Заключение

К содержанию книги А.А. Формозова «Очерки по истории русской археологии»

Во второй половине XIX в. археология в России окончательно сложилась как самостоятельная область знания со своими особыми методами и задачами. К этому времени определились и четыре основных раздела археологии. В дальнейшем мы можем наблюдать развитие этих разделов — первобытной, античной, восточной и славяно-русской археологии — и развитие идей и методов, возникших у нас в течение XIX века.

Октябрьская революция была очень важным рубежом и в истории археологической науки. Сейчас мы можем подвести итоги более чем сорокалетней работы советских археологов. При этом мы ясно видим не только качественное отличие, но и преемственность советской археологии от русской археологии XIX в. Заканчивая наш очерк, посвященный возникновению археологии в России, попытаемся проследить некоторые главные линии в истории русской археологии.

[adsense]

Мы видели, что еще в древней Руси археологические памятники обращали на себя внимание, и появлялись различные легенды и исторические предания, объяснявшие происхождение этих памятников. Не ученые XVIII — XIX вв. открыли курганы и городища России, — народ знал о них искони. Но об археологии в полном смысле этого слова до XVIII в. говорить не приходится. Только после петровских указов можно отметить решающее явление — археологические памятники впервые начали сознательно сохранять, описывать и зарисовывать. До этого древности упоминались в русской литературе редко, и то или как ориентиры, или как нечто, вызывающее простое любопытство. Сохранение древностей отмечается еще реже и только в тех случаях, когда речь идет о вещах конкретных почитаемых исторических деятелей (собрание Оружейной палаты), о древностях, получивших культовый характер (посох и облачение епископа Никиты (XII в.) в Новгородской Софии, меч Довмонта в соборе Пскова), или о произведениях искусства (использование античных гемм как печатей, сохранение Головиным сосуда с изображением из могилы на Иртыше).

В XVIII в. древности уже специально разыскивают, сохраняют и описывают. Курганы копают не в поисках кладов, а для того, чтобы изучить устройство древних могил. Отношение к древностям изменилось коренным образом, и с начала XVIII в. мы уже вправе говорить о развитии русской археологии. И появление и развитие ее неотделимы от сложения и судеб культуры новой России, культуры XVIII—XIX вв. Связь с исторической наукой возникает позднее. Историческая наука существовала на Руси и до XVIII в.: летописи — это не бесстрастные записи, а продуманный труд средневековых историков. Но археологии даже в самых примитивных формах в средневековой Руси не было. И в XVIII в. археология еще в очень малой степени соприкасается с историей. Археологический материал был, скорее, одним из объектов землеописания, который ученые должны были регистрировать при своих путешествиях. Все остальное пришло позднее. Но дальнейшие успехи археологии обеспечило именно то, что культурное общество России XVIII века задумалось о сборе, регистрации, описании древностей, о проблеме охраны памятников.

Новым важным этапом в истории русской археологии является первая половина XIX в. Исследование античных памятников в Причерноморье поклонниками греческого искусства и литературы, первые попытки отыскать вещественные памятники древних славян, предпринятые в период подъема русского национального самосознания, и первые раскопки на Востоке помогают по-новому взглянуть на задачи археологии. В начале XIX в. намечается и несколько разделов археологии — славяно-русская, античная, восточная археология — и дается ряд четких формулировок задач археологии.

Стемпковский формулирует эти задачи в плане эстетическом, считая, что соприкосновение с миром древности — это высокое наслаждение для просвещенного человека. Оленин подчеркивает прикладные задачи археологии, как науки, знакомящей художников со всеми особенностями древнего быта. Ходаковский рассматривает археологию как историческую науку, способную обогатить историю новыми интересными источниками. Наконец, Стурдза видит в археологии «поддержку религии и нравственности», т. е. говорит о чисто политическом реакционном использовании археологии. Наряду с этими теоретическими поисками в области археологии, в первой половине XIX в. проводились первые тщательные полевые исследования — Стемпковского, уделившего много внимания графической документации, Ходаковского с подробными описаниями раскопок и др. Все это свидетельствует о значительном шаге, сделанном в эту эпоху в развитии русской археологии. Необходимо, однако, отметить разобщенность отдельных областей археологии в первой половине XIX в., у нас, правда, меньшую, чем на Западе, но все же достаточно выраженную.

