Черносвитов П.Ю. Шпицберген в системе колонизации русскими Крайнего Севера

К содержанию 200-го выпуска Кратких сообщений Института археологии

Под колонизацией территорий мы подразумеваем процесс заселения и хозяйственного освоения человеческими коллективами новых для себя регионов. Если проследить историю человечества, начиная с этапов его формирования как вида, то можно утверждать, что в комплексе причин, порождающих миграционные процессы, биологические компоненты постепенно уступают место компонентам социальным. Уточним понятия: под биологическими компонентами понимаются эколого-демографические факторы; под социальными — экономические и политические. Разумеется, все они достаточно тесно связаны между собой, и чисто биологические факторы (рост избыточной плотности населения на некоей территории) приводили к обострению экономических и политических ситуаций (перестройка экономики, война за захват соседних территорий и т. д.), но в целом отмеченная выше тенденция к преобладанию социальных причин, порождающих колонизацию, над биологическими в процессе исторического развития не вызывает сомнений. В самом деле, распространение ряда археологических культур эпохи неолита—бронзы на территории Евразии из зоны степей в лесостепь, из лесостепи — в лес, а из леса — в тундру можно с достаточной уверенностью трактовать как результат периодически складывающейся неблагоприятной эколого-демографической ситуации в более южных районах, что приводило к оттоку избыточного населения с его культурными традициями в более северные — менее плотно заселенные районы[ref]Косарев М. Ф. Западная Сибирь в древности. М., 1984. С. 5 — 49.[/ref].

Рассмотрим теперь последствия колонизации для колонизируемых территорий и человеческих коллективов, вовлеченных в этот процесс. Обобщение исторического материала дает возможность сформулировать основные факторы, от которых эти результаты зависят[ref]Мерперт Н. Я. Миграция в эпоху неолита и энеолита // СА. 1978. № 3.[/ref]. 1. Экология колонизируемой территории. Ясно, что биотически насыщенная территория дает возможность мигрантам рано или поздно создать самодостаточную, автономную пищевую базу, а биотически бедная территория поставит мигрантов в зависимость от пищевой базы исходной территории 2. Многочисленность мигрантов и привнесенный ими хозяйственно-культурный тип. Если последний достаточно адекватен местной экологии, то пришлое население имеет возможность достаточно быстро наладить автономное и социально-независимое общество. 3. Количественное соотношение мигрантов и автохтонов, а также качественное соотношение их хозяйственно-культурных типов и уровней социальной организации. От этих соотношений в существеннейшей степени зависит судьба колонизируемой территории и ее населения. Возможны самые крайние варианты: от полного подчинения автохтонов мигрантами до полного растворения последних в среде первых. 4. Уровень социально-экономического развития исходной территории (метрополии). Это в значительной степени эпохальный фактор. Понятно, что чем выше степень социальной организации метрополии, тем сильнее ее влияние на колонизируемые территории и тем выше вероятность того, что последняя станет колонией в современном смысле слова, т. е. территорией, население и ресурсы которой эксплуатируются в интересах метрополии. 5. Степень удаленности колонии от метрополии и характер разделяющей их географической среды. От этого зависит устойчивость коммуникаций между ними, а стало быть, и степень взаимозависимости.

Естественно, что соотношение указанных факторов даже для каждой отдельно взятой колонизируемой территории не есть величина постоянная и может существенно меняться со временем. Тем более оно неодинаково для различных территорий. В целом же можно сказать, что в зависимости от их взаимосвязи колония может: 1) более или менее быстро преобразоваться в самостоятельную социально-экономическую систему, полностью политически независимую от метрополии; 2) влиться в состав метрополии в качестве полноправной (или более или менее полноправной) провинции, подчиненной центральной власти; 3) достаточно долго оставаться колонией в современном смысле этого слова; 4) стать сырьевым (экономическим) придатком метрополии вплоть до полного исчерпывания собственных ресурсов.

