В годы НЭПа (1921—1928)

Введение новой экономической политики в 1921 году способствовало некоторой нормализации жизни в советской России. Для археологов это проявилось в том, что они получили возможность вести раскопки, публиковать свои труды, создавать новые научные центры.

Уже в 1923 году в Москве вышел 1 том книги В. А. Городцова «Археология. Каменный период», а в Петрограде увидело свет двухтомное руководство С. А. Жебелева «Введение в археологию». В 1925 году в Москве напечатали «Очерки по истории материальной культуры Восточной Европы до основания первого Русского государства» Ю. В. Готье. Все это в основе лекционные курсы, читавшиеся авторами в университетах. Большим событием стала публикация в том же году монографии эмигранта М. И. Ростовцева «Скифия и Боспор». Добились этого В. В. Латышев, Б. В. Фармаковский и С. А. Жебелев.

[adsense]

Очень оживилась издательская деятельность в провинции. Так, Общество исследователей Рязанского края за 1922—1930 годы выпустило 41 том своих «Трудов». Кроме того выходила другая серия «Вестник рязанских краеведов». Сборники статей публиковали и отделения Общества в Спасске и Сапожке.

Среди возникших в эти годы новых исследовательских центров самым важным стало в 1923 году археологическое отделение РАНИОН — Российской ассоциации научных институтов общественных наук. В нее вошли главным образом преподаватели Московского университета и их ученики. В 1921—1927 годах РАНИОН возглавлял М. Н. Покровский. Потом он передал руководство другому большевику — В. М. Фриче. Основной тон задавали все же ученые, воспитанные в добротном позитивистском духе. Они заботились не о классовой борьбе на идеологическом фронте, а о развитии традиций русской исторической науки.

Секцией археологии РАНИОН заведовал В. А. Городцов. 1920-е годы зенит в его деятельности. Отсутствие высшего образования мешало ему занять видные места в учреждениях дореволюционной России. Теперь же он оказался центральной фигурой и в университете, и в Историческом музее, и в РАНИОН. В секции работали А. А. Захаров, А. С. Башкиров, Н. И. Новосадский, из молодежи — А. В. Арциховский, Б. Н. Граков, С. В. Киселев, А. Я. Брюсов, А. П. Смирнов. Для аспирантов был устроен семинар по марксизму. Его вел литературный критик
В. М. Фриче, с начала века связанный с социал-демократией. Доклады участников семинара, в которых они пытались применить идеи марксизма к интерпретации археологического материала, были опубликованы в 1927—1928 годах ¹. Таким образом, первые опыты внедрения марксизма в археологию были сделаны не в ГАИМК, а в Москве, в РАНИОН.

Порождены ли эти статьи и доклады просто приспособленчеством к установкам, спускавшимся тогда свыше? Думается, нет. Молодежь действительно искала новые подходы к коллекциям и наблюдениям, полученным в процессе раскопок, и искренне верила, что для ученых идеи Маркса откроют такие широкие перспективы, о каких раньше нельзя было и мечтать. Теория, обращающая основное внимание на материальную сторону жизни людей, естественно, легче усваивалась археологами, чем, скажем, филологами или искусствоведами. В построениях юных авторов много наивного. Все крайне прямолинейно. Усовершенствование римского плуга, по А. В. Арциховокому, непосредственно вызывает колонат. И тем не менее всюду звучат новые ноты, что-то и нащупано, угадано, особенно в статье С. В. Киселева «Поселение».

Археологи РАНИОН, объединяя свои скудные средства со средствами Исторического музея и разных местных учреждений, начали вести раскопки. В. А. Городцов исследовал Галичскую стоянку, курганы бронзового века в Самарской губернии, дьяковские городища в Подмосковье, Старую Рязань, А. В. Арциховский — Бородинское городище и вятические курганы, А. Я. Брюсов — Федоровскую стоянку под Чухломой. С. В. Киселев в 1928 году приступил к раскопкам могильников в Минусинской котловине. Б. Н. Граков ездил в экспедиции в Нижнее Поволжье и Южное Приуралье.

