«В тысячелетиях живущий старик». Кондаков Никодим Павлович

Дойков Ю.В. «В тысячелетиях живущий старик». Кондаков Никодим Павлович // Самые знаменитые историки России. М.: Вече, 2004. — C. 136-145.

19 февраля 1925 года из пригорода Праги Вшенор Марина Цветаева писала О.Е. Черковой-Колбасиной: «17-го ночью, от разрыва сердца, умер Кондаков <> Недавно был его юбилей. При жизни его ценили, как обыкновенно — только после смерти. Черствый, в тысячелетиях живущий старик был растроган. Умер 80-ти лет. Русские могилы в Праге растут. Это славная могила». После 1917-го русские могилы стали расти не только в Праге, но и в Константинополе, Берлине, Париже, Вашингтоне, Белграде, Шанхае, Харбине, везде, куда занесла судьба русских эмигрантов, спасавшихся от большевиков.

Н.П. Кондаков — крупнейший мировой авторитет в области византийского и древнерусского искусства, автор работ о шедеврах Киевской Руси, Кавказа, Константинополя, Сирии, Палестины, Македонии и т.д., академик Петербургской Академии наук сразу по двум отделениям — историко-филологическому и русского языка и словесности. Из всех многочисленных обществ и научных организаций русской эмиграции Кондаковский семинар (институт), созданный после смерти учителя его учениками, вероятно, следует назвать самым выдающимся научным достижением русского зарубежного исторического сообщества. Он существовал в Праге с 1925 года более 20 лет, издавал научный журнал, труды института, множество прекрасно иллюстрированных томов по искусству, археологии. Ныне издания Пражского «Института Кондакова» украшают собрания крупнейших западных библиотек, а деятельность Института рассматривается как история современной западной культуры.

В дореволюционной России не было преград для ученых, они занимались чем хотели, ездили куда хотели, чувствовали себя уверенно, по крайней мере, не ниже западных ученых. Та же византинистика в России находилась на мировом уровне. В Советской же России последний оставшийся в живых крупный византинист В.Н. Белешевич был сначала как «евразиец» отправлен в концлагерь на Соловки, а в 1937 году расстрелян как «немецкий шпион». В итоге современный исследователь И.П. Медведев отмечает: «Пустые публикации советских византинистов, неавторитетность российского византиноведения в школе, его низкий научный уровень».

Профессор П. Ковалевский, подводя итоги достижений русской эмиграции, писал в изданной в 1960 году в Мюнхене книге: «Надо подчеркнуть, что десять томов кондаковского семинара являются настоящим кладом в отношении исследования отдельных проблем древней Руси». Русский академик Кондаков и его коллеги работали в эмиграции: в чужой стране, в тяжелейших условиях. Работали ради научной истины и отчитались работой высшего мирового качества.

Человек огромной эрудиции и огромных достижений, Кондаков был «воистину основателем научного изучения византийского искусства и создателем современной школы русских археологических исследований. Каждый ученый в этих областях сильно обязан скурпулезной и первооткрывательской работе Кондакова. Для его студентов, коллег и друзей во всем мире его смерть в зимней Праге стала невосполнимой потерей», — писал канадский исследователь влияния послебольшевистской русской эмиграции на современную европейскую культуру.

Одним из учеников Кондакова был муж Цветаевой — Сергей Эфрон. 19 февраля он должен был держать экзамен у академика. В уже цитированном выше письме Цветаева писала: «Ближайшие ученики в страшном горе. Вчера Сережа с еще одним, через весь город ташили огромный венок <> Умер мгновенно: «Задыхаюсь!» — и, прислушавшись: «Нет, — умираю». Последняя точность ученого, не терпевшего лирики в деле. Узнав, — слезы хлынули градом: не о его душе (была ли?), о его черепной коробке с драгоценным невозвратимым мозгом. Ибо этого ни в какой религии нет: бессмертия мозга. Сережа уже видел его: прекрасен. Строгий, чистый лик. Такие мертвые не страшны, страшна только мертвая плоть, а здесь ее совсем не было».

Вероятно, этот отзыв Цветаевой в частном письме — лучшая оценка человеческих и интеллектуальных качеств Кондакова. Непримиримость (и точность) оценок Цветаевой хорошо известны. Мало о ком она отзывалась с такой теплотой. И бурной экспрессией — «Слезы хлынули градом».

