Ю.П. Зайцев — Неаполь скифский в истории Северного Причерноморья

К оглавлению книги / К следующей главе

Был ли Неаполь скифский городом, и если да, то в какое время и в какой степени? Разногласия в терминологии не позволяют сейчас однозначно ответить на этот вопрос. В развитии данной проблематики представляет интерес эволюция Неаполя скифского. Вероятно, она может быть сопоставлена с теми случаями, когда основным структурным ядром протогорода, с момента его возникновения, был единый дворцово-храмовый комплекс. Во многих случаях сооружения такого типа предшествовали протогороду в качестве изолированных ритуально-административных центров [Андреев 1987, 16].

Для обозначения основных периодов жизни Неаполя скифского употреблены условные определения, в целом отражающие суть каждого этапа в отдельности. Их буквенные обозначения унифицированы с соответствующими археологическими горизонтами городища. Это: докрепостной период Е, крепостной дворцовый период D, крепостной протогородской период С и посткрепостной период А. Ситуация в период В до конца неясна, поэтому он пока оставлен без названия.

Период F

Как уже упоминалось, наиболее ранние культурные остатки, обнаруженные на территории Неаполя скифского, представляют собой следы поселения кизил-кобинской археологической культуры конца IV — начала III вв. до н. э. [Зайцев, Пуздровский 1994, 67; Зайцев 1995, 84]. По всем имеющимся данным, хронологическая и какая-либо другая его связь с более поздней неапольской крепостью полностью отсутствует. В свою очередь, это делает несостоятельными утверждения о возникновении Неаполя скифского в IV-III вв. до н. э. [Высотская 1979, 6; 1992, 140].

Докрепостной период Е

Современные датировки родосских эпонимных клейм и ситуация с конечной датой херсонесского клеймения позволяют определить время существования наиболее ранних объектов на территории Неаполя
второй четвертью — серединой II в. до н. э. В этот период (Е3) здесь функционировала группа укрепленных комплексов, в определенной степени сходных с усадьбами хоры Ольвии и других античных центров Северного Причерноморья. Крайняя их фрагментарность не позволяет сколько-нибудь детально реконструировать начальный этап истории Неаполя скифского. Можно лишь предполагать оседлую земледельческую основу этого поселения и констатировать своеобразный греко-варварский характер культуры первых обитателей на месте будущей крепости. Показательно, что именно с горизонтом усадеб скорее всего связаны водоемы с плотинами и именно для этого горизонта пока неизвестны грунтовые некрополи.

Причины подобного явления в центральном Крыму пока неясны. Согласно мнению различных исследователей, его можно было бы связывать с миграционными процессами в сопредельных районах Северо-Западного Причерноморья [Пуздровский 1988], с нарастающей сарматской угрозой [Полин 1992, 116-117] или с событиями в зоне латенских культур [Щукин 1994, 95-119]. Возможны и другие варианты, количество и обоснованность которых зависят от степени популярности той или иной теории.

Примерно с середины II в. до н. э. здесь начался довольно активный, но хаотичный рост большого поселения, в северной части которого вероятно существование небольшого укрепления — «акрополя». Рядовые строительные комплексы различной структуры были распределены по площади не менее 30 га. В нескольких установленных случаях «кусты» застройки состояли из полуземлянок и небольших наземных домов. Центральным сооружением одного из таких комплексов, расположенного в южной части поселения, был «протомегарон» — здание удлиненных пропорций с очагом в центре. Материальная культура этапа Е2 в целом изменилась мало и по-прежнему носила смешанный греко-варварский характер.

Насколько можно судить по имеющимся данным, около 130 г. до н. э. в истории Неаполя произошли важные события, кардинально изменившие облик и назначение этого населенного пункта. «Протомегарон» перестроили в новый мегарон необычно больших размеров, оформленный в греческом стиле. С этого момента он стал основой нового комплекса — Южного дворца. Примерно в это же время была возведена южная оборонительная стена, превратившая большую часть поселения в крепость, площадью около 18-20 га. Главным ориентиром при ее строительстве и выборе места для центральных ворот был дворцовый мегарон Н.

Практически сразу после этих событий крепость была охвачена катастрофическим пожаром, в котором погибли все известные комплексы и объекты Неаполя.