В третьей четверти XIX в. появляется четвертый раздел — первобытная археология, причем складывается он в отрыве и от славянской, и от античной археологии, в среде биологов, считавших, что у первобытной археологии совершенно иные, естествоведческие задачи. В этот же период начинает широко обсуждаться проблема охраны исторических памятников, составляющая особую отрасль археологии. Наконец, по отношению ко второй половине XIX в. впервые можно говорить о сближении разных областей археологии в одну науку. Этому очень способствовали археологические общества, археологические съезды, создание Исторического музея.

Многообразие в понимании задач археологии, существовавшее в начале XIX в., постепенно сгладилось, хотя и сейчас легко заметить, что людей влекут к археологии разные интересы, что к археологии можно прийти разными путями.

Это, во-первых, любопытство, так сказать, в чистом виде, любопытство, которое привлекало внимание к археологическим памятникам уже тысячу лет назад.

И сейчас многие интересуются археологией не потому, что им хочется больше узнать о прошлом, а только потому, что интересно — что же находят при раскопках курганов. Нечего греха таить, многие студенты становятся археологами-профессионалами только потому, что на первом курсе их влечет романтика археологии — можно летом уехать куда-то далеко, копать таинственные курганы или развалины погибших городов и найти что-то совершенно неожиданное.

Другой путь, который приводит многих людей к занятиям древностями,— путь эстетический. Восхищение искусством древности побуждает изучать все следы прошлого, пытаться найти новые произведения искусства, понять обстановку, в которой они появились. Вспомним цитированные во введении слова Рериха, говорившего, что он занялся археологией в поисках «изначальной красоты», истоков искусства. Этот путь, конечно, более молодой, чем простое любопытство, но все же и в России он наметился очень давно.

В ту эпоху, когда люди Ренессанса впервые начали коллекционировать памятники античности, на русских грамотах появляются печати с оттисками античных гемм. Леда и лебедь изображены на печати князя Ивана Андреевича Булгакова (грамота 1562 г.), античные геммы оттиснуты на еще более ранних грамотах князя Андрея Васильевича (1484), князя Владимира Ивановича (1507) и т. д. [1] Видимо, эти геммы пришли к нам из Европы эпохи Возрождения, и русские люди с любовью сохраняли миниатюрные памятники древнего языческого искусства.

Так зарождались первые собрания древностей, а через два столетия такие собрания разрастались уже в музеи, коллекции которых и сейчас сохраняют научное значение. Собрание античных гемм Екатерины II насчитывает 10 тысяч камней, что составляет примерно 62% от всей коллекции гемм Эрмитажа. Анализ этой коллекции, проведенный М. И. Максимовой, показывает, что, собирая геммы, императрица не преследовала научных целей; единственным критерием был ее вкус. «Одному богу известно сколько радости дается ежедневным общением со всем этим», — писала Екатерина [2].

То же увлечение античным искусством вдохновляло впоследствии Сумарокова и Муравьева-Апостола при их исследованиях в Причерноморье и послужило толчком к плодотворной деятельности Стемпковского.

Сейчас мы понимаем, что задачи археологии не в отыскании произведений древнего искусства, но несомненно, что любовь к искусству прошлого и сейчас привлекает людей к археологии.

Уже в конце XVI в. мы отметили первое в истории России использование археологии в политических целях (споры с Данией о Лапландии). В дальнейшем мы не раз встречались с этим. Формулировка задач археологии, данная Стурдзой, характерна для николаевской эпохи, когда в археологии видели благонамеренную науку, поддерживающую самодержавный строй. Характеристика реакционной группы археологов, принадлежащая каракозовцу Худякову, относится уже к эпохе Александра II. А вот и еще более свежая цитата — отрывок из письма украинского писателя-демократа М. М. Коцюбинского, делившегося с В. Гнатюком впечатлениями от Черниговского археологического съезда 1908 г.: «Добре, що Ви не були свiком усього того свинства, усього того брудного патрiтичного шумування, яке замiсть науки викинув з себе той на половину хулиганський з’iзд. Попросту було гадко, противно i для людини хоч трохи етично розвиненоi несмачно» [3]. Что имеет в виду Коцюбинский? Несомненно избрание почетным гостем съезда одного из организаторов Союза русского народа Анатолия Савенко, монархические манифестации археологов, возмущавшихся тем, что революция 1905 г. задержала созыв очередного съезда [4]. Политическая реакционность значительной части старых русских археологов — факт, нa который не приходится закрывать глаза.

Мы пытались показать и другую группу археологов, примыкающую к демократическому крылу русской интеллигенции. Таков Ходаковский, в какой-то мере связанный с декабристами, таковы польский революционер Черский, Поляков, Мережковский, Волков, в той или иной степени причастные к демократическому движению 1870—1880-х годов.