Известно, что близкими друзьями Кондакова и ценителями его таланта были Антон Павлович Чехов, историк и социолог Томас Масарик, первый президент новой страны, появившейся в Европе в итоге Первой мировой войны, — Чехословакии…

Среди бумаг покойного академика остались неоконченные воспоминания о детстве, юности, начале профессуры в Новороссийском университете в Одессе. Написаны они в 1919 году в Одессе, власть в которой в то время переходила из рук в руки: красные, белые, григорьевцы, бандиты Мишки Япон- чика, зеленые, опять красные. Красный террор. Кондакову было 74 года, и казалось, жизнь кончена. Опубликованы воспоминания были уже посмертно в Праге в 1927 году пбд названием «Воспоминания и думы» и с эпиграфом: «Угораздило меня родиться в России» (Л. Пушкин) и «Veritus odium parit» («Правда глаза колет»).

Прожил он в общем-то обычную жизнь русского ученого. Детство несчастное: нелюбимый отец — хохол-купец из крепостных, управляющий имениями князей Трубецких. Водном из таких имений и родился будущий академик. Мать академика — убогая швея, нянька — украинка. В 1845 году родители обосновались в Москве.

С ужасом и отвращением вспоминает Кондаков учебу в приходском училище. Несколько лучшую память оставили дни, проведенные во Второй Московской гимназии на Разгуляе. Здесь он пристрастился к чтению исторических книг, «выучился свободно читать по-немецки в силу желания читать историков». Еще будучи в гимназии решил специализироваться по истории искусств; «предмет совершенно новый в России, никому не известный», да и окружающая жизнь так неприглядна.

Друзей у него не было. Учась в Московском университете, на жизнь зарабатывал грошовыми уроками. Сам университет (хотя и находился в ореоле своей славы, выше которого он уже больше никогда не смог подняться) тоже не вдохновлял: «На самом деле Московский университет и в то время в среде своей профессуры представлял много такой ветоши, что, конечно, ни один иностранный университет не потерял бы в своих стенах», — вспоминал Кондаков. Холодно относился он к лекциям знаменитого «отца русской истории» С.М. Соловьева. И только для академика Ф.И. Буслаева находит добрые слова: «Хотя я слушал его исключительно по литературе — русской и иностранной, но, пользуясь его широко открытыми для студентов приемами, ходил к нему часто, брал книги, слушал его с обожанием, а уже по выходе из университета стал заниматься христианским искусством именно под его влиянием». Буслаева Кондаков считал гениальным ученым и своим «незабвенным учителем».

С огромным большинством студентов Кондаков не знаком и только с Ключевским любил беседовать. Удивительно, как Кондакову удалось вообще сделать какую-то ученую карьеру: одиночка, пустынник, без друзей, без поддержки, да еще непьющий. Не посчастливилось ему после окончания университета быть оставленным при нем для подготовки к профессорскому званию. Зато Кондаков женился на Вере Александровне Гиляровой, племяннице известного журналиста Н.П. Гилярова-Платонова, и стал преподавать в различных учебных заведениях Москвы. «Ученая профессорская карьера стала для меня недосягаемой мечтой», — вспоминал он.

В 1870 году он уезжает доцентом в Новороссийский университет в Одессу. 19 лет провел здесь Кондаков, стал профессором и позже написал об этом южном городе: «Не могу помянуть ее ничем тягостным». Из Одессы легко было выехать за границу — на Восток или в Европу: «И уже там освежить свою научную школу общением с заграничными учеными, памятниками и собраниями». Но это весной—летом. Зимой же, за исключением лекций перед несколькими студентами, «иногда не приходилось и слова сказать с кем-либо по своему предмету. Общее художественное невежество русской интеллигенции было настолько глубоко, что знакомые люди стеснялись даже задавать вопросы по искусству и его истории, равно как и по археологии, несмотря на существование в Одессе Общества истории и древностей». Свою первую поездку (вместе с женой) за границу Кондаков совершил в 1867 году: они побывали в Германии, Швейцарии. Ехали третьим классом, останавливались в недорогих отелях, пансионах, а то и снимали комнату у частных хозяев — денег было мало: «Бегали по даровым музеям и картинным галереям». Но ни одного своего путешествия Кондаков впоследствии не вспоминал с таким удовольствием, как этого первого — в Швейцарию. (Германия ему не понравилась.)

