К оглавлению сборника «Керамика как исторический источник»
В археологическом исследовании керамике нередко отводилась роль одного из основных этнокультурных показателей. Именно форма и орнаментация глиняной посуды наиболее чутко реагируют на всевозможные (прямые и опосредованные) инокультурные влияния, что делает декоративно-морфологический анализ керамических материалов одним из важнейших инструментов в руках археолога, особенно при рассмотрении проблем, связанных с реконструкцией культурно-исторических процессов, протекавших в контактных зонах.
Пограничье южной тайги и северной лесостепи является одной из подобных зон, местом возникновения ярких и своеобразных культур на всем протяжении археологического времени (Косарев, 1983). В эпоху поздней бронзы здесь распространяются андроноидные культуры (сузгунская, еловская, корчажкинская), образование которых связывается с взаимодействием носителей лесных гребенчато-ямочных традиций и южных андроновских племен. Население этого своеобразного в географическом отношении ареала обладало, согласно устоявшемуся в археологической литературе мнению (Косарев, 1983, 1986 и др.), не менее своеобразным многоотраслевым комплексным хозяйством, одной из отличительных характеристик которого была большая адаптивная способность, основанная на сочетании черт присваивающего и производящего типов экономики. Вероятно, в условиях контакта ландшафтных зон развитие социальных организмов определялось интеграцией культурных и производственных ценностей, свойственных разным экологическим сферам. При этом “контактная географическая среда воздействовала на формирование контактной исторической среды” (Бобров, 1990); возможно, именно тип хозяйства предопределял большую степень активности населения пограничной зоны в отношениях и с северными, и с южными соседями. Эта “контактность”, своеобразная культурная открытость отразилась и в археологических материалах.
В связи с вышесказанным любопытна высокая вариантность сузгунской культуры, отражающая, во-первых, продвижение сузгунцев на север и связанные с этим изменения в орнаментальной схеме сосудов, выразившиеся в увеличении доли лесных таежных черт при практически полном сохранении единства технологических принципов изготовления керамики; во-вторых, контакты сузгунских племен с населением сопредельных территорий, нередко приводившие к образованию достаточно своеобразных культурных феноменов, характеризующиеся оригинальными керамическими комплексами.
Так, к северу — северо-западу от ареала распространения сузгунской культуры локализуются памятники с посудой лучкинского типа (Глушков, 1991), орнаментальная композиция которой синкретично сочетает в себе черты сузгунской и некоторых групп лозьвинской орнаментальных традиций. Выделяются следующие группы керамики: с преобладанием сузгунских черт; с преобладанием сильно переработанных лозьвинских черт; с ямочной орнаментацией. Отметим, что ни сузгунский, ни “лозьвинский” компоненты не могут считаться “чистыми”, эталонными. Кроме того, не все сосуды могут быть четко отнесены к первой или второй группе. Технологически посуда демонстрирует почти полное сходство с сузгунской керамикой. Лучкинские памятники расцениваются как северный локальный вариант сузгунской культуры.
В.И. Молодин исследовал поселения Новочекино-3 и Стрелка, керамический комплекс которых характеризуется синтезом андроноидных и ирменских черт наряду с местными гребенчато-ямочными традициями. Он подразделяет керамику на три группы: с преобладанием лесных черт; с преобладанием ирменских черт; наличием андроноидных мотивов орнамента, отмечая, что посуда, выделенных типов имеет много общего и в форме, и в орнаментации, а на ряде фрагментов орнаментальные черты описанных групп сочетаются. Подчеркивая наибольшее сходство рассматриваемого материала с сузгунской культурой и основываясь на его выраженном культурном своеобразии, В.И. Молодин определяет описанный феномен как особую культуру поздней бронзы, тесно связанную с сузгунской и являющуюся, по сути, ее локальным, барабинским, вариантом (Молодин, 1985). Географически она занимает северную часть Барабинской лесостепи и прилегающую к ней таежную зону, гранича на северо-западе с собственно сузгунцами, на юге — с ирменцами, контактам между которыми она и обязана своим возникновением.
В лесостепном Тоболо-Иртышье распространяются комплексы пахомовского типа, своеобразный облик которых позволяет расценивать их как самостоятельное культурное образование (Корочкова, 1991). Керамика пахомовских памятников может быть подразделена на две группы: с преобладанием андроновских (федоровских) черт — (1-я группа по Стефанову и Корочковой); с преобладанием сузгунских черт — (2-я группа) (Корочкова, Стефанов, 1991). При этом сосуды сузгунской группы довольно своеобразны, что вероятно, объясняется более южным расположением памятников относительно основного массива сузгунских комплексов; посуда с преобладанием андроновских орнаментальных мотивов также не может считаться типично федоровской. Пахомовские памятники, несомненно своеобразные в культурном отношении, выделяются О.Н. Коронковой в отдельную пахомовскую культуру. Однако они могут быть определены и как локальный предтаежный вариант сузгунской культуры на ее раннем этапе, что не исключается, кстати, и свердловскими исследователями (Стефанов, Корочкова, 1991). Таким образом, выделяется несколько локальных вариантов сузгунской культуры. Думается, что причины такого многообразия кроются в географическом факторе — расположении ее в пограничной зоне тайги — лесостепи, обеспечивающем в конечном итоге активность населения в плане установления контактов как с представителями производящего степного, так и присваивающего лесного миров. В историческом плане сузгунские племена, вероятно, представляли собой своего рода “буфер” между лесом и степью, вступая со своими соседями в различные по характеру отношения.