К содержанию книги «Степная полоса азиатской части СССР в скифо-сарматское время».
Первые раскопки погребальных сооружений культуры связаны с именем сибирского археолога-любителя А.В. Адрианова, который провёл их в 1883 г. на о-ве Тагарском (ныне часть г. Минусинск), в 1898-1899 гг.— под Абаканской управой (совр. г. Абакан) и в 1903 г. — в логу горы Оглахты, в 40 км к северу от г. Абакан. Особенную известность приобрели последние раскопки, так как в могильнике оказалось три хорошо сохранившихся сруба, содержавших человеческие мумии, человекоподобные чучела, сшитые из кожи и набитые травой, гипсовые лицевые маски, берестяные головные уборы, обшитые шёлком, деревянную посуду и модели оружия, а также остатки кожаных и меховых одежд. Большое значение могильника для изучения таштыкской культуры сохраняется до сих пор. Кроме А.В. Адрианова, в те же годы (1888 г.) две погребальные камеры под Минусинском были раскопаны ссыльным народовольцем Д.А. Клеменцем.
В отдельный исторический период, или культуру, эти памятники были выделены С.А. Теплоуховым, который назвал их таштыкскими по месту собственных раскопок на p. Таштык и разделил на два этапа, для каждого из которых характерны особый тип погребальных сооружений, керамика и другие особенности. К раннему этану (I-II вв.). или переходному от тагарской культуры к таштыкской, он отнёс глубокне грунтовые могилы, а к позднему, собственно таштыкскому (III-IV вв.). — неглубокие котлованы под каменно-земляными квадратными насыпями, которые в дальнейшем в литературе стали именоваться склепами. Возникновение грунтовых могил он объяснил проникновением на Енисей новых народностей из Центральной Азии, а в склепах видел памятники смешанного населения. Поэтому грунтовые могильники он синхронизировал с поздними курганами тагарской культуры [Теплоухов С.A., 1929. С. 50, 51]. Многие представления С.А. Теплоухова оказались справедливыми. В частности, в настоящее время археологические материалы и радиоуглеродные даты подтвердили сосуществование тагарских курганов с грунтовыми таштыкскими могильниками [Ермолова Н.М., Марков Ю.Н., 1983. С. 97]. Сам С.А. Теплоухов раскопал два склепа и 20 могил (Барсучиха IV; Горькое Озеро: Таштык). Им были также обнаружены ямки с остатками похоронных и поминальных тризн, которые он принял за могилы.
После работ С.А. Теплоухова наибольшие исследования таштыкских памятников проведены С.В. Киселёвым, В.П. Левашевой. Л.Р. Кызласовым. М.П. Грязновым и Э.Б. Вадецкой (Киселёв С.В., 1929; 1951; Грязнов М.П., 1979б, С. 90-141; Кызласов Л.Р., 1960; Вадецкая Э.Б., 1975. С. 173-183; 1981а. Полную библиографию и архивы см.: Вадецкая Э.Б., 1986б. С. 146-156].
Г.П. Сосновский [1933] в публикации Оглахтинского могильника, исследованного А.В. Адриановым, высказал суждение, что разница в типах таштыкских погребальных сооружений может объясняться не только хронологическими, но и социально-экономическими причинами. Исходя не только из археологического материала, но и из вероятной эволюции общественного разделения труда (между скотоводами и земледельцами), он пришёл к выводу, что в грунтовых могилах похоронены осёдлые пастухи и земледельцы, а в склепах — скотоводы-полукочевники. Однако он не смог достаточно чётко обрисовать взаимоотношения между пастухами и кочевниками, поскольку грунтовые могилы он, как и С.А. Теплоухов, синхронизировал не со склепами, а с тагарскими курганами, таштыкские же склепы считал генетически связанными с тагарскими. Тем не менее, гипотеза Г.П. Сосновского положила начало до сих пор не прекращающейся дискуссии о соотношении могил и склепов, а также о связанной с этим вопросом внутренней хронологии культуры.
Самые крупные исследования принадлежат С.В. Киселёву, который раскопал 24 склепа и около 50 могил и «поминов» (ямок с остатками тризн). Особенно удачные исследования проведены на Уйбатском чаатасе, поблизости от тагарского кургана Д.А. Клеменца. Здесь в склепах сохранилось много масок, остатков одежд, фигурок людей, животных и утвари. Склепы, исследованные С.В. Киселёвым, отличаясь разнообразием в конструкциях, содержали сходную керамику, а некоторые, кроме того, — изделия и маски, аналогичные найденным в позднетагарских курганах (тесинский этап). Не прослеживались также значительные различия между керамикой склепов и расположенных рядом грунтовых могил. Все эти признаки привели С.В. Киселёва к выводу об одновременности могильников и склепов в пределах I-IV вв. и о том, что ранние из них синхронны поздним тагарским курганам. Два типа погребальных сооружений он связывал с двумя различными социальными группами населения, поскольку материалы из могил были беднее, чем из склепов.
Ямки с остатками тризн С.В. Киселёв, как и С.А. Теплоухов, не отличал от захоронений, так как места поминальных тризн (так называемые поминальники, или помины) в то время на таштыкских кладбищах ещё не были выделены и раскопаны. Особенно крупные «помины» в обширных, но неглубоких ямах под каменными вымостками встретились ему около Уйбатского чаатаса (Уйбат II). Они содержали сосуды и остатки мяса нескольких жертвенных животных, иногда на деревянных блюдах. Среди этих ям располагались обычные таштыкские могилы с трупоположением и трупосожжением, а поблизости — захоронения эпохи чаатас. Формальное сопоставление таштыкских номинальных комплексов с более поздними погребениями, куда клали много мяса, привело С.В. Киселёва к мысли, что первые являются могилами переходного к эпохе чаатас типа (V в.) (Киселёв С.В., 1949. С. 260-264]. Выделенный им поздний этап таштыкской культуры был признан археологами и под этим названием вошёл и литературу. Однако это утверждение требует пересмотра, поскольку описания «переходных могил» без останков погребённых, содержащиеся и дневниках С.В. Киселёва и Л.А. Евтюховой. не оставляют сомнения в принадлежности раскопанных ям к жертвенно-поминальным комплексам, ныне исследованным на многих таштыкских кладбищах [Евтюхова Л.А., А-1938] 2. [сноска: 2 См. раздел об архивных материалах в списке литературы.]
В послевоенное время в течение более 20 лет таштыкские памятники раскапывались лишь эпизодически, при выявлении их в процессе строительных работ. Исключение составили три склепа, исследованных Л.Р. Кызласовым на Изыхском и Сырском чаатасах. Они были в относительно хорошей сохранности, различались конструкциями, и, главное, в них были найдены разнотипные несинхронные пряжки. Материалы этих склепов с привлечением и ранее раскопанных позволили Л.Р. Кызласову (1960) предложить новую (третью) периодизацию культуры, которую он разделил на четыре хронологических этапа: изыхский (I в. до н.э. — I в. н.э.), сырский (I-II вв.), уйбатский (III-IV вв.), камешковский переходный (IV-V вв.). Грунтовые могильники и основную серию известных склепов он отнёс к раннему изыхскому этапу, но объяснил различие типов погребальных сооружений не социальными, а этническими причинами. По его мнению, в могилах похоронены потомки местного тагарского населения, а в склепах — преимущественно «гяньгуни», пришедшие из Монголии. Их новый обряд — трупосожжение — частично заимствовали тагарцы, погребённые в грунтовых могильниках. К позднему, камешковскому, этапу Л.Р. Кызласов отнёс памятники того же типа, что и С.В. Киселёв, которые он нашёл на Изыхском чаатасе.
