Тагарская культура

К содержанию книги «Степная полоса азиатской части СССР в скифо-сарматское время».

Памятники тагарской культуры — курганы и вещи из них, в основном бронзовые, известны в литературе по крайней мере с XVIII в., со времени Г. Ф. Миллера, который опубликовал некоторые из них в своей книге «История Сибири». Вещи эти происходили исключительно из грабительских раскопок и случайных находок. Первые научные раскопки тагарских курганов были проведены Д. Г. Мессершмидтом в 1722 г. (Радлов В. В., 1888. С. 12, 13), а затем Г. Ф. Миллером и И. Г. Гмелином в 1739 г. Во второй половине XIX в. тагарские курганы раскапывали В. В. Радлов, А. В. Адрианов, Д. А. Клеменц, И. П. Кузнецов-Красноярский, П. С. Проскуряков. Наиболее значительные раскопки проведены А. В. Адриановым.

После Великой Октябрьской социалистической революции, в 20—30-х годах, значительные раскопки тагарских курганов были проведены С. А. Теплоуховым, С. В. Киселевым, В. П. Левашевой. Но наиболее интенсивные исследования начинаются с 50-х годов работами А. Н. Липского, О. В. Киселева, Красноярской экспедиции под руководством М. П. Грязнова (М. П. Грязнов, М. Н. Завитухина, М. Н. Пшеницына, Я. А. Шер, Д. Г. Савинов, Э. В. Вадецкая, Г. А. Максименков и др.), а также Н. Л. Членовой, Р. В. Николаева, А. И. Мартынова, 3. А. Севастьяновой и др.

Еще в 20-е годы на основе материала, полученного в дореволюционные годы и из собственных раскопок. С. А. Теплоухов (1927; 1929) выделил тагарскую культуру, назвав ее минусинской курганной. В 1929 г. С. В. Киселев (1929) предложил назвать эту культуру тагарской по курганам близ Тагарского острова на Енисее (против г. Минусинск) и Тагарского озера к югу от Минусинска, раскопанным А. В. Адриановым. С 60-х годов XX в. всеми исследователями принято название «тагарская культура».

Тагарская культура распространена в южной части Красноярского края. т. е. в Минусинской котловине и прилегающей северо-восточной части Кемеровской обл., в пределах степной и лесостепной зон в бассейне Енисея и его притоков Абакана, Тубы, Сыды, Ербы и других и в бассейне Чулыма и его притока Урюпа (карта 11). Наиболее северные тагарские курганы известны на р. Чулым, южнее г. Ачинск, западной границей служат предгорья Кузнецкого Алатау и Абаканского хребта, южной — предгорья Джойского хребта и Западного Саяна. Наиболее восточные тагарские памятники известны на правобережье Енисея, у сел Верхний Суэтук и Кочергино на р. Туба, у сел Уджей и Копь на р. Амыл и у д. Брагина. Особый район татарской культуры — небольшой участок лесостепи по Енисею близ Красноярска. Исследована тагарская культура, вероятно, лучше всех других древних культур Сибири, благодаря 1 тыс. раскопанных курганов и случайным находкам тагарских бронз (найдены в основном при пахоте и других земляных работах), которых насчитывается более 6 тыс. Другие тагарские памятники известны значительно хуже: около 60 поселений и не менее 30 достоверно тагарских рудников, четыре клада бронзовых вещей, несколько каналов. Наконец, в Минусинской котловине открыто много тагарских наскальных рисунков (писаниц). Все эти памятники представляют солидную основу для установления хронологии тагарской культуры, изучения хозяйства и быта оставившего его населения и суждения о его социальном строе (карта 11).

Первая периодизация тагарской культуры была создана в 1929 г. С. А. Теплоуховым, который выделил в ней четыре этапа. В основу периодизации положено изменение типов погребальных сооружений: постепенное увеличение размеров курганных насыпей и уменьшение числа курганов в могильнике, изменение конструкции сооружений и обряда. Могильный инвентарь каждого этапа описан им лишь вкратце. Первый этап С. А. Теплоухов не датировал, второй датировал VI в. до н. э., третий — последними веками до нашей эры, четвертый — началом нашей эры. К четвертому этапу С. А. Теплоухов (1929) относил курганы с железными вещами и гипсовыми масками.

Последователем С. А. Теплоухова был М. П. Грязнов. Он работал над уточнением периодизации, подразделив тагарскую культуру на четыре этапа: баиновский (VII—VI вв. до н. э.), подгорновский (VI — V вв. до н. э.), сарагашенский (IV—III вв. до н. э.) и тесинский (II—I вв. до н. э.). Последний, тесинский, этап — переходный от тагарской к таштыкской культуре, инвентарь его содержит как тагарские вещи, так и таштыкские. В основе периодизации М. П. Грязнова лежит изменение типов погребальных сооружений, обряда и погребального инвентаря. Периодизация М. П. Грязнова была изложена им в 1950 г. в рукописи «Минусинская курганная культура»Ю однако увидела свет лишь в 1968 г. в сокращенном варианте [Грязнов М. П., 1968. С. 186 и след.].

Другая периодизация памятников тагарской культуры создана С. В. Киселевым. В основу ее также положены изменения погребальных сооружений, обряда и инвентаря курганов. Но изменения погребального инвентаря играют в его периодизации более важную роль, чем изменения погребальных сооружений. С. В. Киселев (1949. С. 115) впервые применил для периодизации тагарской культуры статистику совместных находок кинжалов и чеканов при раскопках погребений. В его периодизации тагарская культура подразделяется на три стадии: I — VII—V вв. до н. э.; II — V—III вв. до н. э.; III — III—I вв. до н. э. (Стадия I С. В. Киселева соответствует баиновскому и подгорновскому этапам М. П. Грязнова, II — сарагашенскому, III — тесинскому.) Для стадии I, по С. В. Киселеву, характерны индивидуальные погребения в ящиках и невысоких срубах под небольшими земляными насыпями эллиптической формы. Покойники часто сопровождаются оружием обычных размеров — кинжалами, чеканами, наконечниками стрел, а также сосудами с орнаментом и украшениями. Для стадии II характерны коллективные погребения в высоких срубах под более высокими насыпями вытянутой формы. Оружие и другие предметы погребального инвентаря (кроме сосудов и украшений) заменяются их уменьшенными, а затем и миниатюрными изображениями. Для стадии III характерны коллективные погребения — 10—20, а то и до 100 человек. Появляется обычай сжигания камеры после заполнения ее определенным количеством трупов. Инвентарь по-прежнему миниатюрный, причем наряду с бронзовыми впервые появляются и железные вещи. Курганные насыпи достигают крупных размеров (Киселев С. В., 1949. С. 114-146, 152-1561.

Наконец, третья периодизация для первой половины тагарской эпохи (VII—V вв. до н. э.) разработана Н. Л. Членовой. Она основана на корреляции взаимовстречаемости оружия (кинжалов, чеканов, боевых топоров, секир и наконечников стрел) и ножей из тагарских курганов как вещей, наиболее быстро изменяющихся. Корреляционная таблица позволила разделить инвентарь раннетагарской эпохи на последовательные хронологические группы, из которых каждая бытовала приблизительно 100 лет — в VII, VI и V вв. до н. э. Абсолютные даты групп определялись по аналогиям из Причерноморья и Поволжья — районов с довольно хорошо разработанной хронологией. Даты для групп и отдельных предметов V и V—IV вв. до н. э. в основном определялись по аналогии из Башадарских и Пазырыкских курганов Горного Алтая, датированных радиокарбонным методом и на основании ахеменидских и классических параллелей. Хронология памятников IV—III вв. до н. э. пока не разработана детально. Их даты определяются ориентировочно инвентарем, занимающим промежуточное положение между типами V в. до н. э. и типами «смешанного или переходного тагаро-таштыкского» времени (по М. П. Грязнову, тесинского этапа) III — I вв. до н. э.; эта дата обоснована восточным импортом и гуннскими типами вещей.

И С. А. Теплоухов, и М. П. Грязнов считали тагарскую культуру автохтонной, генетически связанной с предшествующей ей карасукской культурой. Все изменения в погребальном обряде и инвентаре тагарской культуры они объясняли местным развитием, отрицая значительные переселения в Минусинскую котловину людей из соседних и отдаленных районов [М. П. Грязнов, 1968. С. 187—194].

В коллективной монографии М. П. Грязнова, М. П. Завитухиной, М. Н. Комаровой, С. С. Миняева, М. Н. Пшеницыной и Ю. С. Худякова «Комплекс археологических памятников у горы Тепсей на Енисее» (1979) представлено несколько разновременных памятников, перекрывающих друг друга (в частности, несколько тагарских погребальных сооружений перекрыто таштыкскими и еще более поздними). По мысли авторов (1979. С. 160, 161), этот комплекс должен подкрепить схему С. А. Теплоухова — М. П. Грязнова и доказать непрерывное эволюционное развитие всех культур Минусинской котловины на протяжении двух тысяч лет от андроновской эпохи до позднего средневековья, без каких бы то ни было перерывов и смены населения.

Н. Л. Членова (1973) считает, что тагарская культура — результат смешения местных и пришлых компонентов. Местными компонентами явились культуры лугавская (происходящая, видимо, из местного неолита, синхронная карасукской и заимствовавшая из нее ряд элементов, но сохранившая свою керамику и орнаменты и частично — погребальный обряд) и андроновско-федоровская, которая в Минусинской котловине и пограничных с ней более западных районах существовала вплоть до VIII—VII вв. до н. э. Смешение этих культур и дало основу тагарской культуры, возникшей в VII в. до н. э., люди которой развивали и карасукское бронзолитейное дело.

Дискуссионен вопрос о локальных различиях в тагарской культуре. По мнению Н. Л. Членовой, в эпоху сложения тагарской культуры, в VIII—VII и в VII в. до н. э., можно выделить некоторые локальные группы тагарских памятников, различающиеся по форме венчика и орнаменту керамики. Это, во-первых, памятники подкунинско-кокоревской группы и смешанной карасукско-тагарской, расположенные в степи; во-вторых, памятники лугавской и банковской групп, расположенные либо близ горнолесных окраин Минусинской котловины, либо в зонах сосновых боров и на боровых песках (бывших борах, ныне вырубленных). В остальном инвентаре и в обряде погребения четко заметные различия между двумя этими группами не прослеживаются (хотя в каждой группе в погребальном обряде наблюдаются различные варианты). Однако уже и в эту эпоху были памятники, сочетающие и «степную», и «лесную» керамику (Членова Н. Л., 1972а. С. 90—131. Табл. 37—49]. Этот процесс смешения различных этнических групп, отчетливо проявляющийся в том, что в одних и тех же памятниках и даже на одном и том же сосуде начинают встречаться степные и лесные элементы орнамента, интенсивно идет в VII в. до н. э., на протяжении которого и складывается единая тагарская культура.

На основной своей территории, в Минусинской котловине, сложившаяся тагарская культура с VII—VI по III в. до н. э. чрезвычайно однородна и единообразна. Локальные варианты в ней могут быть выделены лишь по отдельным, разрозненным признакам, но не по целым их группам. Попытки выделить на основной тагарской территории локальные варианты оказались недостаточно убедительными (Левашева В. П., 1958; Дэвлет М. А., 1966]. Однородность культуры находит полное соответствие в однородности физического типа тагарского населения. А. Г. Козинцев (1977. С. 67], изучивший большие серии тагарских черепов (всего 704 черепа), пришел к выводу, что «географических закономерностей в изменчивости признаков заметить, как правило, не удается. Соседние группы в общем не более сходны между собой, чем территориально разобщенные. Не обнаруживается и хронологических закономерностей в распределении сходства между группами».

Итак, представляется, что на всей основной тагарской территории в VII—III вв. до н. э. жило одно и то же население с одной и той же культурой. Почти никаких отличий от тагарской культуры Минусинской котловины не обнаруживают и тагарские памятники, распространенные на северо-востоке Кемеровской обл. [Мартынов А. И., 1972; 1973а; 19736; 1979; Мартынов А. И., Бобров В. В., 1971; Мартынова Г. С., Покровская Н. Ф., 1979]. Попытка А. И. Мартынова [1979] выделить на этой территории особую «лесостепную тагарскую культуру» недостаточно убедительна. Отличие памятников тагарской культуры Кемеровской обл. от памятников Минусинской котловины заключается только в том, что в первых встречаются бронзовые гривны и две формы керамических сосудов (с боковыми ручками и со сливом), которых нет в курганах Минусинской котловины. Этих незначительных отличий совершенно недостаточно для выделения локального варианта. Все остальное — и обряд погребения, и инвентарь тагарских курганов обеих территорий — совпадает до мельчайших деталей. Физический тип тагарского населения Кемеровской обл. также ничем существенным не отличается от физического типа тагарского населения Минусинской котловины [Дремов В. А., 1973. С. 193, 200-225; Козинцев А. Г., 1977. С. 37].

