Разгром (1929—1933)

1929 год Сталин назвал «годом великого перелома», пояснив, что именно тогда «в колхозы пошел середняк». Но суть была не в этом. Перемены, поистине катастрофические, чувствовались во всем. Солженицын уточнил, что речь идет о «переломе русского хребта».

Миллионы мужиков, притом наиболее работящих и хозяйственных, были высланы умирать в зону вечной мерзлоты и в тайгу. Миллионы других — поплоше — насильственно загоняли в колхозы. Усилились репрессии. 1928 год — Шахтинское дело, 1929—1931 — Академическое дело, 1930 — процесс Промпартии. После ВУЗов большевики взялись за науку. По Академическому делу арестованы были четыре академика: С. Ф. Платонов, М. К. Любавский, Н. П. Лихачев и Е. В. Тарле, а кроме них около 150 известных историков, филологов, архивистов. В их числе Ю. В. Готье, С. К. Богоявленский, С. И. Руденко, Г. И. Боровка 1.

[adsense]

Новый размах получило в эти годы и разрушение памятников культуры 2.

Начатые кампании задевали буквально всех. Наивно было бы представлять себе маленький археологический мирок как некое эльдорадо, где на фоне всеобщих катаклизмов жилось хорошо и интересно. Так хотелось изобразить ситуацию В. М. Массону, В. Ф. Генингу и А. Д. Пряхину. Но происходило диаметрально противоположное.

Выше говорилось о расцвете краеведческого движения в СССР в 1920-е годы. Начну и данный раздел с рассказа о судьбах этого движения. После 1929 года краеведение подвергалось яростным нападкам в печати. Итогом этой кампании стало закрытие всех обществ изучения местного края в 1933 году и аресты большинства их членов. Власти не устраивали самовольно возникшие организации, где по собственному почину собирались обсуждать какие-то непонятные вопросы недобитые интеллигенты. Их обвинили в полном отрыве от жизни, от социалистических преобразований, в злостной ориентации на прошлое и идеализации его. С 1931 по 1932 год число краеведов сократилось с 115000 до 50—60 тысяч, а ячеек с 2700 до 1,5—2 тысяч 3.

Главным застрельщиком выступило новое (с 1930 года) Общество краеведов-марксистов (ОКРАМ), выпускавшее журнал «Советское краеведение» и занимавшееся не исследовательской работой, а развалом уже сложившихся структур 4. Среди писавших в этом журнале и в этом духе был, увы, и С. П. Толстов — один из учредителей ОКРАМ 5.

Приведу для примера две цитаты. 1930 год: «Работа этих вредителей была направлена в основном к тому, чтобы сузить краеведов до круга знатоков и любителей российских древностей и «вечных святынь», чтобы отвлечь идущие в краеведение массы от проблем настоящего и будущего, чтобы повернуть краеведение только к прошлому, превратив краеведные органы в некие сплошные «общества охраны старины» (охраны от революции)» 6.

1931 год, статья с характерным заголовком «На краеведном фронте Белоруссии и Украины», подписанная выразительной фамилией Хлыпало: «Классовый враг глубоко проник в работу краеведных организаций… Подбор людей производился из враждебных нам элементов, из среды интеллигенции, студенчества. Главная же ставка делалась на кулачество. Этими силами велась работа специально по подготовке интервенции. Ими изучались… районы, непосредственно граничащие с Польшей… Погибшую панско-рабскую культуру… контрреволюционные белорусские национал-демократы пытались возрождать и ею одурманивать головы трудящихся масс Белоруссии. Поэтому национал-демократы… ориентировались главным образом на церкви, синагоги, старинные замки… При организации музеев собирались и нагромождались иконы и всяческая другая ненужная и социально-вредная рухлядь» 7. Что за этим последовало, понятно. В 1930 году в Белоруссии было 333 краеведческие организации, а через какой-нибудь год осталось всего несколько музеев, где боялись и думать о памятниках прошлого, твердо усвоив, что это «социально-вредная рухлядь». То же происходило и в РСФСР.

Сократилась сеть музеев. Начались массовые репрессии среди музейных работников. Губили не только людей, но и результаты их труда. Было приказано уничтожать краеведческие издания 8.