В 60-70-е годы развернулись работы Красноярской экспедиции. Склепы таштыкской культуры начали раскапывать с применением новой методики, т.е. полностью, включая в исследуемую площадь не только камеру, но и все сооружение вокруг неё и над ней. Впервые началось планомерное исследование грунтовых кладбищ, а не отдельных могил. Около склепов, среди грунтовых могил и на окраинах кладбищ были вскрыты ямки с остатками тризн и целые поминальные комплексы. Работы производились двумя отрядами. Один из них (под руководством М.П. Грязнова) раскопал шесть склепов, 12 могил, два обширных «поминальника» и десятки детских могил. Самыми удачными были раскопки склепов иод горой Тепсей (Тепсей III, IV), где найдены деревянные планки с рисунками и другие резные изделия. Другой отряд (под руководством Э.Б. Вадецкой) раскопал шесть склепов, около 200 могил и ям с тризнами на территории кладбищ, а также частично три «поминальника» на окраине кладбища. Наиболее крупные работы проведены в могильниках Мысок, Новая Чёрная IV, V и Комаркова-Песчаная.
Новые раскопки внесли коррективы и представление о погребальном обряде, а также датировке грунтовых могильников. Новых датирующих материалов в склепах почти не было, однако полученный керамический материал оказался столь выразительным, что позволил М.П. Грязнову [1971. С. 97-99] предложить четвёртую периодизацию культуры, разделив её лишь на два, но наиболее чётких хронологических этапа, соответственно датам С.А. Теплоухова: батенёвский (I-II вв.) и тепсейский (III-V вв.). В основу периодизации он положил форму и орнамент сосудов. К батенёвскому этапу (I-II вв.) М.П. Грязнов отнёс все грунтовые могилы и лишь несколько наиболее бедных материалом склепов левого берега Енисея; к тепсейскому (III-V вв.) — практически все известные склепы, датируемые Л.Р. Кызласовым временем до III в. н.э., т.е. изыхский и сырский этапы. Определение дат этапов сделано М.П. Грязновым условно, с оговоркой на возможное начало культуры в I в. до н.э. и появление в будущем дробной периодизации склепов внутри периода III-V вв. Верхняя дата культуры определена по находкам в склепах железных язычковых пряжек, сходных с широко известными в курганах эпохи чаатас. М.П. Грязнов не включал в свою периодизацию единичные могилы, интерпретируемые С.В. Киселёвым и Л.Р. Кызласовым как переходные IV-V вв., так как они не встретились ни на одном кладбище при огромных раскопках Красноярской экспедиции, в том числе в почти полностью раскопанном могильнике под горой Тепсей. В то же время в том же могильнике было исследовано много жертвенно-поминальных комплексов, аналогичных ранее выделенным «переходным» могилам. Таким образом, новые материалы подвергают сомнению наличие позднеташтыкских грунтовых могил.
В 1969 г. Л.Р. Кызласов возобновил раскопки Оглахтинского могильника. В одном полностью сохранившемся срубе он нашёл две человеческие мумии и два кожаных манекена с пеплом человека. Погребённые были в одеждах, под головой у них лежали подушки, а в ногах — много вещей: посуда, модели узды, лука, колчан с древками стрел и т.д. Эти находки ещё больше увеличили научную ценность Оглахтинской коллекции в целом [Завитухина М.П., 1976. С. 100].
Таштыкская культура представлена разнообразными археологическими источниками: могильниками, поселениями, железоплавильнями, рисунками на скалах и камнях, антропоморфными каменными изваяниями. Но изученность этих памятников, особенно могильников и поселений, крайне неравномерна. Имеется подробное представление, вплоть до деталей, о похоронном ритуале и поверхностное — об экономике и жилищах. Но материал из погребений настолько оригинален, разнообразен и красочен, что позволяет осветить некоторые стороны жизни населения с этнографическими подробностями.
Племена таштыкской культуры жили по всей территории Минусинской котловины, за исключением её северной лесостепной окраины, где граница таштыкских памятников проходит по рекам Белый и Чёрный Июсы (карта 13). Однако влияние культуры прослеживается шире. На севере котловины и в Кемеровской обл. встречены поселения и тагарские курганы с керамикой таштыкского типа, а южнее Саян, в Саянском каньоне, обнаружены похожие на таштыкские «поминальник» и несколько могил.
Как уже говорилось, известно два вида таштыкских могильников — с грунтовыми могилами и склепами. Иногда грунтовые кладбища использовались для сооружения на них склепов. Всего раскопано около 400 могил (взрослых и детских) и около 60 склепов. Грунтовые могилы для взрослых, склепы и детские могилы составляют три разные группы погребений и поэтому описываются раздельно.
Грунтовые могильники
Расположены преимущественно на склонах сопок либо иных возвышенностей, в насыпях тагарских курганов. Они всегда обширны, насчитывают от 100 до нескольких сотен могил. Могилы не имеют признаков на поверхности либо еле заметны по незначительному оседанию почвы. Ограбленные могилы имеют вид овальных впадин глубиной до 0,5 м (табл. 95, 1). Могильные ямы прямоугольные и квадратные, глубиной 1,5-3 м. Дно и стенки ям часто обложены берёстой. На дно поставлен низкий, в один — три венца (высота 0,3-0,6 м), сруб из брёвен. Судя по меткам на некоторых брёвнах, сруб изготовляли и предварительно собирали в лесу [Адрианов А.В., 1903. № 249. С. 5]. Уложив покойников, сруб плотно закрывали поперёк брёвнами или горбылями, сверху настилали берёсту и засыпали землёй до самого верха ямы. Для устойчивости срубов под их углы или нижние венцы подкладывали каменные плитки, промежутки между стенкой ямы и срубом заполнялись, как правило, материковой глиной или плитками, реже — брёвнами (табл. 95, 3-6, 10, 11). Срубы рассчитаны на размещение двух — четырех человек, уложенных близко друг к другу. Ориентирован сруб с запада на восток или с юго-запада на северо-восток. На поверхности могилы в древности обозначались небольшим земляным холмиком, иногда, видимо, обложенным или вымощенным плитками. Судя по устойчивой ориентировке срубов, похороны на этих кладбищах совершали, как правило, в одно и то же тёплое время года, с весны по осень. Укладывали в сруб взрослых и подростков по одному-два, три-четыре, реже — больше. Умерших обряжали в зимние одежды, размещали параллельно друг другу вытянуто на спине, головой на заход солнца. Иногда укладывали друг на друга, либо одного из покойников — в ногах других. Умирали эти люди в разное время, и до похорон их трупы помещали в какие-то хранилища. Половозрастной состав погребённых и численность позволяют предполагать, что каждый сруб содержал, вероятно, семейные захоронения.
Для сохранения останков к моменту их погребения применялось два способа консервации: мумифицирование и трупосожжение с последующим помещением пепла в человекоподобном манекене. Трупы женщин, подростков, реже — мужчин мумифицировали, стремясь прежде всего сохранить голову, для чего на лицо накладывали гипсовую маску, а иногда предварительно производили трепанацию черепа и извлекали мозг. А.В. Адрианов по черепам из Оглахтинского могильника установил два приема выдалбливания отверстия в затылочной или теменной части черепа, в зависимости от толщины кости. Эту операцию производили, видимо, особые специалисты (рука одного мастера установлена И.И. Гохманом на черепах могильника Мысок у д. Аёшка). Маски лепили прямо на лице трупа, отчего на их внутренней поверхности имеются отпечатки морщин, а также приставшие волосы. Делали это следующим образом. Сначала на всё лицо клали кусок шёлковой ткани или отдельные её кусочки на глаза и рот. В материи делались прорехи, соответствующие линиям разреза глаз и рта. Поверх ткани клали слой гипса, смешанного с известняком и небольшим количеством кварцевого песка, а затем чистым гипсом заглаживали и моделировали маску по форме лица. Состав масок не одинаков, но преобладают гипсовые. По форме они подразделяются на более или менее объёмные. Одни захватывали уши, теменную часть, подбородок. Другие закрывали только лицо. Маски белые, иногда покрытые тонким ангобом. Они были расписными, но краска на многих не сохранилась (табл. 100, 3, 4), По окраске поверх ангоба маски разделяются, очевидно, на женские и мужские. Женские расписаны красной краской (табл. 100, 1) узорами в виде спиралей на лбу, висках, щеках, подбородке [Адрианов А.В., А-1903. Л. 13; Кызласов Л.Р., 1969а (ошибка, д.б.: 1970)]. Мужские сплошь покрыты красной краской, а сверху расписаны чёрной (табл. 100, 2). Некоторые маски к моменту погребения растрескивались и линяли. Тогда их чинили и обновляли раскраску [Адрианов А.В., 1903. №254; Коваленко Т., 1972]. Несмотря на принимаемые меры, мумии не всегда выдерживали срок хранения, и их приходилось укладывать в могилу в полуразрушенном состоянии или аккуратными кучками из костей и черепа (табл. 95, 7, 9) [Вадецкая Э.Б., 1975. Рис. 4].