С какими событиями можно связать катастрофу — неизвестно. Предпринимались попытки объяснить ее результатом набега Амаги или сатархов [Зайцев 1995, 87; 1999, 143-144; Пуздровский 2001, 93], однако пока они лишены убедительных доказательств.

Начальный период истории Неаполя скифского прямо связан с проблемой генезиса позднескифской археологической культуры. К настоящему моменту мнения по этой проблеме могут быть оформлены в несколько различных гипотез.

Традиционная точка зрения [Граков 1947; Артамонов 1948; Висотская 1992; Храпунов 1995, 50; 2003, 87-88] предусматривает генетическую связь позднескифской культуры и культуры степных скифов VII-IV вв. до н. э. Согласно этому мнению, существование Скифии в Крыму во II в. до н. э.— III в. н. э. представляется завершающим этапом «тысячелетней истории скифов Северного Причерноморья» [Ольховский, Храпунов 1990, 64-67].

Иную гипотезу выдвигает А. Н. Щеглов, считающий, что «образование позднескифского царства надо объяснять в первую очередь резкими и внезапными изменениями демографической и политической ситуации в Северном Причерноморье в целом, а не поступательным внутренним развитием позднескифского общества» [Щеглов 1988, 32]. При этом данное событие было датировано исследователем сначала первой четвертью — первой третью III в. до н. э. [Щеглов 1988, 32-33], а затем — третьей четвертью — серединой II в. до н. э. [Щеглов 1998, 150]. По оригинальной гипотезе исследователя, у истоков формирования позднескифской культуры находилось «некое неизвестное нам пришлое население: земледельцы, носители традиции жить в укрепленных поселениях, а также степняки Крыма или сопредельных с ним равнин Северного Причерноморья» [Щеглов 1998, 150].

С этой концепцией во многом созвучна гипотеза о том, что никакой преемственности между скифами VII-IV вв. до н. э. и самыми ранними позднескифскими памятниками нет. Между ними существует временной разрыв как минимум в столетие, а материальная культура поздних скифов не имеет ярко выраженных черт классической скифской культуры [Зайцев, Пуздровский 1994, 232; Зайцев 1995, 87; Пуздровский 1999, 100-101; 2001, 87].

Материалы раскопок Неаполя скифского подтверждают гипотезы о независимом происхождении позднескифской культуры. Ее формирование могло представлять собой процесс синтеза самых различных культур региона — причерноморских греков, представителей латенизированных культур, варварских племен горного и предгорного Крыма, населения Предкавказья и азиатского Боспора [Щеглов 1998, 150-151; Зайцев 1995, 86-87; Пуздровский 1999, 101-102; 2001, 88-89; Колтухов 2001, 61]. По другой версии, относительно кратковременное формирование варварской культуры Крыма в середине II в. до н. э. связано с восточным импульсом, который наложился на местную «тавро-скифскую» основу [Зайцев 1999, 142-143].

Крепостной дворцовый период D

После катастрофического пожара, только что построенная и прежде заселенная крепость была превращена в мощное укрепление, практически лишенное капитальной застройки. На протяжении последующих двух десятилетий единственным(?) фундаментальным комплексом на крепостной территории был Южный дворец у центральных ворот Неаполя скифского.

После нескольких капитальных перестроек он был превращен в изолированный комплекс сложной структуры; его центром были мегарон и закрытый двор, окруженные несколькими домами греческого типа и оградами. Перед фасадом дворца последовательно возвели мавзолей-героон Аргота, монументальный алтарь и мавзолей Скилура, располагавшийся уже за пределами крепости. Все эти объекты позволяют определить данный архитектурный объект в качестве царской резиденции и святилища царского культа [Зайцев 1997, 49], подобно дворцам крито-микенской культуры [Lindgren 1987, 39-42; Zois 1987, 43-44].

В силу своего назначения, Южный дворец оказался местом сосредоточения наиболее ярких, выразительных черт позднескифской культуры; в границах царской резиденции сформировалась особая «дворцовая» разновидность этой культуры, отличавшаяся ярко выраженным греко-варварским обликом.

Известные факты позволили также рассматривать Южный дворец в качестве главной ставки царя Скилура, определяющей назначение Неаполя в качестве царской крепости, политического и военно-административного государственного центра [Колтухов 1999, 92]. Ольвиополит Посидей, сын Посидея, от имени которого были установлены посвящения Зевсу, Афине, Ахиллу и богине Родос, предполагается в качестве крупного торговца и советника Скилура [Латышев 1887, 133; Соломоник 1962, 44; Виноградов 1989, 241-245; Сапрыкин 1986, 204; Зубарь 1996].

