Иранцы севера и востока

В. Тарн считал, что следует расширить применение термина диадохи, который обычно обозначает четыре эллинистические династии — Селевкидов, Птолемеев, Атталидов и Антигонидов, и добавить пятую — Эвтидемидов Бактрии ¹. Он мог бы прибавить и еще одну — Спартокидов Южной России, или, точнее, правителей Боспоро-Киммерийского царства. Греки Крыма и Южной России во многом походили на греков Бактрии, прежде всего по их отношению к иранцам, главным образом кочевникам, в непосредственном соседстве с которыми располагались эллинские поселения. Иранцы Причерноморья играли важную роль и позднее; для истории раннесредневековой Европы большое значение имели готы, вандалы и другие германские племена, передвинувшиеся в Южную Россию, а иранское влияние на эти племена было весьма сильным.

Эллины с давних времен основывали торговые колонии в Причерноморье, и их позиции в этом районе постепенно укреплялись. Около 437 г.. до н. э. некий Спарток основал династию тиранов Пантикапеи, столицы Боспорского царства. Спартокиды, по-видимому фракийцы по происхождению, были тесно связаны с местной племенной знатью — население Боспора состояло из фракийцев и других народов ². Эта династия просуществовала до времени Митридата Эвпатора, царя Понта, бежавшего в Боспор после поражения, которое он потерпел в борьбе с Римом. Боспорское царство тем не менее продолжало существовать до IV в. н. э., когда оно пало под натиском варваров. На территории Северного Причерноморья были и другие греческие города и государства, их история — одно из наиболее интересных событий эллинистического и римского периодов ³, и влияние, которое они оказали на скифов, сарматов, а позднее и на германцев, не следует недооценивать. Предметом особого рассмотрения должны явиться передвижения вестготов и остготов на территорию Италии, Испании и Северной Африки, сопровождавшиеся миграциями аланов и других иранских племен, а также проблема искусства и культуры этих племен. Мы ограничимся только иранцами Южной России, причем и здесь отметим лишь наиболее существенное.

Обширные степи Евразии, протянувшиеся от Карпатских гор до Алтая, были населены многими, различными по этносу племенами и народами. Если область Урала считать родиной индоевропейцев, то к западу от них в период, не засвидетельствованный письменными источниками, следует помещать финно-угров, а к востоку — тюрко-монголов. Античные и китайские источники содержат много названий народов и племен, которые трудно связать с археологическими культурами, открытыми в последние годы благодаря работам советских экспедиций. Следует также учитывать, что существует определенное единство в культурах обитателей степей, этих безбрежных океанов, по которым народы могли передвигаться на огромные расстояния, не порывая при этом контактов между собой. Суровые и сложные условия жизни в степи, весь кочевой уклад требуют железной дисциплины, так что степняки всегда казались наиболее грозными и опасными врагами: передвижения кочевых племен проходили более организованно, чем перемещения регулярных армий оседлых народов в древности. Миграции степных племен шли обычно с востока на запад — степи Южной России были и остаются сейчас более плодородными, чем степи Сибири и Средней Азии.

Оседлым народам, жившим на границах с кочевым миром, степь должна была казаться столь же страшной, как океан для моряков до Колумба. Греки, китайцы и жители стран Ближнего Востока очень смутно представляли себе реальные пути и пределы передвижений номадов. Хотя оседлые народы оказали влияние на степняков, тем не менее культуры кочевников Средней и Центральной Азии, Сибири и Южной России оставались поразительно единообразными. Наиболее характерная особенность искусства степняков — «звериный стиль»; на территории Монголии и Северного Китая произведения этого стиля, как можно судить по инвентарю кочевнических погребений в районе Ордоса, носят следы влияния культур Китая, тогда как предметы, обнаруженные в скифских курганах Южной России, имеют много греческих черт. Подобно тому как в гандхарском искусстве Северо-Западной Индии можно выделить период каменной скульптуры и более поздний период терракотовых и штуковых статуй и рельефов, в искусстве степняков Южной России можно различать ранний монохромный «скифский» и позднейший полихромный сарматский стиль. И все же однородность стиля сохраняется на протяжении многих столетий на всех территориях степной зоны, что и дает право говорить об едином искусстве народов степи. Обратимся теперь к основным событиям истории кочевого мира. Начнем со степей Запада.