Другие трупы кремировали. Сожжение производили вдали от кладбища, на сильном огне. Труп сжигали в одежде. Сожжение было неполным, так что остатки сожжённых костей крупные, до 4-5 и даже 8-10 см. От трупа оставалось 1-2 кг косточек, называемых «пеплом», которые собирали в кожаный или берестяной мешочек. Затем шили человекоподобное чучело-манекен, имитирующее сожжённого покойника. Эти имитации принято называть погребальными куклами. Изготовляли их из травы и обшивали кожей, а возможно, берёстой и материей. Как показывает изучение их остатков, обнаруженных А.В. Адриановым, было два варианта кожаных кукол. Одни делались просто: куртку и штаны плотно набивали комками травы и к этому муляжу приделывали голову. Другие изготовлялись тщательнее и по частям, Сначала складывали друг с другом по величине рук и ног комочки жёсткой травы, затем их обшивали кожей, используя куски, сшитые из мелких лоскутков на скорую руку через край. Отдельный мешок шили для туловища, набивали его травой и вкладывали туда мешочек с пеплом. Части чучела сшивали жилами и тонкими ремешками. Голову чучела изготовляли из таких же комков травы и обшивали кожей или тканью.
Лица делали по-разному: на одной кукле они были нарисованы, на другой — глаза и рот обозначены впадинами, а брови и нос пришиты, на третьей — на коже сделаны прорези для глаз [Адрианов A.B., А-1903. Д. 55. Кол. 24. № 72. 90]. Лица кукол раскрашены чёрными поперечными полосами, у одной лицо закрыто красным шёлком с нарисованной чёрной полосой — всё это имитирует маски (табл. 99, 25). Макушка и затылок кукол закрыты человеческим скальпом с волосами [Кызласов Л.Р., 1971. С. 175] либо плотной тканью, к которой пришит кожаный или шёлковый мешочек со свёрнутой косичкой покойника (табл. 99, 4) [Вадецкая Э.Б., 1981б]. Куклы изготовляли размером с покойника, одевали, видимо, в его подлинную одежду. Таким образом, кукле придавали сходство с покойником и наносили на неё отличительные знаки. Гипсовые маски на лица кукол клали редко. Этот обычай возник позже. Маски на куклах сделаны грубее, чем маски на мумиях, и передают не портретное, а условное сходство с человеческим лицом (Адрианов А.В., А-1903. Д. 55. Кол. 24. № 69].
Мумии и куклы укладывали одинаково на спине, головой обычно на запад (табл. 95, 2, 5, 6). Под головы подкладывали обрубки дерева, камни, разнообразные подушки из травы и шерсти, детские шубки и т.д. В ноги ставили большое количество деревянной посуды и один, реже — два глиняных сосуда: один — с напитком, другой — с растительной пищей. Два определённых куска мяса (лопатку и часть бока, как правило, овцы) клали всегда кукле и реже — мумии. Куклам, в отличие от мумий, иногда ставили сосуд в головах, но главное отличие между куклами и мумиями проявилось в их размещении внутри сруба. Наиболее чётко оно прослежено в двойных погребениях, где кукла лежит всегда вдоль северной стенки сруба, занимая левую его половину, а мумии — вдоль южной, справа от куклы (табл. 95, 6, 8, 9).
Предположение, что трупосожжение применяли к мужчинам, впервые было высказано Г.Ф. Дебецем [1948. С. 129]. Теперь оно превращается в научную гипотезу. Во всяком случае мужские скелеты отсутствуют в двух наиболее полно раскопанных могильниках (Мысок; Комаркова-Песчаная) и их очень мало и общей серии скелетов из других могильников. Среди определимых остатков трупосожжений, при всей их малочисленности, нет детских и женских, но есть мужские. Именно они занимают определённое место в срубах, где, помимо них, похоронены женские мумии. Устойчивое расположение куклы — пепла мужчин у северной стенки и женской мумии — вдоль южной позволяет и значительное число других кукол, пепел внутри которых не определён, рассматривать как захоронения мужчин. Наконец, эту интерпретацию подтверждает анализ немногочисленных сохранившихся кукол или их остатков, на которых выражены признаки пола: на лицах — следы чёрных поперечных полос, как на двух мужских масках, а к голове пришиты кожаные и шёлковые мешочки с косичкой, подобные изображённым на голове воинов на рисунках в склепе под горой Тепсей (Вадецкая Э.Б., 1981б. С. 108; 1982. С. 115; 1985].
Некоторым покойникам под голову подсыпали зёрна или стебли проса или гречихи и почти всегда клали по одному-два (реже — больше) астрагала овцы или козы. Они лежат у головы или локтя, иногда рядом с сосудом или на перекрытии сруба. Похороны сопровождались пиршеством. Резали несколько животных, чаще — овец и коз, реже — коров, лошадей. Как уже говорилось, два куска мяса клали в сруб покойнику, обычно кукле. Остатки тризн иногда оставляли на перекрытии сруба, но в большинстве случаев крупные головы съеденных животных, главным образом лошадей и коров, зарывали в ямы около могилы либо бросали к могилу, когда засыпали её землёй.
Хоронили покойников в повседневной одежде, о чём можно судить по сохранившимся на ней заплатам, но иногда её, очевидно, украшали специально для погребения. Нижнюю одежду шили из шерстяной ткани, простой и гладкой или вытканной в рубчик, используя хорошо вычесанную овечью шерсть. Раскроенные куски сшивали простым швом и швом «взад иголку» [Киселёв С.В., 1949. С. 249 (д.б.: 250)]. Покрой нижних рубах неизвестен. Возможно, наиболее знатные люди носили одежду из привозных шёлковых тканей, обрывки которых встречены в склепах Уйбатского чаатаса, но чаще шёлк использовали для отделки одежды, головных уборов и колчанов. Верхнюю одежду шили из кожи и меха. Суммируя наблюдения А.В. Адрианова и краткие публикации материалов Оглахтинского могильника, можно дать следующую реконструкцию одежды. Носили куртки из овчины, мехом внутрь, и меховые штаны, напускные, заходящие за колено. У пояса, а также и на ногах, у паха и под коленом, они завязывались ремешками [Завитухина М.П., 1976. С. 101]. Куртки были распашными, с узкими рукавами и стоячим воротником, доходили до колен. Борта, полы и ворот одной из них обшиты кожей, рукав — с пришитым обшлагом (табл. 99, 23), причём она сшита из отдельных четырёхугольных лоскутков, с изнанки — через край. Поверх куртки надевали шубы из овчины, мехом внутрь или наружу; ворот и борта отделаны мехом пушного зверя. Иногда надевали две шубы — одну поверх другой. Полы не запахивались, а завязывались ремешками встык. Найдена (под головами взрослых) детская шубка, по покрою аналогичная взрослым шубам (табл. 99, 24). Однажды поверх шубы был надет нагрудник с завязками вокруг шеи. Нагрудник двусторонний, наборный из беличьего меха. Одежду дополняли меховые гетры, носки, стёганые чулки, меховые рукавицы, сапожки с мягкими подошвами (закреплялись у щиколотки и по верху голенища ремешками) и разнообразные шапки: меховые с пышным подшерстком, кожаные, обшитые изнутри шерстяной тканью. Лучше других сохранилась шапка, сшитая из целой шкурки соболя мехом внутрь, с удлинёнными ушами. Она плотно облетала голову, спускалась мысками на лоб и затылок и завязывалась ремешками под подбородком [Завитухина М.П., 1976. С. 100, 101; Кызласов Л.Р., 1971. С. 175].
