Воронин H.Н. К вопросу о взаимоотношении галицко-волынской и владимиро-суздальской архитектуры XII-XIII вв.

К содержанию 3-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры

История галицко-волынского зодчества XII—XIII вв. представляет собой одну из замечательно ярких и сложных страниц в истории искусства древней Руси. Сложность этой темы состоит прежде всего в том, что мы располагаем крайне ничтожным количеством, при этом плохо сохранившихся, памятников и двумя, правда колоритными, летописными характеристиками исчезнувших зданий Галича и Холма. Поэтому археологическое изучение монументальных памятников XII—XIII вв. в основных центрах — Галиче и Владимире Волынском — является одной из неотложных задач советской археологии.

[adsense]

Особенный интерес этих памятников состоит в том, что они с большой убедительностью говорят о теснейших культурных связях галицко-волынской окраины русской земли с ее киевским, а затем владимирским центром, а также о прочности ее зарубежных культурных связей со странами Запада.

В этой заметке мы остановимся только на одной теме — на взаимоотношениях галицко-волынской и владимиро-суздальской архитектуры XII—XIII вв., создавших в процессе своего развития поразительно близкие памятники.

Этот вопрос был поставлен еще в конце XIX в. 1 Тогда речь шла о весьма своеобразном решении культового здания, сочетавшем крестово-купольную византийскую схему небольшого четырехстолпного храма с романской декорацией фасадов, включавшей обильное применение резного камня. Судя по летописным сведениям о постройках Холма (XIII в.) с их фасадной резьбой 2 и по открытым раскопками древним памятникам Галича, это сходство между архитектурой юго-запада и северо-востока древней Руси было исключительно велико.

Возможность допущения параллельного развития одинаковых художественных форм буржуазной наукой исключалась начисто. Один из исследователей этого вопроса, Д. Н. Бережков, анализируя сходство плановых решений, так и писал: „Если мы допустим самостоятельность в выработке этих планов в двух удаленных одна от другой местностях
древней Руси — в Галиче и Суздале, то мы тем самым вынуждены будем признать факт удивительного параллелизма в строительном искусстве: две страны, независимо одна от другой, вырабатывают такие сходные планы церквей, каких нет нигде в других странах». Отсюда вытекало обычное решение вопроса путем указания влияний одной „страны» на другую: Н. П. Кондаков допускал мысль, что во Владимир могли притти галицкие резчики, Д. Н. Бережков считал, что самые зодчие владимирских храмов XII в. были галицкими зодчими. 3 При этом для Бережкова была характерной привычная мысль, что более культурный Запад влиял на пограничный Галич („заимствование Галичем культуры с Запада»!), а более культурный Галич влиял на „вполне дикую» Залесскую землю 4 („глухая лесистая область, какой был, несомненно, Владимиро-Суздальский край в XI—XII вв.»).

Рассматриваемый вопрос приобрел особую остроту после археологических раскопок в Боголюбове (1934—1939 гг.), 5 которые выявили еще большее количество совпадений не только общих архитектурных решений, но и ряда мелких подробностей в зодчестве русского северо-востока и юго-запада. Перечислим их: 1) общее сходство композиции дворцового ансамбля в Боголюбове (1158—1165 гг.) и дворца в Галиче (до 1152 г.) 6 (дворец — переходы-сени — дворцовый собор); 2) ряд общих архитектурных приемов: медные и майоликовые полы (Боголюбовский собор, ц. Ивана Златоуста в Холме, 7 развалины в урочище Старая кафедра и Мстиславов храм во Владимире Волынском, 8 ц. Спаса в Галиче); 9 полихромия фасадов (Боголюбовский и Успенский владимирский соборы 1158 г., ц. Ивана Златоуста в Холме XIII в.); введение в качестве опор круглых колонн (Боголюбовский собор 1158 г., ц. Козьмы и Демьяна в Холме XIII в.); 10 3) постановка водосвятной чаши перед западным фасадом храма (Боголюбовский киворий, ок. 1165 г., ц. Марии в Холме 1260 г.). 11 Эта совокупность общих черт, казалось бы, дает новые основания для подкрепления теории Бережкова.

