Социальные типы конунгов эпохи викингов

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

Рост этого движения викингов выдвигал к власти вождей нового типа, «щедрых на золото и скупых на еду», и далеко не всегда они принадлежали к племенным королевским династиям или родовитой знати. Лишь постепенно в этой стихии вольных дружин выкристаллизовались новые военные силы, и возглавившие их предводители, прежде всего — конунги из авторитетных старых династий, смогли подняться над когда-то равными им по рангу и происхождению конунгами всех остальных ландов и фюльков, превратившись в единовластных королей средневековых государств.

Средняя эпоха викингов (891-980), как и поздняя эпоха викингов (980-1066), совпадают с основной, исторической частью генеалогии скандинавских конунгов. Короли, которые впервые возглавили объединенные государства, Харальд Прекрасноволосый, Эйрик Энундсон, Горм Старый, были, в общем, современниками; они действовали в конце IX — первых десятилетиях X в.

В их деятельности много общего. Социальный тип конунга-реформатора, конечно, в реальных своих характеристиках с трудом выявляется сквозь стереотип созданного мышлением XII-XIII вв. образа. Тем не менее можно утверждать, что для всех этих конунгов типично упорное, последовательное претворение в жизнь намеченной однажды программы. Шаг за шагом Харальд сокрушает сопротивление конунгов мелких фюльков. Подчинив или уничтожив родовую знать, конунг-реформатор создает основы новой структуры управления.

«Всюду, где Харальд устанавливал свою власть, он вводил такой порядок: он присваивал себе все отчины (одаль) и заставлял всех бондов платить ему подать, как богатых, так и бедных. Он сажал в каждом фюльке ярла, который должен был поддерживать закон и порядок и собирать взыски и подати. Ярл должен был брать треть налогов и податей на свое содержание и расходы. У каждого ярла были в подчинении четыре херсира или больше, и каждый херсир должен был получать двадцать марок (вейцлы) на свое содержание. Каждый ярл должен был поставлять конунгу шестьдесят воинов, а каждый херсир — двадцать. Харальд-конунг настолько увеличил дани и подати, что у ярлов теперь было больше богатства и власти, чем раньше у конунгов. Когда все это стало известно в Трандхейме, многие знатные люди пришли к конунгу и стали его людьми» (Сага о Харальде Прекрасноволосом, 6).

[adsense]

Система вооруженного вассалитета (возможно, несколько модернизированная в изложении Снорри) в конце IX — начале X в. возникла не только в Норвегии; в Дании Горма Старого Еллинг превращается в столичный центр, окруженный «магнатскими усадьбами», где сидели служилые люди короля; в Швеции появляется иерархия камерных могил Бирки, в которой мы вправе видеть отражение военной организации, служившей опорой шведским конунгам, к этому времени объединившим страну и добившимся контроля над Эландом, Готландом, Блекинге, Вестеръётландом (King Alfred Orosius, см. Матузова 1979: 21.25-26).

Королевская дружина вобрала в себя лучшие кадры викингов: «Харальд-конунг брал в свою дружину только тех, кто выделялся силой и храбростью и был во всем искусен» (Сага о Харальде Прекрасноволосом, 9). Однако исчерпать весь потенциал движения викингов конунги были не в состоянии. «Самодействующая вооруженная организация» (Энгельс, 21:170) сохранялась и продолжала функционировать. По мере усиления своей власти конунги вступают с викингами в борьбу.

«Когда конунгу надоела эта докука, он однажды летом поплыл со своим войском на запад за море… и перебил там всех викингов, которые не успели спастись бегством. Затем он поплыл на юг к Оркнейским островам и очистил их от викингов. После этого он отправился на Южные острова и воевал там. Он перебил там много викингов, которые раньше предводительствовали дружинами» (Сага о Харальде Прекрасноволосом, ССХХ1).

Противоборствуя с различными социальными силами — родовой знатью, общинным самоуправлением бондов, дружинами викингов, конунги-реформаторы методично и успешно добивались интеграции племенных областей. Создание государственных территории Дании, Норвегии, Швеции стало первой политической реализацией нового экономического и социального потенциала, появившегося в результате успеха походов викингов 793-891 гг. Процесс образования этих государств еще не завершился к 940 г., но прошел уже свою начальную стадию. Силы, противостоявшие конунгам, во многом сохраняли свои позиции: продолжали функционировать традиционные племенные центры, языческие святилища; подчинявшаяся королю знать помнила о своих старых правах и не упускала случая восстановить положение (сохраняя при этом и новые созданные военно-административной организацией возможности). Подчиняя страну, конунги-реформаторы стремились поставить себе на службу прежде всего уже имеющийся традиционный племенной аппарат (новый еще предстояло создать).