С тех пор музеи так и не оправились. Число их оставалось примерно тем же, что и в 1933 году, то чуть побольше, то чуть поменьше. А ведь все время открывались и новые — Ленина, Сталина, Свердлова, Молотова, Павлика Морозова… Значит, параллельно закрывали другие, районные. И вот результаты на 1989 год: «по обеспеченности музеями СССР стоит на 29 месте в мире». Число их «в расчете на 1 млн. жителей у нас меньше, чем в ФРГ в 2,4 раза; в США — в 3,7; в Болгарии — 3,8; в ГДР — 6,7; в Канаде — 7; в Венгрии — 7; в Дании — в 10. Только 43 процента городов СССР имеют музеи… Только один процент советских музеев имеет современное специальное оборудование» 9.

Рассматриваемый период характеризовался и систематическим разрушением памятников культуры. Погибли Симонов монастырь, Китайгородская стена и Сухарева башня в Москве, Михайловский златоверхий монастырь в Киеве, сотни других выдающихся творений русского зодчества.

Пострадали и столичные музеи. В Москве закрыли Музей центрально-промышленной области. В Ленинграде в 1930—1934 годах страшному разгрому подвергся Русский музей. Арестовали всех археологов С. А. Теплоухова, М. П. Грязнова, Г. А. Бонч-Осмоловского, А. А. Миллера.

В те же годы из Исторического музея уволили В. А. Городцова как белогвардейца (хотя он служил в армии и вышел в отставку в невысоком чине подполковника еще в 1906 году) и буржуазного формалиста. Как ни печально, его ученики А. В. Арциховский, А. Я. Брюсов, С. В. Киселев, А. П. Смирнов в критическую минуту не поддержали учителя, более того — публично отреклись от него.

Второй момент, о котором шла речь в разделе о 1920-х годах, — университетское преподавание археологии. В 1930 году были закрыты университеты в Иркутске, Одессе, Владивостоке, а в 1931 — факультеты общественных наук в других городах. Подготовка историков и археологов прекратилась. Трагична судьба тех профессоров периферийных университетов, о ком мы говорили выше. Последние десять лет своей жизни Б. Э. Петри мыкался без достойной работы и с 1928 года не смог ничего опубликовать. М. Ф. Болтенко провел в концлагерях пять лет. А. С. Федоровский переквалифицировался в геолога, В. Ф. Смолин служил в Пятигорском музее и пытался изучать колхозы.

Коснулась та же моровая полоса и столичных университетов. Были арестованы оба профессора-археолога кафедры антропологии МГУ. Б. С. Жуков погиб. Б. А. Куфтина выслали в Вологду. Производилась чистка ВУЗов от идейно-чуждых преподавателей, ученых старой школы. Лишили общения с молодежью В. А. Городцова. Классика русской археологии А. А Спицына признали в ЛГУ не соответствующим занимаемой должности, перевели из профессоров в доценты, а потом совсем уволили 10. Вскоре он умер.

Не были оставлены в покое и научно-исследовательские институты. Первой жертвой пал РАНИОН. Санкционировавший некогда его создание М. Н. Покровский выступил в «Правде» с обличениями этого учреждения как скопища старой реакционной профессуры. Покровский утверждал, что за двенадцать лет институты красной профессуры выковали новые пролетарские кадры, и нанятых на время спецов теперь пора разогнать 11. Многих арестовали. Среди них были Ю. В. Готье, А. А. Захаров (погиб), А. С. Башкиров, И. Н. Бороздин. 1 октября 1929 года РАНИОН был закрыт.

Из попавших в печать материалов этой кампании показателен разбор книги Ю. В. Готье «Железный век в Восточной Европе» в журнале «Историк-марксист». Заглавие статьи: «Как разрабатывают буржуазные историки идеологию диверсии». Обзор археологических источников о прошлом Европейской России оказывается «образчик того, как создается буржуазной профессурой идеология интервенции против СССР. Вместе с тем концепция проф. Готье представляет собой «опыт» примирения «сменовеховского евразийства» с авгуровской позицией (имелась в виду брошюра некоего Авгура «СССР — угроза цивилизации», 1927). «Вокруг великодержавнического стержня напутано такое, чего никак нельзя иначе расценивать, как поблажкой местным националистам… (например… идеализация Волжской Болгарии… в угоду и на предмет драк чувашских и татарских националистов)… Сменовеховская буржуазная интеллигенция идет по вехам «Промпартии» до Парижа… Готье отразил… сдвиги… к прямой контрреволюции под руководством Парижа» 12.

Трудно поверить, что упоминания о передвижениях древних племен, об освоении ими тех или иных территорий, всерьез воспринимались кем-то как призыв к интервенции против СССР. Но для изничтожения классовых врагов годились любые обвинения.