Мы можем наметить лишь основные контуры древнейшей истории Северного Кавказа, Прикубанья и Южной России — наши знания в этой области все еще невелики, хотя они значительно пополняются в результате интенсивных археологических работ. В VIII—VII вв. до н. э. иранцы-скифы, пришедшие в Южную Россию с востока, застали здесь киммерийцев и другие народы. Античные источники упоминают о синдах и меотах, живших в Прикубанье и на Таманском полуострове; остается неизвестным, принадлежали ли эти народы к фракийцам, или же они были родственны носителям кавказских языков. Задача осложняется и тем, что сами скифы в этническом отношении не представляли собой некоего единства ⁴. В более позднее время мы встречаем поразительное смешение языков, племен и народов в таких этнических конгломератах, как авары (или псевдо-авары), гуннские конфедерации и монгольская Золотая Орда, в которых в качестве государственного выступал один из тюркских языков. Такое смешение должно было иметь место и в древности. Если в VI в. до н. э. действительно существовало оседлое синдско-меотийское государство, то народы, входившие в его состав, вряд ли могли избежать сильного влияния со стороны кочевников, принесших с собой новые виды оружия и новую культуру ⁵.

Кочевники степей Евразии, известные под именем скифов или саков, были, очевидно, первыми настоящими конниками среди степняков. В VII в. до н. э. скифы уже занимали территории, лежащие между Доном и Днепром. Их вооружение состояло из луков и коротких мечей; Геродот в IV книге своей «Истории» сообщает много подробностей о скифах, их оружии и быте, верованиях и обычаях. Исследования археологов подтверждают достоверность сведений Геродота, в частности его описание скифских захоронений — хорошо известны курганы, в которых покоятся скифские воины и кони, сопровождавшие своего хозяина и после его смерти. Скифскому искусству посвящено немало работ; иранские черты в нем проявляются отчетливо в преобладании орнаментальности. Скифы испытали влияние художественных традиций Ионии и ахеменидской Персии, но наиболее сильный отпечаток на «звериный стиль» наложили греки — многие предметы, найденные в южнорусских курганах, были сделаны для скифов греческими ремесленниками Боспора.

Эти памятники поразительны не только по своим художественным качествам; они волнуют воображение и размерами — достаточно посмотреть на золотые вещи из скифских курганов, хранящиеся в Эрмитаже (Ленинград), которыми пользовались древние жители Южной России.

В IV в. до н. э. скифы двинулись на запад и на север по Днепру, а также в Крым. Их движение было остановлено фракийцами, кельтами, а затем переместившимися в эти районы германскими племенами. С востока пришел новый иранский народ — сарматы. Впервые о сарматах упоминает Полибий около 160 г. до н. э.— в это время они занимали территорию между Доном и Днепром. Много путаницы в сарматскую проблему внесло имя савроматы, приведенное у Геродота (IV, 21, 117) в качестве названия автохтонного нескифского народа, который воспринял язык скифов. Сарматы по происхождению не тождественны савроматам, но можно полагать, что в состав савроматов вошло как местное, так и какое-то скифское племя, которое дало свое имя позднейшим сарматам ⁶. Отождествление этнонимов «савромат» и «сармат» кажется вполне правомерным;, осетинская этимология этого названия («чернорукий»), предложенная В. И. Абаевым, остается спорной ⁷. Как бы то ни было,, ясно, что этноним «сармат» прилагался к нескольким племенам или союзам племен, в том числе и к упоминаемым в источниках аланам, асам, роксоланам и другим, которые, очевидно, приходили на территорию Южной России из Средней Азии в разное время. Сведения античных авторов о сарматах весьма кратки, а иногда и противоречивы, так что реконструировать их историю по данным письменных источников невозможно.

Особо следует остановиться на традиции организации власти у кочевых народов степей, связанной с представлением о «царском» племени или роде, главенствующем над остальными. Эту традицию можно заметить не только в сообщениях о «царских скифах», но и в особом положении, которое занимали кушаны в конфедерации племен, завоевавших Греко-Бактрию; сходное явление наблюдается и в истории сложения государств тюрок и монголов. По-видимому, и в сарматской среде было племя, которое рассматривалось как «царское», хотя мы не знаем его названия.

Можно проследить несколько волн миграций сарматов из Средней Азии в Южную Россию; большинство исследователей связывает эти события с передвижениями народов на границах Китая, о которых сообщают китайские источники. Но прежде чем обратиться к Дальнему Востоку, нужно хотя бы в общих чертах охарактеризовать сарматскую культуру и положение, сложившееся на западе.