Единственный четко выделяющийся вариант тагарской культуры — красноярский. В этом районе неизвестны пока раннетагарские памятники, за исключением немногочисленных случайных находок бронзовых вещей. Известны лишь курганы второй половины тагарской эпохи, относящаяся к тому же времени стоянка у с. Есаульское и Караулинская пещера. Керамический комплекс их наряду с типично тагарскими баночными и кубковыми неорнаментированными сосудами содержит баночные и горшковидные сосуды и миски с налепным орнаментом в виде зигзагов, конусов, «рожков», крестов с прочерченными волнистыми и прямыми беспорядочно пересекающимися линиями [Карцев В. Г., 1929. С. 45. Табл. IV; Максименков Г. А., 1961. С. 311; Николаев Р. В., 1963. Табл. 2, 3, 6, 7; Дэвлет М. А., 1964. Рис. 1; 2]. Довольно своеобразна и бронза Красноярского района. Наряду с обычными тагарскими типами ножей, кинжалов, кельтов здесь выработаны и местные типы, отличающиеся от минусинских пропорциями и деталями, а главное — богатым геометрическим орнаментом из треугольников, зигзагов и прямых линий. Те же типы распространены и в районе Канска. В районе Красноярска и Канска около 60% бронз приходится на бронзы минусинских типов и около 40% — на бронзы местных типов [Мегhart G., 1926; Максименков Г. А., 1961]. К сожалению, черепа из старых тагарских курганов Красноярского района утеряны, а из новых раскопок — малочисленны, и судить о физическом типе населения этого района преждевременно.

ПОСЕЛЕНИЯ

Большинство тагарских поселений открыто в последние годы, и изучение их лишь начинается. Всего девять поселений (из 30) подверглись раскопкам [Абсалямов М. Б., 1976]. Все поселения делятся на постоянные неукрепленные и укрепленные (городища). Встречающиеся в литературе упоминания о временных, сезонных, тагарских поселениях («летниках»), где найдено по нескольку фрагментов керамики и нет культурного слоя [Абсалямов М.Б., Мартынов А. И., 1979], нельзя считать достоверными: это могут быть остатки распаханных курганов.

Тагарские укрепленные поселения-городища относятся к концу тагарской эпохи. Первый тип городищ — городища-убежища [Киселев С. В., 1949. С. 149, 150; Кызласов Л. Р., 1963. С. 159]. Они обычно округлой формы, укреплены валом и рвом и расположены на равнине. Культурный слой их очень беден или отсутствует. Датируются они по керамике, найденной в незначительном количестве. Среди них назовем городище у с. Усть-Ерба (диаметр около 200 м) и у Боярских писаниц (диаметр около 60 м).

Разновидностью городищ-убежищ является городище Береш II, расположенное у края скалистого обрыва (высота около 40 м) и укрепленное с напольной стороны дугообразным валом (высота до 1 м), сложенным из плит песчаника. Размеры городища 80 x 40 м. Культурный слой отсутствует, но собранная керамика позволяет датировать городище V—III или IV—III вв. до н. э. [Абсалямов М. Б., Мартынов А. И., 1979. С. 78, 79].

Второй тип представлен Знаменским городищем. Оно неправильной формы, с напольной стороны защищено валом и рвом. Размеры его 220×100 м. Культурный слой (толщина 0,2—0,3 м) насыщен костями животных (корова, лошадь, овца), керамикой, обломками зернотерок и пестов. Это городище было заселено постоянно. По керамике оно датируется позд- нетагарским временем [Абсалямов М. Б., Мартынов А. И., 1979. С. 79, 80]. Все перечисленные городища исследованы пока только шурфовкой.

Неукрепленные поселения располагаются на первых надпойменных террасах [Абсалямов М. Б., 1976. С. 54], в пойме (Объюл) или возле озер (Нижний Ошколь, Джоево озеро, Тагарское озеро I, II), т. е. в местах, удобных для земледелия и скотоводства. Площадь поселений колеблется от 2,4 до 8,9 га (не считая сильно разрушенных). Какая-либо тенденция к увеличению или уменьшению площади поселения на протяжении тагарской эпохи как будто не наблюдается. На всех поселениях довольно мощный (обычно 0,3—0,4 м) культурный слой со значительным количеством костей домашних животных (из них около 40% приходится на кости коровы) [Абсалямов М. Б., Мартынов А. И., 1979. С. 76] и остатками постоянных жилищ. Представлены прямоугольные полуземлянки и землянки (4 X 7,6 X 5 м, глубина 60, 80 и 100 см; Гришкин лог VI и VII). Их стены были укреплены или надстроены кладкой из нескольких рядов плиток над стенками землянки (Гришкин лог VI). Интересно, что конструкция полуземлянок со стенами, сложенными из плитняка, находит полную параллель в конструкции могильных камер, где стенки иногда также укреплены плитками, сложенными горизонтально в несколько рядов (Ужур). Это подтверждает предположение о том, что могильные сооружения — «дома мертвых» — копировали (в уменьшенном виде) дома живых.

Известны и наземные жилища. На поселении Лобик (у с. Батени) стены жилища с пристройками были сложены из плитняка, на Утинском поселении стены шести прямоугольных наземных жилищ (4,5 X 7 м) сделаны из камня и глины, внутри сохранились глинобитные очаги. При постройке этих жилищ под стены их было закопано по молодому барану. Несомненно, существовали и бревенчатые постройки: полуземлянки и землянки со стенами, укрепленными срубом, и наземные срубные жилища. О первых говорят остатки подобных жилищ на Шестаковском и Тисульском поселениях и многочисленные тагарские могилы со стенками, укрепленными срубом, иногда в несколько венцов. На существование наземных срубных жилищ указывают их изображения на писаницах, найденных на хребте Бояры. На Большой и Малой Боярских писаницах, датированных концом тагарского времени, изображены тагарские поселки из бревенчатых рубленых прямоугольных домов с четырехскатными крышами (табл. 88, 1, 2), напоминающих современные постройки северных алтайцев [Грязнов М. П., 1933; Дэвлет М. А., 1976а]. Дома состоят из 8—11 венцов. Каждый дом имеет низкую квадратную дверь, окон нет, их заменяют, по-видимому, отверстия в крыше, предназначенпые и для выхода дыма. Через раскрытую дверь виден круглый очаг на полу. Реальные тагарские бревенчатые дома строились, вероятно, из лиственницы — дерева, чрезвычайно прочного, а также из сосны (как и срубы в тагарских могилах).

На Малой и Большой Боярских писаницах изображены также жилища типа юрт (табл. 88, 1, справа). М. П. Грязнов считал, что они сложены из дерна, М. А. Дэвлет — что это настоящие каркасные юрты, какие еще недавно были у хакасов. Решить этот вопрос трудно, юртообразные жилища на Боярских писаницах изображены слишком схематично. Однако вполне вероятно, что юртообразные жилища были известны людям тагарской культуры, поскольку в соседней Туве в кургане V—III вв. до н. э. найдено изображение юртообразного конического жилища, вырезанное на костяном предмете (раскопки С. И. Вайнштейна). М. Б. Абсалямов и А. И. Мартынов (1979. С. 70, 75] сообщают о конических жилищах на поселениях Устинкино II, Культстан и Листвянка, относящихся к концу тагарской эпохи и переходному тагарско-таштыкскому времени.

Керамика тагарских поселений аналогична керамике тагарских курганов, ее отличает лишь худшая выделка. Из других находок следует отметить зернотерки и песты, свидетельствующие о земледелии и встреченные на каждом поселении. Часты изделия из кости — наконечники стрел, проколки и их заготовки. На поселении Объюл найдены следы косторезного производства: остатки костра и рядом заготовки для наконечника стрелы, рукояти какого-то предмета, много сырья — резаной кости, оселок для заточки ножа, которым работал косторез [Членова Н. Л., 1967. С. 289]. На поселениях Шумилка и Ефремкино I найдены тагарские бронзовые котлы [Абсалямов М. Б., Мартынов А. И., 1979. С. 65, 69]. Такие же котлы фигурируют на Большой и Малой Боярских писаницах, где изображены тагарские поселки (табл. 88). Литье также производилось на поселениях. Так, на поселении Объюл были найдены обломки глиняных литейных форм для отливки ножей и кельтов [Членова Н. Л., 1964а. С. 287]. Известны и специальные литейные мастерские, расположенные вдали от поселений. Остатки одной из них обнаружены М. П. Грязновым на р. Таштык в 1955 г. Она была расположена на крутом склоне второй надпойменной террасы и представляла собой три ямы. Дно одной из них было прокалено, в другой найдены мелкие угли. В ямах было много глиняных форм для отливки ножей и кельтов, небольшое количество тагарской керамики V—IV вв. до н. э. и костей животных.

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ОБРЯД

Обряд погребения тагарской культуры известен достаточно хорошо, поскольку к настоящему времени раскопано около 1 тыс. курганов. Но до сих пор он не служил предметом специального исследования (за исключением статьи М. А. Дэвлет [1958]). Поэтому статистических данных нет, и приходится ограничиться общей характеристикой обряда. Тагарские курганные могильники, как правило, легко определяются по внешнему виду. В Минусинской котловине могильники VII—VI вв. до н. э. обычно состоят из большого числа (10—20 и более) курганов, которые расположены, как правило, на надпойменных террасах рек или у подножия сопок. Иногда курганы вытянуты в ряд параллельно реке (Изыкчуль II), но чаще в их расположении не наблюдается никакого порядка.

Раннетагарский могильник представляет собой группу невысоких, иногда еле заметных земляных насыпей с вертикально врытыми камнями (табл. 90, 1, 2). Благодаря им могильник виден издалека, и местное население называет тагарские курганы «маяками». Курганы других культур в Минусниской котловине не имеют вертикально врытых камней. Тагарские курганы представляют собой расплывшиеся возвышения (высота от 0,3—0,4 до 1,5 м) округлой или эллипсоидной в плане формы, в зависимости от числа могил, расположенных чаще всего в ряд. Длина насыпей от 8—10 до 35 м (последний диаметр — кургана 8 на р. Изыкчуль, одного из самых длинных среди тагарских [Членова Н. Л., 19646]). В Минусинской котловине на насыпи раннетагарского кургана всегда бывает ограда из врытых на ребро массивных каменных плит (обычно из девонского красноцветного песчаника) толщиной 0,1 м и более. Оградка бывает иногда квадратной (если в ней одна могила), но чаще прямоугольной, вытянутой больше или меньше в зависимости от числа заключенных в ней могил. По углам ограды врыты вертикальные каменные «столбы», и такие же «столбы» по одному-два врыты вдоль длинных сторон ограды («простеночные камни»). Ориентировка оград обычно север—юг, север—северо-запад — юг—юго-восток, северо- запад—юго-восток. Внутри ограды, перпендикулярно ее длинной оси, располагаются могилы, от одной до шести, как правило, в ряд (табл. 90, 4—12). Иногда к внешней стороне ограды, чаще возле ее углов, пристраиваются дополнительные детские могилы. Погребения представляют собой ямы прямоугольной формы, вдоль стенок которых врыты поставленные на ребро массивные каменные плиты (такая могила называется «каменный ящик»; табл. 90, 6—8). Иногда стены обложены бревнами (обычно из лиственницы), образующими сруб в один или несколько венцов. И наконец, встречаются могилы с двойной обкладкой из каменных плит и дерева (сруб или рама). Перекрытие могил представляет собой либо несколько крупных массивных плит (толщина 10 см и более), положенных в один ряд поперек могилы на несколько бревен, лежащих продольно; либо две-три крупные плиты, поверх которых в несколько рядов помещены более мелкие плиты; либо накат из бревен; либо, наконец, и накат, и плиты. Дно могил земляное. Рассчитаны могилы, как правило, на индивидуальные, иногда — на парные захоронения, чаще взрослых с детьми. Размеры могил сравнительно невелики. Изредка встречаются и коллективные захоронения (например, мужчина, женщина и один или двое детей в одной могиле), но в общем коллективные могилы для этой эпохи совершенно не характерны. Размеры могил сравнительно невелики (1,5—3,8×2,7 м, глубина 0,7—1,2 м). Ориентировка могильных ям преимущественно запад — восток, запад — юго-запад — восток—северо-восток с незначительными отклонениями; ориентировка север—юг исключительно редка.

Покойника клали на дно могилы вытянуто на спине, головой обычно на запад, запад—юго-запад или юго-запад. Руки обычно лежат вдоль тела (табл. 90, 8). Один или два крупных керамических баночных сосуда (видимо, с жидкой пищей) ставили, как правило, у головы, а мясо животных (крупного рогатого скота, реже — овцы и лошади) помещали в ногах. Остальной погребальный инвентарь различен в мужских и женских погребениях. В женских встречаются обычно украшения (бусы, пронизки, бляшки), изредка — зеркала. В мужских довольно часто находятся предметы вооружения: чеканы со втоками, кинжалы, боевые топоры или секиры, наконечники стрел. Чекан клали возле головы справа, кинжал — обычно у пояса слева (иногда вместе с ножом), наконечники стрел, видимо в колчане — в ногах, остриями к ногам покойника.

С V в. до н. э. погребальный обряд тагарской культуры претерпевает значительные изменения. Уменьшается число курганов в могильнике (обычно менее 10, изредка бывает и 20), и одновременно увеличиваются размеры каждой курганной насыпи. Высота их обычно 1,5—2 м, но есть и более высокие; длина — 24—44 м. Насыпи по-прежнему имеют прямоугольную ограду из врытых на ребро массивных плит, но увеличивается число «столбов». По углам ограды и в середине каждой из ее сторон врыт вертикально высокий камень («восьмикаменный курган»); иногда по длинным сторонам ограды врыто не по одному, а по два высоких камня («десятикаменный курган»). Под курганной насыпью бывает одна, две или три могилы, но чаще одна больших размеров — 4×3,5; 4,7×5 м или даже крупнее — 8,2×1,15 м (Малая Иня). Глубина могильной ямы 1,3—1,8 м. Если в кургане несколько могил, размеры их значительно меньше (2×1,6; 2,5×1 м) при той же глубине, что и у более крупных. Ориентированы могилы углами по сторонам света. Могилы-каменные ящики в V— IV вв. до н. э. встречаются редко. Как правило, это детские могилы, пристроенные к основным или помещенные между ними. Обычными становятся срубы в несколько венцов и бревенчатые накаты в качестве перекрытий, иногда еще дополнительно покрытые берестой (табл. 90, 18, 19). Поверх бересты укладывались плиты и дерн. Для захоронений рядового населения второй половины тагарской эпохи характерны коллективные трупоположения — от 10 до нескольких десятков человек (табл. 90, 16). Известна могила, где было похоронено 100 человек. Индивидуальные или парные погребения продолжали сохраняться для захоронения лишь знатных лиц.