Мужчины и женщины носили косы. Распространённый вариант мужской причёски — косица, уложенная на темени, а остальные волосы вокруг неё сбриты или связаны на затылке. Часто косицу закрывали накосником в виде кожаного или шёлкового мешочка, а снизу закрепляли на голове длинной булавкой или завязывали (табл. 99, 4). Женщины укладывали косу на затылке и закрывали берестяными колпачками (высота 9-12 см), обшитыми тонкой шёлковой тканью изнутри и толстой — снаружи. Колпачок снизу прикреплялся к волосам двумя-тремя костяными булавками. Некоторые женщины носили вплетённые косы (табл. 99, 1, 2). Для более сложных и высоких причёсок употребляли накладные, плетёные на каркасе волосы, закрепляя их множеством булавок (табл. 99, 3).
Из деталей одежды в могилах сохранились пряжки, булавки, нашивные амулеты и бляхи. Преобладают круглые железные пряжки с подвижным язычком и бронзовые в виде простых колец (табл. 97, 7-11). Единичны овальные пряжки с прорезями и без шпеньков. Они изготовлены из кожи, дерева и кости. Известна аналогичная бронзовая пряжка (могильник Салбык), но с выступающим неподвижным шпеньком. Костяные и деревянные булавки, которыми закалывали волосы и головные уборы, имеют вид круглых стерженьков с круглыми, молоточкообразными или цилиндрическими головками (табл. 97, 15-19). Для закрепления одежды использовались крупные костяные булавки с фигурным навершием и застёжки (табл. 97, 14, 28). Нашивные амулеты в виде плоских металлических пластинок встречаются редко, они напоминают то подкову, то изогнутый прут, то имитацию зуба животного и всегда имеют дырочки, через которые пришивались к одежде или иному предмету (табл. 97, 5, 6, 29-32, 34, 37-40). Две фигурки-амулеты сделаны из дерева и облицованы листочками золота — видимо, они изображают птичек (табл. 97, 44, 45). Возможно, амулетом служила плоская фигурка косули (табл. 97, 35). Найдены обломки двух блях хуннского типа со змеевидным орнаментом и одна целая ажурная (табл. 97, 33, 36). Берестяные и костяные трубочки, судя по их расположению в могилах, служили накосниками и каркасом для высоких причёсок (табл. 97, 20, 21).
Погребённых редко хоронили с подлинными украшениями — каменными и стеклянными бусами (иногда — с внутренней позолотой), металлическими гривнами и серьгами. Серьги бывают в виде колечка или проволочки, один конец заострён, а другой — расплющен (табл. 97, 1-4). Чаще реальнее украшения заменялись бутафорскими: вырезанными из коры пуговицами, бусинами, бляшками. Они, как правило, имели рельефный орнамент и были облицованы золотом.
Не только украшения, но и другие вещи заменены в могилах деревянными моделями: луки — из окрашенных прутиков, кинжалы в ножнах — вырезаны из тонких берёзовых дощечек либо из толстого ствола дерева, окрашены охрой или облицованы листовым золотом, наконец, уздечки — с миниатюрными железными удилами и деревянными псалиями. Из металлических моделей известно четыре бронзовых зеркала (табл. 97, 22, 23), а из реальных вещей — древки стрел, раскрашенные или декорированные золотом; одно китайское зеркало; меховой колчан, обшитый шёлком [Лубо-Лесниченко Е.И., 1975. Рис. 108 (неверная ссылка?); Кызласов Л.Р., 1969а (видимо, д.б.: 1970)]; посуда.
Судя но сохранившимся погребениям, деревянной посуды было значительно больше глиняной, и она преобладала в быту населения. Это преимущественно овальные глубокие блюда, в которых крошили и подавали мясо, черпаки, ковши, мутовки для сбивания молока, а также миски, чашки, ведро с носиком, бочонок для вина и т.д. (табл. 97, 43; 99, 6-18). Сосуды закрывались деревянными и берестяными крышками. Из берёсты изготовляли также туеса и коробки (табл. 99, 15).
Глиняная посуда представлена тремя основными формами. В первую очередь это кубки разной величины и пропорций (табл. 97, 47, 48, 52-54, 59, 60). Изредка встречаются кубки с двумя вертикальными ручками — имитация тагарских котловидных сосудов (табл. 97, 61). Затем идут небольшие банки разных пропорций (табл. 97, 46, 55). И, наконец, сферические или бомбовидные сосуды, круглодонные или с уплощённым дном, с горлом разной высоты (табл. 97, 49-51, 57, 58, 62, 63). Кубки и банки бывают без орнамента, как тагарские, но чище украшены полосой орнамента по верхнему краю или чуть ниже. Полосы состоят из ямок, насечек, линий, зубчиков, скобок, точек. Сферические сосуды всегда украшены на треть и более. Они нарядно выглядят из-за резного орнамента в виде спиралей, концентрических кругов, арок, заштрихованных треугольников. Иногда на них бывают налепные валики. Небольшую серию составляют миниатюрные сосудики в виде мисочек с четырёх- или пятигранным устьем (табл. 97, 56) и кувшинчиков (высота 2-6 см), а также бронзовые котелки (высота 4,5 и 11,5 см) с вертикальными ручками и на поддоне (табл. 97, 41). Их назначение неясно.
Склепы
От грунтовых могильников значительно отличаются погребальные сооружения, именуемые склепами, особенно те из них, которые относятся к тепсейскому, классическому, этапу таштыкской культуры (III-V вв). Они обозначены на поверхности овальными или квадратными каменно-земляными насыпями (табл. 96, 1, 2) и расположены обычно группами из двух — четырёх поблизости от грунтовых могильников или вдали от них. Раскопано около 60 склепов. Сооружали их следующим образом. Выкапывали обширный котлован четырёхугольной формы глубиной до 1 м (реже — глубже). Внутри сооружали камеру из брёвен и плит с полом и потолком. Вокруг камеры, чаще — вплотную к ней, складывали широкую каменную стену-крепиду прямоугольной формы с закруглёнными углами (табл. 96, 5). Грунт, вырытый при рытье котлована, укладывали поверх бревенчатого покрытия камеры. По истечении некоторого времени эта насыпь приобретала форму усечённой пирамиды [Баранов Л.Н., 1975. С. 163, 164. Рис. 1]. Камеры склепов различаются размерами (от 16 до 90 кв.м) и сложностью конструкции. В малых поставлен низкий сруб или клеть, а стенки облицованы плитами (табл. 96, 6); в больших ставили высокий сруб или клеть, снаружи тесно прижатые к тыну, которым облицовывали стенки котлована (табл. 96, 3). В двух склепах на Уйбатском чаатасе между тыном и срубом оставлены коридоры шириной 1 м. Иногда в больших камерах вдоль стен сооружали «полати», на которые укладывали погребённых, но чаще их размещали прямо на полу. Большинство склепов имеют вход с западной стороны в виде нескольких спускающихся в камеру ступенек или дромоса, крытого сверху и облицованного с боков плитами или брёвнами (табл. 97, 3, 4). Стенки и дно котлована, брёвна сруба и тына, а также бревенчатую крышу покрывали несколькими слоями берёсты.
Для людей, которых хоронили в склепах, соблюдался несколько иной обряд, чем в грунтовых могилах. В небольших склепах укладывали более 10, а то и до 25-40 трупов, мумий и кукол и просто кучек «пепла». В большие склепы помещали до 100 и более кукол и кучек «пепла». Размещали трупы и куклы, как в тагарских курганах, параллельно друг другу и ярусами. В малых склепах, не имевших входа, покойников, очевидно, хоронили одновременно и покрывали берестяным полотнищем [Вадецкая Э.Б., 1981а. С. 63]. В большие склепы со входами покойников, преимущественно кукол, вносили неоднократно, но в любом случае окончательные похороны совершали однажды, когда, подобно тагарцам, поджигали камеру, обрывая тем самым связь покойников с живыми людьми. В склепах не удаётся проследить, по какому признаку одних покойников сжигали, а других — нет, но, безусловно, обряд трупосожжения постепенно распространялся на всё взрослое население.