Обратимся к рассмотрению этих общих черт, начав с вопроса о происхождении типа дворцового собора. Действительно ли только в Галиче и Владимире он сходен? Нет, разработка этого типа получила свое начало в Киеве в конце XI в. (Спас на Берестове и собор Выдубицкого монастыря), 12 а затем была продолжена одновременно в ряде областных архитектур периода феодальной раздробленности: смоленской, новгородской, владимирской, галицко-волынской и т. д. Это была одна из общих для всей архитектуры древней Руси этого времени задач, выдвинутых нуждами нового исторического периода, когда феодальное владение оформлялось не только экономически и политически, но создавался и архитектурный комплекс построек феодального, княжеского или боярского двора и разрабатывались наиболее рациональные типы его слагаемых. Общая схема четырехстолпного небольшого храма с хорами была наиболее удачной, она с известными вариантами повторялась с XII в. повсюду. Ряд романских декоративных элементов, проникая в художественную практику русских зодчих, находил применение в различных областных архитектурах в Чернигове, 13 Смоленске, 14 Галиче, Владимире.

Таким образом, нет надобности искать родину комбинации византийского плана и романской декорации храма только в пограничном с романским западом Галиче. Галич был наделен романскими чертами больше, так как непосредственно соприкасался с Западом и в особенности испытал (судя по памятникам XIII в.) воздействие искусства Венгрии и Польши.

В таком направлении, нам кажется, должен решаться первый вопрос о связи и сходстве галицкого и владимирского решений придворного храма.

Церковь Спаса в Галиче и связанный с ней княжеский двор были уже отстроены в 1152 г., под которым в Ипатьевской летописи мы находим описание смерти кн. Владимира Галицкого и ряд черт, характеризующих ансамбль двора. Могли ли галичские мастера, окончив постройку галичского дворца, притти на север, где как раз в 1152 г. идет постройка ряда храмов кн. Юрием Долгоруким? Да, могли. План церкви Спаса в Галиче имеет много общих черт с планом собора в Переяславле-Залесском. 15 Но если во время Юрия Долгорукого и имела место посылка работавших в Галиче зодчих на север, то их деятельность и закончилась строительством Юрия (1152). 16 Политические отношения северо-востока с Галичем по смерти Юрия становятся обостренными.

Андреевское строительство во Владимире и Боголюбове (1158—1165) опиралось уже на новых пришлых мастеров с Запада (Саксония и Средняя Германия) и своих владимирских строителей, начинающих самостоятельную работу уже в 1164 г. (Золотые ворота во Владимире) и посылавшихся затем кн. Андреем для построек в Киеве (70-е годы). 17 Именно в это время отстраивается боголюбовский дворец. На близость его галичскому княжескому дворцу указывалось уже давно. 18 В чем она состоит? Рассказ Ипатьевской летописи (1152) позволяет установить, что постройки галичского дворца были связаны между собой: на одном крыле помещалась придворная церковь Спаса, соединенная на уровне хор переходом с „сенями», где стоял княжеский трон, за „сенями» была жилая половина с „горенками»; в „сени», расположенные во втором этаже, вела снизу Лестница. Схема боголюбовского дворца значительно сложнее: дворец, переход, лестничная башня („сени»), собор, новое звено переходов, замковая крепостная башня. 19 Является ли описанная струк¬тура дворцового комплекса впервые появившейся в Галиче, прототипом боголюбовского дворца и зависит ли непосредственно последний от первого? Многочисленные свидетельства письменных источников позволяют утверждать, что в строительстве хором дружинной, а затем и феодальной знати Киевской Руси уже с конца X в. складывается довольно устойчивая схема жилого дома. Она состоит из трех слагаемых: изба („истобка») — теплая жилая половина, „сени“, представляющие соединение избы с „клетью», и наконец самая „клеть» (летняя спальня, кладовая, приемная чистая половина); все три части подняты над уровнем земли: изба и „клеть» — на подклетных срубах, „сени» поддерживались столбами, образуя своего рода висячий переход между боковыми частями. „Сени» княжеских хором XI—XII вв. были поместительны, в них пировали и совещались по политическим делам. 20

Нет сомнения, что та же привычная схема жилого дома лежит в основе композиции галицкого княжого дворца. Сени здесь сохраняют еще значение поместительной приемной части комплекса. Но место клети занял придворный храм, его хоры более отвечают нуждам торжественных приемов, чем повалуша-клеть, хотя бы и расписанная внутри. 21 Церковь становится необходимым инструментом феодального гос¬подства; придворный храм органически связывается с дворцовым комплек¬сом. Галичский дворец был, видимо, каменным, хотя прямых данных об этом нет.