Секция археологии РАНИОН выпускала свои труды (пять выпусков, 1926—1930) и диссертационные работы аспирантов (Б. Н. Граков. Древнегреческие керамические клейма с именами астиномов. 1929. А. В. Арциховский. Курганы вятичей. 1930).

Большой подъем заметен в середине и второй половине 1920-х годов и в ГАИМК. За 1921—1927 годы вышло пять томов «Трудов», том «Записок» и два тома «Сообщений ГАИМК».

Возродилась экспедиционная деятельность. П. П. Ефименко с 1923 года развернул раскопки в Костенках, а в 1926—1929 годах в Чувашии. А. А. Миллер продолжил свои дореволюционные исследования на Нижнем Дону, а в 1924—1933 годах изучал Дагестан, Кабардино-Балкарию, Азербайджан. В 1924 году возобновились раскопки Б. В. Фармаковского в Ольвии. Наряду со старшими коллегами успешно вели полевую работу и их ученики, например С. Н. Замятнин на палеолитических стоянках Дона и Прикубанья.

К полевым исследованиям обратились и другие учреждения. Русский музей финансировал Крымскую экспедицию Г. А. Бонч-Осмоловского и Алтайскую С. И. Руденко, начатую в 1923 году и уже к 1929 увенчавшуюся открытиями погребений скифского времени в Пазырыке, где в вечной мерзлоте сохранились деревянные и кожаные изделия, ткани и ковры. Русский музей издавал «Материалы по этнографии». В вышедших в 1926—1929 годах четырех выпусках мы найдем ценные статьи С. А. Теплоухова, С. И. Руденко, П. П. Ефименко.

Экспедиции Музея антропологии Московского университета исследовали неолитические поселения в Подмосковье (Льялово) и на верхней Волге (Языково) и городища в Приветлужье. На Украине широкие раскопки охватили памятники каменного века (М. Я. Рудинский, И. Ф. Левицкий), трипольской культуры (Н. Ф. Беляшевский, Н. Е. Макаренко, В. Е. Козловская, П. П. Куринный, С. С. Магура) ², времен Киевской Руси. В Белоруссии возник археологический центр при местной Академии наук, возглавленный переехавшим из Смоленска в Минск Л. Н. Лявданским. Он и его сотрудники сочетали разведочные маршруты по верхнему Днепру, Сожу, Припяти с раскопками поселений от палеолитических стойбищ (Бердыж, К. М. Поликарпович) до древнерусских городов (Полоцк, Туров). В Сибири археологи школы Б. Э. Петри сосредоточили свои усилия прежде всего на памятниках первобытной эпохи. Среди них такие важные, как палеолитические стоянки Мальта под Иркутском (М. М. Герасимов) и Афонтова гора под Красноярском (Г. П. Сосновский, Н. К. Ауэрбах).

Рассматривая полевые открытия 1920-х годов в целом, мы можем отметить два момента. Во-первых, подлинный расцвет в эти годы пережили изыскания в области палеолита. Г. А. Бонч-Осмоловский выявил в Крыму мустьерские культурные слои и погребение неандертальца в гроте Киик-коба, С. Н. Замятнин — первое палеолитическое жилище в Гагарине на Дону, давшее к тому же серию превосходных женских статуэток из мамонтовой кости. П. П. Ефименко организовал изучение разновозрастных стоянок в Костенках под Воронежем. Мешавшие сложению первобытной археологии в дореволюционной России библейские догмы были отвергнуты, что и позволило совершить качественный скачок в познании начальных этапов истории.

Второй момент — внимание к национальным окраинам. Наряду с названными работами А. А. Миллера на Кавказе надо вспомнить об экспедициях И. И. Мещанинова в Азербайджан (1926—1928) и Армению. Еще в 1920 году В. В. Бартольд предпринял поездку в Среднюю Азию. С 1926 года А. Ю. Якубовский начал там планомерные разведки и раскопки. Занялись этим районом и москвичи Б. П. Денике, Б. Н. Засыпкин (1924—1928). Все это связано и с национальной политикой советского правительства, и с тем, что во вновь образованных республиках были средства на научные исследования, и с особым интересом к Кавказу или Чувашии председатели ГАИМК Н. Я. Марра.