Значительные остатки кукол, кроме кучек «пепла», травы и обрывков кожи, не сохранились. Видимо, они изготовлялись прежним способом. Однако известно и иное захоронение пепла сожжённого человека, когда его помещали не в манекен, а в горшок, берестяной короб, ящик. Маски накладывали не только на лица мумий, а почти на все куклы. В нескольких склепах маски были вставлены в специально сделанные для них основания. Изготовляли их из глины с примесью известняка, а также гипса, но по-разному. Некоторые отливали и формах, снимавшихся с лица трупа [Киселёв С.В., 1949. С. 250], другие лепили на сшитой из кожи болванке или, что вероятнее, прямо на лицах кукол [Грязнов М.П., 1979б. С. 120]. Среди масок встречены лицевые, охватывающие лицо и часть головы, реже — шею, а также маски-бюсты (табл. 100, 5-7). Усложнилась раскраска масок: помимо красной и чёрной красок, применялись зелёная и голубая, краской рисовали ресницы и ожерелья. Хотя похороны сопровождались более грандиозным пиршеством, чем при захоронениях на грунтовых кладбищах, мяса покойникам не оставляли, но в большом количестве клали концы ног, копыта и пятки жертвенных животных, преимущественно быка, меньше — лошади и овцы. Так, например, в склеп 3 под горой Тепсей положены пятки не менее 50 быков, 18 баранов и двух лошадей, а в склеп 4 — не менее 85 быков. 17 лошадей и 15 баранов [Грязнов М.П., 1979б. С. 142]. Видимо, также в ритуальных целях клали лопатки и астрагалы овцы, коровы. Найдены астрагалы, завёрнутые в ткань и упакованные в шкатулки. Другие положены комплектами, имеют счетные и тамгообразные знаки, отверстия, иногда сточенные концы. Видимо, они служили для игры, счёта, гадания.
От одежд погребённых сохранились фрагменты меха, кожи, войлока, шерстяных и шёлковых тканей. Судя по увеличившемуся числу пряжек, важной деталью костюма становится пояс с наременными бляхами и пряжками. Согласно типологии Л.Р. Кызласова [1960. С. 36-38], пряжки делятся на 14 типов, но одни из них составляют массовый материал, другие — единичны. К первым относятся самые характерные для таштыкской культуры цельнолитые бронзовые пряжки в виде прямоугольного щитка с овальным кольцом, заканчивающимся языком-шпеньком (табл. 98, 13, 14). Они имеют варианты и бывают разных размеров. Их найдено более 80, и они распространены, видимо, на всём протяжении культуры, так как встречаются совместно с пряжками наиболее поздних типов, похожими на экземпляры, известные уже в памятниках типа чаатас [Грязнов М.П., 1979б. Рис. 67, 22-29]. В небольшом количестве с этими пряжками найдены экземпляры, сходные с ними, но имеющие парные волюты внутри кольца (табл. 99, 16), а также пряжки от наборных поясов — в виде двух колец с парными волютами, соединённых прямоугольными пластинами (табл. 98, 18) [Кызласов Л.Р., 1960. С. 36]. Оригинальны остроконечные пряжки с маленькой рамкой и большим округлым щитком с прорезями, видимо, генетически связанные с описанными, а также цельнолитые с прямоугольным щитком, четырёхугольной рамкой и неподвижным шпеньком [Кызласов Л.Р., 1960. Рис. 7, 1, 2, 5; 8, 4, 8]. По-прежнему распространены круглые железные пряжки с подвижным язычком, известные в материалах из грунтовых могил. К более поздним относятся следующие пряжки: бронзовые с овальной, трапециевидной или прямоугольной рамкой и неподвижным шпеньком (9 экз.; табл. 98, 1-3, 8); той же формы, но шарнирные с прямоугольным щитком (3 экз.; табл. 98, 5); сердцевидные и В-образные с подвижным язычком (5 экз.; табл. 99 [98], 7); такие же, но шарнирные с прямоугольным или овальным щитком (7 экз.; табл. 98, 10) [Кызласов Л.Р., 1960. Рис. 9, 1, 2]. По одной найдены следующие пряжки: бронзовая шарнирная с прямоугольными щитком и рамкой и длинным язычком (табл. 98, 4); железная шарнирная с овальной рамкой и прямоугольным щитком (табл. 98, 9); железные с прямоугольной и лировидной рамками с подвижным язычком (табл. 98, 6) [Кызласов Л.Р., 1960. Рис. 8, 1].
Самым распространённым украшением одежды погребённых в склепах были бронзовые амулеты в виде профильных изображений двух конских головок, повёрнутых в противоположные стороны (табл. 98, 35, 36, 41-45). Их пришивали или подвешивали. К более редким оберегам относятся пластинки с изображениями грифона, целой фигурки коня, косули, гуся, летающих птиц (табл. 98, 28, 30). Некоторые из них, видимо, нашивались на костюм шамана. Принадлежностью шаманского костюма, очевидно, была и железная скоба с отверстиями, в которые продеты кольца с висящими на них бронзовыми колокольчиками [Киселёв С.В., 1949. С. 257]. Из личных украшений известны стеклянные и каменные бусины, подвеска от серьги, металлический браслет и гривна (табл. 98, 27-29). Изредка в качестве подвесок (?) использовали бронзовые литые «колёсики» и миниатюрные котелки высотой 3-5 см. Судя по отверстию в поддоне, их подвешивали на ремешке вверх дном (табл. 98, 31-34, 39) [Кызласов Л.Р., 1960. С. 79, 80].
Оружие в склепы не клали. Несколько наконечников стрел — костяных черешковых и деревянных, вырезанных из одного куска дерева вместе с древком, — очевидно, были ритуальными или для охоты на пушного зверя. Концы древков бывают с глубоким арочным вырезом или с опереньем (табл. 98, 19-24). Стрелы помещали в колчаны, которые подвешивали к поясу железными крючками или с помощью петель (табл. 98, 17, 38). Найдены целый берестяной колчан без кармана, напоминающий колчаны-гориты [Киселёв С.В., 1949. С. 240], а также модель сложного лука [Кызласов Л.Р., 1960. Рис. 43, 15].
Глиняная посуда в склепах разнообразнее, чем в грунтовых могилах. Л.Р. Кызласов [1960. С. 40-56] выделил 28 типов сосудов, включая редкие формы. Наиболее характерные из них М.П. Грязнов [1971. С. 104-106] объединил в пять видов. Сохраняются типы сосудов, известных по грунтовым могилам: кубки, банки и сферические или бомбовидные (табл. 98, 49, 51, 53, 60, 61). Некоторые кубки по-прежнему снабжены вертикальными ручками — это так называемые котловидные сосуды (табл. 98, 59). Сосуды баночной формы иногда имеют выпуклые бока — так называемые бочонковидные. Новыми являются лощеные горшки хорошей выделки. Выделяются два их типа. Первый — с прямым горлышком и парой ушек для подвешивания (табл. 98, 56). Иногда, кроме ушек, имеются налепные шишки по выпуклому краю сосуда или слив (табл. 98, 48, 54). Второй — изящные горшки с прямым высоким горлом и сливом. Они похожи на кувшины (табл. 98, 55). Горшки часто украшены валиковым налепным орнаментом, который встречается и на сосудах всех других типов из склепов [Грязнов М.П., 1971. С. 96. Рис. 1; 1979б. Рис. 69]. Редкие формы — чаши с валиковым орнаментом, корчаги баночной формы, кружки, вазообразные сосуды, сосуды четырёхгранной формы или в виде бочонка, лежащего на боку (табл. 98, 50) [Кызласов Л.Р., 1960. Табл. IV; Грязнов М.П., 1979б. Рис. 55, 3, 4; 69, 1, 11].
В нескольких склепах сохранилось много остатков деревянных и берестяных вещей. Среди них — посуда, сходная с той, что найдена в могилах,— это корытца, бочонки, миски, черпаки, туески, коробки. Но больше утвари иного назначения: шкатулки с туалетными и ритуальными принадлежностями, низкие столики, сундуки, резные и орнаментированные крышки (табл. 99, 19, 20, 22). Многое из утвари, дошедшей во фрагментах, неопределимо или непонятно, В частности, неясно назначение оригинальных деревянных сосудов на двух треугольных ножках. Их наружная поверхность покрыта узором, нанесённым в шахматном порядке, причём одни квадратики обклеены соломкой, другие окрашены в красный цвет (табл. 99, 21).