Первым сарматским племенем, появившимся на территории Европы, были, по-видимому, язиги. Они заняли области, лежащие далеко на западе — по Бугу и Днестру; впрочем, точно установить границы расселения кочевых племен довольно трудно. Позднее язиги продвинулись на территорию Венгрии. Роксоланы, название которых объяснялось как «светлые (или «блестящие») аланы», пришли, по-видимому, после язигов ⁸. Около 125 г. до н. э. возникло централизованное сарматское государство, просуществовавшее, как это убедительно показал Я. Харматта ⁹, более шести десятилетий и распавшееся после смерти Митридата Эвпатора. Несколько сарматских племен, говоривших на различных иранских диалектах, пришли с территорий, лежащих к востоку от Дона, так что во времена Клавдия Птолемея вся Южная Россия называлась Сарматией: Европейская Сарматия к западу от Дона и Азиатская Сарматия к востоку от этой реки ¹⁰.

Войны римских императоров Веспасиана, Домициана, Траяна и Марка Аврелия, приведшие в конечном счете к захвату Дакии и включению ее в состав Римской империи, были в первую очередь акциями против сарматов и готов. Еще задолго до этого, в 65—64 гг. до н. э., Помпей сражался против аланов на территории Закавказья, куда он отправился в надежде окончательно разгромить Митридата Эвпатора; по сообщению Иосифа Флавия, аланы пытались проникнуть в Закавказье в 35 г. до н. э. По-видимому, аланы заняли ведущее положение среди сарматских племен, но II—III вв. н, э. они неоднократно вторгались в Армению и соседние области. Позднейшие события, связанные с передвижениями аланов и готов на территорию Италии и Испании и — вместе с вандалами — в Северную Африку, достаточно хорошо освещены источниками. Меньше сведений дошло до нас о взаимоотношениях сарматов и греческих городов Причерноморья, таких, как Ольвия, Херсонес и городов Боспорского царства. О том, что связи сарматов с этими городами были тесными и имели важное значение для обеих сторон, можно судить по многим данным, в том числе по упоминанию в надписи 208 г. н. э. из Тамани должности «главного переводчика аланов», состоявшего на службе у греков ¹¹. Мы не будем касаться сложных отношений греческих городов-государств Причерноморья с Римом, скифами Крыма, сарматами и готами; отметим лишь, что контакты с жителями греческих колоний открыли важный путь для обмена идеями и товарами и что большое влияние, оказанное иранцами на Европу, шло прежде всего через Южную Россию.

Вооружение сарматов, как можно судить по сообщениям источников, отличалось от скифского. Основную ударную силу скифов составляла легкая кавалерия, прежде всего конные лучники, тогда как сарматские воины носили тяжелые доспехи, и основным их оружием был не лук, а длинный меч. Есть основания полагать, что сарматам мы обязаны изобретением стремени; более ранних свидетельств его существования не обнаружено ¹². Сарматские погребения более скромны по сравнению с гигантскими скифскими курганами. Эллинское влияние в сарматской среде ощущалось, вероятно, сильнее, чем у скифов. Примечательной особенностью сарматского общества является применение монограмм или эмблем (более поздние тамги тюрок и монголов). Для периода I—IV вв. н. э. такие значки в большом количестве представлены на самых разнообразных изделиях из серебра, камня и на других предметах ¹³. Эти монограммы служили, очевидно, в качестве личных (семейных) и племенных (или родовых) символов, как и хорошо известные тюрко-монгольские тамги. Каждый царь или правитель в Южной России имел особую монограмму — то же мы находим и у кушан. Судя по времени применения и территориям, где предметы с такими монограммами обнаружены в наибольшем количестве, можно заключить, что широкое распространение монограмм в Южной России было связано с приходом аланов и родственных им племен и что близкие по этносу народы принесли этот обычай в Афганистан и Индию ¹⁴. Сказанное выше не должно быть понято таким образом, что сарматы были первыми, кто ввел применение монограмм,— эта практика известна и для Греции, и для древнего Ближнего Востока.

Большое количество археологических материалов и, напротив, скудость письменных источников по истории сарматов объясняют особый интерес исследователей к сарматскому искусству. Как отмечалось, сарматское искусство отличается от скифского прежде всего применением полихромной росписи. И в этой области сарматы не были пионерами — они лишь возродили стиль и технику искусства, которые никогда не умирали в Восточном Иране и в Средней Азии. Широко распространившийся «звериный стиль» в сарматской среде претерпевает изменения, он все больше насыщается элементами декоративности, условности, тогда как для скифского «звериного стиля» — точнее, для раннего «звериного стиля» — был характерен реализм или даже натурализм изображений ¹⁵. В сарматском ювелирном искусстве преобладают не золотые, а серебряные украшения, инкрустированные драгоценными камнями; с техникой изготовления таких предметов сарматы познакомили германцев, а через них и раннесредневековую Западную Европу ¹⁶. Связи сарматского искусства I в. до н. э.— I в. н. э. с Китаем, Сибирью и Северо-Западной Индией заслуживают особого рассмотрения, и мы не будем касаться здесь этих проблем.