Если знаменем реакционной группы археологов было понимание задач этой науки, сформулированное в свое время Стурдзой, то ученые из демократического лагеря 60-х годов развивали биологическое направление археологии. Сейчас нам уже не легко понять, каким вызовом реакции было это направление. Теперь всем ясно, что первобытная археология тесно связана с четвертичной геологией, палеонтологией и антропологией. Но в те годы, когда только поднимался вопрос о каменном веке, о человеке, сохранявшем в своем строении животные черты, о человеке, жившем сотни тысяч лет назад в глубокой геологической древности — это был вызов церкви, всей официальной идеологии царской России.

Существует любопытная книжка А. Беляева «Характеристика археологии» (Харьков, 1890). Автор ее Александр Дмитриевич Беляев — профессор Московской Духовной академии, преподававший там догматическое богословие. Его докторская диссертация называлась «О безбожии и антихристе. Подготовление, признаки и время пришествия антихриста». Беляеву принадлежат книги «О покое воскресного дня», «Любовь божественная» и разбор представлений Льва Толстого о христианстве. Зачем же Беляеву понадобилась еще и археология? Просмотрим книгу, и мы это поймем. Беляев в очень осторожной форме, в очень наукообразном изложении борется с археологами, занимающимися каменным веком. Он внимательно изучил и Буше де Перта, и Мортилье, и Уварова, чтобы доказать, что каменного века, как такового, никогда не было, что нельзя говорить о глубокой древности человека. Каменные орудия, пишет Беляев, употреблялись и в недавние исторические эпохи, о чем говорит этнография. В древние отложения эти орудия могли попасть случайно — по трещинам в земле. Никаких точных дат у археологов-первобытников нет. Становится понятным, почему заинтересовался археологией профессор Духовной академии, почему он читал Мортилье. Богослов Беляев должен был бороться с археологами-первобытниками, чтобы защитить догматическое богословие.

Как мы видим, подобно всем гуманитарным наукам, археологию использовали в своих интересах и реакционный и прогрессивный лагери.

Характеризуя биологическое направление первобытной археологии, мы можем сказать, что в свое время оно сыграло большую роль в борьбе с клерикализмом. Но позднее, когда существование каменного века перестало быть предметом спора, оказалась важнее связь первобытной археологии с историей. Человеческое общество, даже самое примитивное, должно изучаться историками, а не биологами.

Еще одно направление археологии прикладное, задачи которого формулировал Оленин. Первая половина XIX в. была переломным моментом в исторической живописи, потому что тогда художники впервые начали заботиться об историческом правдоподобии всего фона картины, всех изображенных на ней аксессуаров. Известный русский художник Ф. П. Толстой писал, что до начала XIX в. античность передавалась в русском искусстве совершенно неграмотно [5]. Только с этого времени художники обратились к подлинному материалу — к античным барельефам, скульптурам, вазам. Сам Толстой много рисовал с античных древностей, читал все, что появлялось о древнем быте, и с гордостью писал о себе: «Я первый стал лепить из воска большие барельефы из истории древней, русской и всемирной, употребляя самые верные костюмы… так как я изучил археологию» [6]. Современный археолог найдет ошибки и на барельефах Толстого, но, несомненно, им был сделан большой шаг к освоению археологических данных как материала для художника, работающего над историческими темами.

Александр Ивайов также сознавал, что в XIX в. художники должны писать картины, отражающие «эпохи из всемирной и отечественной истории, исполненные со всеми точностями антикварными, столь нужными в настоящем веке», что публика теперь хочет «видеть живого воскресения древнего мира, со всеми доказательствами последних результатов учености» [7]. По словам Иванова, вернувшись в Россию после длительного отсутствия, он убедился, что требования публики ушли вперед именно в этом отношении.

Сейчас каждый художник, берущийся за исторический сюжет, считает своим долгом ознакомиться с бытом интересующей его эпохи. Ознакомиться с ним стало, конечно, гораздо легче, чем во времена Ф. Толстого и А. Иванова. За 100 лет археологи добыли и систематически описали колоссальный материал, и им пользуются не только художники, но и деятели театра и кино. Так, уже упоминавшийся нами археолог В. И. Сизов консультировал многие спектакли Большого и Малого театра, знаток Эгейского мира Б. Л. Богаевский помогал Мейерхольду при постановке «Электры» [8], а А. В. Арциховский был консультантом кинофильма Эйзенштейна «Александр Невский». Однако вряд ли надо доказывать, что задачи археологии состоят не в этой помощи деятелям искусства.