Функция верховного языческого жреца, предводителя народного ополчения сохранялась за конунгом. Но соответственно сохранялась и основа общественной организации, порождающей движение викингов, сохранялось равновесие социальных сил, и это положение не менялось до конца средней эпохи викингов (891-980 гг.).

Поздняя эпоха викингов (980-1066) — время стабилизации северных королевств после нескольких этапов борьбы за первенство, проявившейся в попытках создания Северной державы при Кнуте Могучем, Магнусе Добром и Харальде Суровом. Правящие династии, породнившиеся между собою и со многими правителями соседних стран, составили как бы единый королевский род, силой оружия урегулировали взаимные претензии и, опираясь на военно-вассальную организацию, поставили под контроль народное ополчение — ледунг, а в значительной мере — и силы викингов, с которыми многие конунги X-XI вв. были тесно связаны.

Это время выдвинуло новый яркий тип деятелей, объединенных общими ценностными установками и сходным способом действий; в отечественной литературе им дано определение конунги-викинги (Гуревич 1967: 90-91; Кан 1980: 18; Лебедев 1983: 44-53). Жесткая связь с военной организацией; радикальность действий (не всегда успешных); последовательная и жестокая борьба со всеми элементами племенного строя (старой знатью, общинным самоуправлением, обычаями и законами, языческими культами и, наконец, богами), — вот типические черты их деятельности. Конунги-викинги Олав Трюггвасон, Олав Святой, Харальд Суровый — это конунги-миссионеры, силой оружия утверждавшие на Севере новую религию и новые порядки. Время их правления — всегда время резких, хотя порою непрочных, перемен, знаменовавших качественные сдвиги в процессе становления государства.

Одержав первую или очередную победу у себя в стране, со своей дружиной, приведенной из заморских викингских походов, эти конунги действуют быстро и решительно. «Снарядив как следует свое войско в Нидаросе, Олав-конунг назначил людей по всему Трёндалагу — сюслуманов и арменнингов» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, ХС V).

Дружинники становятся функционерами королевской администрации — и нередко в обход, если не на смену, старой родовой знати: «Той же весной Олав-конунг назначил Асмундасына Гранкеля правителем половины Халогаланда, а другую половину он оставил Хареку с Тьотты, который раньше правил всей этой областью… — Но все же прежние правители страны так не поступали. Они не урезали прав тех людей, которым по рождению полагается получать власть от конунга, и не давали власти сыновьям бондов, которые раньше никогда ее не получали» (Сага об Олаве Святом, CXXIII). Реакция не ограничивается ропотом. Реформируя управление, конунг сталкивается со своеобразным саботажем, заставляющим недоуменно заметить: «Я думал, что у меня достаточно власти, чтобы здесь в стране дать почетное звание, кому я хочу…». Он предложил Эрлингу звание ярла, Эрлинг сказал так: «Предки мои были херсирами. Я не хочу носить более высокое звание, чем они» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, LIV, LV). Доходит и до прямого сопротивления: «.. .мне трудно кланяться Ториру Тюленю, который рожден рабом, происходит из рабского рода, хотя он Ваш управитель, или другим людям, которые не выше родом, чем он, хотя они у Вас и в чести» (Сага об Олаве Святом, ХС VI).

Утверждая свою власть, конунги-викинги действуют беспощадно, уничтожая старую знать, при случае — даже родичей: «Он приказал выколоть Хрёреку оба глаза и оставил его при себе. Гудрёду—конунгу из Долин — он велел отрезать язык. С Хринга и еще двух конунгов он взял клятву, что они уедут из Норвегии и никогда не вернутся назад. Лендрманов и бондов, которые участвовали в заговоре, он либо изгнал из страны, либо велел изувечить, а некоторых он пощадил. Олав-конунг завладел всеми землями, которыми правили эти пять конунгов, а у лендрманов и бондов он взял заложников. Он велел, чтобы ему платили подати на севере в Долинах и во всем Хейдмёрке» (Сага об Олаве Святом, LXXV). В старой знати они видят прежде всего предводителей возможного сопротивления. «После гибели Эйнара… для того, чтобы лендрманы и бонды напали на него, недоставало только одного — не было вождя, который бы поднял знамя перед войском бондов» (Сага о Харальде Суровом, XLIV).

