К оглавлению книги «Этнография народов СССР»
Единство происхождения славянских народов не возбуждает ни в ком сомнения. Но вопрос о происхождении славян, несмотря на огромное количество посвященных ему книг и статей, все же не может считаться до конца разрешенным.
В прошлом многие ученые, по преимуществу немецкие, пытались доказать азиатское происхождение славян, связывая их с сарматами, гуннами и другими степными кочевниками. Это делалось из националистических антиславянских побуждений. Видный чешский ученый Шафарик в своих «Славянских древностях» (1837) решительно опроверг эти беспочвенные теории, доказав, что славяне — потомки древних народов Европы. Еще раньше, с 1818 г. создателями сравнительной индоевропейской грамматики (Раск, Бoпп, Гримм) была доказана принадлежность славянских языков к индоевропейской семье. С тех пор «азиатская» теория происхождения славян почти всеми оставлена (ее пытался весьма неудачно оживить в 1925 г. польский этнограф Мошиньский). Гораздо серьезнее «дунайская» (или «паннонская») теория, опирающаяся на предание о расселении славянских племен с Дуная, изложенное в Киевской Начальной летописи. Побронники теории первоначального поселения всех славян на Среднем Дунае обосновывают ее также данными фольклора: «Дунай» упоминается в песнях всех славянских народов.
Однако многие слависты уже давно выражали сомнение в правильности этой «дунайской» («паннонской») теории и считали, что прародину славян надо искать севернее — к северу от Карпат, в бассейне Вислы, даже в Прибалтике. Так смотрели на дело основоположник научного славяноведения чех Иосиф Добровский, русские слависты М. П. Погодин, А. А. Шахматов, А. И. Соболевский и др. Наиболее обстоятельно обосновал эту «карпато-вислинскую» теорию крупнейший славянский ученый, чех Любор Нидерле, о взглядах которого будет сказано дальше.
Во 2-й половине XIX в. возникла новая, «кельто-славянская» теория, основанная на антропологических исследованиях, в частности на учении шведского антрополога Ретциуса о длинноголовых и короткоголовых расах (1842—1845), которое было принято многими, особенно немецкими и французскими антропологами. Сторонники кельто-славянской теории полагали, что древние славяне вместе с кельтами и некоторыми другими народами составляли будто бы сплошную «короткоголовую» массу населения Европы и Передней Азии. Эта «короткоголовая» раса была будто бы позже, в эпоху железа, частью оттеснена и сменена «длинноголовой» германской расой, разорвавшей связь между кельтами и славянами. Представителями этой теории были главным образом французские антропологи — Катрфаж, Брока, Топинар и др. Однако более критически настроенные ученые — из русских, например, А. П. Богданов, Д. Н. Анучин — отвергли этот взгляд. Наиболее убедительно доказал его полную необоснованность тот же Нидерле.
«Кельто-славянскую» теорию пытался в более позднее время (1911—1912) возродить русский академик А. А. Шахматов, но уже на основе данных не антропологии, а языка. По его мнению, прародиной славян была юго-восточная Прибалтика — бассейны Немана и Западной Двины. Их соседями с запада были кельтские племена, занимавшие значительную часть Центральной Европы вплоть до бассейна Вислы (даже известных венедов, которых все считают предками славян, Шахматов одно время считал кельтами, но позже сам отказался от этого взгляда). Кельты оказали, по мнению Шахматова, огромное влияние на славян, что выразилось, например, в многочисленных заимствованиях в славянских языках из кельтских. Взгляд Шахматова в такой крайней форме никем не был поддержан, но значительную роль кельтского элемента в этногенезе народов Центральной и Восточной Европы, их историческую близость к славянам признают и некоторые советские ученые.
Больше всех других зарубежных ученых сделал для решения проблемы происхождения славян Любор Нидерле. В ряде своих статей (с 1890 г.), а особенно в многотомных «Славянских древностях», Нидерле, опираясь на разнообразный материал — археологический, антропологический, исторический, языковой, этнографический, — подробнейшим образом исследовал данную проблему. Он опроверг «кельто-славянскую» теорию, доказав, что никогда не было какого-то единого славянского антропологического типа, что среди древних славян были и длинноголовые и короткоголовые элементы; показал необоснованность «дунайской» теории, ибо славяне на Дунае появились исторически сравнительно поздно (лишь в первых веках н. э.). Первоначальная область расселения славян находилась, по мнению Нидерле, в Северном Прикарпатье и бассейне Вислы, захватывая на востоке и Среднее Поднепровье. На этой своей прародине славяне жили до первых веков н. э.: они известны были здесь античным авторам под именем венедов. Но уже здесь они не составляли полного единства, а делились на три группы, соответственно позднейшим западным, восточным и южным славянским народам. Под давлением роста населения и под натиском соседних народов славяне начали, особенно в V—VI вв., распространяться по трем направлениям — на запад, юг и восток. Но движение на запад было, вследствие сопротивления сильных германских племен, очень ограничено, зато на юг и особенно на восток славяне пошли далеко. Так и образовались три основные группы славянских народов.