[adsense]

Нужно сказать еще об Институте археологической технологии, входившем в состав ГАИМК. У истоков его стоял А. Е. Ферсман, наибольшую же роль в становлении института играл М. В. Фармаковский. Тут разрабатывали методы консервации и изучения металлических изделий, тканей, стекла, штукатурки из археологических раскопок. Институт выпустил в 1924—1928 годах два тома своих «Известий».

В этот период возродились и контакты отечественной археологии с зарубежной. А. А. Миллер, Г. А. Бонч-Осмоловский, Б. С. Жуков, Г. И. Боровка побывали в заграничных командировках. Первые номера журнала «Eurasia septentrionalis antiqua» издававшегося А. М. Тальгреном в Хельсинки, заполнены статьями советских авторов.

Как видим, в двадцатые годы продолжалось развитие традиций дореволюционной археологии и в то же время наметилось немало нового, отражавшего и поступательный ход самой науки, и тенденции, господствовавшие в стране в целом.

Из этого не следует, что положение ученых стало безоблачным.

В первые послереволюционные годы стоял вопрос «Удержат ли большевики государственную власть?» (название статьи Ленина), и им было не до науки. Когда власть укрепилась, она решила взять под полный контроль и высшую школу, и музеи, и исследовательские учреждения.

Первый удар приняли ВУЗы. С начала 1920-х годов проводились «чистки» университетов от «социально-чуждых лиц», как среди профессуры, так и среди студенчества. Увольняли и археологов, в МГУ — А. А. Захарова, в Иркутске Б. Э. Петри. Параллельно внедрялись надежные «красные профессора». После отмены ученых степеней и званий в 1918 году профессором мог быть назначен даже человек без высшего образования.

Старая профессура пыталась противодействовать этим акциям, но силы были слишком неравны. Власть заявляла: не будете слушаться — всех уволим и университет закроем. Ради спасения университетской науки приходилось идти на уступки ³.

Подписанный Лениным декрет 1921 года ликвидировал историко-филологические факультеты. На заменивших их факультетах общественных наук (ФОН) основное внимание уделялось экономике. Историю или не преподавали вообще или преподавали полулегально, благодаря настойчивости оставшихся профессоров. В 1926 году последовали новые преобразования. Вместо Фонов появилось этнологическое отделение в МГУ и факультет языка и материальной культуры в ЛГУ. И там, и тут археологи еще удерживали свои позиции. Из учебных планов периферийных вузов эта наука была вычеркнута. В 1931 году закрыли и названные выше подразделения в МГУ и ЛГУ.

Изгнание детей дворян, чиновников, священников и наводнение ВУЗов людьми, призванными от сохи и от станка, привело к резкому снижению культурного уровня студенчества. На примере археологов это было очень заметно при сравнении старших и младших учеников Городцова. А. В. Арциховский, А. Я. Брюсов, Б. Н. Граков, А. П. Смирнов окончили классические гимназии и учились у дореволюционной профессуры. Дети крестьян Н. Н. Турина и Д. А. Крайнов и дети торговцев Е. И. Крупнов и Б. А. Рыбаков — выпускники советской единой трудовой школы и питомцы «красных профессоров». По принятой в 1920-х годах системе преподаватели не читали лекций, а только давали консультации, студенты же отчитывались в своих занятиях не индивидуально, на экзаменах, а «побригадно».

О снижении уровня преподавания красноречиво свидетельствует сохранившееся в архивах ГПУ письмо Н. Е. Макаренко к Б. Э. Петри. Лишенный права преподавания в Киеве Макаренко вел ряд курсов в Одессе, но уже не в университете (он закрыт), а в Институте народного образования и не по археологии («предмет контрреволюционный»), а по истории культуры. При этом элементарный очерк первобытной культуры В. К. Никольского признан слишком сложным, «Доисторический человек» Г. Обермайера — тем паче. Приемлемым руководством считалась брошюра Д. Н. Кудрявского «Как жили люди в старину» (очерк первобытной культуры, 1902, перепечатывалось 10 раз до 1925 года), первоначально предназначенная для сельских школ ⁴.