Погребенные, как и в VII—VI вв. до н. э., лежат вытянуто на спине, руки — вдоль тела, головами обычно на запад—юго-запад и юго-запад, но встречается и северо-восточная ориентировка. Могилы V—IV вв. до н. э. представляли собой родовые или семейные усыпальницы, где хоронили людей в течение длительного времени, поэтому не все погребенные сохранили первоначальное положение. Нередко при дальнейших подхоронениях уже лежавших покойников сдвигали в сторону. Иногда практиковалось сожжение погребальных камер.

В V—IV вв. до н. э. покойника хоронили с уменьшенными, а впоследствии и миниатюрными бронзовыми предметами вооружения — чеканами, кинжалами, ножами, заменяющими оружие обычных размеров, употреблявшееся в жизни.

Наряду с курганами, содержащими коллективные погребения, известна и группа из 14 огромных «царских» курганов в урочище Салбык, в 60 км к северу от г. Абакан. Самый крупный из них, Большой Салбыкский курган, раскопан С. В. Киселевым в 1954—1956 гг. Первоначально насыпь достигала высоты 25—30 м и имела пирамидальную форму. Она была сложена из пластов дерна, дополнена глиной и облицована дерном (табл. 90, 3). Она была огорожена квадратной оградой (70 X 70 м) из врытых на ребро огромных плит девонского песчаника, которые были надстроены кладкой из горизонтально положенных плиток. Общая высота ограды достигала 2,5—2,8 м. Снаружи плиты ограды были укреплены контрфорсами. Ограда ориентирована по сторонам света с небольшим отклонением (табл. 91, 2). С восточной стороны ограды был устроен коридорообраэный вход (длина 14 м). Этот вход был снаружи перегорожен стенкой, сооруженной из горизонтально положенных плит. По углам ограды, вдоль всех ее сторон и перед входом были врыты огромные каменные стелы (всего 23) весом в несколько тонн. Под угловыми камнями ограды находились «строительные жертвы» — скелеты взрослых и детей. В западной части располагалась квадратная могила (5×5 м, глубина 1,8 м), перекрытая накатом из шести рядов бревен, положенных крест-накрест в виде усеченной пирамиды (высота до 2 м, площадь вверху 8×8 м). Сверху эта пирамида была покрыта 15 слоями бересты. Стены могилы были укреплены деревянными стойками, внутри находился сруб в четыре венца из обтесанных брусьев. Пространство между деревянными стойками и срубом было заполнено красной глиной. Дно могилы — также глиняное — было застлано досками и берестой. От западной стенки могилы отходил подземный коридор — дромос из досок и бересты. Он выходил к середине западной стенки каменной ограды, и по нему вносили покойников (табл. 91, 6).
У южной стены этого коридора обнаружены погребения двух слуг.

Могила в Салбыкском кургане ограблена. В ней найдены останки семи человек. Из инвентаря сохранился лишь бронзовый нож с трапециевидной ручкой (V—IV вв. до н. э.). Сооружение кургана требовало огромных усилий большого числа людей. Как выяснено, камень для стен ограды привозили за 20 км, а стелы — с берега Енисея, за 70 км. Не меньшего труда требовали сооружение земляной насыпи, постройка ограды, установка стел. С. В. Киселев [1956] предполагал, что насыпь кургана возводили 100 человек в течение семи лет [см. также: Дэвлет М. А., 1976д).

ИНВЕНТАРЬ

Находки на поселениях, в могильниках, а также многочисленные случайно обнаруженные вещи составляют великолепный археологический комплекс предметов тагарской культуры.

Керамика. Татарская керамика очень стандартна по форме. Это в основном баночные сосуды и плошки, изготовленные из нижней части разбитых баночных сосудов (табл. 89,1, 2,11—14). В VII — начале VI в. до н. э. доля банок в общем числе тагарских сосудов составляет 78%. В течение VI в. до н. э. она повышается до 92%. Тагарские баночные сосуды расширены в верхней части и постепенно сужаются ко дну (табл. 89, 1, 2, И, 12, 14). В VII—VI вв. до н. э. у них обычно верхний край скошен наружу и закруглен. Горизонтально срезанный край встречается реже.

Орнамент баночной тагарской керамики Минусинской котловины довольно беден. В VII—VI вв. до н. э. самый обычный орнамент — это один или несколько широких (до 1 см) горизонтальных желобков в верхней части сосуда, проведенных пальцем или палочкой (табл. 89, 9—11). Изредка он дополнен расположенными ниже желобков, но также в верхней трети сосуда, группами из каплевидных ямок, составляющих треугольник; мелким треугольным штампом; насечками, образующими горизонтальный зигзаг. В районах, примыкающих к лесным массивам, преобладают другие виды орнаментов: «жемчужины», иногда разделенные круглыми или каплевидными ямками, ряды оттисков гребенчатого штампа (табл. 89, 12, 14).

Сама форма раннетагарского баночного сосуда представляет собой промежуточный тип между лугавским параболоидным (с примятым дном) и андроновским баночным сосудами и восходит к обоим этим типам. Сформировался он при длительных контактах носителей андроновской и лугавской культур.

В раннетагарскую эпоху были распространены и другие формы сосудов: открытые кубки на поддонах (табл. 89, 10); округлые плоскодонные сосуды с узким низким горлом (табл. 89, 9); закрытые округлые сосуды с низким горлом на невысоких кольцевых поддонах (табл. 89, 6); небольшие острореберные сосудики (табл. 89, 8); сосуды баночного типа с перехватом у дна; маленькие круглодонные низкие мисочки. Кубки и округлые плоскодонные сосуды, как и баночная керамика, обычно черного или серого цвета. Прочие небаночные сосуды, как правило, лощеные, розоватого или красноватого цвета, что объясняется обжигом при более высокой температуре в окислительной среде (при доступе воздуха). Орнамент небаночной татарской керамики также беден. Обычно это несколько широких желобков, расположенных в верхней (как на банках) или средней части сосуда, возле максимального диаметра. Другой вид орнамента — налепные шишечки-сосочки (табл. 89, 6). Значительная часть тагарской керамики вообще лишена орнамента.

В V—III вв. до н. э. многие формы тагарской керамики исчезают. Остаются лишь баночные сосуды, плошки из нижней части разбитых банок (в сумме они составляют около 90% всей керамики) и кубки. Пропорции банок меняются, они становятся более приземистыми. Меняется форма верхнего края — наиболее типичен загнутый внутрь и скругленный. Меняется и форма дна: уплощенные днища исчезают, типичным становится плоское дно. Улучшается обжиг сосудов. Большинство сосудов лощеные, с бросающимися в глаза, густо расположенными полосами лощения, в то время как на более ранних сосудах полосы лощения незаметны. Преобладающий цвет банок — по-прежнему черный и серый, но появляются и розоватого цвета. Орнамент с V в. до н. э. становится еще беднее. Дольше всего сохраняются «жемчужины», но они более мелкие. Большинство банок V—III вв. до н. э. без орнамента (табл. 89, А 2).

Меняется и форма кубков: в VII—VI вв. до и. э. чаша кубка была полушаровидной, теперь она становится яйцевидной, верхний край загнут внутрь и скруглен, как и у банок. Поддоны значительно ниже и сильнее расширяются книзу. Кубки, как и банки, лощеные. Орнамента на них нет (табл. 89, 3, 5).

Все сказанное относится к керамике Минусинской котловины. В тагарских памятниках Кемеровской обл. основная масса сосудов не отличается от керамики Минусинской котловины: те же банки, округлые плоскодонные сосуды с низкими шейками и кубки на поддонах. Но наряду с ними здесь встречено несколько баночных сосудов с маленьким носиком- сливом, горшков с боковой ручкой и полушаровидных мисок. Две последние формы сближаются с сакской керамикой Казахстана.

Керамика тагарских курганов из района Красноярска своеобразна. Наряду с типичными тагарскими баночными и кубковидными сосудами здесь встречена и керамика желто-серого цвета, с грубой, шероховатой, поверхностью — банки, горшки и миски с налепами в виде «рогов», зигзагов, крестов и с прочерченным прямо- и криволинейным орнаментом.

Орудия труда. В тагарской культуре орудия труда только бронзовые. Деревянные, которых, вероятно, было много, как и в любой другой культуре, до нас не дошли. Из орудий, относящихся к земледелию, известны бронзовые серпы и зернотерки. Форма серпов своеобразна и характерна только для тагарской культуры. Они слабоизогнуты (табл. 86, 8, 9) и нередко имеют какой-то значок в виде копыта, квадрата, двойной спирали — может быть, знак мастера. Тагарские серпы очень несовершенны. Их слабый изгиб и неравные углы резания свидетельствуют, как показали исследования В. П. Левашевой [1956. С. 65. Рис. 16, 5], о неразвитости тагарского земледелия. Однако серпов найдено довольно много — 239 [Гришин Ю. С., 1960. С. 123]. Почти все они происходят из случайных находок, несколько серпов найдено в составе тагарских кладов у д. Брагина и с. Есаульское, один — в татарском кургане (Гришкин лог, могила 22, раскопки С. А. Теплоухова, погребение мужчины, VII в. до н. э.).

Зернотерки каменные вытянутые, плоские или сегментовидные. Они найдены во всех тагарских поселениях и в Большом Салбыкском кургане. Подобные зернотерки, называемые «паспак», сохранились до наших дней в некоторых районах Алтая. При работе на такой зернотерке за целый день можно растереть не более 2,5 кг зерна. Во второй половине тагарской эпохи появляются ручные каменные жернова круглой формы. В центре верхнего жернова делалось круглое отверстие для засыпки зерна, а с краю — небольшая ямка, куда вставлялась палка, которой вращали жернов. Такие жернова найдены (вместе с зернотерками) в Большом Салбыкском кургане и в соседней Туве, в насыпях курганов скифской и гуннской эпох. При работе на таких ручных жерновах за день можно растереть 8 кг зерна. Известны тагарские орудия, относящиеся к скотоводству. Это бронзовые тавра, которыми клеймили скот. Набор из четырех прямоугольных и круглых тавр с рисунком в виде полос и решетки найден в составе тагарского клада у д. Брагина (табл. 86, 12).

Среди тагарских орудий горного дела представлены каменные молоты и кайлы, роговые кирки и деревянные лопаты, а среди приспособлений для выплавки меди — плиты с чашевидными углублениями, куда сливался расплавленный металл [Сунчугашев Я. И., 1975]. Тагарские литейные формы в основном глиняные, но известны и медные — для отливки кельтов [Гришин Ю. С., 1960. С. 145. Рис. 6]. По-видимому, к тагарской эпохе относятся и бронзовые зажимы для глиняных литейных форм, хранящиеся в Минусинском музее [Гришин Ю. С., 1960. С. 147. Рис. 8].

Орудиями для обработки дерева были бронзовые кельты-топоры, кельты-тесла (табл. 86, 5, 7), бронзовые пилы (табл. 86, 10, 11), долота и ножи. Тагарские кельты (всего более 500) — разнообразных размеров, веса и форм, от крупных и тяжелых, применявшихся, очевидно, для рубки деревьев, до маленьких легких, употреблявшихся, по-видимому, при изготовлении различных изделий из дерева (табл. 86, 5, 7, 13,14). Основная часть кельтов — случайные находки, и менее 20 происходит из погребений и кладов. Более половины кельтов — крупные и тяжелые. По-видимому, нужда в таких орудиях в Минусинской котловине, представляющей в основном лесостепь и повсюду граничащей с тайгой, была велика. Предположение некоторых авторов [Гришин Ю. С., 1960; Мартынов А. И., 1979], что кельты предназначались для обработки земли в качестве мотыг, вызывает большие сомнения, хотя не исключено, что они могли применяться иногда и для земляных работ (рытье ям и пр.).

Видимо, к тагарской эпохе относятся и небольшие бронзовые пилы из Минусинской котловины (случайные находки; табл. 86, 10, 11). Втульчатые бронзовые долота, клиновидные и желобчатые, появившиеся еще в карасукскую эпоху, продолжали бытовать и в тагарской культуре.

Наконец, для обработки дерева употреблялись и бронзовые ножи. Вообще в тагарскую эпоху, как и в более раннее, и в более позднее время, ножи были универсальными орудиями, служившими для самых разных целей: для обработки дерева, кости, для кройки обуви, одежды вместо несуществовавших еще в то время ножниц, для выкапывания различных съедобных кореньев, разделки мяса, для еды и т. д. Ножи — наиболее частая из тагарских находок (известно более 2500). По форме они делятся на два больших раздела: 1) с выделенной ручкой и 2) без выделенной ручки. Ножи первого раздела имеют уступ между клинком и ручкой, на уступе часто помещена головка хищной птицы или копытообразный значок (табл. 86, 40, 42). Ручка таких ножей с уступом бывает иногда сплошной, а навершие — в виде валика или фигурки животного (табл. 88, 16). Иногда ручка бывает полой, в нее вкладывается плоское шило с наверпгаем в виде фигурки животного (табл. 86, 39, 40\ 88, 15, 17). Это так называемые вкладышевые ножи, которые бытовали только в VII—VI вв. до н. э., а в V в. до н. э. вышли из употребления. Ножи со сплошной ручкой продолжали бытовать и в V—IV вв. до н. э. Тогда у них появились и новые виды навершия: овальное кольцо, иногда с фигуркой животного в нем (табл. 86, 19, 20, 23, 24, 44).