У парадных ворот Неаполя скифского, перед Южным дворцом находился героон Аргота, сооруженный не ранее 130 г. до н. э., сразу после катастрофического пожара 1.

Такая атрибуция памятника следует из найденной здесь надписи, упоминающей Аргота (Рис. 53; 73) (см. Приложение 1, 17) [Виноградов, Зайцев 2003]. Анонимный поэт — автор неапольской надписи, хорошо знакомый с гомеровской поэзией и раннегреческой лирикой, только в сохранившейся части текста употребил не менее десятка гомеризмов, включая и гомеровскую грамматику. Особенности ее восстановления и перевода в сочетании с контекстом находки позволяют предполагать, что упомянутый повелитель Скифии, от имени которого составлена эпитафия и сооружен монумент — царь Скилур. Отсутствие же в тексте его имени позволяет предположить, что либо справа на плите за рельефом всадника, либо на другой стороне сооружения могла быть вырезана и прозаическая надпись, где как умерший, так и воздвигший ему гробницу были названы по именам со всеми их титулами.

Отсюда вытекает два варианта реконструкции событий.
Во-первых, Аргот мог погибнуть во время этой катастрофы, а затем быть погребенным в монументальной усыпальнице.

Во-вторых, он мог скончаться раньше, был захоронен где-то в другом месте, а затем, уже после пожара, перенесен в специально подготовленный мемориал.

При любом варианте само местоположение мавзолея — на территории крепости сразу за центральными воротами, да еще и прямо перед порталом царского дворца, однозначно свидетельствует о том, что Скилур придавал этому монументу исключительное значение.

Упоминание в таком контексте имени Аргот приводит к известной надписи из Пантикапея [КБН № 75], в которой упоминаются царь Перисад IV Филометор, его мать Камасария, дочь царя Спартока и жена покойного царя Перисада III и Аргот, супруг Камасарии. Существует мнение, согласно которому овдовевшая боспорская царица заключила повторный династический брак с представителем царской семьи одного из соседних варварских племен. Датировка этого события гипотетична и помещается между 170 и 150 гг. до н. э. [Vinogradov 1997, 531-537; Stolyarik 1998, 66-67; Толстиков, Виноградов 1999, 295-296]. На основании двух упомянутых надписей, имя отца Аргота может быть восстановлено как Идантемид или Идант.

Судя по тому, что в надписи из Пантикапея Аргот упомянут без титула, в момент заключения брака с Камасарией он мог быть довольно молодым человеком, но при этом его введение в царствующий дом Боспора было важным государственным актом. Событие это стало, очевидно, началом политической карьеры Аргота, финалом же — почетное погребение у Южного дворца Неаполя скифского.

Другой мавзолей, пристроенный к протейхизме, может быть признан родовой усыпальницей царя Скилура, который был погребен здесь накануне войн Диофанта (по Ю. Г. Виноградову — не позже 114/113 гг. до н. э.) [Виноградов 1989, 249] (см. Приложение 2).

Когда выяснились новые подробности, связанные с захоронением в каменной гробнице мавзолея, интересно сопоставить каждую из основных стадий развития Южного дворца Неаполя скифского с соответствующим возрастом его хозяина — царя Скилура.

Если он, дожив примерно до сорока с небольшим лет, умер в 114-113 гг. до н. э., то сопоставление этих дат с историей Южного дворца демонстрирует любопытные совпадения. Так, ко времени сильнейшего пожара около 130 г. до н. э., этому человеку должно было быть около 20 лет. Сразу после катастрофы начинается развитие этого архитектурного комплекса, происходившее параллельно с многократным укреплением оборонительных стен Неаполя. Первая стадия этой реконструкции произошла сразу после пожара, а вторая соответствует наиболее активному возрасту Скилура между 25 и 32 годами. В таком случае, все эти действия являлись прямым отражением активного правления названного царя, которое теперь может быть ограничено временем между 130 и 114-113 гг. до н. э. Именно за эти полтора десятилетия, вероятно, были осуществлены и Ольвийский протекторат, и захват Херсонесской хоры, и укрепление династических связей с Боспором [Виноградов 1987, 249-250; Зайцев 1999, 144; Колтухов 1999, 90-91; Пуздровский 2001, 91-92]. Упоминание в надписи побежденных полчищ фракийцев и меотов, возможно, указывает на неизвестные ранее военные победы Скилура. Впрочем, иной вариант восстановления древнего текста мог бы приписать эти гипотетические победы Арготу. Весьма вероятным выглядит и переход власти в Скифии от Аргота к Скилуру. Вместе с тем, в неапольской надписи нет указания на их кровное родство. Возможно, это свидетельствует о каких-то более сложных путях престолонаследия в конкретном случае.