Уже давно было выдвинуто мнение, согласно которому современные ираноязычные осетины происходят от аланов. Два диалекта, на которых говорят осетины в настоящее время, — иронский и дигорский (в недалеком прошлом существовал и третий диалект), — должны рассматриваться, очевидно, как потомки иранских языков, бытовавших в древности на территории Северного Кавказа. Оседлые народы очень часто называли своих кочевых соседей общим, собирательным именем — сначала это были скифы (саки), затем сармато-аланы, позднее гунны, тюрки и монголы. Древнеосетинский язык можно, очевидно, отождествлять с языком аланов только в том случае, если под последними понимать совокупность этнических групп. Проблема родства аланов с согдийцами и хорезмийцами во многом еще неясна. Спорными остаются, несмотря на большое число исследований, и этимологии названий ирон, дигор, осетин ¹⁷.

Иранские племена занимали огромные пространства не только в Южной России и на Северном Кавказе, но и в Сибири, на Алтае, в Восточном и Западном Туркестане. В результате раскопок несколько археологических культур открыто в Минусинской котловине. С. В. Киселев исследовал памятники афанасьевской культуры на Енисее III тысячелетия до н. э., культуру андроновских племен XVI—XII вв. до н. э., карасукский период 1200—700 гг. до н. э. и тагарскую культуру 700—100 гг. до н. э. ¹⁸. Для бронзовых и костяных изделий тагарцев характерен в основном «звериный стиль», что позволяет сравнить тагарские древности со скифскими памятниками Южной России. Особенности, отличающие произведения «звериного стиля» Минусинской котловины от южнорусских скифских, могут быть объяснены как чисто локальные; как показывают раскопки курганов, антропологический тип тагарцев (европеоидный с небольшой примесью монголоидных черт) весьма близок к скифскому Южной России ¹⁹.

Для изучения истории алтайских племен наибольшее значение имеют, пожалуй, раскопки Пазырыкских курганов (Горно-Алтайская автономная область). Они представляют собой громадные сооружения из камней и бревен, внутри которых все свободное пространство заполнено льдом, а сама могила заморожена. Ковер, обнаруженный в кургане № 5 (этот ковер является древнейшим из известных в настоящее время во всем мире), а также многие другие предметы и произведения искусства свидетельствуют о тесных контактах и торговле с Ираном уже в ахеменидское время ²⁰. Не исключено, что дело не ограничивалось только торговлей и обменом — среди населения Пазырыка могли быть и иранцы. Проблема взаимоотношений степняков с жителями лесной полосы Алтайских гор требует дальнейших исследований; по мнению С. В. Киселева, алтайские племена Южной Сибири перешли к кочевому хозяйству под влиянием саков-массагетов ²¹. Хотя мы не всегда еще можем точно отграничить раскопанные сарматские памятники от аланских или массагетских, но благодаря самоотверженному труду археологов постепенно заполняются лакуны в наших знаниях о древней истории Средней и Центральной Азии. Огромная область, простирающаяся от Алтая или даже от Китайской стены до Трансильвании и Венгрии, обнаруживает черты определенного единства, причем выясняется, что иранские племена играли на этих территориях очень важную роль — по крайней мере в течение тысячелетия, предшествовавшего гуннскому нашествию первых веков новой эры.

Торговые пути, проходившие через Среднюю Азию в древности, в немалой степени способствовали установлению связей и обмена между Ближним Востоком, Южной Россией и Китаем; в сферу этих контактов вовлекалось и население лесной полосы и степей Сибири. М. И. Ростовцев, изучавший серебряные фалары (бляхи на конской сбруе) этого периода, пришел к выводу о наличии связей Северо-Западной Индии с Южной Россией; письменные источники также свидетельствуют об оживленной торговле между этими странами ²². В погребениях Алтая обнаружены боспорские монеты римского периода ²³ Немало споров вызвал вопрос о том, к какому времени следует относить первые контакты Китая с западными странами; некоторые факты указывают на существование весьма ранних связей, однако достоверные сведения о торговле Китая с Ближним Востоком (через Среднюю Азию) появляются лишь во II в. до н. э., в период Греко-Бактрийского царства. Об иранских народах, живших на западных границах Китая, известно из китайских источников, а также из письменных памятников, оставленных саками Восточного Туркестана. Здесь мы сталкиваемся с весьма сложной «тохарской» проблемой — проблемой истории индоевропейских народов Восточного Туркестана.