Ножи второго раздела — без выделенной ручки, с одним или несколькими круглыми или каплевидными отверстиями (табл. 86, 33—35) — появились в VII в. до н. э. и бытовали вплоть до IV в. до н. э., постепенно уменьшаясь в размерах и массивности. К V в. до н. э. появились новые классы ножей этого раздела — с широким петлевидным отверстием в верхней части ручки, большими кольцами, овальными или круглыми, расширенной вверху ручкой (табл. 86,16—18, 23, 24). С V—IV вв. до н. э. вплоть до конца тагарской эпохи бытовали ножи с пряжковидным кольцом (табл. 86, 30, 31, формы колец идентичны бронзовым пряжкам таштыкской эпохи). В V—III вв. до н. э. применялись бронзовые ножи новой формы — коленчатые, ручки их расширены кверху (табл. 86, 17). Ножи первого раздела ведут происхождение от карасукских, второго — от ножей эпохи бронзы Казахстана и Средней Азии.

В тагарской культуре много бронзовых шильев, формы которых постепенно видоизменялись. В VII — VI вв. до н. э. они обычно массивные четырехгранные, с круглой в сечении шейкой и грибовидной шляпкой (табл. 86 , 32, 38). В VI в. до н. э. наряду с ними появились плоские шилья-вкладыши, которые вкладывались в полые ручки кинжалов и заканчивались обычно фигурой животного (табл. 86, 41, 43). С V в. до н. э. шилья делаются менее массивными, иногда совсем тонкими (табл. 86, 25, 29).

Оружие. Тагарское оружие известно очень хорошо и по материалам из курганов, и из случайных находок. Кинжалы (более 500) бронзовые цельнолитые. По форме перекрестья они делятся на кинжалы «с шипами», или с прямым перекрестьем (табл. 84, 36), и кинжалы с бабочковидным перекрестьем (табл. 84, 37—39). Первые появляются еще в VII в. до н. э. и восходят к карасукским, вторые — несколько позже и отражают влияние более западных районов, где такие кинжалы бытовали в скифскую эпоху. У многих кинжалов навершия в форме валика, простого или рассеченного (табл. 84, 37, 38, 40) или в виде фигурки стоящего животного. В VI в. до н. э. бытуют «вкладышевые» кинжалы с полой ручкой той же конструкции, что у вкладышевых ножей (табл. 84 , 39). С V в. до н. э. появляются кинжалы с широким плоским бабочковидным перекрестьем, желобчатой ручкой и навершием в виде валика, плоского овала, кольца или двух головок грифонов, повернутых друг к другу (табл. 84, 15—18). Иногда на навершии помещены головки зубастых хищников или две фигурки кабанов, расположенных «вверх ногами». Эти кинжалы очень редко находят в курганах, в основном это случайные находки, попавшие в Минусинскую котловину из Западной Сибири и Казахстана. Они бытуют до конца тагарской эпохи, судя по тому, что некоторые из них бронзово-железные (клинок и середина ручки железные, навершие, перекрестье и бока ручки бронзовые, или клинок бронзовый, а ручка железная) или целиком железные. Железных кинжалов «скифского типа» в Минусинской котловине найдено несколько. Формы их отличаются от тагарских, частично это ахеменидский импорт, частично они относятся к переходному тагарско-таштыкскому времени.

Во второй половине тагарской эпохи в погребения обычно кладут миниатюрные кинжалы, по форме идентичные кинжалам обычных размеров. Это только символы оружия. Кинжалы обычных размеров в погребениях V и особенно IV—III вв. до н. э. крайне редки. Но воины, судя по многочисленным случайным находкам, ими пользовались.

Бронзовые тагарские чеканы — также очень распространенный вид оружия (известно более 100). В VII—VI вв. до н. э. они имеют длинную узкую втулку. У наиболее ранних — круглые или многогранные бойки (девяти-, восьми- и семигранные) и плоские или многогранные обушки (табл. 84, 41, 42). На протяжении VII—VI вв. до н. э. число граней бойка уменьшается до шести и четырех. В углу между бойком и втулкой иногда помещается литая «палочка», а к концу VI в. до и. э.— головка грифона. Именно в это время чеканы в Минусинской котловине начинают выходить из употребления: появляются уменьшенные экземпляры, которые вряд ли могли быть эффективным оружием (табл. 84, 19), а затем и миниатюрные, изготовлявшиеся, видимо, только для погребений. Но с V в. до н. э. в тагарской культуре появляются чеканы новой формы — с короткой широкой втулкой или без нее, проушные, бойки круглые в сечении, обушки
короткие многогранные. Под бойком часто помещается головка барана или хищной птицы (табл. 84, 20). Такие чеканы в V в. до н. э. применялись в ахеменидском Иране. Отсюда или из каких-то подвластных Ахеменидам районов они и проникли в Минусинскую котловину.

Втоки VII—VI вв. до н. э. довольно простых форм — конические, параболоидные, граненые — и достаточно крупные, в соответствии с размерами чекана. В V в. до н. э. формы втоков усложняются: на конце появляются пирамидки или плоские лопатки. Но при этом размеры втоков уменьшаются в соответствии с уменьшением чеканов. С IV в. до н. э. в погребениях встречаются только миниатюрные втоки. Чеканы «ахеменидского типа» употреблялись с короткими широкими втоками, уплощенными в сечении, что соответствует уплощенной форме втулки этих чеканов.

В тагарскую эпоху бытовали, кроме того, бронзовые секиры и боевые проушные топоры (табл. 84, 21, 43). Это оружие значительно более редкое, чем кинжалы и чеканы. У них крестообразный в сечении или плоский обушок и плоский боек. К V в. до н. э. местные секиры и боевые топоры почти совершенно выходят из употребления, но появляется небольшое количество секир с короткими широкими втулками, всеми деталями напоминающие чеканы ахеменидского типа. По-видимому, это тоже импорт или подражание импортным секирам.

В сравнении с такими культурами, как скифская и савроматская, наконечников стрел в тагарской культуре очень мало. По данным на 1967 г. их насчитывалось всего 219 [Членова Н. Л., 1967. С. 40], в то время как только в одном скифском или савроматском погребении бывает иногда 100, а то и 200 наконечников стрел. В тагарских погребениях VII—VI вв. до н. э. обычно по четыре-пять стрел, иногда даже по одной, а максимальное количество — 16. С V в. до н. э. стрелы в тагарских погребениях встречаются все реже и их все меньше. Наконечники тагарских стрел бронзовые и костяные, железные неизвестны. Большинство тагарских бронзовых наконечников стрел скифского и савроматского типов. По форме пера все тагарские бронзовые наконечники стрел делятся на три группы: А) с треугольным пером; Б) с листовидным или ромбическим; В) с пулевидным [Членова Н. Л., 1967. С. 40, след.].

Наконечники группы А бывают черешковыми и втульчатыми (чаще черешковые) двух- и трехлопастными (чаще трехлопастные; табл. 84, 5—12, 28, 30—33). Наконечники группы Б — только втульчатые, двух- и трехлопастные, иногда шипастые (табл. 84, 22—27, 29). Наконечники группы В единичны, они втульчатые. Поскольку большинство тагарских наконечников стрел принадлежит к тем же типам, что скифские и савроматские, они имеют те же даты и являются основой для хронологии тагарской культуры.

В VII в. до н. э. для тагарской культуры характерны крупные двулопастные наконечники группы Б (с ромбическим и лавролистным пером), с длинной или короткой втулкой, иногда шипастые. Все они очень близки к скифским и савроматским наконечникам (табл. 84, 22—26). В это же время бытуют трехгранные и трехлопастные наконечники группы А (с треугольным пером), среди которых втульчатые находят параллели в савроматских памятниках (табл. 84 , 30—31), черешковые — в тасмолинской культуре Казахстана и майэмирской — Алтая (табл. 84, 32, 33).

В VI в. до н. э. характерны те же формы наконечников, но они меньше по размерам (табл. 84, 2). В V в. до н. э. появляются наконечники группы А со скрытой втулкой и опускающимися ниже втулки жальцами (табл. 84, 5). Очертания треугольного пера и у втульчатых, и у черешковых наконечников изменяются, делаются более сложными, криволинейными (табл. 84, 2—4, 12). Стрел этого времени мало. Какие наконечники бытовали в IV—III вв. до н. э., трудно сказать, поскольку в Минусинской котловине вообще нет наконечников, типичных для скифов и сармат IV—III вв. до н. э.

Наряду с бронзовыми были и многочисленные костяные наконечники стрел самых разных типов: черешковые с длинным, круглым в сечении черешком, срезанным на конце для вставки в древко, и пером треугольной формы, длинным или коротким, квадратным или ромбическим в сечении; втульчатые со скрытой втулкой, треугольные, квадратные или ромбические в сечении.

Судя по находке в кургане 8 могильника Изык-чуль [Членова Н. Л., 19646], стрелы носили в колчане остриями вниз. Колчаны подвешивали к поясу с помощью бронзовых крючков (табл. 84, 13, 34). Сами колчаны не найдены. Не найдены и тагарские луки. Об их форме можно судить по миниатюрной бронзовой подвеске, изображающей лук в налучье [Членова Н. Л., 1967. Табл. 15, Л,— он был сложным. Длина лука, судя по длине наконечников стрел, была 0,6—0,8 м — как у скифских и савроматских луков или еще меньше. Сохранились бронзовые наконечники, надевавшиеся на концы лука и украшенные головками грифонов, баранов или значком в виде копыта [Членова Н. Л., 1967. Табл. 15, 2, 4—8]. Известны тагарские бронзовые наперстки, предохранявшие палец от ранения тетивой при стрельбе из лука (табл. 84, 14, 35). Наперстки надевались на большой палец, и это означает, что лук натягивали так называемым монгольским способом, при котором пальцы складывались «кукишем», и тетиву натягивал согнутый большой палец. Стрела при этом помещалась справа от лука. Тем же способом натягивали лук скифы и персы.

Копья в тагарских погребениях не найдены ни разу. Несколько случайных находок бронзовых копий из Минусинской котловины могут относиться и к более раннему времени.

Обычно вооружение мужчины составляли либо кинжал и чекан, либо лук и стрелы. Случаев, где в одном погребении сочетались бы кинжал, чекан и стрелы, очень мало.

Конский убор. Ни в одном из 1 тыс. тагарских курганов, раскопанных к настоящему времени, нет ни одного погребения верхового коня. Только в двух погребениях найдены псалии и в одном — костяная имитация половины удил. Тем не менее, предметов конского убора, относящихся к тагарской культуре и происходящих из случайных находок, довольно много. Тагарские удила бронзовые двусоставные четырех типов: I — с кольчато-стремевидными окончаниями (табл. 85, 1)\ II — со стремевидными окончаниями и дополнительным отверстием в «стремени» (табл. 85, 2, 3, 5); III — с простыми стремевидными окончаниями (табл. 85, 6, 7); IV — кольчатые (табл. 85, 8). Точную дату удил Минусинской котловины установить трудно ввиду отсутствия их в погребениях. Датировать их можно лишь на основании аналогий из других районов — в первую очередь Причерноморья, Поволжья и Приуралья. Наиболее ранними являются удила типа I (табл. 85, 1), которые соответствуют восточноевропейским предскифским двукольчатым удилам с двумя круглыми отверстиями. Они относятся к самому началу тагарской эпохи (VII в. до н. э.). Развитие этих удил состояло в том, что внешнее трапециевидное отверстие увеличивалось, а внутреннее круглое — уменьшалось (табл. 85, 2, левое звено). Впоследствии его стали помещать внутри стремевидного окончания (табл. 85, 2, 3, 5, правое звено). Тип II тагарских удил по аналогиям из Уйгарака (низовья Сырдарьи) можно отнести к VII в. до н. э. Через промежуточный редкий тип с прямой перекладиной в стремевидном окончании (табл. 85, 4). тип II переходит в тип III. По скифским, савроматским и другим аналогиям бытование удил типа III можно отнести к VII—VI вв. до н. э. Тип IV появляется одновременно с типами II и III (т. е. с VII в. до н. э.) и бытует на протяжении всей тагарской эпохи, вплоть до III в. до н. э. («Курган за поскотиной» у с. Большой Барандат, где найдена половинка бронзовых миниатюрных удил этой формы).

Тагарские бронзовые псалии подразделяются на стержневые и пластинчатые. Большинство стержневых псалиев дуговидно изогнуто. Один из них — трехдырчатый, с копытцем на конце (табл. 85, 9) — VII—VI вв. до н. э., другой — плоский трехдырчатый — очевидно, VI—V вв. до н. э. (табл. 85, 11). Дугообразно изогнутые двудырчатые псалии распространены очень широко, некоторые из них оканчиваются головками грифонов (табл. 85, 12), или волков [Членова Н. Л., 1967. Табл. 16, 39— 42]. Наиболее вероятно, что они относятся к V в. до н. э. Кроме бронзовых псалиев, употреблялись, возможно, и роговые, не дошедшие до нас. Наряду с описанными удилами и псалиями, которые были свойственны культурам «скифского мира» в широком смысле, в тагарской культуре известны и своеобразные псалии — пластинчатые прорезные, с шипами на внутренней стороне, «строгие» (табл. 85, 16, 17). Параллели им есть на Ближнем Востоке и в Иране [Членова Н. Л., 1967. С. 74. Табл. 17, 45, 46, 50—53]. Некоторые из них — с головками грифонов (табл. 85, 16) — видимо, конца VI—V в. до н. э. Кроме псалиев, такими же шипами снабжались и трензеля (табл. 85, 19), которые прикреплялись к концам удил и кололи подбородок коня [Членова Н. Л., 1967. С. 74, 75].