Наконец, последнее направление археологии — историческое. Это всеобъемлющее направление, которое объединяет сейчас отдельные разделы нашей науки. То, что древности — важный исторический источник, понимал еще Татищев. Ходаковский впервые попытался показать это широко. Во второй половине XIX в. уже многие ведущие археологи России строят свои работы как исторические исследования. Выше уже говорилось, что Уваров придал историческую направленность первобытной археологии.

Иван Егорович Забелин (1820—1908), исследовавший ряд интереснейших скифских и античных памятников (Чертомлыцкий курган, Большая Близница на Тамани, раскопки Ольвии), был в основном историком. В книге «История русской жизни» он много страниц посвятил скифской эпохе, привлекая материалы своих раскопок наравне с письменными источниками [9].

Дмитрий Яковлевич Самоквасов (1843—1911) в своей классификации древностей охватил все археологические памятники — от палеолитических стоянок до позднесредневековых курганов. Античные памятники нашли место в той же классификации [10]. Ряд исследований Самоквасова, в особенности «Северянская земля по городищам и могилам», показывает, как этот ученый последовательно направлял свои раскопки на решение исторических проблем. Он определил территорию северян по археологическим памятникам и впервые в нашей литературе исследовал городища как остатки поселений. Самоквасов развенчал еще державшуюся в его времена теорию Ходаковского о культовом назначении городищ и подошел к разработке проблемы древнерусского города [11].

Открыватель трипольской культуры и культуры полей погребений Викентий Вячеславович Хвойка (1850—1914) в книге «Древние обитатели Среднего Приднепровья» дал очерк истории Приднепровья от эпохи палеолита до времени Киевской Руси, основанный целиком на материалах раскопок [12].

Александр Андреевич Спицын (1858—1931), внесший колоссальный вклад в русскую археологию, был историком по образованию. Подводя итоги своих работ, он писал: «Если бы я не ушел в провинцию… из меня вышел бы не археолог, а историк по моей особой склонности к этой науке» [13]. Но и став археологом, Спицын не перестал быть историком. Такие его труды, как «Расселение древнерусских племен по археологическим данным» [14], могут служить образцом археологического исследования, посвященного исторической теме. Анализ огромного археологического материала здесь неразрывно связан с анализом данных письменных источников. Спицыну принадлежит и ряд чисто исторических работ.

Историзм характерен и для лучших археологических исследований Василия Алексеевича Городцова (1860—1945). Назовем, в частности, его статьи по бронзовому веку Европейской России. После работ Городцова было получено представление не только о разных типах памятников эпохи бронзы в степях и в лесной зоне, но и о сложной этнической истории бронзового века. Городцов проследил проникновение в лесную полосу, в область пережиточно-неолитических стоянок, новых племен — культур фатьяновской и катакомбной, — и показал смену племен в степной полосе Украины [15]. Такой исторический подход к эпохе бронзы был прямым развитием взглядов Уварова, изложенных в его программной речи на III археологическом съезде.

Так в трудах ведущих русских археологов конца XIX — начала XX в. археологические памятники были поставлены на службу истории. Советские археологи, неизменно подчеркивающие исторический характер своей работы, могут во многом опираться на труды своих предшественников.

Ко времени Октябрьской революции существовали уже все четыре основных раздела археологии. Но они развивались неравномерно. В Русском археологическом обществе были отделения классическое, восточное и славяно-русское, но отделения первобытной археологии не было. Правда, в «Записках отделения русской и славянской археологии» печатались статьи по неолиту и бронзовому веку, но исследования палеолита были в явном загоне. В сущности, после первых успехов на рубеже 1870—1880-х годов, после раскопок Мережковского и Полякова, в изучении палеолита
России настал период упадка, несомненно связанный с наступлением реакции на науку. Показательно, что раскопки палеолитических стоянок в Крыму были прекращены в 1881 г., т. е. в год убийства Александра II и начала победоносцевской реакции. Прерванные на втором полевом сезоне работы Мережковского в XX в. были настолько забыты, что в литературе появилось даже утверждение немецкого археолога Р. Шмидта об отсутствии палеолита в Крыму [16].