Я лишен здесь возможности подробно рассмотреть «тохарскую проблему» и показать читателям трясину, в которой оказались многие ее исследователи, пытавшиеся примирить противоречивые данные источников. Прошло уже несколько десятилетий после открытия в оазисах Северного Тарима памятников, составленных на диалектах «тохарского» языка — индоевропейского языка группы centum, но что достоверного знаем мы о народе, который говорил на «тохарском» языке, и о его взаимоотношениях с иранцами Восточного Туркестана? Как бы ни решался вопрос о месте «тохарского» в кругу индоевропейских языков, связан ли он ближайшим образом с кельтской или фракийской языковыми группами, можно, скорее всего, предполагать, что носители «тохарского» языка пришли в Восточный Туркестан очень рано (еще до миграции иранцев первой половины I тысячелетия до н. э.), так что движение «тохаров» отнюдь не было средневековым вторжением на эту территорию — тохары обитали здесь еще до скифо-сакской экспансии. Отождествление «тохаров» с усунями китайских источников и исседонами, упоминаемыми Геродотом, является не более чем гипотезой, основанной лишь на лингвистических реконструкциях (точность которых оспаривается) и умозаключениях, тем не менее это отождествление кажется соблазнительным ²⁴. Нет необходимости искать в I тысячелетии до н. э. на территории Восточного Туркестана иных индоевропейцев, кроме носителей «тохарских» диалектов и саков; согдийские купцы и другие иранцы пришли сюда с запада позднее. Основная трудность, с которой сталкиваются историки Средней и Центральной Азии, заключается в том, что сообщения китайских источников достаточно обстоятельны и ясны, когда они касаются Восточного Туркестана, но скупы и сбивчивы для других территорий, тогда как античные авторы приводят хотя немногочисленные, но заслуживающие доверия сведения о Западном Туркестане, но не о районах к востоку от него. Если бы удалось согласовать сообщения китайских и античных источников и отождествить упоминаемые события, народы и имена, то появилась бы возможность реконструировать значительный этап древней истории Средней и Центральной Азии.

Из китайских хроник мы узнаем, что экспансия «Небесной империи» в правление Старшей династии Хань привела к тому, что народ сюнну (хунны), живший на границах империи, начал оказывать давление на своих западных соседей. В часто цитируемом отрывке из раннего китайского сочинения «Шицзи» (гл. 123) сообщается о том, что сюнну напали на юечжей и убили их царя, после чего юечжи ушли на запад и покорили (племена) сэ. Здесь они столкнулись с усунями, находившимися в вассальной зависимости от сюнну; в завязавшейся борьбе усуни в конечном счете одержали верх и оттеснили юечжей еще далее на запад. Пройдя через Фергану, юечжи завоевали Бактрию ²⁵. Идентификация имен, упоминаемых в этом рассказе, вызывает известные трудности, однако можно полагать, что китайские источники («Шицзи», а также хроники династии Хань) сообщают о событиях, действительно имевших место. Г. Халун вполне обоснованно предложил относить первое передвижение юечжей к периоду 174—160 гг., второе — к 133—129 гг. до н. э. ²⁶. Племена сэ отождествляются с саками; усуни, как было отмечено, могут рассматриваться как носители «тохарских» диалектов, исседоны Геродота. Возможно, что какая-то часть усуней соответствует асианам (asianoi), названным у Помпея Трога среди племен, завоевавших Греко-Бактрийское царство ²⁷. Более поздние формы названий, такие, как tugr, arsin и другие, представленные в уйгурских и согдийских текстах, обстоятельно разъяснены В. Б. Хеннингом ²⁸. Источники не дают возможности определить, на каком языке говорили юечжи; до нас дошли лишь памятники сакских и «тохарских» диалектов Восточного Туркестана и иранского языка коренного населения Бактрии (Тохаристана). Как и в других случаях, на территории областей с оседлым населением из Центральной Азии вместе с основными завоевателями проникли группы, осколки племен или племенных союзов, весьма различные по этносу и языку.

В заключение следует подчеркнуть, что роль иранских народов и влияние их культуры на территориях Центральной Азии и Сибири были весьма значительны. Со времени нашествий гуннов, особенно в III—IV вв. н. э., на передний план выдвигаются алтайские народы, позднее наступает эпоха все усиливающегося тюркского влияния — не только в Восточном и Западном Туркестане, но и на юге России, в Азербайджане и в Малой Азии. Не следует забывать и о дардских или индо-арийских языках, которые могли попасть на территорию Центральной Азии в глубокой древности. Однако в дотюркский период ираноязычные народы составляли основную часть населения Центральной Азии.