Смерть Скилура и воцарение его старшего сына Палака совпали с начальным этапом победоносной военной кампании Диофанта, полководца Митридата VI Евпатора, против варваров в защиту Херсонеса. Очевидно, новый правитель предпринял серьезные шаги по укреплению оборонительных сооружений Неаполя скифского [Колтухов 1999, 35; Зайцев 2001, 44-45; Пуздровский 2001, 95].

Ход и результаты последовавших затем военных кампаний Диофанта хорошо известны [IOSPE I2, 352; Сапрыкин 1986, 218-215; Виноградов 1987, 74-75; Колтухов 1999, 91-94; Зайцев 2001, 43-45; Пуздровский 2001, 95-97].

Полный разгром объединенного войска Палака и предводителя роксоланов Тасия привел к окончательной гибели варварской державы Скилура.

Дискуссия о государственном устройстве Крымской Скифии во времена Скилура и Палака продолжается несколько десятилетий [Высотская 1992; Храпунов 1992; Зубар 1992; Пуздровський 1992]. Среди современных точек зрения известны определения державы Скилура как варварской монархии эллинистического типа [Щеглов 1988, 37-38] и государственного образования, сочетавшего элементы эллинистической монархии и гораздо более ранних структур дворцово-храмового типа, характерных для Средиземноморья [Зайцев 1999, 147].

Новейшее исследование в этой области принадлежит В. М. Зубарю. Он подверг критике все высказанные ранее гипотезы и сделал вывод о том, что держава Скилура была раннеклассовым социальным организмом и не имела ничего общего с эллинистическими монархиями [Зубарь 2002, 515].

Протогородской период С

После окончания войн Диофанта наступил новый этап в истории Неаполя скифского. Прежние функции дворцовой крепости были, очевидно, утрачены и начался довольно интенсивный рост крупнейшего населенного пункта Крымской Скифии. На протяжении полутора веков (рубеж II-I вв. до н. э.— середина I в. н. э.) Неаполь скифский представлял собой сложную градостроительную структуру, состоявшую из хаотично застроенной крепости, пригородов и поселений. Значительный процент городского населения составляли своеобразные родственные (?) коллективы, которым могли принадлежать комплексы из сблокированных мегаронов. В аспекте материальной культуры очевидно резкое сокращение греческих элементов и понижение общего ее уровня. С другой стороны, прослеживается преемственность домостроительных традиций, погребального обряда, многих бытовых норм и т. п.

На современном уровне знаний политическая обстановка, в которой существовал Неаполь в I в. до н. э.— I в. н. э., выглядит следующим образом. После окончания военных действий Митридат VI
Евпатор некоторое время держал в Скифии понтийские гарнизоны, а варварские контингенты участвовали на его стороне в войнах с Римом [Strabo. VII. 4. 6; Арр. Mithr., 41, 57, 69] [Сапрыкин 1996, 166-171; Пуздровский 2001, 97-98]. Преемника Митридата, Фарнака, в борьбе за боспорский престол поддержали какие-то скифы и сарматы [Арр. Mithr., 120]. Предполагается, что боспорский царь Асандр заключил военно-политический союз против Херсонеса с правителями Скифии [Пуздровский 2001, 100]. В первые десятилетия I в. н. э. боспорский царь Аспург предпринял успешные военные действия против скифов и тавров, которые были направлены на подчинение варварских территорий Крыма Боспору [Колтухов 1994, 217-218; 1999, 36; Пуздровский 1992а, 127-128; Пуздровский 1999, 108; 2001, 101; Сапрыкин 2002, 216-218].

Жизнь Неаполя в период С была прервана тремя пожарами, оставившими свой след в культурных отложениях памятника. Два первых (пожар 4, пожар 3) произошли в первой половине I в. до н. э., причины их пока неизвестны. Пожар начала I в. н. э. (пожар 5) связывается с военными акциями Аспурга [Колтухов 1990, 187].