Боголюбовский дворцовый комплекс — весь каменный. Та же трехчленная схема русского жилого дома лежит в основе его сложной композиции. Постепенность возникновения ее отдельных звеньев свидетельствует, что, несмотря на наличие общего замысла и плана, строители не имели в виду никакого вполне законченного образца. Задача большой трудности — создать пышный дворец северного „самовластца», положив в его основу простое членение деревянных хором знати, — решалась зодчими в процессе строительства. Особые трудности были и в самом усложнении этой схемы. Собор и лестничная парадная башня стали центральным звеном ансамбля; „сени», как поместительная часть постройки, исчезли, их имя перешло на лестничную башню, часть функций „сеней» перешла к хорам собора. Боголюбовский дворец ушел несравненно дальше от схемы жилого дома, нежели дворец галичских князей. Но общая основа, лежащая в русской жилой архитектуре того времени, связывает оба памятника теснейшим образом. Так, с моей точки зрения, должен решаться второй вопрос о причинах сходства дворцовых ансамблей Галича и Боголюбова.

Прочная связь зодчества Галича и Владимира с формами, выработанными киевской культовой и жилой архитектурой, обеспечивает органическое освоение значительных романских элементов, которые при этих условиях отнюдь не снижают, но усиливают своеобразие этих „школ» древнерусского зодчества.

Выработка одинаковых планово-конструктивных решений княжеского храма, широкое распространение полученных типов не только в княжеском, но и в городском строительстве, близость композиции дворцовых ансамблей являются также несомненным результатом большего или меньшего сходства общественных условий в различных княжествах древней Руси, породивших более или менее сходные задачи, вставшие перед строителями.

В этом отношении Галицкое княжество было очень близко Владимирскому, и там и здесь мы найдем острую борьбу княжеской власти против тенденций феодального распада земли, носителем которых является крупная боярская знать и против которых выступают горожане, поддерживающие князя. При этом роль княжеской власти приобретает особое значение; все идеологические средства направляются на поддержку ее авторитета, архитектура принимает демонстративно пышный характер. Не случайно, что почти одновременно в Галиче и Боголюбове возникают исключительно близкие по широкому замыслу ансамбли княжого двора и получает особо четкие формы тип придворного храма.

Переходим к третьему и последнему вопросу о взаимоотношении зодчества рассматриваемых областей в последующее время. Мы отметили ряд поразительных совпадений владимирского и галицкого зодчества в отношении отдельных подробностей построек — медные полы, круглые колонны, постановка водосвятной чаши перед западным фасадом храма и пр. Эти почти „буквальные» совпадения можно объяснить лишь прямой преемственностью одной архитектуры от другой. Обратимся к этой теме.

[adsense]

В течение последней четверти XII в. и в начале XIII в. Владимирское княжество в зените своего могущества и славы. Оно перенимает роль Киевской Руси и стоит во главе исторической жизни вплоть до нашествия татар. Всеволод III усмиряет бунтовавшую при Андрее знать, его общерусское значение и силу закрепляют в сознании современников чеканные образы „Слова о полку Игореве». Архитектура в руках местных зодчих приобретает новый художественный язык, становясь еще более своеобразной. При сыновьях Всеволода тенденции феодального распада берут верх и могущество земли ослабевает. Владимир — соперник Киева — в огне и крови склоняется под пятой монгольского ига. Последний памятник высокого искусства владимирских зодчих, покрытый резьбой от цоколя до сводов собор в Юрьеве-Польском, заканчивается за три года до татарского разгрома северо-восточной Руси.