Украинская наука первой испытала грубый нажим новой власти. В 1925 году были арестованы директора крупнейших музеев Н. Е. Макаренко (Киев), Д. И. Эварницкий (Екатеринослав), М. Я. Рудинский (Полтава), В. А. Шугаевский (Чернигов). Их вскоре выпустили, но в поле зрения «органов» они оставались навсегда. Макаренко позднее был расстрелян, Рудинский десять лет провел за колючей проволокой. Восьмидесятилетнему Эварницкому дали умереть в своей постели, но отстранили его ото всех должностей.

Это не случайно. В 1927 году, В. И. Вернадский писал эмигранту И. И. Петрункевичу: «Украина сейчас окрепла национально, и коммунисты должны считаться с национальным движением больше, чем в России… В связи с Днепровскими порогами (т. е. с началом строительства Днепрогэса в 1926 году. — А. Ф.) стоял вопрос о выходе Украины из Союза» ⁵.

Но дело было не только в украинском национализме. В те же годы арестовали директоров музеев Краснодара, Херсонеса, Твери, Липецка. Вслед за ВУЗами началось наступление властей на музеи.

В этих условиях интеллигенции предстояло определить свою позицию по отношению к большевистской власти. В 1917—1920 годах решалось, как выжить, уезжать или оставаться. Теперь встал другой вопрос — сотрудничать с новыми хозяевами страны или нет и, если сотрудничать, то в какой мере. Открытое противостояние грозило гибелью. Отказ от сотрудничества означал потерю достойной работы и возможности хоть как-то влиять на положение дел в науке и культуре. Археологам нужны были средства на раскопки. Хотелось получать командировки за границу, публиковать книги и статьи. Неудивительно, что большинство выбирало сотрудничество.

Примером могут служить и доклады молодых московских археологов из семинара Фриче, и программа перестройки скифского отдела Эрмитажа, предложенная его хранителем Г. И. Воровкой незадолго до ареста в 1930 году ⁶.

Искреннее желание найти общий язык с теми, от кого зависели судьбы культуры и ее служителей, натолкнулось на позицию людей, признававших лишь один язык силы. Показательна история журнала «Новая Россия», два номера которого вышли в марте и июне 1922 года. В нем выступили не только М. Горький, В. Тан-Богораз, М. Пришвин, Андрей Белый, В. Лидин, М. Шагинян, но и М. Кузмин и будущие эмигранты А. Аверченко и В. Ходасевич. Они говорили, что начался новый период русской истории. Власть большевиков утвердилась. Она некомпетентна, делает много глупостей. Задача интеллигенции, сотрудничая с властью, руководить ею, критиковать и поправлять ее. Это вызвало дикое раздражение верхов. Появились возмущенные реплики в «Правде» и «Известиях». Журнал тотчас был закрыт. Со всей определенностью разъяснялось, что большевикам нужны не оппоненты и советники, а дипломированные лакеи ⁷.

Высылка цвета гуманитарной интеллигенции за рубеж по инициативе Ленина в 1922 году свидетельствовала о том, что большевики хотят избавиться от ученых старой школы, заменив их молодежью, воспитанной в коммунистическом духе. На «философском пароходе» были и историки А. А. Кизеветгер, В. Л Мякотин, Л. П. Карсавин.

Теперь роковой вопрос формулировался по иному, чем прежде. Не: сотрудничать или нет, а согласиться на роль дипломированного лакея или быть отброшенным на обочину. Кое-кто из старой профессуры не постеснялся выбрать первый путь. Примером могут быть Б. Л. Богаевский и К. Э. Гриневич ⁸. Некоторые ушли в тень. Большая же часть археологов, избегая открытого прислуживания, в крайнем случае декларируя свою лояльность новому строю, старалась сосредоточиться на работе в выбранной области, раскопках, систематизации коллекций, подготовке чисто научных публикаций.