Теоретик из ГАИМКа В. И. Равдоникас заявлял, что ученик Ключевского взялся за археологию неспроста. В истории уже господствует марксизм, а в гнилом болоте археологии буржуазным ученым пока можно отсидеться 13. В действительности, Готье вел раскопки, когда Равдоникас ходил в школу, и уже в 1916 году написал программную статью об использовании археологических материалов для восстановления ранних этапов русской истории 14. Готье выслали в Самару, и за несколько лет он выступил в печати только раз — с переводом «Путешествия на луну» Сирано де Бержерака.

Городцов, потеряв службу и в МГУ, и в РАНИОН, и в Историческом музее, остался без куска хлеба. Пристроил его только Музей антропологии и этнографии Академии наук СССР в Ленинграде, но от поношений в печати это не спасало.

Если среди историков РАНИОН репрессировали и старых, и молодых (И. И. Полосин, Л. В. Черепнин, Н. М. Дружинин), то археологическая молодежь не пострадала. Ее в 1931 году перевели в Академию искусствознания (ГАИС), а 9 марта 1932 — объединили в Московское отделение ГАИМК (МОГАИМК). Очевидно, эти люди считались оправдавшими доверие. Но возглавил отделение не археолог, а «красный директор» А. Г. Иоаннисян, в 1922—1927 годах секретарь ЦК компартии Армении.

Жестокий удар был нанесен по научным центрам Украины и Белоруссии. Здесь в ход помимо прочих шли обвинения в буржуазном национализме. На Украине репрессировали М. Я. Рудинского, И. Ф. Левицкого, Н. Е. Макаренко, П. И. Смоличева, в Белоруссии — Н. Н. Щекочихина и других. В обвинительных заключениях фигурировали и диверсии. Украинские археологи, изучавшие памятники, обреченные на затопление при строительстве Днепрогэса в 1927—1932 годах, якобы намеревались взорвать электростанцию. Об этом написан дважды издававшийся роман М. М. Подзелинского «Потомки сечевиков» (Л., 1932, 1934). Массовая литературная продукция об археологах-вредителях этим не исчерпывается.

[adsense]

Той же теме посвящен и кинофильм М. Э. Чиаурели «Хабарда» («Берегись!») 15. Легко представить себе, в каких чудовищных условиях приходилось в те годы работать в поле нашим археологам.

Коренные преобразования видим мы в эти годы и в ГАИМКе. Прежде всего сюда была влита группа новых людей, в основном из сотрудников Коммунистической академии: Ф. В. Кипарисов, С. Н. Быковский, А. Г. Пригожин, М. М. Цвибак и другие. Археологической подготовки у них, конечно, не было, и в раскопках они никогда не участвовали. Однако ключевые позиции были отданы им. Отстранив С. А. Жебелева и В. В. Бартольда, на пост помощников председателя Академии были посажены Кипарисов и Быковский. Марр уже тяжело болел и редко появлялся в ГАИМК. Кипарисов подменял его все чаще. Постепенно он вытеснил гораздо более активного Быковского, возглавившего отделения археологии в ЛГУ, а потом в ЛИФЛИ. Схема перемен в научных учреждениях, придуманная властью, была всюду одинакова: резко увеличить число сотрудников и благодаря этому ввести в штаты своих людей. В Академии наук к моменту революции было 49 действительных членов. В 1928 году решено довести число академиков до 80. Называлась и цифра 150. Пополнение отряда ученых обусловливалось избранием коммунистов и «сочувствующих» 16. В Московском университете на основе возглавляемой Н. К. Кольцовым кафедры экспериментальной зоологии было создано шесть кафедр, переданных его ученикам, а сам Кольцов остался без места 17. Всюду расширение штатов сопровождалось сокращениями, «чистками», а жертвами их становились, разумеется, неугодные новым властям люди.

Был ли инициатором перестройки ГАИМК сам Марр или кто-то выше, не так важно. Во всяком случае он включился в кампанию. На митинге советских ученых в Ленинграде он заявлял: «Историческая наука — наиболее политизированная из наук… Пролетариат, вступив в новый этап социалистического строительства — этап социализма, — перешагнул через последние остатки исторической науки… Историки буржуазии сходят с исторической сцены вместе с последними остатками буржуазных классов» 18.