Именно загранпоездки он стал считать главной частью своего образования и главной причиной своих успехов в науке. С 1 марта 1875 года по 1 августа 1876 года он был вновь за границей, теперь — для подготовки к защите докторской диссертации. Посетил библиотеки и музеи Рима, Лондона, Парижа, Вены, объездил всю Италию вплоть до Сицилии, завел знакомства с крупнейшими европейскими учеными.

В 1876 году в Одессе была издана докторская диссертация Кондакова «История Византийского искусства и иконографии по миниатюрам греческих рукописей». В 1886—1891 годах она выходит на французском языке в Париже и к ученому приходит европейское признание. Итальянский последователь и коллега Кондакова Антонио Муньос впоследствии писал: «Эту книгу справедливо считали в течение многих лет основной работой по Византийскому искусству. Подготовляя ее, автор имел возможность изучить все греческие работы с миниатюрами в итальянских библиотеках. Можно сказать, что он первый познакомил нас и определил истинную ценность многих рукописей Ватиканской библиотеки, в которой работали лишь немногие ученые».

Свои начатые в 1919 году в Одессе мемуары Кондаков довел только до конца 1880-х годов. Из них известно, что докторскую свою Кондаков защищал в 1876 году в Московском университете, что Буслаев высказал по поводу нее «всю свою очаровательную любезность». Он же был основным оппонентом на защите. От Муньоса мы знаем, что Кондаков знал и всегда любил Италию, как немногие из иностранцев. Вероятно, не любивший Россию Кондаков, действительно, был больше «итальянец», чем русский. Недаром же он говорил жене Ивана Бунина — Вере Муромцевой-Буниной: «Я алан (осетин. — Ю.Д) по происхождению, и очень рад, что во мне нет ни капли русской крови. Я так и начал свои мемуары».

Тот же Муньос писал: «До войны он отлично проводил в Италии ежегодно несколько месяцев и до тонкости знал наши музеи и памятники средневекового искусства. Имя Кондакова пользуется широкой известностью среди итальянцев, занимаюшихся историей искусства и видящих в нем непревзойденного учителя в области изучения византийского искусства».

В 1888 году Кондаков занял, наконец, кафедру истории искусства в Петербургском университете. В родной Москве места так и не нашлось. В 1889—1899 годах Кондаков при участии графа И.И. Толстого издал 6 выпусков труда «Русские древности в памятниках искусства». Это был капитальный вклад в русскую и славянскую археологию, обозначивший новый этап в ее развитии. Чешский археолог и историк Любор Нидерле писал, что новому труду Кондакова сопутствовал настолько большой научный успех, «что даже не знаю, был ли он в России как следует понят и оценен; за границей же значение сочинения сразу поняли, и Соломон Рейнак (лучший европейский знаток археологии. — Ю.Д.) поспешил выпустить его французским изданием». И далее разъяснял: «Это было первое, смелыми штрихами начертанное, указание этапов древнейшего периода русской истории на основании материала, собранного в русских музеях и других хранилищах и, даже, думаю, в самой России не всем известного. Н.П. Кондаков взялся смелой рукой…» и т.д.

«Петербургский период» жизни Кондакова длился 29 лет. Самый длительный, блестящий и плодотворный период его деятельности. Конечно, ученый не сидел в столице безвылазно, как в свое время не сидел и в Одессе, Теперь Кондаков делил свое время между Петербургом, Крымом, заграницей (по большей части Италией).

Впервые у Кондакова появляются и «ученики». Да еще какие и сколько! М.И. Ростовцев, С.А. Нибелев, Б.А. Тураев, Б.Ф. Фармаковский, Я.И. Смирнов, Г.Ф. Церетели… Целый кружок так называемых фактопоклонников.

Ростовцев вспоминал: «Я.И. Смирнов, ближайший и наиболее блестящий из учеников Н[икодима] Павловича], первая жертва систематической голодовки для интеллигенции, впервые в анналах истории изобретенной большевиками, был, несомненно, наиболее сильной и цельной личностью из нашего кружка». Далее будущий гениальный классик и археолог вспоминал: «Я впервые стал ощущать, что без археологии в истории древности далеко не уйдешь. И это, конечно, шло прямо от Н[икодима] Павловича). Чистым археологом я не сделался, как не сделался и классическим филологом. Но я пытался и пытаюсь быть историком древности, понимание которого основано и зиждется на археологии и классической филологии». Ростовцев научился от Кондакова и Смирнова трудному делу: «смотреть и видеть».