Найденное в раскопе Д серебряное блюдце боспорской царицы Гипеперии (Рис. 134) многократно использовалось в качестве аргумента для реконструкции дипломатических контактов скифов и Боспора [Яценко 1962, 112-113; Высотская 1979, 145; Виноградов 1992, 139; Пуздровский 2001, 102-103]. При этом не было должным образом подчеркнуто то обстоятельство, что этот драгоценный предмет был найден в слое горизонта А конца II — первой половины III вв. н. э. Таким образом, временной разрыв между правлением Гипеперии и археологическим контекстом тарелки составляет как минимум сто пятьдесят лет, что превращает подобные выводы в абсолютные гипотезы [Алексеев, Коциевский 1982, 43-44; Сапрыкин 2002, 241].

Середина — конец I в. н. э. отмечены важ¬ными собыгтиями, имевшими для Неаполя и всей Крымской Скифии принципиальное значение. Так, на городище и пригородах происходит постепенное запустение практически всех известных строительных комплексов, руины которых перекрываются зольными отложениями. Сходная ситуация зафиксирована и на некрополях. Примерно в тот же период (вторая половина I в. н. э.— начало II в. н. э.) здесь прекращается массовое использование склепов-катакомб и распространяется новый тип погребальных сооружений — подбойные могилы [Пуздровский 1999, 108; 2001, 108].

Период В

Известный археологический материал позволяет реконструировать особый облик Неаполя скифского во второй половине I — третьей четверти II вв. н. э. Очевидна постепенная смена образа жизни неапольского населения, которая сопровождалась распространением нового обряда одиночных захоронений. Скорее всего, в это время городище представляло собой столичную крепость — «ук-
репленный лагерь кочевых юрт» [Эрнст 1927, 27] . Подобные глобальные изменения могут быть объяснены двумя различными причинами.

Согласно одной версии, значительные изменения в жизни Неаполя скифского были вызваны обновлением значительной части его населения. «Пришельцам» были присущи новый погребальный обряд и иной образ жизни, которым: выгразился в особом характере культурных отложений. При этом в Неаполе, как показывает состояние культурных отложений и строительных остатков, процесс инфильтрации должен был быть постепенным и носить мирный характер. Согласно современным разработкам, это событие можно приурочить ко второму этапу проникновения сарматов в Северное Причерноморье [Пуздровский 1999, 107-108; 2001, 104¬106; Симоненко 1993, 116-117; 2000, 194-195].

По другой версии, кардинальная, но постепенная смена основных составляющих культуры населения Неаполя в период В могла быть следствием неких внутренних процессов, в основе которых лежала смена способов ведения хозяйства, в сочетании с неизвестными пока внешними факторами. Население при этом не менялось, а в течение нескольких поколений изменило образ жизни и погребальный обряд. В пользу такого развития событий свидетельствует, например, расположение элитных погребений этого периода вокруг и внутри (?) героона Аргота. Такой факт говорит о почитании и особой роли этого места на протяжении нескольких столетий. Возникает вопрос: возможно ли пришельцам хоронить своих знатных покойников у древних могил инородных царей? Может быть, это был важный акт демонстрации преемственной связи старых и новых правителей.

В развитие этой версии можно привести ситуацию с мегароном А — ядром нового, Северного дворца. В этом случае можно было бы констатировать возрождение функций Неаполя скифского в качестве резиденции правителя и царской крепости. Такое его назначение в период В, как и в период D, может объяснить и отсутствие какой- либо застройки, и случаи элитных захоронений на крепостной территории.

Политическая история этого времени была насыщена событиями самого различного характера. В римско-боспорскую войну середины I в. н. э., помимо основных противников, были вовлечены различные сарматские племена, а местами военных действий стали многие районы Северного Причерноморья [Tac. Ann, XII, 15-21; Plin, VI, 5, 16] [Мачинский 1976, 129-132; Анохин 1977, 77-78; 1989, 62; Зубар 1991, 11; Колтухов 1994, 218-219; Пуздровский 1999, 108; 2001, 104-106]. Возросшая военная активность скифов по отношению к Херсонесу и Боспору в разное время вызвала адекватную реакцию Рима. Ответом стали военные акции легата Мезии Тита Плавтия Сильвана в 68 г. н. э. [Зубар 1988, 23-24; Пуздровский 2001, 105] и боспорских царей Савромата I и Котиса II, которые предприняли успешные действия по отношению к противнику [КБН, №№ 32, 33, 981] [Пуздровский 2001, 106-107]. Несмотря на это, тавроскифы постоянно и с переменным успехом воевали с соседями вплоть до 175 г. н. э., когда предположительно были побеждены боспорским царем Савроматом II [КБН, № 1237] [Пуздровский 2001, 114].