Нужны были, таким образом, принципиально иные кадры. За эту роль охотно взялись аспиранты, набранные в начале 1930-х годов: А. Н. Бернштам, П. И. Борисковский, Е. Ю. Кричевский, А. П. Окладников. Они противопоставляли себя учителям на каждом шагу, порой приближаясь в своих разоблачениях к политическим доносам 19. В отличие от аспирантов 1920-х годов — С. Н. Замятнина, А. А. Иессена, Н. Н. Воронина, Г. Ф. Корзухиной, — они думали не столько о науке, сколько о быстром выдвижении на места, освобождаемые ими от «буржуазных спецов». Бернштам писал: «я ищу врага повсюду. Если враг оказался в археологии, я изучу археологию, чтобы разгромить врага» 20.

Но зеленые юнцы были пригодны лишь для обличительного хора. Тон же задавали трое людей постарше. Первый — Ф. В. Кипарисов — действовал в основном по административной линии. Он имел университетское образование (учился у С. А. Жебелева), но со студенческих лет посвятил себя революции. В послереволюционные годы Кипарисов стал крупным профсоюзным функционером. В ГАИМК попал в порядке понижения за связи с оппозицией. Здесь он блюл чистоту рядов и проводил чистки академии от чуждых элементов.

Два других лидера были пострашнее. С. Н. Быковский — недоучившийся студент-математик. В дни Гражданской войны — в ЧК. Как-то побывал под трибуналом за превышение власти 21. В 1920-е годы преподавал сначала на Орехово-Зуевском рабфаке, потом в Вятском пединституте. К 1930 году печатных работ не имел. И вдруг 12 мая был переведен в Ленинград, где стал сразу заведующим северным сектором Института по изучению народов СССР Академии наук, заведующим топонимическим отделом Яфетического института АН СССР, заведующим разрядом истории русской культуры ГАИМК, заведующим кафедрой истории русской культуры этнофака ЛГУ. Говорят, что Быковского пригласил Н. Я. Марр, побывавший в Вятке в связи со своим интересом к вотякам. Существеннее, что в 1930 году Сталин обновлял костяк своей партии за счет выдвиженцев из провинции. Если Кипарисов старательно исполнял приказы свыше, то Быковский был сам крайне активен и агрессивен. Ничего творческого предложить он не мог, а только громил и разрушал и как администратор, и как автор бесчисленных публицистических статей на страницах «Сообщений ГАИМК».

Мастером обличительного жанра был и еще один новый человек — В. И. Равдоникас, выпустивший в 1930 году программную брошюру «За марксистскую историю материальной культуры». Там говорилось о необходимости коренной ломки ГАИМК и всей археологической деятельности в стране. Сейчас эта книжка воспринимается как раннее произведение члена-корреспондента Академии наук СССР, заведующего кафедрой археологии ЛГУ, короче говоря, — одного из ведущих советских ученых. Но в 1929 году, когда Равдоникас пришел в ГАИМК и сделал свой доклад, он таковым еще не был. Он окончил Петроградский университет, учился у Спицына. Участвовал в Мировой войне, вступил в ряды РСДРП, играл какую-то роль в дни Октября. Потом из партии вышел и вернулся на родину, в город Тихвин. Там проявил себя как краевед и организатор культурной работы: создал музей в одном из закрытых монастырей, редактировал газету, курировал театральные кружки 22.

Человек он был, безусловно, умный, достаточно начитанный, умелый оратор, ловкий полемист. Тем не менее ясно, что диктовать, как жить целой академии, недавний тихвинский краевед, автор двадцати мелких заметок мог только при том условии, если за его спиной кто-то стоял, кто-то приказал издать его доклад и принять как директиву на будущее. Это было время выдвиженцев, сменявших старые кадры.

Вот эта-то троица — Кипарисов, Быковский и Равдоникас — и представляется кое-кому создателями советской археологии. Посмотрим же, что они делали, к чему призывали.

Первое, о чем надо помнить, — репрессии. Они шли не только в смежных учреждениях — в Академии наук, РАНИОН, Русском музее, но и в самом ГАИМКе.

Уволили из ГАИМКа классика нашей науки А. А. Спицына и востоковеда с мировым именем В. В. Бартольда. Быковский грозил: «для тех, кто марксистски мыслить не может, должны быть применены методы воздействия, более сильные, чем разъяснения и убеждения» 23.