Известны и другие предметы тагарского конского убора: обоймы для перекрестья ремней (табл. 85, 23, 27, 28), пряжки подпружные и от чумбура (табл. 85, 24, 25), налобники (табл. 85, 14, 15), ворворки для кистей (табл. 85, 26, 29, 30), раэличные подвески (табл. 85, 13, 18, 20—22). Все они бронзовые, даже те, что имитируют кабаньи клыки (табл. 85, 13, 18). Псалии, налобники, ворворки, бляхи часто орнаментированы или украшены в зверином стиле, преимущественно «алтайском». Есть основания думать, что предметы конского убора, украшенные в зверином стиле, проникли в Минусинскую котловину из более западных районов.

Бытовая утварь, предметы туалета, одежда. Из тагарской бытовой утвари известны бронзовые котлы скифского типа на высоком поддоне (табл. 89, 15—18), которых насчитывается более 100 [Членова Н. Л., 1967]. В основном это случайные находки. Два котла найдены в тагарских поселениях [Абсалямов М. Б., Мартынов А. И., 1979. С. 65, 69]. Известен и клад из четырех котлов, найденный у с. Шалаболино [Левашева В. П., Рыгдылон Э. Р., 1952]. Датируются тагарские котлы на основании аналогий предскифского и скифского времени из Северного Причерноморья и Северного Кавказа. Наиболее ранние тагарские котлы имеют кольцевидные ручки с желобками и гвоздевидными выступами, как котлы бештаугорского типа на Северном Кавказе. Появились они, как и бештаугорские, вероятно, в VIII—VII вв. до н. э. У более поздних котлов кольцевидная ручка принимает форму незамкнутого кольца, а затем — подковообразную (табл. 89, 16—18). Котлы с подковообразными ручками датируются, вероятно, как и подобные им скифские, VI в. до н. э. У некоторых тагарских котлов ручки оформлены в виде фигурок стоящих животных — козлов (табл. 89, 15), лошадей, оленей. Имеются котлы и с носиком-сливом (табл. 89, 17). Они архаические, появляются в VIII—VII или VII в. до н. э.

Будучи достаточно прочными изделиями, употреблявшимися как в быту, так и при отправлении культов, тагарские котлы могли существовать довольно долго — в течение одного-двух веков и более. О длительном использовании котлов свидетельствуют бронзовые заплаты на многих из них. Об употреблении в быту можно судить по находкам котлов на тагарских поселениях и по тому, что они фигурируют на писаницах (наскальных рисунках), изображающих позднетагарские поселения (табл. 88, 1, 3, За) [Грязнов М. П., 1933; Дэвлет М. А., 1965]. О связи котлов с культом говорит минусинская писаница Кызыл-Хая, где изображены люди в рогатых головных уборах (шаманы?), мешающие что-то в тагарских котлах и простирающие над ними руки с растопыренными пальцами (Appelgren- Kivalo Н., 1931]. Не исключено, что Шалаболинский клад, состоящий из четырех котлов, был зарыт на культовом месте. Известно, например, что на оз. Иссык-Куль котлы сакской эпохи в комплексе с жертвенником находили зарытыми на культовых местах [Бернштам А. Н., 1952. С. 42, 43]. Да и у других народов бронзовые котлы часто служили культовыми сосудами. На ассирийских рельефах изображены котлы в урартских храмах и ассирийские воины, грабящие эти храмы и уносящие котлы как ценную добычу [Членова Н. Л., 1967. Табл. 20, 9).

Из тагарских предметов туалета нам известны зеркала и гребни. Все зеркала бронзовые круглые трех типов: с петелькой на обороте (табл. 87, 24); с ручкой в виде кнопки на четырех ножках; с боковой петлевидной ручкой (медалевидные; табл. 87, 23). Наиболее распространены зеркала с петелькой на обороте, употреблявшиеся в течение всей тагарской эпохи. Ранние (VII—VI вв. до н. э.) экземпляры этих зеркал крупные и массивные (диаметр 8—11 см, толщина 2—3 мм). В отличие от зеркал скифов Причерноморья, тагарские обычно изготовляли без бортика по краю. Зеркала с бортиком единичны и относятся к VII в. до н. э. Постепенно диаметр и толщина этих зеркал уменьшаются: в V—IV вв. до н. э. обычный диаметр 5—6, реже 8 см, толщина в середине редко превышает 1 мм, края еще тоньше и острее. Вариант этого типа — зеркала, где петельку заменяют фигурка кабана или две кабаньи головки (табл. 87, 25), в одном случае — фигурки четырех горных козлов. Относятся они к VI в. до н. э. Зеркала с кнопками на четырех ножках гораздо малочисленнее и представляют собой случайные находки. Лишь четыре экземпляра найдены в комплексах V—III вв. до н. э. Среди этого типа зеркал также есть крупные (диаметр 9—11 см, толщина до 3 мм) и более тонкие, меньших размеров. Первые, очевидно, более ранние. Кнопки часто украшены двойной петлей, трехлучевой свастикой и др. Зеркала с кнопками на ножках находят параллели в скифских памятниках Северного Причерноморья и Северного Кавказа и в памятниках ананьинской культуры Волго-Камья. Но у зеркал этих районов кнопки укреплены не на четырех, а на двух ножках. В Минусинской котловине зеркала этого типа, по-видимому, импортные из какого-то западного района или изготовлены по западным образцам. Медалевидные зеркала в Минусинской котловине еще более редки. В основном это также случайные находки, и лишь несколько найдено в комплексах V—IV и III вв. до н. э. Медалевидные зеркала характерны для соседних районов — Алтая, Тувы, Монголии и Восточного Казахстана. Принесены они в Минусинскую котловину пришельцами из Восточного Казахстана. Носили зеркала подвешенными за ремешок к поясу (как в Центральном Казахстане и на Алтае), при этом мужчины — гораздо чаще, чем женщины.

Тагарские гребни изготовлены из кости. Обычно они сегментовидной формы, часто украшены циркульным орнаментом (табл. 87, 4). Иногда верхняя часть гребешка прорезная и украшена в зверином стиле (табл. 87, 1). Реже встречаются другие формы — например, прямоугольный гребень с круглой петелькой для подвешивания (табл. 87, 14). Известны единичные полукруглые гребни, вырезанные из одного куска кости вместе с головным ножиком для искания в голове {Теплоухов С. А., 1929. Табл. I, 71]. Часто такие костяные ножики вырезали отдельно от гребня и украшали циркульным орнаментом, а иногда — головкой животного. Это обычная тагарская туалетная принадлежность (табл. 87, 19, 20, 22).

Личными украшениями тагарская культура довольно бедна. Как правило, они изготовлены из бронзы. В тагарских памятниках VII—VI вв. до н. э. это полусферические бляшки из тонкого бронзового листка, часто с выпуклыми точками по краю и отверстием в центре для нашивания. Нашивали их на какие-то кожаные головные уборы, диадемы или шапочки. Изредка такие бляшки покрывали золотой фольгой (табл. 87, 15—18). Известны и диадемы из тонкой бронзовой ленты. Из таких же лент изготовляли и ножные браслеты. Серьги встречаются редко. Обычная форма тагарских серег — маленький конус, свернутый из бронзового листка, с проволочным крючком для подвешивания. Иногда такие серьги обтягивали золотой фольгой (табл. 87, 6). Шейные украшения также довольно однообразны. В состав ожерелья входили цилиндрические пронизки, свернутые из бронзового листка, биконические бронзовые бусы, составленные из двух маленьких конусов, свернутых из бронзового листка (табл. 87, 3, 11, 12), цилиндрические бусы из белого камня аргиллита, такие же как в карасукской культуре (табл. 87, 2), изредка — сердоликовые бусы, цилиндрические или в форме бочонка (табл. 87, 5, 9), и очень часто — просверленные клыки кабарги (табл-. 87, 21). Наконец, личными украшениями иногда служили бронзовые бляшки с орнаментом в зверином стиле. Их нашивали на одежду. Довольно часто в раннетагарских памятниках встречаются костяные имитации раковин каури, иногда с отверстиями для нашивания. Настоящих раковин каури в Минусинской котловине нет.

Во второй половине тагарской эпохи украшений еще меньше. Выходят из употребления подвески из клыков кабарги, полусферические бляшки с точками по краю, очень редко употребляются аргиллитовые бусы. Увеличивается число бус из сердолика или стекла красноватого цвета (в подражание сердолику), иногда с наведенным орнаментом в виде треугольников, соединенных вершинами. Известны глазчатые стеклянные бусы. В отличие от культур саков Средней Азии и скифов Причерноморья, тагарская культура исключительно бедна бусами. Редки во второй половине тагарской эпохи костяные имитации раковин каури, несколько раз найдены их бронзовые имитации. Чаще в качестве личных украшений употребляются литые бронзовые бляхи с узором в зверином стиле.

ИСКУССТВО

Тагарское искусство богато и разнообразно. Можно выделить несколько его отраслей: орнаменты на керамике, на бронзовых изделиях, вышивка, резьба по кости, звериный стиль, наскальные рисунки и некоторые рисунки на камнях тагарских курганов. Вероятно, существовали и другие виды искусства, не дошедшие до нас. Это могли быть различное художественное плетение, резьба по дереву и орнаменты на берестяных изделиях. Следы всего этого в Минусинской котловине отмечаются в более раннюю и в более позднюю эпохи. Можно лишь с большой долей вероятности утверждать, что в тагарскую эпоху не было монументальной скульптуры: в Минусинской котловине известно много скульптур, относящихся к окуневской культуре, и каменных баб тюркской эпохи, но совершенно нет ничего подобного скифским каменным бабам или оленным камням. Разрушиться от времени, как деревянные изделия или ткани, они не могли.

Орнаменты на керамике и на бронзовых вещах резко отличаются друг от друга и представляют собой разные виды искусства, имеющие разные культурные истоки.

Орнаменты тагарской керамики делятся на нарезные и штампованные. Те и другие на одном сосуде сочетаются редко. Из нарезных орнаментов чаще других встречаются желобки (табл. 89, 9— 11) — от широких (более 1 см) до узких (1,5—2 мм), расположенных горизонтальными рядами в верхней части сосуда. Известны также нарезные горизонтальные зигзаги и «елочка» (табл. 89, 14). Эти орнаменты восходят к орнаментам андроновской керамики и распространены главным образом в степной части Минусинской котловины (Членова Н. Л., 1967. С. 182—193, 204). Из штампованных орнаментов самый частый — «жемчужник»: бугорки, выдавленные палочкой с внутренней части сосуда. «Жемчужины» обычно идут в один ряд по краю сосуда (табл. 89, 12) и разделены другими видами штампа — круглыми и каплевидными ямками или короткими оттисками гребенчатого штампа, поставленного косо; реже встречается треугольный штамп с зубчатыми краями. Некоторые сосуды орнаментированы только оттисками штампа, поставленными косо, вплотную друг к другу, и образующими горизонтальные ряды или ромбы (Членова Н. Л., 1967. С. 192, 193). «Жемчужник» и гребенчатый косо поставленный штамп тагарской керамики восходят к орнаментам лесного населения Минусинской котловины и ее окрестностей. Косо поставленный гребенчатый штамп непосредственно переходит в тагарскую культуру из лугавской.

Среди бронзовых изделий орнаменты представлены главным образом на ножах, кинжалах и кельтах. Из орнаментов, украшающих ножи и кинжалы, особенно часты один или два ряда мелких вдавленных треугольников, идущих по краю ручки (табл. 86, 21), или узкая, косо заштрихованная рубчатая лента (табл. 88, 20, 44). Встречается также тонкая косая сетка, либо сплошь покрывающая ручку ножа (табл. 86, 45), либо заполняющая треугольники или ромбы. Во второй половине тагарской эпохи (V—III вв. до н. э.) ручки тагарских ножей часто украшаются различными прорезями — прямоугольными и треугольными (табл. 86, 18, 19, 22). На кельтах, помимо орнаментов в зверином стиле, встречаются треугольники, иногда заштрихованные сеткой. Все эти геометрические орнаменты восходят к орнаментам, встречающимся еще на карасукских бронзах. Наконец, ручки некоторых ножей второй половины тагарской эпохи украшены криволинейными орнаментами, имеющими, вероятно, западное, алтайское или восточноказахстанское, происхождение [Членова Н. Л., 1967. Табл. 39, 28].

Тагарская вышивка пока еще плохо известна. Сохранилось лишь несколько расшитых шерстяными нитками кожаных футляров от ножей. На одном футляре небольшие равнобедренные треугольники, вышитые гладью, чередуются с треугольниками, нарисованными красной краской. На других — вышиты узоры в виде волны и спирали. Вероятно, расшивались и другие кожаные изделия и одежда.

Звериный стиль широко представлен в тагарской культуре, как и в других культурах скифского круга. Эта отрасль искусства характеризуется изображениями определенного набора животных в определенных позах, выполненными с помощью особых приемов (Членова Н. Л., 1967. С. 110). В тагарской культуре звериный стиль появляется со времени ее возникновения, в VII в. до н. э., и бытует вплоть до ее конца. Тагарские изображения в зверином стиле известны в бронзе и кости (последних дошло до нас всего несколько). Возможно, они выполнялись и в других материалах (дерево, кожа и т. д.), как в Горном Алтае, но не сохранились. Звериный стиль тагарской культуры, как и других районов «скифского мира», относится к прикладному искусству. Он служил для украшения оружия и конского убора, орудий труда (ножи, кельты), предметов туалета (зеркала, гребни), культовых и бытовых вещей (котлы).