Но террор конунгов-викингов распространялся не только на знать. Олав Трюггвасон уничтожает колдунов и языческих жрецов. Когда бонды требуют, чтобы согласно старым обычаям он принес жертву языческим богам, Олав заявляет: «Но если уж я должен совершить с вами жертвоприношение, то я хочу, чтобы это было самое большое жертвоприношение, какое только возможно, и принесу в жертву людей… Я принесу в жертву богам знатнейших людей… Я выбираю… И он назвал еще пять знатнейших людей» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, LVII).

Старая знать, старые обычаи, старые законы, то есть вся структурная основа традиционного племенного, общинного самоуправления — вот главный противник, с которым борются конунги-викинги. Неожиданного закономерно их врагом становятся старые боги. «Вожди дружин», воспетые в скальдических песнях, обрушиваются на языческие святилища с яростью неофитов, и более эффективно, чем западноевропейские священники, действуют в Скандинавии как конунги-миссионеры.

«Он сказал, что собирается возвестить христианство во всей своей державе и ввести его в Норвегии или умереть» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, LIII). «Тех, кто не хотел отказываться от язычества, он жестоко наказывал, некоторых он изгонял из страны, у других приказывал покалечить руки или ноги или выколоть глаза, некоторых он приказывал повесить или обезглавить и никого не оставлял безнаказанным из тех, кто не хотел служить Богу» (Сага об Олаве Святом, LXXIII). Разрушая языческие капища, конунги уничтожают центры местного самоуправления, навязывая новое управление: «Он потребовал от нас, чтобы мы платили ему все подати, которые получал Харальд Прекрасноволосый, а кое в чем пошел еще дальше. И люди при нем настолько потеряли свободу, что никто уже не мог сам решать, в какого бога ему верить» (Сага об Олаве Святом, XXXVI).

Меняются не только вера, обычаи, святилища, но и организационная структура страны. «Олав-конунг собрал многолюдный тинг в том месте, где потом собирался Хейдсевис-тинг. Тогда он установил закон, что на этот тинг должны приезжать жители Уплёнда и что законам этого тинга должны подчиняться во всех тингах Уплёнда и во многих других местах, как это потом и было» (Сага об Олаве Святом, XCIV). Вводятся новые законы: «Одни законы он упразднял, а другие обновлял, если считал это необходимым… Он запрещал многие дурные обычаи и языческие обряды, потому что ярлы жили по старым законам и никому не навязывали христианских обычаев» (Сага об Олаве Святом, LVIII, LX). «Конунг направляется с востока вдоль побережья с большим войском и ломает старые законы страны, и те, кто ему противятся, подвергаются наказаниям и насилию» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, LIV).

Новая идеологическая, административная, в конечном счете общественная структура закрепляется основанием новых центров, крепостей и городов. Олав Толстый строит на р. Эльв близ шведской границы на юго-востоке страны мысовую крепость Сарпборг: «Так он соорудил большую земляную крепость. А внутри крепости он основал торговый посад. Там он велел построить для себя палаты и поставить церковь Марии. Он велел размечать участки для других дворов и давал их людям, чтобы те там строились. Осенью он велел свезти туда все, что было необходимо на зиму, и остался там зимовать, и с ним было множество народу. А во всех округах он поставил своих людей» (Сага об Олаве Святом, LXI).

Подобным же образом на севере страны Олав Трюггвасон основал Нидарос: «Он велел построить дом по берегам реки Нид и сказал, что там будет торговый город. Он дал людям места для постройки домов и велел построить себе палаты у корабельной бухты. Он велел доставить туда осенью все запасы, которые понадобятся для зимовки. При нем там было очень много народу» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, LXX).

Нидарос на левом берегу р. Нид (Нидэль- ве) был основан первоначально на центральной из трех прибрежных возвышенностей (Jondell 1989: 35-41), наиболее высокой и господствующей над глубокой (до 3 м у бе¬рега) речной гаванью Skipakrok; именно здесь в 997 г. был построен деревянный дворец конунга и церковь Св. Климента (Lunde 1977: 200-201). Храм, возможно, поставлен одновременно, и безусловно тезоименен, с первой православной церковью Ладоги — Альдейгьюборга на Руси (откуда и прибыл Олав Трюггвасон).