От всех сотрудников требовались заверения в принятии идей марксизма. Непререкаемыми авторитетами считались М. Н. Покровский и Н. Я. Марр. Канонизация Марра достигла апогея именно в тот период, когда он был едва ли не психически больным, во всяком случае писал самые неудачные свои сочинения. Очень рано начал ссылаться Равдоникас и на Сталина.

Термину «археология» был противопоставлен другой — «история материальной культуры». Об узости его речь шла выше. Утверждалось, что археология лишь вспомогательная историческая дисциплина вроде сфрагистики или геральдики. Могут быть археологические, сфрагистические источники, поиски их с помощью раскопок, но такой самостоятельной науки нет. Изучение социального строя, хозяйства, быта древних людей — задача новой науки — истории материальной культуры. Решение об упразднении археологии было принято Всероссийским археолого-этнографическим совещанием в 1932 году 24.

В итоге археология стала утрачивать свою специфику, растворяться в социологии. Ставился вопрос о том, что ГАИМК должен изучать материальную культуру не только первобытности, античности и феодализма, но и периодов капитализма и социализма. В штат академии набрали много нового народа. Никакой реальной работы эти люди не сделали, археологи же были оттеснены ими на задний план. Иные номера выпускавшихся ГАИМК журналов не содержали ни одной статьи о раскопках или найденных в земле древних вещах.

Облик изданий ГАИМК был резко изменен. Вместо толстых томов «Сообщений» в 1931—1932 годах вышли тоненькие сдвоенные номера ежемесячного журнала. В 1933 году его переименовали в «Проблемы истории материальной культуры», а в 1934 — в «Проблемы истории докапиталистических обществ». «Известия» тоже превратились в серию маленьких выпусков и брошюрок. В этом отразился отход от фундаментальной науки к публицистическому жанру.

Археологию как таковую принялись третировать, именуя устаревшей «буржуазной наукой», «вещеведением». То, что никакие серьезные выводы для начальных этапов истории невозможны без трудоемких исследований каменных и металлических орудий, керамики, их классификации, анализа условий находок, не принимали во внимание. Равдоникас издевался над книгой Арциховского «Курганы вятичей» как над формально-типологической, перегруженной описаниями и классификацией каких-то бус и перстней, а не орудий труда. Все это называлось «городцовщиной», «буржуазным типологизмом». Об А. А. Миллере Равдоникас писал, что тот любит «с тошнотворной скукой для читателей в тягучих отчетах обсасывать собственный раскопочный материал, и ни одного шагу далее… Эмпиризм… опасен, потому что он представляет удобную ширму, за которой можно прятаться, уклоняясь от марксизма» 25. По Быковскому, типологический метод «соответствует сознанию кулака и нэпмана, враждебно настроенных по отношению к строящемуся социализму. Вещеведение — показатель социального страха падающих классов» 26.

Следствия из этих установок были самые печальные. За начало 1930-х годов в наших архивах почти нет полноценных отчетов о раскопках. Есть лишь отписки на 2—3 странички, где сказано, что изучались памятники архаической формации, свидетельствующие о разложении родового строя. Археологам подсовывали заранее заданные выводы, отталкивая от кропотливой полевой и камеральной работы. А поскольку и так многие приходят в археологию ради романтики полевых поисков, а не ради скрупулезного анализа их результатов, эта вредная тенденция нашла благодарную почву.

Другое новое положение, усиленно внедрявшееся теоретиками ГАИМКа, — отказ от признания миграций и прослеживание повсеместного автохтонного развития общества, развивавшегося якобы по единым для всего мира законам стадиальности. Известные резоны в этих установках были. Обычные объяснения любых изменений в облике культуры приходом нового населения отнюдь не всегда справедливы. Даже если такой приход был, как правило оставался некий субстрат первоначальной культуры, оказывавший влияние на дальнейшее развитие населения данной территории. Конвергенция, черты сходства в близких по типу обществах, например, у ранних земледельцев или у скотоводов Европы и Азии — распространенное явление. Но все эти положения были доведены до абсурда. Было придумано тождество: миграционизм — это расизм, а расизм — это фашизм. Кто говорит о переселениях народов, льет воду на мельницу фашистов. Равдоникас писал: «Теория миграций — сгусток идеологии империализма» 27. В действительности большинство западных ученых, признававших передвижения древних племен, ни расистами, ни тем паче фашистами не были.