Именно в склепах среди разнообразных остатков найдены вещи, позволяющие судить о художественном творчестве таштыкских племён. Речь идёт о деревянной пластике и сложных многофигурных рисунках, вырезанных на деревянных планках. Объёмная пластика представлена фигурками животных и людей разных размеров. Известны целые деревянные статуэтки стоящего или отдыхающего барана с подогнутыми ногами (табл. 100, 10), облицованные листовым золотом. Много обломков от статуэток коней, стоящих на трёх ногах с поднятой четвёртой. Эти небольшие (длина до 30 см) фигурки изготовлены из одного куска дерева. Статуи коней и оленей больших размеров (длина 65 см, высота около 45 см; табл. 100, 9) изготовлялись по частям: туловище цельное, а ноги составные, сборные. Все окрашены в красный цвет. Фигурки людей тоже вырезаны целиком из дерева или скомбинированы из дерева и кости. Они найдены во фрагментах. Так, от одной комбинированной фигурки остались только две костяные руки, сжатые в кулак (Уйбат I, склеп 8), а от другой — деревянная голова мужчины без бороды, с большими усами и уложенной на голове косой (Уйбат I, курган Г, табл. 100, 8, 11). По внешнему виду, размерам, стилю исполнения фигурки коней, весьма близко напоминают статуэтки коней, фигурирующие в китайской погребальной церемонии ханьского времени [Киселёв С.В., 1949. С. 245].
Обращают на себя внимание также фрагменты втулок, найденные на Уйбатском и Сырском чаатасах (табл. 98, 40). Их принято интерпретировать как втулки от церемониальных зонтов, подражающих китайским [Киселёв С.В., 1949. С. 260]. Однако эти втулки очень сходны с втулками, которые были частями моделей легких повозок ханьского времени, найденных в могилах Китая [Кожанов С.Т., 1984. Рис. 1]. Поскольку в таштыкских склепах остатки втулок найдены иногда вместе с фрагментами фигурок коней и людей, то, вероятно, все они составляли единые модели повозок с возницами, которые клали погребённым, как это делали, например, в Китае. Так, у одной из таштыкских фигурок руки сжаты в кулаки, как и у фигурок возниц, сидящих в китайских моделях повозок и удерживающих поводья [Кожанов С.Т., 1984. С. 69].
Графические рисунки таштыкской культуры демонстрируют особую местную художественную манеру. Они более реалистичны, чем в тагарском искусстве. Особый интерес представляют семь деревянных плавок, найденных М.П. Грязновым в склепе 1 под горой Тепсей (табл. 100, 13-15). На них рукой разных художников изображены варианты в целом одного популярного у таштыкцев исторического повествования, переданного тремя сюжетами: охота, батальные сцены, угон военной добычи [Грязнов М.П., 1979б. С. 145]. Контуры фигур вырезаны тонкой линией остриём ножа, а затем, вероятно, они раскрашены красками [Грязнов М.П., 1971. С. 102-105]. По сюжету и стилю изображения воинов и коней тепсейские рисунки имеют аналогии среди многих петроглифов Минусинской котловины и свидетельствуют о распространённости этого вида искусства в таштыкском обществе.
Тщательное изображение деталей причесок, одежды, оружия помогает представить внешний вид воинов. Интересны планки (длина до 1 м, ширина 6-12 см), имеющие на одном конце рукоятку. На одной стороне планки обычно изображены бегущие олени, лоси, медведь, волк и другие звери, на другой — композиции на темы героического эпоса и исторических повестей, мчащиеся всадники-воины. В целом же все сюжеты посвящены военным и военно-охотничьим темам. На планках изображены всадники и пешие воины со сложными луками со спущенной тетивой, стрелами, иногда в боевых доспехах. У них крупные орнаментированные колчаны и почти в человеческий рост щиты. На воинах облегающие кафтаны до колен и свободные штаны. У некоторых на голове шлемы, но чаще волосы распущены до плеч или связаны на затылке в виде конского хвоста, у большинства волосы спереди убраны под мешочек-накосник. По одежде отличаются два человека — в шубах и овальных беретах. В руках у них лук простой формы. Видимо, это представители иного, чем таштыкцы, племени. Воины бегут, стреляют, мчатся на конях, падают [Грязнов М.П., 1979б, С. 105; Рис. 59-61]. В сцене угона скота изображены вооружённые всадники, ведущие в поводу коней, за ними гонятся другие всадники [Завитухина М.П., 1976. С. 110]. Тепсейские рисунки — это древнейшие и Азии своеобразные миниатюры, которые оставлены обществом, не имевшим еще ни государственности, ни письменности [Грязнов М.П., 1979б. 105].
Погребальные сооружения для детей
Детские (до 7-10 лет) могилы значительно отличаются от взрослых, но при этом одинаковы для обоих типов кладбищ. Детские могилы расположены вокруг склепов (табл. 96, 2), а в грунтовых могильниках — на окраине кладбища, реже — между могилами взрослого населения. Для детей выкапывали неглубокие ямки, внутри которых помещали срубик, колоду, каменный ящичек. Ямки не засыпали, а закрывали плахами, жердями, плитками. Похороны совершали в любое время года, трупы не сжигали и не мумифицировали, а заворачивали в берёсту или ткань и укладывали на спине или на боку, головами в разные стороны. В большинстве случаев никаких вещей и пищи детям не клали, иногда лишь сосуды и астрагалы овцы, косули, кабарги. Сосуды обычно небольшие, небрежно сделанные, преимущественно баночной формы [Грязнов М.П., 1979б. Рис. 72].
Жертвенно-поминальные комплексы
Эти комплексы связаны не с похоронами, а с устраиваемыми в определённые сроки на территории кладбищ номинальными церемониями. Следы этих поминок разнообразны, но суть их сводилась к одному: приносили в жертву животное, устраивали пиршество и часть пищи оставляли для поминаемого. Классический «помин», по терминологии М.П. Грязнова, состоял из каменного столба, перед которым в ямку, ящик или прямо на поверхность земли клали напитки в горшках и куски мяса, преимущественно баранины или говядины. Мясо клали на деревянных блюдах. Подобные «поминальники» обнаружены как на окраине грунтовых могильников, так и поблизости от склепов, причём последние богаче и им отведено больше места. Например, предполагаемая площадь «поминальников» около склепов под горой Тепсей содержала 250-300 «поминов» (табл. 96, 2), что, видимо, соответствовало числу принесённых в жертву животных, т.е. сородичи устраивали здесь 250-300 раз поминки по умершим [Грязнов М.П., 1979б. С. 144]. Иногда перед ямами отсутствуют каменные столбы — видимо, они были деревянными, а в других случаях ямки с тризнами на поверхности земли обозначались не столбиками, а каменными выкладками или оградками. Размеры, глубина ям, а также количество жертвоприношений варьируют даже в пределах одного «поминальника»: от одного-двух кусков мяса и одного-двух сосудов до одной — трёх почти полных туш коров или овец, рубленных на части, трёх — шести сосудов, не считая деревянных блюд. В нескольких ямах в сосудах, помимо костей от мяса, находились мелкие неопределимые жжёные косточки или зола (Туба).
На лучше исследованной площади для тризны под горой Тепсей в «поминах», перед каменными столбами или под выкладками, были найдены вместо костей животных и сосудов скелеты мужчины и двух женщин в скорченной позе и ничком. Очевидно, иногда в жертву приносили не животное, а человека. Обычай человеческих жертвоприношений при совершении похорон был распространён на Енисее ещё раньше, в тагарской культуре.