Заброшенный после гибели конунга в «битве трех королей» 1ООО г., город был восстановлен после 1015 г. Олавом Толстым: «Он размечал участки для застройки и давал их бондам, купцам и другим людям, которые ему пришлись по нраву и хотели там обосноваться. С ним там было много народу, так как он не полагался на верность трендов и боялся, что они выступят против него» (Cara об Олаве Святом, LIII). Опасениями конунгов был обусловлен и выбор места, по топографии и характеру застройки представлявшего собою условия, наиболее близкие датским «лагерям-крепостям» (Lunde 1977: 245). Эти условия сохранялись и после гибели Олава, когда сын его Магнус, вернув отцовский престол, в Нидаросе на мысу к югу от церкви Климента и восточнее королевской усадьбы поставил церковь Святого Олава. При Харальде Суровом королевская усадьба смещается на юг, где ставится Церковь Марии, и с этого времени Нидарос обретает стабильную планировочную структуру: от излучины реки на юге, где на крайней из прибрежных возвышенностей размещается укрепленная усадьба (взявшая с течением времени функции резиденции епископа и городской цитадели), и от нее узкими лучами вдоль побережья развертываются улицы к речной гавани; эта структура становится эталонной для других портовых городов средневековой Норвегии, основанных конунгами на исходе эпохи викингов, Бергена и Осло (Lunde 1977: 12-15).

В Нидаросе с этого времени начинается устойчивое развитие города, оставившего культурный слой мощностью до 6-8 м (Lunde 1977: 164-165). Двенадцать фаз городской застройки, преемственной с начала XI до начала XVII вв., представляют устойчивые стереотипы северного урбанизма, с неизменны¬ми границами участков, форматом деревянных жилых и хозяйственных построек, настилов и мостовых (Cristophersen е. а. 1988, 1989). Показательно, что среди ранних находок в пределах «королевской усадьбы» Олава—Магнуса, представлены предметы церковного обихода и принадлежности для письма восточноевропейского (византийского) происхождения, указывающие на устойчивые отношения норвежских конунгов того времени с православной Русью (Cristophersen 1987: 72, 85).

Не только на далеком севере страны — и на юге Харальд Хардрада основывает Ocло: «Харапьд-конунг велел построить торговый город на востоке в Осло и часто там жил, потому что туда было легко доставлять припасы из окрестных мест. Он бывал там также и для защиты страны от датчан, да и для набегов на Данию» (Сага о Харальде Суровом, LVIII).

Шведские современники норвежских конунгов-викингов, судя по всему, достаточно близкие им по социопсихологическому типу, действовали подобным же образом. «Королевский город» Сигтуна на озере Мелар сменил Бирку вскоре после упадка «древнейшего города Швеции», тесно связанного с восточной торговлей «русов». Рост городов, ориентированных на Западный путь (Westvegr), стимулировала, в числе прочего, переориентация «серебряного потока»: арабский дирхем, в X в. стремительно терявший ценностные качества, уступает место германскому денарию, чеканившемуся Оттонами из серебра Раммельсбергских рудников с 964 г. (Потин 1968). Оккупация Англии и «Данегельд» стабилизировали и позволяли последовательно наращивать поток валютного серебра в конце X — начале XI в. В оборот западноевропейского, германского и англо-датского денария вовлекаются и земли Северо-Западной Руси с торговыми центрами на Волжско-Балтийском и Волховско- Днепровском речных путях. Шведские города «поздней эпохи викингов» поддерживали это равновесие между Востоком и Западом.