Из автохтонизма делались далеко идущие выводы в самых разных областях науки. Начало травли великого русского биолога Н. И. Вавилова, приведшей к его трагической гибели, связывают с появлением в 1932 году брошюры Г. В. Григорьева. Вавилов показал, что ареалы предков культурных растений очень узки. Значит, нельзя предполагать повсеместное возникновение земледелия. Оно зародилось в немногих очагах, а уже оттуда распространились по более широкой территории путем заимствования и миграций. Это принято всей мировой наукой, но Марр и его соратники согласиться с этим не могли 28.

Еще нелепее выглядело применение идеи автохтонизма к этнической истории. Единственная книга С. Н. Быковского, изданная в «Известиях ГАИМК» (1931, вып. 189), озаглавлена «Яфетический предок славян — киммерийцы». Это, будто бы, не конкретный древний народ, а стадия в развитии любого этноса. И чуткий к духу времени С. В. Киселев тут же выделил «киммерскую стадию» на Енисее, где никаких киммерийцев и быть не могло. 29

У В. И. Равдоникаса прямыми потомками киммерийцев были скифы, потомками скифов — сарматы, а потомками сармат — готы , хотя письменные источники свидетельствуют, что скифы вытеснили киммерийцев, придя с востока, потом то же еделали со скифами сарматы, а готы продвинулись в Причерноморье из Прибалтики. Так искажалась реальная историческая картина.

То же и с неумеренным применением идеи стадиальности. Да, есть стадиальные черты у ранних земледельцев, есть — у скотоводов, но уже культура земледельцев предгорий и лессовых плато, ранних скотоводов в степях и в пустынях далеко не тождественна. Если все эти различия смазывать, остается голая сухая социологическая схема, а не живая история.

Автохтонизм мешал изучению процесса освоения территории СССР человеком. Когда в Историческом музее А. Я. Брюсов и М. Е. Фосс выставили карты, демонстрировавшие постепенное распространение людей каменного века на север вслед за отступающим ледником, тотчас раздался окрик Быковского. В который раз он кричал о миграционизме, расизме, фашизме, а к тому же и о панфиннизме и вновь грозил применить вместо убеждения иные методы воздействия, пожестче и понадежнее 30.

В приверженности к автохтонизму и стадиальности у руководителей ГАИМК чувствуется, что-то созвучное лозунгам того времени — «в одной отдельно взятой стране», «общий интернациональный путь всех народов к мировой революции» и т. д. Но научные ли это лозунги?

Таким был ГАИМКовский историзм. Одним из врагов его объявлялось «биологизаторство». Между тем, признав, что человек произошел от животных, при восстановлении образа жизни наших предков мы вправе использовать данные о стадах у зверей, о вожаках, иерархии в стаде. Но такие сопоставления отвергали как антиисторичные: стада зверей — это одно, а человеческий коллектив — принципиально другое. Классификация археологического материала всегда строилась с учетом опыта биологов в области систематики и таксономии. Теперь это сочли вредным, поскольку нельзя же говорить о саморазвитии вещей. Б. С. Жуков с его палеоэтнологией «объективно… льет воду на мельницу империализма», — писал В. И. Равдоникас 31. Столь же рьяно клеймили за биологизаторство Г. А Бонч-Осмоловского.

Наконец, в начале 1930-х годов порвались связи советской археологии с зарубежной. После того, как А. М. Тальгрен сказал в «Eurasia septentrionalis antiqua» об опасных тенденциях развития гуманитарных наук в СССР, журнал был назван фашистским, и все печатавшиеся в нем приравнивались к врагам народа. Несчастная В. В. Гольмстен вынуждена была выступить с покаянным письмом 32. Побывавшие в заграничных командировках А. А. Миллер, Б. С. Жуков, Г. А. Бонч-Осмоловский, Г. И. Боровка были репрессированы.

В ГАИМК в 1929 году была проведена «чистка классово-чуждых элементов» и уволено более половины сотрудников — 60 человек 33. А поскольку среди оставленных «классово-близких» были уборщицы, гардеробщики, процент изгнанных научных работников еще выше. Они стали «лишенцами», не имея ни гражданских прав, ни продовольственных карточек, т. е. обрекались на вымирание.