Квартира Кондакова на Литейном, 15 была настоящей «Свободной академией». Здесь собирались на «субботы» и «воскресения» чуть ли не все видные ученые-гуманитарии. И те, кому еще предстояло стать таковыми.

Если первые 10 лет петербургского периода были посвящены изучению русских древностей, то с конца XIX века и до конца жизни Кондаков занимался изучением иконописи: русской, византийской, итальянской. Чтение лекций в университете он оставил уже через два года. «На студентов мне тошно было смотреть и в аудитории, а тем более в коридорах», — признавался он в «Воспоминаниях и думах». Нет, не приложима к характеру Кондакова вторая часть афоризма Гимерия — «Острый в делах. Кроткий в словах». Известно, что и с Милюковым Кондаков не поладил. В 1902 году пригласил его в экспедицию в Македонию. Тот предложение принял, хотя его и предупреждали, что характер у главы экспедиции тяжелый и они наверняка поссорятся. «При моем глубоком уважении к Н.П., я никак не допускал, что это может случиться. Однако же это случилось», — вспоминал Милюков.

Что Милюков! Кондаков не прощал дилетантизма даже своему другу В.В. Стасову. Адрузей же у Кондакова было всего двое. Вторым был вице-президент Академии Художеств граф И.И. Толстой, помощник Кондакова по выпуску «Русских древностей».

Кратко перечислим главные успехи и заслуги Кондакова в петербургский период.

1888—1892: организовал и возглавил отделение Средних веков и Возрождения в Эрмитаже. Эрмитаж по богатству своих восточных коллекций был в то время, вероятно, первым европейским музеем.

1889—1899: издал 6 выпусков «Русских древностей».

1889: совершил поездку в Грузию по приказу императора для описания памятников древности в монастырях.
1891: совершил поездку в Палестину и Сирию по направлению Императорского Палестинского общества в качестве главы первой научной экспедиции Общества для изучения христианских ценностей Святой земли.

1892: «История и памятники византийских эмалей. Может быть, лучшее, что написал Кондаков» (Г.В. Вернадский).

1895: стал одним из организаторов Русского археологического института в Константинополе — центра русского византиноведения.

1896: «Русские клады. Исследование древностей великокняжеского периода» (том I). «Это издание гораздо глубже, чем «Русские древности». В основном оно предназначалось для ученых и имело огромное значение для русской археологической науки», — писал Г.В. Вернадский.

1898: 54-летний Кондаков избран в Академию наук.

1900: совершил поездку в «Русскую Ломбардию» — Владимирскую губернию и представил личный доклад императору о положении русской иконописи и мерах к исправлению ее упадка. Возглавил Глава историческую, этнографическую и археологическую экспедиции Академии наук в Македонию.

1901: по инициативе Кондакова под покровительством императора основан Комитет попечительства о русской иконописи.

1914—1915: «Иконография Богоматерии» (тома 1—2) — одна из главных работ Кондакова. Здесь много фактического материала, важных положений о взаимодействии византийского и древнерусского искусства, развитии различных школ иконографии и т.д. Труд классический для желающих изучать историю христианской церковной живописи. Рукопись третьего тома «Иконография Мидонии» была закончена уже в Праге, затем куплена Ватиканом и до сих пор не издана.

В 1916 году отмечалось 50-летие научной деятельности Н.П. Кондакова. Воздали по заслугам. Ростовцев опубликовал сразу две статьи в честь Кондакова: в «Речи» и «Современном слове».

Как только в Петрограде начались февральские беспорядки, Кондаков вместе со своей ученицей (жена Кондакова — Вера умерла в 1913 году) Екатериной Яценко (1888 — после 1938) уехал на юг. С осени 1918 года жил в Одессе. В родном университете стал читать курс лекций по истории русской иконы. Когда город находился под контролем Вооруженных сил Юга России, вместе с И.А. Буниным редактировал газету «Южное слово», в которой вел отдел иностранной политики и публиковал статьи о русской истории и культуре. Найти бы эту подшивку газеты да опубликовать эти статьи Кондакова!