Поселения
Поселения таштыкской культуры исследованы значительно меньше, чем погребальные памятники. Зачистки или частичные раскопки культурного слоя поселений производились лишь в 16 пунктах, не считая исследованных плавилен. Наибольшие площади раскопаны на четырёх поселениях: Тепсей VII (80 кв.м), Поляна (104 кв.м), Лугавское (600 кв.м), Унюк (1000 кв.м). Два из них (Тепсей VII; Унюк), судя по толщине культурного слоя (0,6-0,8 м), были долговременными. Мощность культурного слоя других не превышает 0,2 м. Культурные слои содержали остатки хозяйственных ям, очагов, черепки сосудов, кости коровы, лошади, овцы. Керамика отличается значительным преобладанием сосудов баночной формы, преимущественно крупных размеров. На краю поселений, расположенных в горной притаёжной местности (в бассейне рек Чёрный и Белый Июсы), обнаружены железоплавильные печи, горны и ямы для отбора шлака. В районе их культурный слой содержал обломки глиняных сопел, костяные и глиняные орудия.
Из находок на поселениях наиболее интересны берцовая кость овцы со следами использования её в качестве блока для перемотки ниток, роговые и каменные грузила, каменный якорь для лодки, обломки зернотёрок, мотыг, оселки для точки ножей, костяные резаки и заготовки резаков, керамические пряслица. Собраны единичные железные ножи, крючки, костяные и железные наконечники стрел [Худяков Ю.С., 1978], костяные булавки и проколки, медная бляшка, подвеска из клыка марала, костяная пуговица и бусина, обломок железного клинка и роговая гарда от палаша.
Таким образом, поселения пока являются малоннформативпым источником, и основные представления об экономике дают погребальные памятники. Они показывают, что деревообделочное и плотницкое мастерство было хорошо развито у населения, во всяком случае у тех, кто сооружал склепы. Видимо, и в быту для постоянного жилища использовали бревна. О конструкции жилищ можно судить по аналогии со склепами. Это были полуземлянки, внутренние стенки которых прочно обставлялись плитами и срубом либо тыном и срубом. Внешние стены укрепляла кладка из плит. Двух- или четырёхскатная крыша держалась на опорных балках и столбах и была облицована дёрном и плитами. Вероятно, строились и наземные жилища. Во всяком случае остатки столбов от наземных жилищ обнаружены на Михайловском и Шестаковском поселениях в Кемеровской обл., которые, судя по находкам керамики, были синхронны таштыкской культуре и жители которых находились в контакте с «таштыкцами». Широкое использование вываренной и сшитой берёсты для покрытия срубов и склепов может свидетельствовать о наличии у них берестяных юрт. Берёста, как и дерево, широко использовалась для бытовой утвари. На умение выделывать кожу высокого сорта (замшу) указывают находки мешочков, меховых курток и чучел из кожи. Керамика лепилась ручным способом, но есть основания предполагать, что близ посёлков находились сооружённые в ямах специальные общественные глинобитные печи для обжига кухонной посуды [Сунчугашев Я.И., 1979. С. 27]. Кость употреблялась для изготовления наконечников стрел, булавок, шильев, резаков. Бронза шла на выделку украшений и амулетов. Но главным материалом для изготовления различных изделий — от оружия до крючков и петель — служило железо. Оно производилось около поселений, в районах месторождений, где постепенно вырастали профессиональные поселки литейщиков и кузнецов [Сунчугашев Я.И., 1979. С. 279]. Наконец, можно предполагать, что существовала особая группа мастеров-специалистов, связанных с мумификацией трупов и изготовлением портретных погребальных масок.
Хозяйство
Таштыкские племена вели комплексное хозяйство. Население занималось скотоводством, земледелием, охотой, рыболовством, литейным и кузнечным делом. В подтаёжных районах занимались, видимо, оленеводством. Преобладающую роль в хозяйстве играло скотоводство, о чем свидетельствует обилие приносимых в жертву при похоронах и поминках коров, лошадей, овец. Основу стада по-прежнему составлял крупный рогатый скот. Быки продолжали использоваться в качестве тягловой силы, о чём говорит рисунок двух пар быков в упряжке на одной из тепсейских планок [Грязнов М.П., 1979б. Рис. 61, 2, 7]. Большее значение, чем раньше, приобретает лошадь. О роли коня говорят положенные с погребёнными модели конского снаряжения и повозок, статуэтки и амулеты, изображающие коней, сцены героического эпоса на тепсейских планках. Основным сюжетом писаниц становятся всадники, а не пешие воины, обычные на тагарских петроглифах. В таштыкскую эпоху продолжают сооружать в засушливых районах каналы для водопоя скота и орошения пастбищ.
Прямыми свидетельствами существования земледелия являются мелкие зерна типа проса, подсыпавшиеся, видимо из культовых соображений, обычно под головы покойников. Они найдены в грунтовых могилах Оглахты и Салбык, а также в склепах на Уйбатском чаатасе. Кроме того, на поселениях много обломков зернотёрок и мотыг. Однако мотыги, как каменные, так и костяные, очень примитивны, что не позволяет говорить о высоком уровне земледелия. Такие же примитивные каменные и костяные земледельческие орудия обнаружены на поселениях того же времени в Кемеровской обл., климатически более благоприятной для развития земледелия.
Судя но наскальным рисункам, была популярна охота на косуль и маралов. Остатки одежд в могилах говорят о широком применении меха пушных зверей и волка для отделок шуб и рукавиц, а также изготовления шапок, нагрудников и других вещей.
Наскальные рисунки и каменные изваяния
На плитах оград преимущественно тагарского времени, а также на скалах и утёсах среди рисунков разных эпох, встречаются таштыкские, впервые выделенные Л.Р. Кызласовым. После находок тепсейских рисунков на деревянных планках изображения таштыкского времени достаточно отчётливо различаются на многих писаницах или петроглифах. Основными персонажами таштыкских писаниц являются всадники с луками, колчанами и стрелами; пешие лучники, иногда с боевыми топорами в «шароварах», в шлемах с пером; «жрецы»; осёдланные лошади, быки, олени, косули. Преобладают сцены конной охоты на косуль, сцены угона животных. Фигуры выполнены контуром глубокими сплошными линиями, а также бывают прочерчены или процарапаны. Наибольшей известностью пользуются таштыкские рисунки на писаницах у улусов Сулек, Большой Ошколь и близ оз. Тус.
Известны три каменных изваяния, предположительно относящихся к таштыкской культуре. Они представляют собой силуэтные изображения мужчин, высеченные на гладких поверхностях путем снятия камня на 4-5 мм за пределами контуров изображаемой фигуры [Грязнов М.П., 1950. С. 146]. Это четырёхгранные столбы высотой 2 м. Мужские фигуры изображены со сложенными или согнутыми руками, держащими сосуд, и со скрещёнными ногами. У одного в ухе серьга. На других гранях плиты высечены лучники, всадники, олень, верблюды. Все эти изваяния ныне утрачены [Грязнов М.П., 1950б. С. 146, 147; Кызласов Л.Р., 1960. С. 159].
Вопросы хронологии и происхождения культуры
Нижнюю дату памятников таштыкской культуры определяют в целом изделия хуннского типа, известные по находкам в могилах хунну со II в. до н.э., но продолжавшие бытовать в I в. н.э. и позже. К ним относятся железные круглые пряжки, модели удил и псалиев, обломки бронзовых блях со змеевидным орнаментом, целая ажурная бляха, миниатюрные котловидные подвески. Более точно датирующие вещи найдены только в грунтовых могильниках. Среди них ханьское зеркало I в. до н.э. [Лубо-Лесниченко Е.И., 1975. Рис. 108 — неверная ссылка], остатки лаковой чашечки того типа, который изготовлялся с 86 г. до н.э. по 48 г. н.э. [Кызласов Л.Р., 1960. С. 115]. Шёлковая ткань, сохранившаяся в Оглахтинском могильнике, производилась в Китае с I в. до н.э. по II в. н.э., но, вероятно, на Енисей попала в период её наибольшего производства, в I в. н.э. [Рибо [Рибу] К., Лубо-Лесниченко Е.И., 1973. С. 278]. В могильниках найдены бесцветные бусы с золотой прокладкой и подвески вытянутой грушевидной формы из разноцветного стекла, Те и другие датируются первыми веками нашей эры [Галибин В.А., 1983. С. 100]. Для трёх грунтовых могильников получено шесть радиоуглеродных дат, укладывающихся в пределах конца I в. до н.э. — I в. н.э.: могильник Оглахты — 20 г. н.э. ± 40; Комаркова-Песчаная — 20 г. до н.э. ± 30; 30 г. до н.э. ± 40; 60 г. н.э. ± 20; Таштык — 60 г. до н.э. ± 40; 70 г. до н.э. ± 40. Таким образом, таштыкские грунтовые могильники частично синхронны захоронениям тесинского этапа [Ермолова Н.М., Марков Ю.Н., 1983. С. 97]. В склепах ранние датирующие изделия не найдены, за исключением обломка ханьского зеркала I в. н.э., которое очень долго употреблялось в быту, прежде чем попало в могилу [Кызласов Л.Р., 1960. С. 85].