Изложенные выше соображения вполне приемлемы для процесса освоения русским населением территорий Северной Евразии и северных островных территорий, включая архипелаг Шпицберген.

Освоение Севера русским населением — это многоэтапный процесс. Если не касаться спорадического просачивания отдельных небольших групп русского населения на Север, то в целом весь этот процесс можно разделить на три основных этапа как по причинам, вызывающим это явление, так и по следствиям.

Первый этап — это период, предшествующий сложению Московской Руси как единого централизованного государства (XI—XIV вв.). В это время на север Восточной Европы проникают отдельные группы северорусского, главным образом новгородского населения, оседают там и занимаются пушным промыслом, меновой торговлей с местным населением, а иногда и военным грабежом. Со временем они осваивают северное мореходство, добычу морского зверя и постепенно продвигаются на Восток вдоль побережья Ледовитого океана. Разумеется, эти группы — наиболее активная часть русского населения. Их активность порождена главным образом экономико-демографическими причинами, отчасти — политическими. Первыми — в том смысле, что это люди, пытающиеся вырваться из своего слоя социальной иерархии, обеспечить себе более высокий социально-экономический статус. Вторыми — в плане достижения желаемого экономического уровня возможного для них только путем ухода из-под влияния верхних социальных слоев, а последнее возможно только при переселении на независимые территории. Тем не менее степень автономности этих переселенцев на севере весьма относительная, так как попадая в районы с экологией, не позволяющей заниматься производящим хозяйством и нуждаясь в рынке сбыта продуктов пушного промысла, они находятся в сильной зависимости от экономических связей с исходной территорией, даже в случае прочного оседания на Севере.

Второй этап — это период сложения и окончательного упрочения Московской Руси как единого централизованного государства (XV — XVII вв.). В это время процесс освоения Севера и Северо-Востока уже в значительной степени, но еще не полностью попадает под контроль государственной власти. Поэтому, наряду с продолжающимся оттоком в эти районы какой-то части самодеятельного населения под воздействием описанных выше причин, государством начинают санкционироваться, а позднее и специально собираться казачьи экспедиции, которым предписывается установление отношений власти с аборигенным населением, налаживание меновой торговли, строительство острогов, факторий и т. д. В меновую торговлю втягивается все более обширный круг северных и сибирских народов. При этом степень автономизации пришлого населения относительно центральной власти неуклонно падает, при всем том, что степень географической удаленности вновь осваиваемых территорий быстро растет. Это можно сравнить с сетью, накидываемой государством на все более увеличивающуюся территорию, где каждая ячейка при своей кажущейся автономности на самом деле привязана к центру множеством организационных и экономических нитей.

Третий этап — это период сложения Российского государства, превращающегося в Российскую империю. Растет заинтересованность правительства в общем усилении собственной экономики, а также в расширении и укреплении своей сырьевой базы (в самом широком смысле слова). Колонизация северных и северо-восточных территорий идет нарастающими темпами и практически полностью направляется и контролируется государством. Притом это не только организационный и административный контроль, который при растянутости коммуникаций и при имевшихся тогда коммуникативных средствах не мог быть особенно эффективным, но и контроль экономический, т. е. контроль через складывающийся общероссийский рынок. Последний же с учетом бурно растущей в ту эпоху «этажности» государственной иерархии и потребности верхних ее этажей в престижной атрибуции своего существования остро нуждался не только в сырье для развития промышленности, но и в поставках пушнины и «рыбьего зуба». Как известно, спрос порождает предложение, поэтому вполне объясним процесс интенсификации в этот период пушного промысла в районах Крайнего Севера и проникновение русского (поморского) населения на острова арктического бассейна. Для того чтобы охарактеризовать данный этап колонизации в целом, следует сказать, что отмеченная колонизация территорий как государственная политика решительно отличается как по своим побудительным причинам, так и по следствиям от первого этапа рассматриваемого процесса. Важно также подчеркнуть, что в силу указанных выше экономических и организационных причин автономизация складывающегося на колонизированных территориях местного населения становится практически невозможной. Если учесть при этом, что в отличие от западноевропейских стран, вынужденных колонизировать заморские территории, российская колонизация захватывала территорию «своего» материка, то становится очевидно, что даже гигантские расстояния, отделяющие крайние северные и восточные районы складывающейся империи от ее исторического центра, но расположенные на суше, все-таки являлись меньшим препятствием для поддержания регулярных связей, чем пути океанские. Таким образом, географический фактор в данном случае также способствовал процессу консолидации колонизированных Россией территорий в единую государственную структуру — Российскую империю, в состав которой эти территории вошли в конечном счете как полноправные провинции.

