологических данных. Ни в иноземных, ни в древнерусских источниках нет прямых указаний на славянские поселения в придонских степях и на Таманском полуострове до второй половины X ст.:
1) местоположение антов Прокопия Кессарийского, обитавших „далее на север от утургуров», исходя из их оседлого земледельческого быта, следует приурочивать не к Нижнему Дону, а к верхнему, к району лесостепи;
2) свидетельства восточных писателей (Аль-Баладури, Табари и др.) о сакалибах (славянах?) на юго-востоке в IX—X ст., при отсутствии других данных, в частности археологических, подтверждающих бытование там славян до конца X ст., не являются убедительными, поскольку за термином „сакалиба“ скрываются не только славяне, но и другие народы севера (болгары, немцы, саксы и т. д.);
3) ко второй половине X ст. (965 г.) относится и первое упоминание о славянах на юго-востоке в древнерусских источниках; оно находится в полном соответствии с археологическими данными, так же как и ряд последующих свидетельств (напр. 1117 г.).
VI. На основе рассмотренных данных проникновение славяно-русского населения на юго-восток представляется в следующем виде:
1) до второй половины X ст. поселения восточных славян не выходят в юго-восточном направлении за пределы лесостепи (верховья Ворсклы, Сев. Донца, устье Тихой Сосны), доходя на востоке до правого берега р. Воронежа (рубеж верхнего и среднего течения Дона, поселения в районе г. Воронежа); это определяется, во-первых, трудностью освоения для славян степных тяжелых почв, в силу наличия у них земледельческой техники, приспособленной лишь к более легким лесным и лесостепным почвам; во-вторых, довольно ранним (конец VII — начало VIII ст.) освоением лучших участков этого района (границы степи и лесостепи, а также берегов рек) степным туземным полуоседлым населением (Салтовское, Саловское, Ольшанское, Алексеевское, Маяцкое, Цымлянское и др. поселения так наз. салтово-маяцкой культуры); в-третьих, отсутствием у славян потребности в продвижении на юго-восток в степь в виду слабой заселенности той территории, на которой они обитали, о чем свидетельствует небольшое количество средневековых археологических памятников — поселений и курганных могильников на этой территории;
2) археологические памятники XI—XII ст. степей юго-востока показывают, что массового колонизационного потока славяно-русского, земледельческого населения не последовало туда и в конце X ст., когда западная часть Хазарского каганата (Подонье и Приазовье) была включена в виде Тмутараканского княжества в состав Киевской Руси;
3) прекратили свое существование славяно-русские земледельческо промысловые поселения IX—X ст. на границе степи и лесостепи (поселения в верховьях Дона—Боршевское, у дома отдыха им. М. Горького, у Михайловского кордона и др.), а также большая часть поселений салтово-маяцкой культуры, оказавшиеся, по всей вероятности, после крушения Хазарского каганата беззащитными от произвола кочевников;
4) на территории Тмутараканского княжества славяно-русское население обнаруживается лишь в ряде крупных населенных пунктов, имевших в прошлом административно-военное и торговое значение [Левобережное цымлянское городище (Саркел), с прилегающим к нему поселением у хут. Потайновского, Кобяково городище, Таманское городище (Матарха)];
5) поселения, освоенные русскими, продолжали оставаться и в этот период административно-военными и торгово-промысловыми пунктами, вероятно, с пестрым этническим составом, но все же с преобладанием русского населения и с разносторонней хозяйственной деятельностью (торговля, ремесло, рыбная ловля и другие промыслы).
VII. Это проникновение славяно-русского населения на юго-восток, включение юго-востока в состав Киевской Руси и образование Тмутараканского княжества следует рассматривать как один из моментов „новых завоеваний» князей империи Рюриковичей (К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII века), направленных на извлечение даней и поборов с местного туземного населения („ясов и косогов») и с торговых операций на юго-восточных путях.
VIII. С упадком Киевской Руси, в связи с развитием и установлением новых общественных отношений, феодальных, с раздроблением Руси на уделы, юго-восток выпадает из-под контроля русских князей. Попытка (сначала черниговского князя Святослава, а затем переяславльского — Всеволода) удержать Тмутаракань в составе своих владений оказывается для них непосильной. Отдельные княжества были уже не в состоянии иметь достаточные военные силы (как это было, по всей вероятности, в период Киевской Руси), способные держать область в подчинении. Отсутствует опора и в местном туземном населении, стремящемся всякий раз, при первой возможности, не только высвободиться из-под опеки Приднепровья, используя при этом внутренние распри русских князей, но и вмешаться в русские дела (походы на Русь с князьями-изгоями).
IX. В конце XI — начале XII ст. русские князья теряют Тмутаракань. В 1094 г. тмутараканский князь Олег, захвативший княжество не без участия Византии, оставляет Тмутаракань и идет отвоевывать с помощью „поганых“ свою „отчину“ — Чернигов, а в 1169 г., судя по договору византийского императора Мануила с генуэзцами, Та-Матарха (Тмутаракань) уже находится в руках византийцев. Слабость юго-восточного славяно-русского населения и отсутствие помощи извне в конечном счете приводят в то же самое время и его к необходимости покинуть этот край. Под 1117 г. летописец отмечает: „Том же лете придоша Беловежьци в Русь“ (ПСРЛ, т. II, стр. 281).
X. Летопись знает русское население в степях и в последующее время (XII и XIII ст.), но уже под именем бродников. Однако мы не располагаем пока никакими данными для ответа на вопрос, в какой связи стоит эта группа с славянскими поселениями юго-востока рассматриваемой нами поры.
К содержанию 6-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры
Notes:
- Тезисы диссертадии на соискание ученой степени кандидата исторических наук. ↩