В советское время в изучении каменного века произошел решительный перелом [17]. Уже в 1920-х годах было возобновлено исследование палеолитических стоянок, и вскоре молодая советская наука добилась выдающихся успехов. Г. А. Бонч-Осмоловский не только подтвердил существование палеолита в Крыму, но и обнаружил здесь в гроте Киик-Коба богатую раннепалеолитическую стоянку с погребением неандертальца. На Верхнем Дону раскопки С. Н. Замятнина и П. П. Ефименко привели к открытию верхнепалеолитических жилищ и интереснейших памятников искусства. Так первые советские работы по палеолиту непосредственно продолжили исследования Мережковского и Полякова. В последующие годы изучены сотни новых стоянок всех этапов палеолита, начиная с шелля, открыты многослойные поселения, позволяющие проследить последовательность развития палеолитической культуры, найдено несколько палеолитических погребений. Исследования палеолита охватили всю территорию страны, включая Сибирь и Среднюю Азию.

Но еще более важным, чем эти полевые открытия, явилось сложение в СССР нового исторического направления исследований палеолита. Основной задачей раскопок стал не сбор кремневых орудий, а восстановление картины жизни древнего поселения. Советские археологи исследовали историю хозяйства палеолитической эпохи, этапы заселения территории СССР в каменном веке, взаимоотношения отдельных своеобразных групп памятников.

Биологическое направление изучения каменного века, еще существовавшее у нас в 20-е годы, на фоне успехов исторического направления, постепенно сошло на нет. И это понятно. В работах Б. С. Жукова — главы археологической школы Музея антропологии МГУ, можно увидеть вырождение биологического направления археологии. Археологические категории вещей приравниваются Жуковым к биологическим видам, и все исследование памятников сводится к прослеживанию «мутаций», «гибридизаций» и «расщеплений комплекса» [18]. Исследования, механически переносившие биологические закономерности на историю человеческого общества, орудий труда и культуры, оказались несостоятельными при сравнении с работами исторической школы. В трудах П. П. Ефименко и его учеников палеолитический материал анализировался методами марксистской исторической науки, и такой анализ открыл безграничные возможности для изучения самых разных сторон истории древнейшего человека. В 30-х годах даже ученики Б. С. Жукова отходят от методов, изложенных в его статьях по каменному веку, и придают своим работам историческое направление.

Успехи этого направления несомненны, они признаны и зарубежной археологией, но следует сказать, что сосредоточив свое внимание только на исторических вопросах, советские исследователи палеолита перегнули палку. Сейчас стала ощущаться недостаточная естествоведческая подготовка у археологов-палеолитчиков, кончавших, как правило, исторические ВУЗы. Специалисту по палеолиту необходимо глубокое знание четвертичной геологии, которого многим из нас не хватает. Полный отказ от использования в исследованиях по каменному веку биологических методов анализа материала приводил подчас к тому, что из статей археологов вообще ушел метод. Биологические методы не заменились историческими, а уступили место простым впечатлениям от находок, иногда интересным, но достаточно субъективным. Эта слабая сторона наших работ обнаружилась особенно ясно, когда в 1940—1950-е годы ученые перешли от исследования проблем истории хозяйства и типов поселений палеолита к проблемам периодизации и стратиграфии каменного века.

Сейчас советская археология палеолита в известной мере перестраивается. Не отказываясь от проверенного временем главного исторического направления исследований, ряд ученых, изучающих палеолит, вплотную занялся и геологией. Это несомненно обеспечит нашей науке новые успехи.

Не меньший прогресс мы можем наблюдать в области восточной археологии. До революции эта область заметно отставала от археологии античной и славяно-русской. Из многочисленных городищ Средней Азии, на которые еще в 1819 г. обращал внимание Муравьев, были исследованы единицы, притом относящиеся только к средневековью. Научные учреждения Центра раскопок в Средней Азии почти не вели, а раскопки краеведов из Туркестанского кружка любителей археологии были очень маленькими по масштабу и невысокими по научному уровню.

Сразу же после революции, когда на повестку дня встал вопрос о подъеме культуры на национальных окраинах, в самых широких масштабах началось изучение археологии Кавказа и Средней Азии. Успехи этой работы хорошо известны. Раскопки С. П. Толстова в Хорезме, Б. А. Куфтина и Б. Б. Пиотровского в Закавказье и т. д. вызывают интерес далеко за пределами нашей родины. Очень важно, что сильные коллективы археологов выросли уже в самих национальных республиках. Большие отделы археологии созданы в Академиях наук Грузии, Азербайджана, Узбекистана, Казахстана, Таджикистана, Туркмении.

Если в дореволюционных изданиях по восточной археологии печатались лишь описания отдельных древних зданий и случайных находок, то теперь археологи-востоковеды решают важнейшие исторические вопросы. Это проблемы сложения рабовладельческих государств Востока, история ирригации, история взаимоотношений кочевников и земледельцев, взаимного влияния античной, индийской, иранской и других культур на Востоке.