Есть воспоминания о том, как проводились аналогичные акции в Эрмитаже. Двадцатилетние Бернштам и Кричевский, развалившись в креслах, допрашивали стоявшего перед ними шестидесятилетнего полупарализованного нумизмата члена-корреспондента Академии наук А. А. Ильина и «вычистили его по первой категории» — без права поступления на другую работу. Может ли быть служащим Эрмитажа сын жандармского полковника Л. А. Мацулевич, решали работницы табачной фабрики им. Урицкого. Ответ ясен 34. «Вычищенный по первой категории» сотруднице Эрмитажа с 1914 года ученице М. И. Ростовцева видному антиковеду М. И. Максимовой инкриминировались «реакционные группировки, монархические издания, связь с контрреволюционерами белоэмигрантами, сотрудничество в контрреволюционном журнале». Обвинения тянули, пожалуй, не на увольнение и безработицу, а даже на арест. Речь же шла всего лишь о статье Максимовой про коллекцию античных гемм Екатерины II, переписке с жившими за рубежом коллегами и учителями и публикации в «Seminarium Kondakovianum» 35. От оставленных требовалась «полная перестройка своего научного мировоззрения» 36. П. П. Ефименко и А. В. Шмидт проштудировали труды Маркса и напечатали ученические сочинения о его взглядах 37. Фрондировавший в 1920-х годах С. А. Жебелев в решающую минуту безумно испугался угрозы лишить его академического звания и взялся доказывать дикую идею Сталина о революции рабов. На основании недостаточных и непонятых источников Жебелев изобрел восстание рабов под руководством Савмака на Боспоре, и оно вошло в школьные учебники, даже для четвертого класса 38. Пытались приспособиться к новым установкам А. А. Миллер, А. В. Шмидт, В. В. Гольмстен, Ф. И. Шмит, М. И. Артамонов, А. В. Арциховский, С. В. Киселев, А. Я. Брюсов, А. П. Смирнов, С. П. Толстов. Очень агрессивными стали выступления М. Г. Худякова, писавшего о порочности дореволюционной русской археологии 39.

Большинство же старалось держаться в стороне от дискуссий, перестроек и проработок. Г. А. Бонч-Осмоловский, С. Н. Замятнин, А. А. Иессен предпочитали уйти в полевые исследования, разборку коллекций, классификацию их. То же можно сказать о таких москвичах, как Д. Н. Эдинг, М. Е. Фосс, О. А. и Б. Н. Граковы, В. Д. Блаватский. Именно этим людям, ведшим скрупулезные раскопки, владевшим конкретным материалом, вдумчиво искавшим пути исторического осмысления собранных фактов, наша наука обязана сохранением своих лучших традиций и продвижением вперед.

В целом же грань 1920-х и 1930-х годов это отнюдь не самый творческий период в развитии отечественной археологии, как уверяют нас В. Ф. Генинг или В. М. Массон, а период разгрома. Было уничтожено краеведение, приведены в запустение музеи, погублены десятки достойных людей, прервана подготовка молодежи, разрушены серьезные научные учреждения и в провинции и в столицах. Последствия этого разгрома не преодолены и сейчас. Краеведение только возрождается. Музеи по-прежнему в очень плохом состоянии. Не изжит и страх, поселившийся в душах людей.

Notes:

  1. См. очерк: Русские археологи и репрессии в СССР.
  2. См. очерк: Проблема памятников культуры в СССР и русские археологи.
  3. Клабуновский И. Г. Через советское краеведение к исследованию естественных богатств страны // Советское краеведение. 1932. № 5. С. 6.
  4. Вайнер Д. (Уинер). Экология в Советской России. М., 1991. С. 182—193.
  5. Толстов С. П. Введение в советское краеведение. М.; Л., 1932. С. 32, 37, 42—44.
  6. Карпыч В. Ф. Под знаменем большевистской партийности // Советское краеведение. 1930. № 7—8. С. 10.
  7. Хлыпало Ю. На краеведном фронте Белоруссии и Украины // Советское краеведение. 1931. № 2. С. 19—21, 23.
  8. Шмидт С. О., Филимонов С. Б., Козлов В. Ф. Великий перелом // Знание — сила. 1988. № 11. С. 68—75.
  9. Кириенко И., Фролов А. Как бережем наследство // Советская культура. 12 декабря 1989 г. С. 6.
  10. Тихонов И. Л. Организация и развитие археологического отделения ЛГУ (1917-1936) // Вестник ЛГУ. Серия 2. 1988. Вып. 3. (№ 16). С. 13.
  11. Покровский М. Н. О научно-исследовательской работе историков // Правда. 17 марта 1928 г.
  12. Куршанак И. Как разрабатывают буржуазные историки идеологию диверсии // Историк-марксист. 1931. Т. 21. С. 115—118.
  13. Равдоникас В. И. За марксистскую историю материальной культуры // ИГАИМК. 1930 Т. VIII. Вып. 3—4. С. 94.
  14. Готье Ю. В. Что дала археологическая наука для понимания древнейшего периода русской истории // Сборник статей в честь графини П. С. Уваровой. М., 1916. С. 132—139.
  15. Худяков М. Г. Археологи в художественной литературе // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1935. №5—6. С. 117—118.
  16. Академия Наук в решениях Политбюро ЦК РКПб — ВКПб. 1922—1952. М., 2000. С. 53, 83.
  17. Шнолъ С. Э. Герои и злодеи российской науки. М., 1997. С. 71.
  18. Зайдель Г. С., Цвибак М. М. Классовый враг на историческом фронте. Л , 1931. С. 6.
  19. Бернштам А. Н. Идеализм в этнографии (Руденко и руденковщина) // Сообщения ГАИМК. 1932. № 1—2. С. 22—27; Борисковский П. И. Рец. на кн.: Лунш Б. В. На шляху до маравсько1 археологи // Сообщения ГАИМК. 1932. № 1—2. С. 65, 66; Кричевский Е. Ю. Буржуазная археология в советском музее // Сообщения ГАИМК. 1931. №9—10. С. 62—71; Окладников А. П. За методологию диалектического материализма в истории доклассового общества // Сообщения ГАИМК. 1932. № 3—4. С. 66—70.
  20. Вознесенский И. (Перченок Ф. Ф.). Только востоковеды // Память. Париж, 1989. Т. 3. С. 442.
  21. Данные личных дел Ф. В. Кипарисова и С. Н. Быковского в архиве ИИМК РАН. Ф. 2. Оп. 3. Д. 279 и 96.
  22. Столяр А. Д. Деятельность Владислава Иосифовича Равдоникаса // Тихвинский сборник. Тихвин, 1988. С. 8—30.
  23. Быковский С. Н. Какие цели преследуются некоторыми археологическими исследованиями? // Сообщения ГАИМК. 1931. № 4—5. С. 20.
  24. Быковский С. Н. К итогам Всероссийского археолого-этнографического совещания // Сообщения ГАИМК. 1932. N° 11—12. С. 2—11.
  25. Равдоникас В. И. За марксистскую историю… С. 53.
  26. Быковский С. Н. О классовых корнях старой археологии // Сообщения ГАИМК. 1931. № 9—10. С. 4.
  27. Равдоникас В. И. За марксистскую историю… С. 58.
  28. См. очерк: Первым бросивший камень.
  29. Равдоникас В. И. Пещерные города Крыма и готская проблема в связи со стадиальным развитием Северного Причерноморья // ИГА-ИМК. 1932. Т. XII. С. 5—106.
  30. Быковский С. Н. Какие цели преследуются некоторыми археологическими исследованиями?// Сообщения ГАИМК. 1931. №4—5. С. 20, 21.
  31. Равдоникас В. И. За марксистскую историю… С. 78.
  32. А. М. Т. Zur russische archaologische Literatur // Eurasia septentrionalis antiqua. Helsinki, 1932. VII. S. 202—205; Быковский С. H. Археология и политика // Сообщения ГАИМК. 1932. № 7—8 С. 40—43; Гольмстен В. В. Письмо в редакцию // Там же. С. 79, 80.
  33. Архив ИИМК РАН. Р. 2. 1930. Д. 21.
  34. Пиотровский Б. Б. Страницы моей жизни. СПб., 1995. С. 100, 101; Столяр Л. Д. Предисловие // Проблемы археологии. СПб., 1994. Вып. 3. С. 9.
  35. Пиотровский Б. Б. История Эрмитажа. М., 2000. С. 323.
  36. Кричевский Е. Ю. Памяти А. В. Шмидта // СЭ. 1935. № 2. С. 124.
  37. Ефименко П. П. Маркс и проблемы древнейшего периода первобытно-коммунистического общества // ИГАИМК. 1932. Вып. 81. С. 3 29; Шмидт А. В. О развитии взглядов Маркса на первобытное общество // ИГАИМК. 1931. Т. XI. Вып. 5—6. С. 3—32.
  38. См. ниже очерк: ГАИМК как центр советской исторической мысли в 1932—1934 гг.
  39. Худяков М. Г. Дореволюционная русская археология на службе эксплоататорских классов. Л., 1933.

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014