Археологические изыскания, регулярно проводимые на архипелаге с 1978 г. ИА АН СССР выявили следующее[ref]Старков В. Ф., Овсянников О. В. К вопросу об открытии и хозяйственном освоении архипелага Шпицберген // Скандинавский сборник. М., 1983; Одинцов В. А., Старков В. Ф. Некоторые проблемы архаического мореплавания и походы русских на архипелаг Шпицберген //Летопись Севера. 1985. Вып. 11.[/ref].

Колонизация Шпицбергена русскими поморами началась не позднее середины XVI в. В конце XVI—XVII вв. количество поморских становищ еще невелико, в XVIII в. они распространяются практически по всему архипелагу, включая и самые северные его районы[ref]Старков В. Ф., Овсянников О. В. Русские памятники XVIII в. на архипелаге Шпицберген // КСИА. 1984. Вып. 180. С. 31.[/ref]. Совершенствуются и укрупняются постройки, увеличиваются сами становища. Конструктивные особенности строений и состав археологических находок позволяют заключить, что многие поморы оставались здесь на зимовки и жили семьями[ref]Старков В. Ф. Отдел археологии в краеведческом музее Баренцбурга на архипелаге Шпицберген // СА. 1983. № 4. С. 279.[/ref]. Однако говорить о поморах на Шпицбергене как о постоянном населении неправомерно. Из письменных источников известно, что это — промысловые артели, т. е. сезонники. Они оставались таковыми, даже если и зимовали на архипелаге, так как иногда целью была промысловая охота на пушного зверя, а не собственно жизнь как таковая. Включение в состав артелей женщин и подростков ничего не меняло по существу: такое население не является самовоспроизводящимся на данной территории. Экология архипелага не позволяла вести на нем никакого, даже самого примитивного производящего хозяйства, а также обеспечивать себя большей частью необходимой для жизни ремесленной продукцией. Все это привозилось артелями с материка. На месте изготовлялась только обувь, какая-то кожаная одежда, прялась шерсть, изготовлялись небольшие деревянные поделки, производился необходимый ремонт. Таким образом, ясно, что Шпицбергенская колония — это понятие сугубо условное. У нее не было никаких шансов на организацию автономного хозяйства и самоуправления (вне рамок промысла), она была целиком привязана через рынок к экономике метрополии, оставаясь при ней лишь сырьевым придатком. Как только спрос на рынке метрополии на продукцию такой колонии падает или исчерпываются промысловые ресурсы данной территории, или сам промысел в условиях изменяющейся рыночной конъюнктуры становится нерентабельным,— колония подобного рода перестает существовать. Именно так и произошло со Шпицбергенской поморской колонией в начале XIX в. Нетрудно предположить, что архаичный способ промысла и транспортные средства, используемые поморами, сделали промысел на Шпицбергене нерентабельным в условиях складывавшегося в XIX в. в России капиталистического рынка, что и привело к полному запустению архипелага. Последнее неопровержимо подтверждается археологическими данными. Как известно, интерес к архипелагу возрождается вновь на рубеже XIX—XX вв. при наличии уже новых транспортных средств и в условиях интенсивного поиска европейскими державами (включая Россию) полезных ископаемых.

К содержанию 200-го выпуска Кратких сообщений Института археологии