Так Октябрьская революция, покончив с влиянием церковной идеологии, не только возродила первобытную археологию России, но и подняла ее на новую ступень, а покончив с отсталостью национальных окраин, обеспечила быстрое развитие восточной археологии.

После революции изменилось лицо и античной археологии. В конце XIX — начале XX в., когда первобытная и славяно-русская археология уже сблизились и занялись историческими вопросами (как мы видели это на примере работ Забелина, Самоквасова, Хвойки), античная археология все еще оставалась на отшибе и сохраняла искусствоведческий характер. Теперь исторические задачи стали главными и для античной археологии. Это проявилось в переходе от исследований некрополей, привлекавших археологов XIX в. своими богатыми находками, к изучению поселений с более бедным вещевым материалом, но зато с остатками бытовых и производственных комплексов. Это чувствуется и в темах исследований. История земледелия и военного дела в античных колониях Причерноморья (монографии В. Д. Блаватского), вопрос о роли местных племен в истории античных городов и ряд других сторон истории Боснора (монография В. Ф. Гайдукевича), Херсонеса и Ольвии — таковы темы, разрабатывающиеся советскими археологами-антиковедами.

Славяно-русская археология за годы советской власти обогатилась капитальными исследованиями, выводы которых нашли отражение и в обобщающих трудах историков. Достаточно назвать книги «Киевская Русь» Б. Д. Грекова, «Древнерусские города» М. Н. Тихомирова или первые тома учебников по истории СССР. Советские археологи-слависты подняли множество новых исторических тем, не существовавших для дореволюционных ученых. Таков ряд проблем, связанных с этногенезом славян (труды П. Н. Третьякова, М. И. Артамонова и др.). вопросы истории русской деревни и древнерусского города (работы А. В. Арциховского, H. Н. Воронина, М. К. Каргера и др.), ремесла древней Руси (монография Б.А. Рыбакова) и т. д.

Развитие славяно-русской археологии не было гладким. В начале 30-х годов исследования русских древностей были свернуты. То вульгаризаторское понимание борьбы с великодержавным шовинизмом, которое проявилось хотя бы в пресловутой пьесе Демьяна Бедного «Богатыри» (1933) и во многих статьях историков школы Покровского, сыграло здесь роковую роль. Некоторые деятели исторического фронта заявляли, что изучение памятников русской культуры — дело реакционное, враждебное советскому строю [19]. С середины 30-х годов эта вреднейшая тенденция была преодолена.

В конце 1940-х годов отмечается другая крайность — славяно-русская археология была объявлена самым главным направлением археологической науки. Внешне это выразилось, например, в расположении статей в сборниках «Советская археология». Порядок статей таков: русские древности, палеолит, неолит, эпоха бронзы, эпоха раннего железа, античность, средневековые памятники Кавказа и Средней Азии [20]. Так нарушались не только хронология, но и реальное соотношение многих явлений в истории. Чтобы придать актуальность своим работам, некоторые археологи искусственно «славянизировали» свой материал (славяне появились даже в Ольвии) [21].

Со всеми этими крайностями было покончено, когда советская историческая наука вступила в свой новый этап после XX съезда партии. Теперь славяно-русская археология занимает принадлежащее ей достойное место в нашей науке, не подавляя других направлений исследований. Сейчас открыты широкие возможности для плодотворного гармоничного развития всей нашей науки. И археологи, изучающие первобытное общество, и археологи, исследующие памятники античности или древних цивилизаций Востока, и археологи, занятые славяно-русскими древностями, решают общую задачу — восстанавливают историю человечества от ее истоков до средневековья. В эту одну большую общую тему входят и темы, казавшиеся в свое время особыми, более важными, чем темы исторические. Это вопросы истории искусства, истории культуры и вопросы, близкие также для антропологов, касающиеся древнейших людей. Все это исторические проблемы, и они входят в круг интересов археологии, как единой исторической науки.

Наконец, много важных изменений претерпела за годы советской власти работа в области охраны памятников прошлого. Сразу же после революции ликвидация права частной собственности, являвшегося главным тормозом в решении проблемы охраны памятников, позволила подойти к созданию законодательства об охране. И в первые же годы советской власти по инициативе Ленина были сделаны крупные шаги в этом направлении [22].

Уже 3 ноября 1917 г. Народный Комиссариат Просвещения обратился «к рабочим, крестьянам, солдатам, матросам и всем гражданам России» с призывом оберегать сокровища культуры и искусства, которые оказались под угрозой в период революции и гражданской войны. В ноябре же была организована Всероссийская коллегия по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Впервые в истории русской науки был создан государственный орган, специально занимающийся проблемой охраны памятников.