Как было показано, археологическая история памятника отразила лишь самые общие стороны этих процессов. Военные экспедиции и нашествия никак не отмечены в культурных слоях городища, хотя в разное время предпринимались попытки найти следы реальных исторических событий в неапольских материалах [Раевский 1971, 114; Зайцев 1990a; Пуздровский 1989, 101; 1992, 129-130; 2001, 108-111].

Посткрепостной период А

На протяжении последней четверти II — первой половины III вв. н. э. Неаполь скифский представлял собой крупный неукрепленный населенный пункт. Для него была характерна плотная хаотичная застройка, предположительно состоящая из упорядоченных групп примитивных хозяйственно-жилых комплексов и примыкающих к ним крупных зернохранилищ [Пуздровский 2001, 114]. Вся археологическая ситуация Неаполя скифского горизонта А демонстрирует значительную степень деградации материальной культуры его населения; некоторое исключение составляет только комплекс Северного дворца. Наличие этого аристократического объекта позволяет считать Неаполь скифский административным центром значительной по площади территории. При этом основной его функцией в конце II — первой половине III вв. н. э. была концентрация и переработка больших объемов продукции земледелия [Колтухов 1999, 97-98; Пуздровский 2001, 114]. Это обстоятельство определяло облик, структуру и основные направления деятельности Неаполя скифского.

В настоящее время считается признанной гипотеза о политической и экономической зависимости от Боспора большей части Крымской Скифии [Колтухов 1999, 98; Пуздровский 2001, 114-115]. Следствием этого и стало ее превращение во вспомогательный аграрный регион Боспорского царства. В этом случае Северный дворец мог быть резиденцией боспорского наместника, контролирующего одну из главных продовольственных баз на подвластной варварской территории.

Археологическая ситуация подгоризонта А1 демонстрирует выразительную картину единовременного и внезапного разгрома Неаполя скифского. Повсеместно зафиксированы разрушения построек, под развалинами которых остались наборы керамической посуды и костяки многих внезапно погибших людей. Их останки либо не были погребены совсем, либо просто сбрасывались в хозяйственные ямы.

Традиционное представление о готском разгроме Неаполя и всей Крымской Скифии в 255-256 гг. н. э. [Высотская 1979, 204-205] в последнее время пересмотрено. Согласно разработкам последних лет, катастрофа датируется приблизительно 218 г. н. э. [Уженцев, Юрочкин 2000, 270], либо временем около рубежа первой — второй четвертей III в. н. э. [Колтухов 1994, 219; 1999, 98] или 230-240 гг. н. э. [Пуздровский 2001, 116]. Исследователи считают возможным связывать это событие с военными действиями аланских кочевых объединений.

Таким образом, поэтапная характеристика Неаполя показывает его эволюцию с течением времени: группа усадеб, перерастающая в поселение (период Е) — царская крепость с дворцово-храмовым комплексом (период D) — значительный по площади укрепленный населенный пункт (период С) — снова царская (?) крепость (период В) — неукрепленный центр аграрной территории, ставка боспорского наместника (период А).

Предложенная концепция главного варварского памятника Таврики позволяет затронуть несколько более общих проблем.

Для позднескифской культуры в целом, и для Неаполя в частности, можно отметить три выразительных особенности, которые, хотя и хорошо известны, пока не становились объектом специальных исследований.

Как было показано, в периоды Е-В на городище отсутствуют сколько-нибудь выразительные признаки существования развитого земледелия. Подобное наблюдение еще больше подчеркивается своеобразием позднейшего периода А с его развитой земледельческой культурой, который по этому признаку фактически противопоставлен всей более ранней истории крепости.

Известное утверждение о том, что экономическую основу позднескифской культуры составляло земледелие, а ее носители торговали с греками зерном [Высотская 1979, 94-96; 1994, 139; Храпунов 2003, 88, 96, 104], было построено прежде всего на материалах позднего этапа развития позднескифской культуры и механически перенесено на более ранние ее периоды.