Галич в течение второй половины XII в., судя по данным источников, не ведет крупных построек; лишь во Владимире Волынском кн. Мстислав строит собор богородицы, стоящий в прямой связи с современным зодчеством Чернигова. Яростная борьба общественных сил внутри княжества делает его ареной международной борьбы, в которой принимают участие Венгрия, Польша, владимирский князь Всеволод и германский император Фридрих Барбаросса. Лишь на рубеже XIII в. построена дошедшая до нас церковь Пантелеймона в Галиче, напоминающая по сдержанности и строгости декораций владимирские постройки времени Андрея Боголюбского, но совершенно отличная по ряду деталей.

Сведения о постройках Холма падают уже на послемонгольское время; они занесены в летопись под 1259—1260 гг.; 22 именно в этих памятниках мы находим перечисленные выше черты сходства с боголюбовскими постройками, а пышность полихромной резьбы церкви Иоанна Златоуста может напоминать Георгиевский собор Юрьева-Польского.

Возникает вполне закономерный вопрос, диаметрально противоположный гипотезе Бережкова: не работали ли в Галиче времени Даниила в числе других и владимирские зодчие, уцелевшие от татарского разгрома, не был ли „хытрец Авдий», резчик рельефов холмской церкви Ивана Златоуста, выходцем с владимирского северо-востока? Весьма характерно восхищение летописца красотой и своеобразием этих построек; он занес на страницы летописи войн и мятежей даже имя этого „хытреца».

Галицкая земля пыталась оказать сопротивление татаро-монгольским полчищам, мощные укрепления ее городов упорно противостояли их осадной технике. Последующая осторожная политика князя Даниила и Василька создают для Галицко-Волынской земли более легкое положение в системе татарского подчинения; на ряду с Новгородом она является тем краем, где продолжается культурное развитие, куда, под могучую руку Даниила, естественно должны были тянуться культурные силы древней Руси. На зов Даниила в новый город Холм стекались новые поселенцы „приходае Немце и Русь иноязычникы и ляхи идяху день во день и уноты и мастере всяции бежаху ис Татар седелницы и тулници и кузнице железу и меди и сребру и бе жизнь и наполниша дворы окрест града поле и села». 23 В Холме закипела ремесленная деятельность мастеров разных „земель». Именно после этой характеристики и описывает летописец поразившие его красоты церкви Ивана Златоуста, построенной в Холме при участии „хытреца Авдия». Едва ли можно сомневаться, что и этот мастер откуда-то пришел в Холм, может быть также из татарского плена. Там жил встреченный в 1245 г. Плано Карпини в ханской ставке неизвестный русский мастер, сделавший для хана печать и трон из слоновой кости, украшенный золотом, драгоценными камнями и различными изображениями. 24

Все характерные черты холмских храмов 40—50-х годов XIII в., отмеченные летописцем, находят аналогию в памятниках XII—XIII вв. Владимирского княжества, а в особенности в зданиях боголюбовского замка 1158—1165 гг.; это дает нам право предполагать, что в числе строивших их мастеров могли быть выходцы из Владимира, носители художественной традиции строительства Андрея и Всеволода. Иначе трудно представить себе столь близкое совпадение художественных черт памятников, отделенных друг от друга длительным промежутком времени.

Так с моей точки зрения может решаться третий вопрос о взаимоотношении галицко-волынской архитектуры XIII в. и владимиро-суздальской XII—XIII вв. Его окончательное решение принесет только широкое археологическое изучение галицко-волынских памятников.

Стоя на этой точке зрения, я считаю, что галицко-волынское зодчество на протяжении всего своего развития в первую очередь теснейшим образом связано с историей зодчества древней Руси XII—XIII вв. Развиваясь на рубеже русской земли и воспринимая многие черты романского искусства, оно неуклонно следует по общему для всего русского зодчества пути, а после монгольского завоевания впитывает уцелевшие русские строительные кадры, которые, вместе с местными строителями, создают в Холме ряд первоклассных произведений, продолжающих лучшие традиции русского искусства.