10 октября 1918 г. был издан подписанный Лениным декрет о государственной регистрации и учете предметов искусства и старины. Национализация помещичьей земли, отделение церкви от государства проводились по решению правительства с учетом всех памятников культуры, принадлежавших ранее церкви и дворянству. Отныне все памятники прошлого стали собственностью государства, принявшего на себя заботу об их сохранности. Так, еще в условиях гражданской войны, было положено начало исключительно трудоемкому делу регистрации памятников. Напомним, что до революции никаких списков памятников не существовало. Ныне в Министерстве культуры составлены списки всех памятников, взятых на государственную охрану.

Надо отметить, также создание в июне 1918 г. реставрационных мастерских при Главмузее. Уже в 20-е годы эти мастерские провели под руководством И. Э. Грабаря огромную работу по выявлению, описанию и консервации памятников древнерусского искусства. Именно тогда были открыты многие ныне широкоизвестные произведения Рублева и его школы, изучены фрески Мирожского монастыря во Пскове, памятники Владимира, Троице-Сергиевской лавры и т. д.

Все эти важные, давно уже назревшие мероприятия коснулись и археологических объектов. Самовольным раскопкам, нередко имевшим место до революции, был положен предел. Основанная декретом Совнаркома 18 апреля 1919 г. Академия истории материальной культуры (ныне Институт археологии Академии наук СССР) стала центральным научным учреждением, без санкции которого невозможны археологические раскопки. Таким образом, в годы советской власти наметились важные сдвиги в разрешении проблемы охраны памятников, которую не смогла решить царская Россия.

Но тот факт, что традиции в этой области в России были невелики, оказал влияние и на современное положение охраны памятников прошлого в СССР. Значение этого дела для всей культуры страны часто недооценивается. В начале 30-х годов было допущено много неоправданных необходимостью разрушений памятников русской национальной культуры (Михайловский Златоверхий монастырь в Киеве, Сухарева башня, Симонов монастырь, Красные ворота в Москве) [23]. Эго было результатом деятельности последышей осужденного партией направления «Пролеткульта», заявлявших, что старая «буржуазная культура» должна быть разрушена до основания, как ненужная для пролетариата. Вот характерный образчик демагогии этих деятелей. В журнале «Советское краеведенйе» в 1932 г. появилась статья, осуждавшая проф. И. М. Гревса. Автор пишет: «Гревс идеализировал буржуазно-помещичий строй, проводя эту идеологию под флагом сохранения памяников старины… Гревс… откровенно заявляет, что всеми памятниками старины «должны дорожить» и следует «оберегать их от разрушения и порчи»… Следовательно, по Гревсу, самодержавием тоже надо было дорожить и охранять его» [24]. Логика изумительная, но, как ни печально, такая демагогия сказывалась определенным образом на положении охраны памятников в СССР.

Между тем, известно прямое указание Ленина, что культура Советской России может строиться только на базе всего лучшего, созданного культурой прошлого [25]. С этим положением ленинизма связаны и декреты об охране памятников старины, появившиеся на заре советского государства. Преодолевая безразличие к сохранению памятников прошлого, сложившееся еще в эпоху бескультурья старой России, развивая указания Ленина, советские археологи должны еще многое сделать для сохранения богатейших археологических и архитектурных памятников СССР.

Таково в самом беглом обзоре состояние разных направлений русской археологии в прошлом и теперь. Мы видим, что в советские годы русская археология ушла далеко вперед. Гораздо теснее стала связь разных отраслей археологии друг с другом, единые исторические задачи объединили их между собой. Важные теоретические указания классиков марксизма, охватившая всю страну работа по подъему культуры поставили перед археологами новые задачи и открыли перед ними новые перспективы. Мы видели в то же время, что многое из созданного старой русской археологией органически вошло в фонд советской археологической науки. Этим и оправдывается наш интерес к дореволюционной русской археологии.