В тагарской культуре бытовали две разновидности звериного стиля, условно называемые «минусинский стиль» и «алтайский стиль» [Tchlenova N., 1962. Р. 10; Членова Н. Л., 1964а. С. 295—297; 1967. С. 115—165). «Минусинский стиль» характерен главным образом для VII и VI вв. до н. э. (табл. 88, 13—21). В V в. до н. э. он начинает вырождаться, хотя продолжает бытовать и в V, и в IV вв. до н. э. В «минусинском стиле» изображались целые фигуры животных, их протомы и головы. Представлены следующие мотивы (в порядке частоты встречаемости): головка хищной птицы (табл. 88, 16, 18), фигурка стоящего кабана (табл. 88, 16), фигурка стоящего козла (табл. 88, 14, 19), головка лошади, фигурка кошачьего хищника, свернутого кольцом (табл. 88, 20), фигурка стоящего кошачьего хищника, головка барана, головка лошади, фигурка барана (табл. 88, 15), фигурка «скребущего кошачьего хищника», фигурка стоящего лося. Количество изображений фигурок и головок представлено почти поровну. Изображения в «минусинском стиле» выполнялись как в круглой скульптуре, так и в рельефе, и врезанной линией. Больше всего применялась круглая скульптура, затем — рельеф, техника врезанной линии редка [Членова Н. Л., 1967. С, 145—165]. «Минусинский стиль» отличается простотой и монументальностью. Животные изображались в спокойных позах: обычно стоящими, реже — лежащими с подогнутыми ногами. Голова стоящего животного, как правило, опущена вертикально вниз, не только у кабанов, для которых эта поза типична (табл. 88, 16), но также у лошадей (табл. 88, 21) и козлов. Характерна унификация в изображении частей тела самых различных животных. Тела животных состоят из шаров, полушаров, цилиндров, пирамидок (бедро — обычно в виде полушара, лопатка — выпуклый сегмент, их разделяет желобок), независимо от того, какое животное представлено,— кабан, козел или баран. Голова животного или птицы отливалась в виде шара, к которому добавлены другие детали: пирамидка, опущенная вниз, изображает рыло кабана; дужка — клюв птицы; более толстая дужка — длинную горбоносую морду барана (табл. 88, 15, 18). Глаза и ноздри самых различных животных и птиц на ранних образцах звериного стиля (VII—VI вв. до н. э.) изображались в виде круглых сквозных отверстий, обведенных кружками. Позже (с VI в. до н. э.) эти отверстия перестают быть сквозными и превращаются в ямки. Уши показаны в виде полукруга также у самых разных животных (кабаны, лошади, кошачьи хищники). Двойные выпуклые кантики применяются для изображения копыт у кабанов и козлов и клыков у кабанов. Хвост у самых разных животных, даже у лошадей, изображен в виде короткого округлого выступа (табл. 88, 19, 21).

Благодаря такому единообразию поз и деталей «минусинский стиль» кажется удивительно однородным. Это позволяет возводить его к одному источнику, без существенных дополнительных влияний, а именно — к карасукскому искусству, для которого характерны те же отличительные черты: сквозные круглые глаза и ноздри, обведенные кантиком, изображение головы и тела в виде шаров и цилиндров. Различия между карасукским и раннетагарским («минусинским») звериным стилем невелики. Так, в карасукском зверином стиле несколько иной набор животных: главным образом козлы и бараны, изредка — лошади, единичны бык и лось. Кабаны, кошачьи хищники, хищные птицы не изображались. Гораздо чаще в карасукском искусстве изображались головы животных, чем целые скульптуры, и эти головы расположены под тупым углом к рукоятке предмета (кинжал, нож или шило), так что морда животного поднята вверх немного, тогда как в тагарском искусстве головки животных, украшающих верхнюю часть ножей или кинжалов, составляют продолжение рукоятки, и их морды подняты вверх вертикально (напротив, в татарской круглой скульптуре головы животных предпочитали изображать опущенными). Наконец, в карасукской скульптуре тела животных полые, а в тагарской они становятся сплошными.

В конце VI—V в. до н. э. наряду с «минусинским стилем» (который к этому времени начинает несколько вырождаться) в Минусинской котловине появляется новый, «алтайский звериный стиль» (табл. 88, 5—12). Набор изображаемых животных в нем несколько иной, чем в «минусинском стиле», и соотношение изображаемых животных иное. Первое место по частоте встречаемости в «алтайском стиле» занимают фигуры оленей с подогнутыми ногами (табл. 88, б). В «минусинском стиле» этого мотива не было вообще. Впервые он появляется в Минусинской котловине в V в. до н. э., значительно позже, чем в Казахстане и Северном Причерноморье [Членова Н. Л., 19626; 1967]. На втором месте в «алтайском стиле» Минусинской котловины — головки хищной птицы (табл. 88, 12), самый частый мотив в «минусинском стиле». Далее идут голова волка, голова барана-аргали, фигура кошачьего хищника (табл. 88, 11), фигурка птицы, повернувшей голову назад (табл. 88, 5), фигурка лошади-«монголки», фигурка стоящего осла или кулана, голова и передняя лапа волка, головка кабана, головка сайги, фигурка неопределимого хищника, фигурка волка (табл. 88, 7), фигурка кабана, фигурка сайги, морда хищника в фас (табл. 88, 10). Кабан и козел, занимавшие в «минусинском стиле» второе и третье места, в «алтайском стиле» почти совершенно не изображаются; вместо домашнего барана изображается дикий горный баран-аргали (табл. 88, 9, 9а)ш, вместо высокопородной лошади — степная ло- !надь-«монголка». Наконец, большое место занимают
животные, не изображавшиеся в «минусинском стиле»,— олень, волк, осел или кулан, птица, повернувшая голову назад, сайга. Если в «минусинском стиле» на первом месте была круглая скульптура, а рельефных изображений значительно меньше, то в «алтайском стиле», напротив, изображений в рельефе почти вдвое больше, чем в круглой скульптуре. Техника врезанной линии по-прежнему занимает скромное место. Соотношение целых фигурок животных и их головок в «алтайском» и «минусинском» стилях примерно одинаково. Сам «алтайский стиль» изображений — резко отличается от «минусинского». Если для последнего характерен определенный геометризм в изображении частей тела животного (шары, цилиндры и т. д.), то в «алтайском стиле» тела животных криволинейны и пластичны, глаза близки к натуре, уши часто — в виде спирали, лапы хищника — с когтями. При вырождении «минусинский стиль» имеет тенденцию к дальнейшей геометризации, а «алтайский» превращается в пышный растительный орнамент со всевозможными завитками, простыми и двойными спиралями.

Если «минусинский стиль» восходит к карасукскому (при некотором влиянии звериного стиля Казахстана), окончательно складывается на территории Минусинской котловины и может рассматриваться как местный, то «алтайский стиль» принесен на территорию Минусинской котловины в готовом виде из более западных районов (Алтай, Казахстан), где он известен уже в VII—VI вв. д» н. э. В Минусинской котловине в «алтайском стиле украшены главным образом предметы конского убора. Очевидно, он попал на эту территорию вместе с людьми из Восточного Казахстана, в жизни которых верховой конь играл значительно большую роль, чем у людей тагарской культуры. Однако «алтайский стиль» не остался в тагарской культуре чужеродным явлением. Он был воспринят населением тагарской культуры, которое стало украшать в этом стиле не только конский убор, но и другие предметы — ножи, кельты и пр. На протяжении V—IV вв. до н. э. «минусинский» и «алтайский» стили бытуют в тагарской культуре параллельно и выходят из употребления к концу тагарской эпохи.

Звериный стиль тагарской культуры, как и звериный стиль других территорий «скифского мира», несомненно, был не только декоративным элементом, но нес и какую-то важную смысловую нагрузку. Высказывалось мнение, что первоначально изображаемые животные могли быть тотемами отдельных племен, а впоследствии превратились и в межплеменные божества [Членова Н. Л., 19626]. Интересно, что в разных частях «скифского мира» набор изображаемых животных далеко не одинаков. Судя по частоте изображений в ранней тагарской культуре (VII—VI вв. до н. э.), наиболее почитаемыми животными (возможно, первоначальными тотемами) были хищная птица (коршун или орел), кабан и козел, а с V в. до н. э.— олень, фантастическая хищная птица, волк и горный баран-аргали. Это — одно из доказательств прихода в Минусинскую котловину в V в. до н. э. нового населения, у которого были свои божества, восходящие к
тотемам. Так, олень и волк особенно почитались у саков. Предполагают, что само название саков (и скифов) означает «олень» [Абаев В. И., 1949. С. 37, 179, 198; 1979. С. 11, 14; Членова Н. Л., 19626]. Это позволяет думать, что в составе населения, появившегося в Минусинской котловине в V в. до н. э., были саки. Изображениями животных украшали оружие и конский убор (чтобы обеспечить их помощь в битвах), а также предметы, связанные с культом (зеркала, котлы), и просто предметы быта (ножи, гребни).

Наскальные рисунки, или писаницы, — важный, но еще плохо изученный вид татарского искусства. Тагарские рисунки выбиты на гладких плитах скал, главным образом по берегам рек. Этот вид искусства распространен в Минусинской котловине по крайней мере с эпохи бронзы. Поскольку плоскости скал, удобные для нанесения изображений, встречаются не так уж часто, то на одной и той же скале нередко встречаются рисунки разных эпох, иногда пересекающие друг друга. Наиболее надежным критерием для датировки писаниц служат датированные предметы материальной культуры, изображенные на них: оружие, предметы быта, а также стиль и техника нанесения рисунка. Тагарские рисунки выбивали точечной техникой, каким-то металлическим острым орудием, причем чаще не контур, а весь силуэт. Однако эта техника характерна не только для тагарской эпохи, но и для таштыкской. Некоторые изображения животных выполнены в стиле, близко напоминающем звериный, — например, лошади на Оглахтинских писаницах и у улуса Апкашева (табл. 88, За), бараны с подогнутыми ногами на Большой Боярской писанице (табл. 88, 2). Но большинство животных на наскальных рисунках изображено не в зверином стиле, а гораздо схематичнее (табл. 88, 1, 36, 4). Датированные предметы материальной культуры встречаются на писаницах также достаточно редко (например, котлы «скифского типа»; табл. 88, 1. За). Вследствие всех этих обстоятельств датировка писаниц вообще, и тагарских в частности, довольно затруднительна.

К наиболее известным писаницам с достоверно татарскими рисунками относятся Оглахтинская (табл. 88, 4), Шалаболинская [Вяткина К. В., 1961], Большая и Малая Боярские (табл. 88, 1, 2). Последние, как принято считать, датируются концом тагарской эпохи. Известны также тагарские писаницы Кызыл-Хая и у улуса Апкашева (табл. 88, 3, За—в) [Членова Н. Л., 1981] и еще несколько. Обычно на тагарских писаницах изображены отдельные животные (козлы, лошади, олени) или животные и люди, которые стреляют в них из лука. В отличие от тагарских бронз, фигурки людей на писаницах часты, но они, как правило, очень схематичны (табл. 88, 1, 3, За). Правда, известна и более близкая к натуре фигура обнаженного человека в высоком колпаке, держащего под уздцы двух лошадей (табл. 88, 4). Известны также изображения всадников; человека, едущего на санях [Appelgren-Kivalo Н., 1931]; людей, взявшихся за руки («хороводы») или мешающих что-то в котлах «скифского типа» [Appelgren-Kivalo Н., 1931]; поселков-домов; людей; домашних животных; утвари (Боярские писаницы; табл. 88, 1). Несомненно, что тагарские писаницы не были «картинными галереями» древних людей, а играли какую-то важную роль в их культах и служили местами жертвоприношений.

ХОЗЯЙСТВО, РЕМЕСЛА, ТОРГОВЛЯ

Хозяйство людей татарской культуры можно охарактеризовать как комплексное, скотоводческо-земледельческое. О том, каких животных разводили, позволяют судить находки костей животных в курганах и на поселениях. Кости животных в курганах распределяются следующим образом: коровы — в 81 могиле (45,5% могил), овцы (козы) — в 78 (43,8%), лошади — в 19 (10,7%) (Гришин Ю. С., 1960. С. 126]. Изучение костей животных на поселениях также показывает, что ведущее место в стаде занимала корова (до 40%) [Абсалямов М. Б., Мартынов А. И., 1979]. Косвенным свидетельством важности скотоводства в жизни татарского населения служат захоронения собак в тагарских курганах (не менее четырех захоронений). В одном случае установлено, что собака была очень старой, очевидно, умерла естественной смертью и была с почетом похоронена в кургане [Членова Н: Л., 1966. С. 227, 228]. Захоронения собак в курганах свидетельствуют о важной роли их в жизни скотоводов-тагарцев и служат иллюстрацией к Авесте, где предписывалось хорошо кормить и почитать собаку, охраняющую скот. Убийство собаки приравнивалось там к убийству человека и влекло за собой мучительную казнь.

Породы домашних животных тагарского населения еще не стали предметом специального исследования зоологов. Мы можем судить, пожалуй, только о породах тагарских лошадей по изображениям (предметы искусства из бронзы и кости, наскальные рисунки). Одна из них — лошадь типа «монголки» — широко распространена в степном поясе Евразии как в древности, так и в новое время. Это небольшая лошадка, крепкая, выносливая, приземистая, коротконогая. Другая лошадь — высокопородная, высокорослая, с «лебединой» шеей и длинными ногами (табл. 88, Зв). Она происходит, видимо, из Средней Азии. В более позднее время в Минусинской котловине такие лошади неизвестны.