К содержанию 3-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры

Notes:

  1. И. Толстой и Н. Кондаков. Русские древности, вып. VI, стр. 10, 37, 38. — Д. Н. Бережков. О храмах Владимиро-Суздальского княжества. Тр. Владим. учен, архивн. ком., т. V.
  2. Ипат. лет. под 1259 и 1260 гг. Отметим здесь же, что рассказ летописи под 1259 г. о пожаре г. Холма, на который мы ссылаемся ниже, требует специального критического рассмотрения. Он носит несомненные следы вставок или компиляции из двух самостоятельных рассказов. Так, например, описание „вежи», стоящей среди города, прерывает рассказ о пожаре церкви Ивана на фразе о колоколах, так как далее находится обрывок окончания этого рассказа „и мед от огня яко смола ползущь», где речь явно идет не о „мёде», а о расплавившейся колокольной „меди». Так же врывается описание „столпа», стоящего вне города, в рассказ о постройке церкви Козьмы и Демьяна. О том же говорит ряд более мелких текстовых неполадок. Ср. разночтения у Карамзина (ИГР, IV, прим. 20 и 102).
  3. Д. Н. Бережков, ук. соч., стр. 129.
  4. Там же, стр. 2, 125.
  5. H. Н. Воронин. О дворце Андрея в Боголюбове. Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях ИИМК, вып. II, стр. 29.

  6. Ипат. лет. под 1152 г.
  7. Ипат. лет. под 1259 г.
  8. Е. Н. Дверницкий. Памятники древнего православия в г. Владимире Волынском. Киев, 1889 (прилож., стр. 47).
  9. I. Szaraniewicz. Tt.zj opisy histor. star. gTodu Halicza. Lwow, 1883, *вбл. Д, 15.
  10. Ипат. лет. под 1259 г.
  11. Ипат. лет. под 1260 г.
  12. Анализ этого вопроса дан мной в работе о владимиро-суздальском зодчестве (1936).
  13. Аркатурный фриз Елецкого монастыря, Черниговская капитель, декоративная резьба. См.: М. Макаренко. Скульптура и р1збярство КиУвськоТ Руси перед монголь¬ских час1в. Кшвськ1 эб2рники icTopiï й археологи, вып. I, Киев, 1931, стр. 49 сл. и 85—88.
  14. Аркатурный фриз церкви Петра и Павла, портал развалин на Воскресенском взгорке. Не случайно, что после Бережкова возникла еще одна теория, искавшая истоков владимиро-суздальской архитектуры не в Галиче, но в Смоленске. Н. И. Брунов. Беларуская арх!тектура XI—XII ст. Зборшк артыкулау, Менск, 1926, стр. 276—277,
  15. I. Szaraniewicz, ук. соч., табл. I, 13 (особенно церковь Богородицы, табл. I, 2).
  16. Есть возможность думать, что мастера были получены Юрием непосредственно с Запада или через новгородского архиепископа Нифонта или через Константинополь.
  17. Эта тема специально разработана в моем исследовании о владимиро-суздальском зодчестве.
  18. Ф. Рихтер. Памятники древнерусского зодчества (текст к табл. XXXV).
  19. См. резюме моего доклада в „Кратких сообщениях» (вып. II, стр. 29).
  20. Изложенные взгляды на характер деревянных хором XI—XII вв. мотивированы мною в специальной работе „Жилище X—XIII вв.“ для I тома „Истории культуры древней Руси».
  21. Слово о богатом и убогом, XII в. — С резневский. Материалы для словаря древнерусского языка (см. слово „повалуша»).
  22. Постройка холмских храмов может быть отнесена ко времени не ранее 40-х годов XIII в.
  23. Ипат лет. под 1259 г.
  24. Гипотеза о суздальском происхождении холмских зодчих была предложена первым и едва ли не лучшим и наиболее глубоким в старой литературе исследователем владимиро-суздальского зодчества XII—XIII вв. — епархиальным архитектором Н. А. Артлебеном. См.: Древности Суздальско-Владимирской области, сохранившиеся в памятниках зодчества в пределах Владимирской губ. Владимир, 1880, стр. 22.

В этот день:

Нет событий

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014