Так начал складываться характерный для советской науки на протяжении всего ее существования тип конформиста. Эмигранты оценивали его однозначно. Покинувший СССР поэт В. Ходасевич писал в 1926 году, что жить в этой стране «не ставши подлецом», невозможно ⁹. М. И. Ростовцев, приехав в 1921 году в США, счел своим долгом заклеймить тех, «которые готовы работать рука об руку с кем угодно пока им гарантируют материальные блага и власть. …Они подчинились рабству» ¹⁰.

Но дело обстояло не так просто, и об этом еще придется говорить.

Многое зависело от молодого поколения. Такие москвичи, как А. В. Арциховский, С. В. Киселев, А. Я. Брюсов, А. П. Смирнов, вроде бы показали свою приверженность к марксизму. Арциховский был участником не только семинара В. М. Фриче, но и Общества историков-марксистов, возглавляемого М. Н. Покровским. В Ленинграде тоже подрастали новые люди. Таков М. И. Артамонов — выходец из крестьян, секретарь дивизионного комитета солдатских депутатов в годы Гражданской войны, после демобилизации направленный советской властью в Европейский банк ¹¹. В архиве Артамонова есть запись про то, как он слушал речь Ленина. С. Н. Замятнин в период Гражданской войны был уполномоченным по спасению культурных ценностей в Воронежской губернии.

Приглядывавшая за археологами власть не скрывала, что ждет той минуты, когда молодежь оттеснит своих учителей. К этому призывал в предисловии к аспирантскому сборнику ГАИМК сам Н. Я. Марр ¹². Но пока все обстояло спокойно. Ученики Городцова с уважением относились к старику. Артамонов и Замятнин почитали А. А. Миллера. В РАНИОН верили, что марксизм вполне совместим с разработками Городцова, и В. М. Фриче называл его стихийным марксистом ¹³. В ГАИМК Артамонов с группой своих сверстников Н. Н. Ворониным, П. Н. Шульцем подал проект реорганизации Академии, довольно умеренный, но он не был принят, с чем новаторы легко смирились ¹⁴.

В такой ситуации властям приходилось думать о внедрении в мир археологов революционного элемента со стороны. Первый симптом этого можно отметить в 1928 году. Параллельно с Академией наук СССР существовала Коммунистическая академия. Собравшиеся там люди, заверявшие, что они встали на позиции марксизма, и должны были пересмотреть установки старой науки.

И вот, в 1928 году ученик Марра И. И. Мещанинов опубликовал в «Вестнике Коммунистической академии» статью «О доисторическом переселении народов» ¹⁵. Она направлена против миграционной теории в археологии. Мещанинов резонно говорил, что изменение облика материальной культуры в какой-то момент в некоем районе отнюдь не всегда указывает на приход нового населения. Это явление может быть связано с трансформацией хозяйственной базы общества или объясняться только тем, что памятники, отражающие эволюционное развитие от одного этапа к другому, просто не обнаружены. Но автор шел дальше. Он не ограничился предупреждением о неумеренном увлечении миграционизмом в археологии, а провозглашал, что переселения народов вообще наблюдались крайне редко, ведущая же линия — автохтонное развитие общества с закономерными переходами от стадии к стадии. Так следовало из сложившейся к 1924 году яфетической теории Н. Я. Марра, «Нового учения о языке», которое и создатель, и его покровители жаждали превратить из непроверенной гипотезы в непререкаемую догму. Этим статья Мещанинова была уже опасна. Она подталкивала археологов к отказу от изучения конкретных древних культур и их взаимодействия ради конструирования оторванных от материала универсальных схем.

Выход этой статьи не вызвал немедленных перемен в работе археологов, но достаточно скоро предложенные «Вестником Коммунистической академии» установки были навязаны как обязательные для всех, а возражения против них приравнивались к вылазкам классового врага.