Верхняя граница таштыкской культуры определяется по находкам именно в склепах, причём исключительно по малочисленным пряжкам. К ним относятся бронзовые пряжки и наборные пояса с прорезными волютами, имеющие аналогии среди корейских V-VI вв. [Амброз А.К., 1971. Рис. 12, 6] а также В-образные пряжки с подвижным язычком без щитка либо прямоугольные шарнирные со щитком, распространённые на Енисее, в Западной Сибири и в европейской части СССР в погребальных комплексах VI-VII вв. [Ковалевская В.Б., 1979. С. 44, Табл. III; XIV; XVIII; Амброз А.К., 1971. Рис. 12, 10-12; Чиндина Л.А., 1977. Рис. 14, 33]. Имеются и другие вещи, косвенно подтверждающие возможность датировать таштыкские склепы временем до VI в. включительно (Кызласов Л.Р., 1960. С. 137]. Наконец, в Кемеровской обл. в одних комплексах с сосудами таштыкского типа найдены обкладки луков и колчанов, железные наконечники стрел и «кыргызские» вазы VI-VII вв. (Мартынова Г.С., 1976. С. 30, 34 (д.б.: 74, 80)]. Предлагаемые широкие хронологические рамки таштыкской культуры (с I в. до н.э. по VI в. н.э.) в целом соответствуют имеющимся периодизациям культуры, основанным на эволюции пряжек (Л.Р. Кызласов) и керамики (М.П. Грязнов). Но абсолютные даты для одних и тех же групп памятников в обеих хронологических схемах сильно различаются, так как период сооружения склепов, согласно мнению Л.Р. Кызласова, заканчивается к III-IV вв. н.э., а по мнению М.П. Грязнова, практически только начинается, и эталонные памятники датируются III-V вв., т.е. тепсейским этапом.
Таким образом, имеющиеся хронологические схемы небесспорны, что определяется главным образом отсутствием единодушного мнения относительно правомерности выделения могил переходного типа, датированных С.В. Киселёвым и Л.Р. Кызласовым IV-V вв. н.э. Как указывалось, новые материалы не подтверждают выделение этого этапа [Вадецкая Э.Б., 1986б. С. 145, 146]. По форме пряжек более реальной представляется датировка основной части склепов III-V вв., предложенная М.П. Грязновым [1979б]. Грунтовые могильники, вероятно, отражают ранний период культуры, поскольку в них найдены вещи (ажурные бляхи хуннского типа, костяные булавки, бронзовые зеркала), известные в тагарских курганах, но отсутствующие в таштыкских склепах, а также прототипы вещей из склепов (пряжки, пластинчатые амфорные амулеты). Кроме того, склепы иногда сооружены поверх грунтовых могил [Грязнов М.П., 1979б. С. 90]. Однако грунтовые могильники не абсолютно синхронны, и некоторые наиболее поздние (I-II вв.) могилы по конструкции, числу погребённых и обряду напоминают уже малые склепы. Поэтому продолжает оставаться дискуссионным вопрос о взаимоотношении могил и склепов, т.е. предшествуют ли могилы всем склепам или сосуществуют с той или иной их группой.
Таштыкская культура сложилась на основе местной тагарской и культуры новых, центральноазиатских, групп населения, проникших на территорию Минусинской котловины в конце I в. до н.э., когда Присаянье попало в политическую зависимость от хуннского политического объединения. Вновь прибывшие племена были, по-видимому, тюркоязычными, а по физическому облику монголоидными. Грунтовые могильники и склепы по-разному отражают смешение двух культурных традиций и постепенную взаимоассимиляцию местного и пришлого населения. Судя по тому, что на ранней стадии культуры, т.е. в грунтовых могильниках, местная и новая традиции смешаны механически, в них, видимо, похоронены представители пришлого населения с местными тагарцами. Неизвестный ранее на Енисее тип кладбищ и могил, некоторые новые детали обряда (помещение в могилы определённых кусков баранины, одного-двух астрагалов, зёрен проса, а на покрытии — голов животных, сооружение «поминальников»), новые формы вещей, в том числе имеющих прототипы в могилах хунну Забайкалья (булавки, застёжки, бусы, серьги, амулеты) [Davydova A.V., 1968. Fig. 14, 5, 7; 18, 54-57; Коновалов П.Б., 1976б. Табл. XIX, 5, 8, 20], позволяют предполагать, что культура пришлого населения была близка культуре хунну. Что касается нового обряда трупосожжения — с помещением пепла в куклу, имитирующую покойника, — то он не существовал у хунну, но был в ту же эпоху известен на других территориях, захваченных последними: в Туве [Дьяконова В.П., 1970б. С. 116-118], в Монголии [Кызласов Л.Р., 1960. С. 162], на верхней Оби (I-III вв. н.э., фоминский этап) [Грязнов М.П., 1956а]. Возможно, трупосожжение возникло как престижный обряд для воинов-завоевателей [Вадецкая Э.Б., 1984. С. 80-84].
Проникновение центральноазиатского населения в Минусинскую котловину принято связывать с политическими событиями, происходившими в степях Азии до середины I в. до н.э. В 49 г. до н.э. шаньюй северных хунну Чжичжы разбил гяньгуней, проживавших в северо-западных владениях державы, хунну, и остался жить в их землях. В то же время он покорил на севере племена динлинов [Таскин В.С., 1968а. С. 37]. При всей неопределённости расположения земель гяньгуней (Джунгария, северо-западная Монголия или верхний Енисей) и динлинов (северная Монголия и Южная Сибирь) [Кюннер Н.В., 1961] победы над этими племенами, видимо, облегчили хунну продвижение через Саяны. Хотя шаньюй Чжичжы вскоре ушёл в Кангюй (Казахстан), где был разгромлен ханьскими войсками, за хунну остались их владения. Однако сами хунну попали в зависимость от Китая. С этого времени китайское влияние, видимо через хунну, ощущается на среднем Енисее. В погребениях находятся панцири, лаковая посуда, зеркала, украшения, модели повозок, культовые предметы и ткани, сделанные в Китае, а на р. Абакан местными и китайскими мастерами в начале I в. н.э. воздвигается дом для наместника или китайской принцессы [Киселёв С.В., 1949. С. 270; Вайнштейн С.И., Крюков М.В., 1976. С. 146] 3. [сноска: 3 Не исключено, что дом для наместника был возведен всё-таки в I в. до н.э. (см. выше). (Ред.).] В конце II в. н.э. хунну были разбиты племенами сяньби и ушли на запад [Гумилёв Л.Н., 1960. С. 228]. С прекращением их власти в Минусинских степях перестают использоваться грунтовые кладбища, а сооружаются склепы, отражающие эволюцию интенсивной взаимоассимиляции местного европеоидного населения и оставшегося здесь монголоидного, приведшую к органическому слиянию разных культурных традиций. С III в. н.э. господствующим обрядом у енисейцев становится трупосожжение, но при сохранении основных элементов тагарского похоронного ритуала: конструкции камеры склепа, размещения погребальных кукол как трупов и мумий, наложения на лица кукол масок, сожжения склепов по завершении похорон. В целом обряд постепенно унифицируется, и складывается своеобразный смешанный антропологический тип населения, который запечатлели погребальные лицевые маски — единственные немые свидетели сложных этногенетических процессов.