В степных районах Хакасии есть древние каналы, некоторые из них датируются тагарским временем. По мнению В. И. Федорова [1952], они служили для орошения лугов и водопоя скота. Скот содержался, очевидно, круглый год на подножном корму. В степях Хакасии сравнительно малоснежные зимы, так что не только лошади, но и коровы могли доставать себе корм из-под снега.

Значительный процент костей коровы в тагарских курганах и на поселениях указывает на то, что тагарское население было более оседлым, чем его современники в степях Казахстана или Забайкалья. Можно утверждать, что люди тагарской культуры не были кочевниками. Об этом говорят значительная роль земледелия в их хозяйстве и тот факт, что татарские захоронения никогда не сопровождаются конскими захоронениями и предметами конского убора, как это было принято у кочевников. Ю. С. Гришин [1960. С. 120, след.] считает тагарское скотоводство пастушеским. М. П. Грязнов
[1968. С. 195] думает, что люди тагарской культуры практиковали отгонное (яйлажное) скотоводство. Скот отгоняли, видимо, на небольшое расстояние.

Тагарское земледелие документируется, во-первых, расположением поселений в поймах рек и по берегам озер и значительной мощностью их культурного слоя; во-вторых, большим числом найденных на всех без исключения поселениях зернотерок; в-третьих, большим количеством бронзовых тагарских серпов. Было ли тагарское земледелие мотыжным или плужным, неизвестно: орудия для обработки почвы не найдены. Но на одном из наскальных рисунков изображен человек с мотыгой в форме сечки [Киселев С. В., 1949. С. 149]. Остаток тагарской пашни найден у с. Знаменка под насыпью тагарского кургана. Как предполагают исследователи, пашня была разделана на узкие грядки мотыгами [Appelgren-Kivalo Н., 1931. S. 10, 24, Abb. 123; Киселев С. В., 1949. С. 149; Гришин Ю. С., 1960. С. 119]. Существует мнение, что тагарское земледелие было поливным и что для полива служили древние каналы, из которых несколько относится к тагарскому времени. Уже приводилось мнение об использовании их для водопоя скота и орошения лугов. Но нельзя исключить, что некоторые каналы служили для полива полей. Упомянутая пашня у с. Знаменка орошалась большим каналом, тагарская дата которого установлена С. В. Киселевым [1949. С. 149]. Но вообще в Минусинской котловине не было особой нужды в поливном земледелии. Там существует много незасушливых районов, с хорошими черноземными почвами, не требующими искусственного орошения: это лесостепная, северная, часть Минусинской котловины и правобережье Енисея. Русские, придя на территорию Минусинской котловины, селились именно в этих районах, и их земледелие не требовало искусственного орошения.

Находки серпов свидетельствуют о знакомстве тагарцев со злаками. В тагарских памятниках злаки не найдены, но в двух курганах переходного тагарско-таштыкского времени под бронзовыми зеркалами найдены зерна проса и ячменя [Гришин Ю. С., 1960. С. 124; Мартынов А. И., 1979. С. 100]. Можно предполагать, что и тагарское население сеяло просо. Зерно растирали на зернотерках и ручных жерновах.

Охота в тагарскую эпоху играла, по-видимому, небольшую роль, так как кости диких животных почти не встречаются в тагарских курганах и на поселениях. Но она все же существовала, о чем можно судить по тагарским наскальным рисункам, на которых изображены сцены охоты с луком на копытных зверей.

Рыболовство также играло в жизни тагарского населения весьма скромную роль. Кости рыб обнаружены в двух тагарских курганах, еще в двух найдены бронзовые рыболовные крючки. Десяток тагарских рыболовных крючков происходит из случайных находок в Минусинской котловине. Рыбу ловили также и сетями.

Достаточно хорошо изучена бронзовая металлургия тагарской культуры, ее слава и гордость. Известны и медные рудники, и медеплавильни, и целые металлургические комплексы. Один из них (у пос. Цветногорск) включает 24 выработки на медь — карьеры и воронкообразные ямы, расположенные группами от трех до 13 ям, вытянутых в ряд с северо-запада на юго-восток. Самые крупные имеют размеры 13×13 м, глубину 3,6 м. Многочисленны шлаковые отвалы в виде сердцевидных в плане насыпей, находящихся рядом с выработками. Длина отвалов достигает 30 м, а высота — 2,5 м. Они состоят из лепешковидных кусков медных шлаков. Обнаружены остатки медеплавилен в виде очагов из каменных плит и целый поселок древних плавильщиков (Медведков лог). Там, кроме обычных на поселении находок (очаг, тагарская керамика V—III вв. до н. э., зернотерки, кости животных), найдены литейные формы, часть глиняного сопла и отвал из мелкой крошки пустой породы и оббитых шлаков, которые, видимо, добавляли в шихту для ускорения плавки [Сунчугашев Я. И., 1975. С. 48—51, 102—106, 109—111]. В окрестностях горы Темир — две группы горных выработок: карьеры и шахты (в зависимости от строения рудного тела). Шахты (диаметр около 1 м) идут вниз по спирали на глубину 25—30 м (такой тин выработки лучше всего предохраняет от обвалов). Неподалеку находились медеплавильни и шлаковые отвалы. Обнаружены плавильни двух видов: продолговатая яма и специальная печь, сложенная из гранитных плит и покрытая плитой (размеры печи 1×0,4 м, высота — 0,35 м). Некоторые медеплавильни, судя по керамике, найденной в шлаковых отвалах, относятся к VII—VI вв. до н. э., другие — к более позднему времени, до IV в. до н. э. Возле шлаковых отвалов у горы Темир открыто и поселение древних металлургов, где, кроме тагарской керамики VII—VI вв. до н. э., зернотерок и костей животных, были остатки руды (малахит и азурит), обломки каменных молотов, сопел и литейных шишек. Люди жили и работали здесь, видимо, только летом, судя по остаткам жилища типа шалаша [Сунчугашев Я. И., 1975. С. 62, 83-90, 98, 99].

Удалось изучить технику проходки горных выработок и технику выплавки металла. В древних выработках и близ них найдены все основные орудия горного дела — каменные молоты и кайлы, роговые кирки и даже деревянные лопаты (Улень). Выносили руду из шахт, видимо, в кожаных мешках (такие мешки обнаружены в древнем руднике Улень и древних рудниках на Алтае и Урале). В плавку шли только окисленные руды, не требующие предварительной обработки, топливом служил древесный уголь. Медь от шлака отделяли, сливая шлак в специальные ямки, а медь — на плиты с чашевидными углублениями, отчего слитки получались плоскими с одной стороны и выпуклыми — с другой. По величине шлаковых отвалов Я. И. Сунчугашев даже рассчитал, сколько было произведено плавок и сколько меди выплавлено на том или ином древнем руднике. Цифры очень велики: так, на древних медеплавильнях у пос. Цветногорск было произведено 508 310 плавок и выплавлено не менее 130 тонн меди [Сунчугашев Я. И., 1975. С. 24, 67-75, 89, 90, 107, 108].

Техника литья и состав тагарских бронз изучены хорошо. Формы для отливок обычно были глиняными двустворчатыми или еще более сложными (пос. Объюл, литейная мастерская на р. Таштык и т. д.). Перед заливкой металла створки форм соединяли, и места соединения замазывали глиной. Чтобы извлечь изделие из формы, надо было ее разбить. Известны и медные формы для отливки татарских кельтов, и бронзовые зажимы для литейных форм [Гришин Ю. С., 1960. С. 145—147].
Долгое время необычайная многочисленность тагарских бронз и их высокое качество ставили исследователей в тупик. Дело в том, что при большом количестве месторождений меди в Минусинской котловине совершенно нет олова, и до настоящего времени не найдено ни месторождений касситерита, ни древних оловянных рудников [Сунчугашев Я. И., 1975. С. 135—139, 144]. Предполагалось, что олово было привозным. Загадка тагарской бронзы была разрешена, когда стали производить массовые спектральные анализы тагарских вещей. Оказалось, что больше половины (57%) татарских бронз это не бронзы в точном смысле слова (т. е. сплавы меди с оловом), а либо медь, либо сплав меди с мышьяком (1—5%). В остальных тагарских сплавах доля олова 1,4—5,6%, тогда как на других территориях гораздо выше [Богданова-Березовская И. В., 1963. С. 136—157; Сергеева Н. Ф., 1981. С. 41—45]. Следовательно, тагарские мастера экономили привозное олово и очень часто заменяли его мышьяком, как делалось и в предыдущую карасукскую эпоху. Известно несколько тагарских кладов, принадлежавших литейщикам (д. Брагина; табл. 86, 9—11, 13, 14; с. Есаульское; д. Зыкова) [Левашева В. П., 1939. С. 33—36. Табл. V—VII; Киселев С. В., 1949. С. 151; Николаев Р. В., 1961].

Нет сомнений, что древние горные выработки, поселения горняков и литейщиков, клады готовых изделий и слитков металла свидетельствуют о существовании специалистов-металлургов, литейщиков, вероятно общинных ремесленников. О том же говорят особые значки мастеров на изделиях [Левашева В. П., 1939. С. 31; Полторацкая В. Н., 1962]. Самое же главное свидетельство существенная специалистов-ремесленников — это необычайная стандартность форм и размеров большинства тагарских бронзовых изделий — ножей, кинжалов, серпов.

Люди тагарской культуры также добывали и обрабатывали россыпное золото. Древние орудия горного дела (кирки, песты, каменная ступа), тагарские бронзовый нож и сосуд IV—III вв. до н. э. найдены на золотых приисках на р. Узунжул. А по р. Кантегир, на северном склоне Западного Саяна, обнаружено место древних разработок золота — несколько воронкообразных ям (диаметр около 5 м, глубина около 1,5 м). Здесь же найдены бронзовые кайла, удила и псалии [Сунчугашев Я. И., 1975. СС 130—133]. Из золота изготовляли тонкую фольгу, которой покрывали бронзовые украшения — полушарные бляшки и бляшки в виде оленей. Литые золотые тагарские вещи неизвестны. Добычей и обработкой золота, вероятно, занимались также специалисты-ремесленники.

Железо в тагарской культуре до III—II вв. до н. э. (до переходной тагарско-таштыкской эпохи) почти не применялось. На более чем 6 тыс. бронзовых тагарских орудий и других предметов приходится всего 55 бронзово-железных и железных, происходящих из случайных находок. Ни в одном тагарском кургане старше III в. до н. э., которых раскопано к настоящему времени почти 1 тыс. (около 2 тыс. могил), не найдено ни одного железного или бронзово-железного предмета. Некоторые из железных кинжалов тагарского времени, найденных в Минусинской котловине, безусловно импортные [Членова Н. Л., 1967. Табл. 11, 13—15], другие, как железные, так и бронзово-железные,— вероятно импортные. Неизвестно, изготовляли ли сами тагарские люди железные вещи до III в. до н. э. [Членова Н. Л., 1964а. С. 287, 288]. Никаких следов железоделательного производства, относящегося к тагарской культуре, до сих пор не найдено, за исключением единственного пункта на Узун-жуле, где обнаружены куски железной руды и железные шлаки рядом с тагарской керамикой [Сунчугашев Я. И., 1979. С. 20]. Но неизвестно, были ли они в едином комплексе. Исследователи, усиленно пытающиеся доказать существование развитой железной металлургии в тагарской культуре [Дэвлет М. А., 1968; Сунчугашев Я. И., 1979] не могут привести в пользу своей точки зрения никаких фактов, кроме общих соображений о том, что железо в скифскую эпоху было широко paспространено в Евразии и что в Минусинской котловине найдено некоторое количество железных кинжалов и ножей. Но одни из этих предметов — импортные, другие же, как петельчатые и кольчатые ножи, относятся к переходному тагарско-таштыкскому времени, что засвидетельствовано находками в курганах того времени, третьи вообще таштыкские.

Железо в культурах Евразии скифского времени, действительно, широко распространено — от Украины и Кавказа до Прикамья и Горного Алтая, что доказывают многочисленные находки железных изделий в погребениях и на поселениях различных культур на этих территориях. Тагарская культура — исключение из этого правила. Причина такой ситуации достаточно ясна: это колоссальные запасы меди в Минусинской котловине, традиционно разрабатывавшиеся местным населением в течение многих веков. Если на других территориях основным стимулом для перехода к железу в период, когда одни только каменные и костяные орудия никак не могли уже удовлетворить потребности развивающегося общества, стало отсутствие меди или малое ее количество, то в Минусинской котловине такого стимула не было. Тут речь должна идти не о недостатке меди, а напротив, о ее избытке. И преимущества железного оружия и орудий перед бронзовыми были осознаны здесь очень не скоро и то под давлением извне, когда люди тагарской культуры столкнулись с «таштыкцами», владевшими железом. Широкое освоение железа в Минусинской котловине знаменует закат и гибель тагарской культуры, смену ее культурой таштыкской.

Наряду с добычей и обработкой металлов, которыми занимались специалисты, в тагарскую эпоху существовали и домашние ремесла: обработка дерева, косторезное и кожевенное дело, прядение и ткачество, гончарство.