Сигтуна основана, видимо, около 980 г., то есть в правление конунга Эрика Сёгерселя (Победоносного), и в период 970-1070 гг. формируются основные черты городской планировочной структуры в пределах «Черной Земли», культурного слоя мощностью до 2 м (Graslund 1989:39-40; Carlson 1989:16-19). Город возник на отроге скальной Уппландской озовой гряды, разделяющей внутреннюю, равнинную, и внешнюю, прибрежную часть Средней Швеции, прорезанную шхерами, заливами, озерами и реками. Сигтунский фьорд, точнее система фьордов Ullevitjordan (Ulle — одно из имен Одина, vi — святилище, что относится к Форнсигтуне и связанным с нею памятникам эпохи викингов и предшествующих столетий), уровень водного зеркала в то время держал на отметке +5 м выше современного уровня моря. Береговая линия более четко образовывала скальный полуостров, по основанию которого и пролегает Stora gatan, Главная улица Сигтуны, огибая просторную гавань, защищенную мысом «акрополя» с церковью Св. Гертруды. По скальным отрогам над городом цепочкою расположились в XII в. каменные храмы Св. Пера (Петра), Св. Николая, Св. Ларса (Лаврентия), Св. Олава и Церковь Марии; в романской архитектуре храмов и планировочной их структуре— отчетливое воздействие византийской традиции «крестово-купольной» схемы. Вершину скатьной гряды над храмами венчает Klockbacken, Колокольная Гора, где над языческим святилищем (который отмечен курганным могильником и внешне сходным с новгородскими каменным «жальником») поставлена колокольня, перестраивавшаяся вплоть до XVIII в. (Floderus 1953).

В округе Сигтуны появляются рунические камни, отображающие те же процессы, что и в Дании и в остальных областях Уппланда, с постепенной кристаллизацией военно-торгового слоя, выделяющего из стихии «викинга», торговых «фелаги», элиту военных предводителей, организаторов и участников «походов на Восток», где контингенты Ингвара или Якуна вливались в состав великокняжеских войск Киева (Sawyer 1989: 80-87; Jakobsson 1988:107-109). Серия сребренников Ярослава Мудрого и скандинавские подражания им указывают на то, что «Ярославле сребро» (эмиссия была вызвана непосредственно событиями 1018г. и необходимостью оплаты очередного варяжского контингента новгородским князем, вступившим в борьбу с братьями за киевский престол) вполне органично вписывалось в систему денежного обращения Северной Европы, переживавшую «переориентацию» на использование «датских даней» английского серебра (Sotnikova 1989: 305-309).

Шведские конунги Анунд-Якоб, Эймунд, Стенкиль и его преемники соперничали с создателями Датской державы Кнудом и Хардакнудом, в попытках добиться и политического доминирования, если не в Англии, то по крайней мере в Норвегии, и в утверждении христианства как легитимной основы королевской власти в Скандинавии; епископат Сигтуны претендовал на статус архиепископата (Hult 1989:49-51), однако Лунд, основанный в Сконе датскими королями, был в глазах римского Св. престола более весомым претендентом; уже в 1060 г. здесь был воздвигнут грандиозный деревянный собор — Церковь Господа, втрадиционной для Севера технике «ставкирки» (Нюлен 1986:163), и в 1104 г. учрежден архиепископский престол, единый для Северных стран (История Норвегии 1980:143).

Лунд в Сконе стал итогом и фактором хозяйственной интеграции Южной Скандинавии с восточно-датскими областями, островами архипелага Зунда и восточной Ютландией; общность природных условий, водных коммуникаций, динамики заселения в течение позднего железного века возрастает в поздней эпохе викингов. По материалам 78 сельских поселений Сконе можно проследить, что примерно половина из сельской селитьбы Южной Скандинавии оставалась стабильной с эпохи Великого переселения народов, в половине же случаев под конец эпохи викингов происходит смещение селитьбы (в ближней округе, в радиусе 0,5 км), уплотнение и усложнение структуры расселения, значительный подъем хозяйственного потенциала, что Ю. Кальмер объясняет внедрением двух- и трехпольной системы земледелия (Callmer 1986: 167-208; 1987: 429-443). Основание Лунда к 1000 г. завершает интеграцию; в конце XI столетия город датских конунгов, окруженный валом и рвом, с кафедральным собором, королевской резиденцией и монетным двором, рыночной площадью и сетью расходящихся от этого административно-идеологического и торгово-политического центра городских улиц, объединил черты «круглых крепостей» стопографическими принципами приморских «королевских горо¬дов», представляя собою вершину «урбани¬стической инициативы» северных конунгов (Randsborg 1991:183-185).

Основанные конунгами-викингами города и крепости становятся местом сосредоточе¬ния новых функций: административных, культовых, торговых, ремесленных, военных. Но при этом они защищают конунга и его дружину не столько от внешней, сколько от внутренней опасности, от сопротивления общинников-бондов; не случайно с таким трудом возрождается Нидарос в Трёндалаге: тренды не считают его своим городом, это — город конунга, и по крайней мере за пределами «датско-сконского очага» давней земледельческой оседлости, в областях, составлявших формирующиеся государственные территории северных стран на исходе эпохи викингов, прочной социальной базы у такого города, как и у его основателей, еще не было.