По воспоминаниям приемного сына Кондакова — Сергея Кондакова (1878—1940, Париж) — в день освобождения Одессы добровольцами 13 августа 1919 года Н.П. Кондаков «с не бывалым одушевлением, с разгоревшимися глазами продиктовал часть воспоминаний, касающихся преосвященного Порфирия Успенского, а на другой день утром сел к письменному столу и написал четыре страницы второго тома «Русской иконы», о чем и сообщил окружающим, как показатель, что к нему вернулась прежняя гордость и вера в лучшее будущее».

Вот этот прекрасный фрагмент о Порфирии Успенском: «Заслуги Порфирия перед исторической наукой вообще и русской в частности, можно сказать, неисчислимы, а его роль на греческом Востоке могла бы составить блестящую страницу в русской истории прошлого века, если бы русские историки что-нибудь знали по нашим восточным делам. Советую каждому русскому образованному человеку читать по вечерам, когда мысль наша сколько-нибудь проясняется среди петербургского густого тумана и вековой затхлой атмосферы Москвы «Книгу Бытия» Порфирия Успенского в семи томах, изданную неутомимым В.Н. Хитрово на счет Палестинского общества; там любознательный русский прочтет, что в 1847 году архимандрит Порфирий молил Бога о даровании русскому царю разума для того, чтобы он даровал России конституцию, на основании непреложных, и для него самого, законов. Порфирий всю жизнь свою изнывал, желая деятельности, полезной государству и народу, церкви и стране, свободной от посягательств и мытарств русских канцелярий и дикой злобы русских властей».

Но кто слушал в царской России людей, подобных Порфирию? В итоге нет царя, нет России, а Кондаков в январе 1920 года на греческом пароходе «Патрас» бежит из этой страны.

Два года он жил в Софии, читая в университете курс истории искусства Средневековья, а с мая 1922-го приступил к чтению двухгодичного курса по истории искусства в Восточной Европе в Пражском Карловом университете. Вернадский писал: «Ему пришлось отказаться от завершения полной истории русской иконы, потому что основная часть его записей и материалов осталась в России. Кондаков был вынужден удовлетвориться изложением работы всей своей жизни в сокращенном очерке об истории русской иконы».

Письмо Цветаевой О.Е. Колбасиной-Черновой о смерти Кондакова заканчивается так: «Сережа уже видел его: прекрасен. Строгий чистый лик. Такие мертвые не страшны. Страшна только мертвая плоть, а здесь ее совсем не было. Я рада за него: не Берлин, не Париж — славянская Прага. И сразу: умираю. С этим словом умер и Блок».

Уже после смерти ученого пришло приглашение от итальянского короля. Кондакова приглашали стать гостем любимой им Италии. А его великая работа, «сокращенный очерк» (по Вернадскому) «Русская икона», вышла в четырех томах посмертно в Праге в 1928—1933 годах. На английском языке она появилась на год раньше — в 1927 году в Оксфорде. В том же 1927 году в Праге были опубликованы «Воспоминания и думы» Кондакова, написанные весной 1919-го в Одессе. 75 лет спустя их опубликовали, наконец, и на родине академика в России. В Москве…

Г.В. Вернадский писал в 1926 году: «Необходимо составить научную биографию Кондакова точную и полную. Для его учеников эта задача является нравственным долгом». Она до сих пор так и не составлена.

Литература

Цветаева М. Собрание сочинений в 7-й томах. Т. 6. М., 1995.
Медведев И.П. Некоторые размышления о судьбах русского византиноведения: итоги столетия // Исторические записи. 3 (121). М., 2000.
Ковалевский П.Е. Наши достижения. Роль русской эмиграции в мировой науке. Выпуск 1. Мюнхен, 1960.
Муромцева-Бун и на В.Н. Н.П. Кондаков. (К пятилетию со дня смерти) // Кондаков Н.П. Воспоминания и думы. М., 2002.
Нидерле П. Значение Н.П. Кондакова в славянской археологии // Кондаков Н.П. Воспоминания и думы. М., 2002.
Ростовцев М.И. Странички воспоминаний // Кондаков Н.П. Воспоминания и думы. М., 2002.
Вернадский Г.В. Никодим Павлович Кондаков // Кондаков Н.П. Воспоминания и думы. М., 2002.
Кондаков С. Воспоминания Никодима Павловича Кондакова // Кондаков Н.П. Воспоминания и думы. М., 2002.