Обработка дерева играла у татарских племен большую роль. Уже говорилось о том, что татарские дома были бревенчатыми, бревенчатыми были и дома мертвых — срубы в тагарских могилах, и другие погребальные конструкции. В некоторых тагарских курганах (Копьева, Малая Иня) найдены обломки деревянных сосудов. Из дерева, несомненно, изготовлялись очень многие предметы, не дошедшие до нас: повозки, сани, лодки (сани и лодки изображены на тагарских наскальных рисунках), рукоятки кельтов, пил, долот, ножей, копий, чеканов, топоров, луки, древки стрел и многое другое. Зато до нас дошли многочисленные бронзовые орудия для обработки дерева: кельты (топоры и тесла) самых разных размеров и веса, пилы, долота, ножи (табл. 86, 5, 7, 10, 11, 13-24, 26—28, 30, 31, 33— 37, 39, 40, 42, 44, 45).

О кожевенном производстве известно мало, так как кожа плохо сохраняется. Вероятно, из кожи шили одежду — куртки, как и в более раннее, андроновское, и в более позднее, таштыкское, время. По изображениям людей на наскальных рисунках на тагарских и западносибирских бляхах можно судить о том, что из кожи изготовляли мягкую обувь типа сапожек с острыми носками. Остатки толстой кожи, видимо от обуви, были найдены у ног погребенных в нескольких тагарских курганах. Из тонкой кожи, кроме одежды, изготовляли футляры для ножей, шильев, зеркал. В тагарских могилах найдено несколько таких футляров с геометрическим или криволинейным орнаментом, вышитым шерстяными нитками и раскрашенным. Очень тоненькими кожаными ремешками пришивали бронзовые бляшки к головному убору. Наконец, из кожи изготовляли принадлежности конской сбруи — ремни, седла (известны лишь по наскальным рисункам). Сшивали кожаные изделия сухожильными нитками. Отверстия в коже прокалывали шильями.

Тагарские ткани были из овечьей и верблюжьей шерсти. Шерсть пряли с помощью веретен, на конец которых надевали глиняные и каменные пряслица обычной дисковидной формы. Иногда их находят в тагарских курганах и очень часто — на поселениях. Кусочки шерстяных тканей найдены в нескольких тагарских курганах (Кочергино, Татарское озеро, Малая Иня, Ягуня). Обычно они простого полотняного переплетения, но известны и с диагональным переплетением. В кургане V—IV вв. до н. э. у с. Малая Иня найден обрывок шерстяной ткани из верблюжьей шерсти с довольно сложным саржевым переплетением. Шерстяными нитками вышиты различные узоры на кожаных футлярах для ножей.

Шили и вышивали костяными иголками, которые разве только чуть потолще наших современных иголок. Такие иголки в бронзовом игольнике-трубочке найдены в кладе V—IV вв. до н. э. у с. Есаульское. Из этнографии некоторых сибирских народов (эвенков, нганасан и др.) известен способ ношения таких игольников: женщина вкалывала иголки в кожаный ремешок, который был прикреплен на груди к одежде, а поверх ремешка надвигала трубочку-игольник, чтобы не уколоться. По-видимому, так же носили игольники и тагарские женщины. Шерсть употреблялась и для вязания. В нескольких тагарских курганах (Ягуня) найдены остатки вязаных шапочек и какой-то одежды.

К числу домашних ремесел относится изготовление костяных и роговых вещей. Из кости изготовляли наконечники стрел, гребни, вырезали фигурки животных. Из рога сделан боевой топорик (Изыкчуль). Остатки косторезного производства обнаружены в тагарском слое поселения Объюл. Кость, по-видимому, сначала размягчали в горячей воде, а затем резали обычным ножом. Готовые костяные и роговые предметы полировали.

Одной из наиболее важных отраслей домашнего производства было изготовление керамики. Вся тагарская керамика леплена от руки, тесто включает значительную примесь дресвы, выделка очень тщательная. Самая обычная форма — баночный сосуд с хорошо уплощенным, часто абсолютно плоским дном. При изготовлении сосуд помещали вверх дном, и дно вначале делали выпуклым, потом его уплощивали на какой-то плоской поверхности. Иногда дно вставляли отдельно. Цвет баночных сосудов серо-черный или черный (иногда с более светлыми пятнами), что объясняется обжигом в костре при сильно коптящем пламени. Готовую посуду лощили. Большинство сосудов из курганов лощено. На поселениях встречаются сосуды и худшей выделки, без лощения. Разбитые или треснутые сосуды чинили: по обе стороны трещины высверливали отверстия, которые стягивали бронзовой скобочкой или проволокой. Если у сосуда отбивался верх, то сохранившаяся нижняя часть использовалась как плошка. Иногда у нее подравнивали края.

ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ, ФИЗИЧЕСКИЙ ТИП, ПРОИСХОЖДЕНИЕ НОСИТЕЛЕЙ ТАГАРСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Общественный строй носителей тагарской культуры рассматривался исследователями до 50-х годов XX в. как родо-племенной или родовой на стадии разложения. Некоторые придерживаются этой точки зрения и сейчас. Так, А. И. Мартынов (1979. С. 148, 1491 полагал, что «население татарской культуры переживало период господства семейно-родовых патриархальных отношений и дуальной фратриальной организации при наличии первых зачатков патриархального рабства». Позже он пересмотрел свою точку зрения и считает, что у людей тагарской культуры было государство [Мартынов А. И., 1987. С. 61. С. В. Киселев [1949. С. 166] писал, что к концу тагарской эпохи «родовой строй становился все в большей и большей степени военным». М. П. Грязнов [1968. С. 195] думал, что «на Енисее, как и на Алтае и в Скифии, уже с VII в. до н. э. установился военно-демократический строй родового общества, и тагарские племена переживали его последнюю фазу». Н. Л. Членова [1973. С. 24] писала, что для татарского общества характерно формирование классовых отношений, о чем свидетельствуют курганы Салбыка, напоминающие скифские и сакские царские курганы Причерноморья и Казахстана.

К настоящему времени накопились данные о том, что тагарское общество было достаточно развитым. На это указывают по крайней мере три фактора: 1) погребения вооруженных воинов; 2) укрепленные тагарские городища; 3) группа огромных курганов в урочище Салбык V—IV вв. до н. э.

По подсчетам А. М. Кулемзина [1982], погребения вооруженных воинов составляли среди тагарских погребений высокий процент, и он быстро возрастал в течение тагарской эпохи: в VII—VI вв. до н. э.— 20% от всех мужских погребений; в VI — V вв. до н. э.— 50%; к III в. до н. э.— 90%, причем выделялись воины, более привилегированные, вооруженные чеканами (или топорами) и кинжалами и носившие украшения — бляшки в виде оленя (в их погребениях встречаются также «штандарты»), и менее привилегированные (молодые воины), вооруженные луками и стрелами, кельтами и кинжалами. Уже было сказано, что луки и стрелы не играли в тагарском военном деле большой роли. Такая мощная военная прослойка, причем неоднородная, говорит о далеко зашедшей дифференциации в тагарском обществе.

Появление укрепленных городищ также свидетельствует о том, что война в тагарском обществе играла большую роль. Но самым ярким свидетельством неоднородности тагарского общества является группа огромных Салбыкских курганов. В самом большом первоначально было погребено всего два человека, которые сопровождались погребением двух слуг, вероятно рабов. Такие курганы позволяют судить о том, что тагарское общество было уже раннеклассовым, военно-демократическим, подобно скифам Причерноморья и сакам Казахстана в эту эпоху. Наиболее характерным для периода военной демократии типом организации является союз племен, и мы вправе предполагать у носителей тагарской культуры именно такую организацию. В Большом Салбыкском кургане, единственном тагарском кургане таких размеров, вероятнее всего, был похоронен глава союза племен. Коллективные тагарские погребения (начиная с V—IV вв. до н. э.) не противоречат этому выводу, так как на стадии военной демократии «сильная власть военачальников сочетается с существованием „общины равных» или с ее весьма стойкими пережитками» [Нейхардт А. А., 1982. С. 179].

Добавочный штрих к характеристике тагарского общества — низкая средняя продолжительность жизни тагарцев: 42—43 года — для мужчин, 38—39 лет — для женщин, а с учетом детей и юношей средняя продолжительность жизни тагарцев равнялась 26,5 годам [Козинцев А. Г., 1971. С. 152].

Самоназвание людей тагарской культуры или имя, которым их называли другие народы, неизвестно. Минусинская котловина находилась слишком далеко как от античного мира, так и от Китая и, по-видимому, в тагарскую эпоху ни прямо, ни опосредованно не была связана ни с тем, ни с другим миром. Показательно полное отсутствие и греческого, и китайского импорта в Минусинской котловине в то время. Какие-то непрямые связи существовали, видимо, с ахеменидским Ираном, поскольку иранское влияние ощутимо в некоторых предметах вооружения, конском уборе и зверином стиле V—IV вв. до н. э. Оно было много слабее, чем в Восточном Казахстане и Горном Алтае в ту же эпоху, и достигало Минусинской котловины, видимо, как раз через территории Восточного Казахстана и соседних областей. Но и в иранских
источниках нет никаких сведений о жителях Минусинской котловины в тагарскую эпоху.

Еще с конца прошлого века в литературе принято отождествлять носителей тагарской культуры с «белокурыми народами» — «билами», «гелочами», динлинами, упоминаемыми в китайских летописях и локализуемыми где-то в Сибири (В. В. Радлов, Г. Е. Грум-Гржимайло, С. А. Теплоухов, Г. Ф. Дебец, С. В. Киселев, Л. Н. Гумилев и др.). Это отождествление вызвано тем, что черепа людей тагарской культуры европеоидны, как было установлено еще в XIX в. исследованиями К. И. Горощенко. Это казалось в то время удивительным и уникальным для Сибири, где русские встретились исключительно с монголоидным населением. В дальнейшем антропологи установили, что европеоидное население и население смешанного европеоидно-монголоидного типа было в древности распространено очень широко в Казахстане, Западной Сибири и даже западной Монголии, и ничего уникального в том факте, что тагарцы были европеоидами, нет. Тем не менее, в различных сводных работах продолжали по традиции называть людей тагарской культуры динлинами. Между тем, еще Н. Я. Бичурин в 50-х годах XIX в., а затем Ван И-Вэй и О. Мэнчен-Хэлфен в 30-х годах XX в. установили, что если собрать все сведения о динлинах Южной Сибири из китайских летописей, то выяснится, что они жили в период с конца III в. до н. э. по III в. н. э., а территория их расселения простиралась от Байкала до Оби или Иртыша и они были кочевниками [Бичурин Н. Я., 1950а. С. 50, 214; Маеnchen-Helfen О., 1939. Р. 77, 78, 80]. Таким образом, ни хронологические, ни географические рамки, отводимые динлинам, ни характеристика их хозяйства и образа жизни не соответствуют тагарской культуре [Членова Н. Л., 1967. С. 220—222].

По физическому типу люди тагарской культуры были европеоидами, сходными со скифами Причерноморья (табл. 59, 1) [Дебец Г. Ф., 1948; Алексеев В. П., 1961]. Однако прямая связь со скифами Причерноморья исключается [Алексеев В. П., 1961. С. 253, 258]. На носителей предшествующей «классической» карасукской культуры люди тагарской культуры очень непохожи [Дебец Г. Ф., 1948; Алексеев В. П., 1961; Козинцев А. Г., 1977. С. 67]. По сумме признаков «тагарцы» более всего сходны с «афанасьевцами», «андроновцами-федоровцами» и носителями лугавской культуры [Козинцев А. Г., 1977. С. 67). Тагарское население по физическому типу было очень неоднородно. Эта неоднородность — следствие «механического смешения нескольких компонентов, осколков прежних этносов, из которых складывалась тагарская общность» [Козинцев А. Г., 1977. С. 68).

Данные палеоантропологии соответствуют археологическим данным о происхождении тагарской культуры, бывшей одной из культур «скифского мира», точнее восточной его части. Но и среди «восточноскифских» культур тагарская занимает достаточно обособленное место.

Многие категории тагарских бронзовых вещей (ранние формы кинжалов, чеканы, кельты, некоторые формы ножей и зеркал), многое в «минусинском стиле» являются развитием «классических» карасукских. Однако керамика, большинство украшений, погребальный обряд тагарской культуры, как и физический тип ее населения, резко отличны от карасукских. Стало быть, связь тагарской и собственно карасукской культур не генетическая. Подробнее о происхождении тагарской культуры см. выше.

На протяжении VI в. до н. э. тагарская культура существует в некоторой изоляции от своих западных соседей, что приводит к ее своеобразию и придает ей неповторимый отпечаток. В конце VI—V в. до н. э. наблюдается приток населения из Восточного Казахстана и более близких районов Западной Сибири, принесшего с собой многие новые формы бронзовых вещей — некоторые формы кинжалов, чеканов, ножей, зеркал, а также «алтайский звериный стиль», а в северо-западную часть ареала тагарской культуры — и некоторые формы керамики.

В этот же период тагарская культура и ее носители проникают в район Красноярска, создав там особый вариант культуры. Развитие тагарской культуры в Минусинской котловине и северо-восточных районах Кемеровской обл. заканчивается ее смешением с новой, таштыкской, культурой. Результатом этого смешения стали памятники так называемого тесинского этапа. Однако есть данные, что по крайней мере в северо-западной своей части тагарская культура продолжала существовать и позже, параллельно с таштыкской, вплоть до II в. н. э. (раскопки Э. Б. Вадецкой).

Этническая принадлежность носителей тагарской культуры неизвестна. Можно предполагать, что они были ираноязычны, как одни из их предков — «андроновцы» и как родственные им по культуре скифы Причерноморья, савроматы и саки. Менее вероятно (хотя и не исключено), что люди тагарской культуры были кетоязычны (Членова Н. Л., 1967. С. 222, 223].