[adsense]

1 А. А. Семенов. Нечто о среднеазиатских геммах, их любителях и собирателях. «Известия Отделения общественных наук АН Таджикской ССР», вып. 14. Сталинабад, 1957, стр. 143, 144.
2 М. И. Максимова. Императрица Екатерина II и собрание резных камней Эрмитажа. «Сборник Государственного Эрмитажа», вып. I. Пг., 1920, стр. 59.
3 М. Коцюбинський. Твори, т. VIII. Харькiв — Киiв, 1936, стр. 69.
4 Тр. XIV АС, т. III. М., 1911 (протоколы), стр. 47.
5 Записки графа Ф. П. Толстого. PC, 1873, № 2, стр. 139. [7
6 Там же, № 1, стр. 49.
7 Александр Андреевич Иванов, его жизнь и переписка. СПб., 1880, стр. 106, 299.
8 Н. Д. Волков. Мейерхольд, т. II. М.—Л., 1929, стр. 269.
9 И. Е. Забелин. История русской жизни, ч. I. М., 1876.
10 Основания хронологической классификации и каталог коллекции древностей Д. Я. Самоквасова. Варшава, 1892.
11 Д. Я. Самоквасов. Северянская земля и северяне по городищам и могилам. М., 1908.
12 В. В. Хвойка. Древние обитатели Среднего Приднепровья и их культура в доисторические времена. Киев, 1913.
13 А. А. Спицын. Мои научные работы. «Seminarium Коndakovianum», II. Prague, 1928, стр. 342.
14 ЖМНП, 1899, № 8.
15 В. А. Городцов. Результаты археологических исследований в Изюмском уезде Харьковской губернии в 1901 г. Тр. XII АС, т. I. М., 1905; его же. Культуры бронзовой эпохи в Средней России. «Отчет Российского Исторического музея за 1914 год». М., 1915.
16 См. об этом Г. А. Бонч-Осмоловский. Грот Киик-Коба. М.— Л., 1940. стр. 3, 4.
17 В нашу задачу не входит характеристика истории и проблематики советской археологической науки (отсылаем читателя к кинге: A. Л. Монгайт. Археология в СССР. М., 1955, где приводится и вся библиография). Мы останавливаемся здесь лишь на тех вопросах, которые связаны с рассмотренными выше отдельными сторонами дореволюционной русской археологии.
18 Б. С. Жуков. Теория хронологических и территориальных модификаций некоторых неолитических культур Восточной Европы по данным изучения керамики. «Этнография», 1929, № 1, стр. 66, 67.
19 См. об этом: Б. А. Рыбаков. Место славяно-русской археологии в советской исторической науке. СА, 1957, № 4.
20 См., например, CA, XI, 1949.
21 Л. М. Славин. Древний город Ольвия. Киев, 1951, стр. 14.
22 См. об этом В. К. Гарданов. Музейное строительство и охрана памятников культуры в первые годы Советской власти. «Труды Научно-исследовательского Института музееведения», вып. I. М., 1957; К вопросу об организации и юридическом обосновании дела охраны и исследования археологических памятников в РСФСР. «Материалы Всесоюзного археологического совещания». М., 1945.
23 См. статью И. Э. Грабаря, H. Н. Воронина и др. В защиту памятников прошлого. «Литературная газета», № 99, 23 августа 1956 г.
24 В. Г. За большевистскую бдительность в краеведении.
«Советское краеведение», 1932, № 1, стр. 10. Ср. Н. Рубинштейн. Борьба с классовым врагом в краеведческой литературе. Сб. «Против вредительства в краеведческой литературе». М., 1931, стр. 6.
28 В. И. Ленин. Задачи союзов молодежи. Сочинения, т. 31, стр. 262.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АС — Археологический съезд
ЖМНИ — Журнал Министерства народного просвещения
ЗООИД — Записки Одесского общества истории и древностей
ЗОРСА — Записки отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества
ЗРАО — Записки русского археологического общества
ИОАИЭ — Известия общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете
ИРГО — Известия Русского географического общества
ЛН — Литературное наследство
МАР — Материалы по археологии России
МИА — Материалы и исследования по археологии СССР
ПСЗ — Полное собрание законов Российской империи
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей
РА — Русский архив
РГО — Русское географическое общество
РИС — Русский исторический сборник
PC — Русская старина
СА — Советская археология

К содержанию книги А.А. Формозова «Очерки по истории русской археологии»

В этот день:

Дни смерти
1984 Умер Андрей Васильевич Куза — советский археолог, историк, источниковед, специалист по древнерусским городам.
1992 Умер Николас Платон — греческий археолог. Открыл минойский дворец в Закросе. Предложил хронологию базирующуюся на изучении архитектурных комплексов (дворцов) Крита.
1994 Умер Сайрус Лонгуэрт Ланделл — американский ботаник и археолог. В декабре 1932 года Ланделл с воздуха обнаружил древний город Майя, впоследствии названный им Калакмулем, «городом двух соседних пирамид».

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика
Археология © 2014