Социальной базой конунгов оставалось войско, отборное и противостоящее народному ополчению, прошедшее через фильтрацию дружин викингов и военно-торговой «руси», постепенно консолидирующееся в иерархию королевских вассалов, штурманов и командиров экипажей боевых кораблей и своей стабильностью противостоящее ледунгу-альменнингу, ополчению бондов. Узость и своеобразие этой базы, отразившей всю специфику содержания скандинавской эпохи викингов, объясняют шаткое, при всей энергичности и масштабности действий, положение конунгов-викингов. «Раздумывая об этом, он вспоминал, что в первые десять лет его правления все шло у него легко и удачно, а потом, что бы он ни делал, все давалось с трудом и все его благие начинания кончались неудачно» (Сага об Олаве Святом, CLXXXVII). Сила оружия, на которую опиралась власть конунгов-викингов, в конце концов так или иначе обращалась против них; может быть, первыми в мировой истории они столкнулись с печальною и труднопостижимою аксиомой, осознаваемой лишь в XX веке и заключающейся в том, что силой оружия можно уничтожить мир (или, по крайней мере, себя в нем), но нельзя сделать его лучше.

[adsense]

Конунгов-викингов периодически сменяли правители иного типа, конунги-конформисты. Времена решительных и кровавых реформ чередовались с мирными годами, которые «были урожайными и доходными и на суше и на море». Правители такой поры отличались склонностью к компромиссам, готовностью отказаться от некоторых достижений своих предшественников. Так, «Хакон начал свою речь с того, что он просит бондов дать ему сан конунга, а также оказать ему поддержку и помощь в том, чтобы удержать этот сан. В обмен он обещал вернуть им в собственность их отчины (одаль). Это обещание вызвало такое одобрение, что вся толпа бондов зашумела и закричала, что они хотят взять его в конунги… выбрали себе конунга, во всем похожего на Харальда Прекрасноволосого, с той только разницей, что Харальд весь народ в стране поработил и закабалил, а этот Хакон желает каждому добра и обещает бондам вернуть их отчины» (Сага о Хаконе Добром, VI). Нет в них и религиозной нетерпимости: «Хакон-конунг был хорошим христианином… Но так как вся страна была тогда языческой и жертвоприношения — в обычае, а в стране не было много влиятельных людей, он решил скрывать свое христианство. Пока он склонял к христианству только тех, кто был ему всего ближе. Из дружбы к нему многие тогда крестились, а некоторые даже оставили жертвоприношения» (Сага о Хаконе Добром, XIII). Эти неофиты — по крайней мере, самые радикальные из них — пошли в своем христианском рвении даже дальше конунга (отказавшись от жертвоприношений), потому что сам Хакон отнюдь не пренебрегал этой традиционной королевской сакральной обязанностью и торжественно приносил публичные языческие жертвы Одину и Тору.

При безусловной личной храбрости и других вполне викингских достоинствах, эти конунги в военном деле бывали осмотрительны и осторожны. Хакон раздумывает и советуется с ближними, «сражаться ли ему с сыновьями Эйрика, несмотря на их численное превосходство, или уходить на север, чтобы собрать больше войска» (Сага о Хаконе Добром, XXIII). Разительный контраст с призывом Олава: «Будем сразу же решительно наступать, тогда исход битвы может быстро решиться, даже если наши силы неравны» (Сага об Олаве Святом, CCXI). Именно в этом последнем сражении при Стиклестаде 31 августа 1030 г., в ответ на призыв Олава, в его войске родился боевой клич норвежцев:

Fram, fram,
Kristmenn,
Korsmenn,
Kongamenn!

— «Вперед, вперед, люди Христа, люди креста, люди конунга [Олава]!» (Olavs saga ins helga, CCXXVI). Однако он превратился в этот, по сей день общенациональный, боевой клич только после того, как память об Олаве восстановил и сакральный авторитет его утвердил сын и наследник Магнус Добрый, как следует из тронного прозвища, один из конунгов-конформистов.