Еще одна черта материальной культуры Неаполя и других варварских памятников Крыма состоит в том, что эта культура как бы не имеет выраженного собственного лица, и в своих наиболее ярких проявлениях представлена то греческими, то «сарматскими» культурными элементами, то чертами европейских культур латенского круга.

В позднескифской культуре особенно обращает на себя внимание стабильно высокий процент импортных предметов самого широкого ассортимента — от бус и амулетов до амфор и пифосов. В определенные периоды преобладание импортной посуды становится абсолютным: достаточно сопоставить количество краснолаковых и лепных сосудов в любом из варварских некрополей Крыма I-III вв. н. э. [см., например, Сыманович 1983, табл. I-XIII; Богданова 1989, 25-33; Высотская 1994, табл. 1-47].

Предгорный Крым — небольшая по площади (особенно по сравнению со степными пространствами) территория, на которой относительно немного плодородных земель и нет сколько-нибудь полноводных рек. Тем не менее, на протяжении многих столетий она была густо занята городищами, поселениями и некрополями, которые зачастую расположены в нескольких километрах друг от друга [Колтухов 1999, рис. 85-87]. Проживавшее здесь многочисленное население, не имеющее высокоразвитого сельского хозяйства и ремесла, вряд ли могло представлять интерес для причерноморских греков в качестве экспортеров зерна. Возникает вопрос: что же тогда было экономической основой, на которой несколько столетий развивалась позднескифская культура, и почему она представлена пестрым набором заимствованных элементов?

Благоприятное географическое положение Крыма на карте Евразии (Рис. 1, I), наряду с другими отмеченными особенностями — большим количеством импортов, эклектичностью составных элементов культуры, — позволяет высказать предположение, что археологическая культура так называемых поздних скифов в целом стала результатом функционирования системы торговых путей самого различного направления. Варварские порты Крыма, по-видимому, служили перевалочными пунктами для товаров, которые шли из различных городов античного мира к варварам степи и в обратном направлении. В этом случае значительная часть варварского населения Крыма в той или иной степени была вовлечена в процесс обслуживания торговых магистралей как посредники в торговле, а сама позднескифская культура в известном смысле была «транзитной культурой».

Возникновение Неапольской крепости в третьей четверти II в. до н. э., возможно, было прямым следствием этого процесса и, помимо прочего, было вызвано стремлением создать главный перевалочный пункт на одном из основных маршрутов движения торговых потоков. Этим объясняются особенности устройства укрепленной территории — незастроенные площади для размещения обозов и караванов, и дворец у центральных ворот с парадным фасадом, оформленным в греческом стиле — своеобразная демонстрация благополучия и филэллинских настроений.

На рубеже эр и в первой половине I в. н. э., очевидно, происходит новая активизация торговых путей, пролегавших по Крымским предгорьям и связывавших по короткому пути бассейны Черного и Азовского морей. Яркое свидетельство тому — элитные комплексы некрополя Усть-Альминского городища [Loboda, Puzdrovski, Zajcev 2002] — по-видимому, важного порта [Высотская 1994, 7, 139, 144] в системе Великого шелкового пути [Берлизов 1993, 32-34]. В доказательство можно привести находки китайских лаковых шкатулок и шелковых тканей в упомянутых захоронениях [Пуздровский 2001, 215].

Возвращение прежнего облика Неаполю скифскому — незастроенная крепость с дворцом — во второй половине I — первой половине II вв. н. э. возможно также как-то связано с формированием северного ответвления Великого шелкового пути [Скрипкин 2002, 392], проходящего через Танаис, Азовское море и Крым на западное побережье Черного моря.

К оглавлению книги / К следующей главе

В этот день:

Дни смерти
1978 Умер Сергей Аристархович Семенов — специалист по экспериментальной археологии и первобытной техники, автор методики трасологического анализа первобытных орудий.
Открытия
1876 Генрих Шлиман вскрыл шахтовую гробницу в Микенах с большим количеством золотых вещей - "сокровищами Агамемнона".
1912 Людвигом Борхардтом на территории Ахетатона в развалинах мастерской царского скульптора Тутмоса обнаружен лежащий лицом вниз знаменитый скульптурный портрет царицы Нефертити.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика
Археология © 2014