Труды Нидерле долго оставались вершиной буржуазной науки по вопросу о происхождении и древней истории славян. В новейшее время существенные дополнения и уточнения внесены в эту проблему работами польского лингвиста Тадеуша Лер-Сплавинского (см. его книгу «О происхождении и прародине славян», 1946). Особый интерес представляет попытка Лер-Сплавинского определить при помощи точного статистического подсчета степень блкзости славянских языков к другим индоевропейским языкам. Он подсчитал количество слов, общих в славянских языках с каждой в отдельности ветвью индоевропейских языков, а также черты общности с каждой из них в области фонетики и грамматики. Конечно, больше всего общего оказывается у славянских языков с балтийскими (летто-литовскими): свыше 1600 слов (не считая общих фонетических и грамматических явлений), причем многие из этих общих славянским и балтийским языкам черт отсутствуют в других индоевропейских языках. Поэтому мы вправе говорить о существовавшем в древности балто-славянском единстве.
В отношении к другим ветвям индоевропейских языков больше всего общих черт обнаруживается у балто-славянских языков с германскими (слав. + балт. + герм.— 93 общих слова, слав. + герм.—94, балт.+ + герм.—52); далее с кельтскими (слав.-|- -j-балт.+герм. +кельт.—35 общих слов, слав. -|-балт. + кельт.—24, слав. + кельт.— —27, балт. + кельт.—12) и т. д. Всего с «западной» группой индоевропейской семьи славянские языки имеют 425 совпадений в словаре (конечно, не считая общих индоевропейских слов). С «восточной» группой, т. е. прежде всего с индо-иранской ветвью, совпадений в славянских языках значительно меньше: 120 слов. Значит, относительная близость славянских языков к западным и восточным индоевропейским языкам определяется примерной формулой 425:120. Подобные подсчеты приводят Лер-Сплавинского к выводу о приблизительном местонахождении древней прародины славян и о их соседях: «праславяне соседили тогда на западе с германцами, на юго-западе (и, может быть, на юге) с кельтами и иллирийцами, на востоке с прабалтами, а на юго-востоке с фракийцами и иранцами» 1. Это значит, что прародина славян находилась в бассейнах Вислы и Одера, доходя на юго-восток до Среднего Днестра, захватывая Волынь и Подолию. Этот вывод Лер-Сплавинский подкрепляет широким привлечением данных топонимики, сопоставляя их с археологическими и историческими свидетельствами.
По мнению Лер-Сплавинского, праславянская группа племен выделилась из индоевропейской общности, которая населяла в конце неолитической эпохи (около 2000—1700 г. до н. э.) Среднюю Европу и с которой была связана так называемая культура «шнуровой керамики». Носители этой культуры, распространяясь постепенно к востоку, в область северо-восточной Европы, встретились тут с предками угро-финских племен — носителями культуры ямочно-гребенчатой керамики. Из скрещения этих двух групп, двух языков и культур сложилось «прото-балтийское» население, индоевропейское по языку, но со следами влияния праугрофинского (уральского) языкового субстрата; в антропологическом отношении это была смесь северной расы (носителей культуры шнуровой керамики) и лапоноидной расы (предков угро-финнов). Это были предки позднейших германцев, балтийцев и славян, составлявшие тогда еще одно целое. Германские языки позже отделились от этой «прото-балтийской» общности, войдя в западно-индоевропейскую группу языков «кентум» (условное название тех индоевропейских языков, которые сохранили древние индоевропейские звуки к и г), а балтийские и славянские вместе с восточными индоевропейскими языками составили группу «сатем» (так называются индоевропейские языки, где древние к и г перешли в с, з, ш, ж и др.). Вторая стадия развития заключалась в отделении славянских языков (и народов) от балтийских. Это отделение началось около 1300—1100 гг. до н. э. вследствие влияния носителей «лужицкой» культуры, охватившей постепенно огромную область от Одера до Днестра: восточная ветвь этой культуры позже, в ранне-железном веке, составила так называемую «высоцкую» культуру. Это напластование лужицкой (высоцкой) культуры, носителями которой Лер-Сплавинский считает исторических венедов, захватило область, занятую предками славян, предки же балтийских племен остались в стороне. Так, в 1300—400 гг. до н. э. была разорвана балто-славян- ская общность, и на территории теперешней Польши со включением Волыни и Поднестровья сложилась праславянская группа племен. Здесь-то, особенно в бассейнах Вислы и Одера, и образовалось праславянское «ядро», и из этой области позже, около середины 1-го тысячелетия н. э., начали славянские племена распространяться во всех направлениях.
Взгляды Лер-Сплавинского являются результатом серьезной, большой работы. Автору, несомненно, удалось в значительной мере связать данные нескольких смежных наук, касающиеся вопроса о происхождении славян, и извлечь из них убедительные выводы. Надо сказать, что советские ученые (например, П. Н. Третьяков) во многом принимают выводы Лер-Сплавинского.
Notes:
- Т. Lehr-Splawiiiski. О pochodzeniu i praojczyinie Stowian, Рогпай, 1946, стр. 39. ↩