Совершая свои преобразования, и при этом иной раз весьма дальновидные, эти конунги действуют так же осторожно, как и на войне, прежде всего заручившись поддержкой влиятельных предводителей знати и бондов. «Он учредил законы Гулатинга по советам Торлейва Умного и законы Фростатинга по советам Сигурда-ярла и других трондхеймцев, которые считались наиболее умными» (Сага о Хаконе Добром, XI). «Конунг посоветовался с мудрейшими мужами, и законы были приведены в порядок. После этого Магнус-конунг велел составить сборник законов, который еще хранится в Трёндалаге и называется Серый Гусь (Gragas). Магнус-конунг приобрел в народе любовь. С тех пор его стали звать Магнусом Добрым» (Сага о Магнусе Добром, XVI). Эти три судебника, Законы Гулатинга, Законы Фростатинга и Грагас, действовали в Норвегии до XIII в. включительно.

На своих начинаниях, даже не слишком значительных, эти конунги далеко не всегда настаивают. «Он велел заложить там каменную церковь — но при нем ее постройка мало продвинулась — и достроить старую деревянную церковь» (Сага об Олаве Тихом. II). Но при том же Олаве численность королевской дружины резко возрастает, хотя он стремился сделать это не слишком заметно: «…Вам нет от этого угнетения, и я не хочу вас притеснять»,— заявляет он бондам. Норвежское купечество при нем получило гильдейскую организацию. Был основан город Берген, крупнейший из торговых центров страны.

Именно «конунги-конформисты» поставили под контроль военную силу ледунга (Хакон Добрый), кодифицировали обычное право (Хакон, Магнус Добрый), довели до завершенности сословную стратификацию скандинавского общества (Олав Тихий). В напряженной обстановке, созданной репрессиями и террором конунгов-викингов, эти правители совершали осторожные, но дальновидные преобразования, определявшие раннефеодальное общественное устройство северных стран.

«Добрые», «Спокойные», «Мирные» конунги, сменявшие конунгов-викингов, закрепляли достижения своих воинственных предшественников и готовили почву для столь же активных преемников. Шло количественное накопление изменений, подготавливавшее качественные преобразования на пути феодализации скандинавских стран. В Дании и Норвегии этот процесс завершился примерно одновременно, около 1066 г., после гибели последнего из конунгов-викингов, Харальда Хардрады. В Швеции — позднее, при новой династии, основанной в 1060 г. гаутским ярлом Стейнкилем (сыном Рагнвальда, родича и наместника в Ладоге киевской великой княгини Ирины-Ингигерд, дочери Олава Шетконунга и жены Ярослава Мудрого). Стейнкиль, старший сын ладожского ярла, представлял собою скорее тип «конунга-конформиста» (видимо, как и брат его Эйлив, оставшийся на престоле в Ладоге; Улеб, третий из сыновей, наследовал психологию викинга и известен походом с новгородцами далеко на северо-восток, «за Железные Ворота», в 1040-х гг.). Стейнкиль, вернувшийся в Швецию из православной Руси, был благочестивым христианином, но не решился поддержать своего епископа Адальберта в намерении разрушить уппсальский храм язычников-свеев: «Но как узнал весьма благочестивый король Стейнкиль, поднялся среди народа ропот против такого умысла поклонников Божьих, и благоразумно отвратил он их от этого намерения и объяснил, что они будут тотчас же наказаны смертью, он же сам потеряет свою державу» (Адам Бременский, IV, 30).

Инги, сын Стейнкиля и его наследник на шведском престоле (1030-1112), запечатлен в «Херварарсаге» как конунг-викинг. «Инги был долго конунгом и был счастлив в друзьях и был хорошим христианином. Он отменил в Свитьоде языческие жертвоприношения и повелел всему народу принять христианство. Но свей имели большую веру в языческих богов и сохраняли свои древние обычаи. .. На одном тинге, который свей имели с конунгом Инги, они поставили ему условие: хочет ли он соблюдать древние законы или откажется от власти конунга…» Инги был изгнан, и престол занял его зять Свейн, согласившийся совершать жертвоприношения. Но через три года Инги вернулся с войском, Свейн Кровавое Жертвоприношение был убит, «Инги получил свою власть конунга над свеями и снова ввел тогда в закон христианство и правил государством до дня смерти». В правление Инги, видимо, было разрушено уппсальское святилище, сокрушены идолы Одина, Тора и Фрейра и окончательно прекратились языческие жертвоприношения Гамла Уппсалы (Ковалевский 1977:98-99).

К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе

В этот день:

Дни смерти
1980 Умер Константин Федорович Смирнов — один из ведущих специалистов в области скифо-сарматской археологии, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Института археологии АН СССР.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014