Щиты

Древнерусская археология

К оглавлению книги «Доспех, комплекс боевых средств IX—XIII вв.» | К следующей главе

И повеси щит свой в вратех, показуа победу.

Повесть временных лет
под 907 г.

Тема о раннесредневековых русских щитах не блещет богатством обстоятельных наблюдений. Этому есть свое оправдание. Ни одного целого щита X—XIII вв. у нас до сих пор не найдено и не сохранилось. Поэтому писать о вещах, давно и почти полностью исчезнувших, действительно трудно.

Остатки древних щитов были обнаружены во время крупных раскопок приладожских, гнездовских и черниговских курганов. 1 По своей точности и тщательности выделяется описание одной из этих находок, произведенное В. И. Сизовым. 2 Он правильно отметил, что употребление в Гнездове щитов как оборонительного оружия «было в обычае». 3

Почти полное отсутствие вещественных памятников побуждало исследователей все настойчивее использовать письменные и изобразительные данные. Именно к этому прибег Л. Нидерле, собирая сведения о древнеславянских щитах. Он отнес появление у славян щитов с металлическими деталями к каролингской эпохе и точно подметил распространенность в XI—XII вв. прикрытий миндалевидной формы. 4 Xарактерно, что свое изложение о древних щитах Нидерле иллюстрировал умбонами из русских курганов. 5

Так или иначе касались вопроса о щитах все то, кто изучал русское оружие. Например, А. В. Арциховский показал, что господствовавшие на Руси миндалевидные щиты были по форме не норманскими, а общеевропейскими; он же отметил важное значение щита как части доспеха и как военного символа. 6 Историей русских щитов преимущественно по иконографическим и сфрагистическим источникам занимался М. Г. Рабинович. 7 Этот путь оказался весьма плодотворным. Технику изготовления щитов, а вернее их сохранившихся металлических частей, реконструировал Б. А. Колчин. Он выяснил, как ковались умбоны (из одного куска металла); однако общий итог его наблюдений звучит весьма неутешительно: «Достоверных сведений об устройстве, формах и приемах применения древнерусского щита мы почти не имеем». 8

В отношении рассматриваемой темы хотелось бы преодолеть столь пессимистический вывод. История щитов X—XIII вв. не является такой уже непознаваемой. Более того, если заново привлечь имеющиеся источники, ее можно представить не вскользь и не скороговоркой, а довольно подробно. Археология располагает ныне остатками 23 щитов, 9 кроме того, имеется около 300 изображений щитов (в основном на миниатюрах), или современных домонгольской эпохе, или восходящих к ней. Помимо известных лицевых сборников (Радзивиловская летопись и Сильвестровский список Сказания о святых Борисе и Глебе) используются такие источниковедчески еще мало известные иллюстрированные произведения, как Симоновско-Xлудовская псалтырь около 1270 г., 10 Тверской Амартол около 1300 г. ^ис. 51; 52; 58-61), 11 Лицевая псалтырь 1397 г. 12 Много ценных изображений щитов содержит Сфрагистический альбом Н. П. Лихачева. 13

Подспорьем в изучении отечественного материала являются сведения о щитах европейских соседей. Здесь следует отдельно назвать диссертацию Г. Никеля, специально посвященную средневековым кавалерийским щитам Запада. 14 Автор установил развитие и смену формы щитов и связал это с тактикой рыцарской борьбы. По Никелю, именно выдвижение конницы и привело к появлению собственно всаднических миндалевидных щитов, повысивших боевые свойства западноевропейского пикинера. Сделав это важное заключение, автор все свое внимание сосредоточил на изобразительных и вещественных памятниках (на Западе, например, сохранились 4 деревянных щита XII—XIII вв. ) и при этом, кажется, довольно скупо использовал письменные. Сравнительная польза работы Никеля заключается в том, что изложенные им факты помогают в ряде случаев обнаружить сходство в развитии защитного доспеха на западе и востоке Европы.

Как только источники начинают упоминать об оружии древних славян, они обязательно называют и их щиты. У славян щиты, по-видимому, появились раньше шлемов и кольчуг, т. е. на первых порах являлись главным защитным средством. В описаниях их называют прекрасными, большими и прочными. 15 С появлением защитной одежды значение щитов не уменьшилось. Различные источники раннекиевского периода говорят о щитах более пространно, чем сообщения последующего времени. В эпоху создания раннефеодальной Руси щит наряду с мечом и копьем является необходимой воинской принадлежностью и получает значение победоносного государственного военного символа. Именно в этом смысле впервые упоминает русская летопись о щите, повешенном Олегом на ворота Константинополя.

Значение щита подчеркивается тем, что на нем клянутся воины-язычники и его вместе с мечом и броней преподносят в качестве государственного подарка замиренному печенежскому князю. 16 Летописи и хроники постоянно отмечают щит в составе вооружения киевского дружинника; последний не расстается с ним во время походов, далеких скитаний, разбойничьих набегов, корабельных плаваний и придворных церемоний. 17 Закрытая («наподобии стены») щитами фаланга Святослава оказалась способной противостоять византийским всадникам. В бою воины шли на врагов, «щитом прикасаясь к щиту» 18, а отступая — откидывали их за спину. 19 Лев Диакон отметил, что щиты русских были «крепкие и для большей безопасности длинные, до самых ног». 20 Таково первое известие о внешнем виде русских щитов. Очевидно, что эти большие длинные щиты, как и их предшественники эпохи великого переселения народов, были приспособлены в первую очередь для пешей борьбы. 21

Об устройстве щитов раннекиевского времени можно судить по археологическим данным. Почти все раннесредневековые русские щиты (19 из 23), а вернее их остатки, найдены в курганах X в, По сообщению Ибн-Фадлана, при погребении (от богатого руса в щиты ударяли палками, 22 однако в могилах такой вид защиты большая редкость. 23 По могильным остаткам нельзя судить о степени распространенности щитов в войске. Это связано не только с ценностью самого предмета, но, вероятно, и с обрядовыми особенностями, допускавшими помещение щита лишь в могилы знатнейших. 24 Действительно, части щитов в большинстве встречены в комплексах с полным набором вооружения (мечи, копья, топоры, стрелы, иногда брони, шлемы и стремена, удила и т. п. ).

Присутствие деревянного щита в могилах и городищенских слоях определяется умбоном — выпуклой металлической бляхой. 25 Она придавалась щиту для парирования удара и защиты кисти держащей руки. Какие же части еще относились к щиту и какова была его форма? Единственный раз, когда удалось проследить очертания щита, он оказался круглым (в поперечнике до 1 м) с умбоном в центре. В. И. Сизов сумел точно установить конструкцию этого щита и даже его красную окраску (№№ 8, 9, Гнездово): «В области лежавшего когда-то щита найдено много (20, — А. К. ) железных скрепок или обоймиц в виде железных, согнутых вдвое пластинок с пробоинами или гвоздиками на концах, 26 служивших для скрепления краев щита и прекрасно сохранивших внутри кусочки дерева; эти-то кусочки дерева представляют часто косые слои, которые обЪясняются явно тем, что доски, из которых щит состоял, имели на краях закругления, соответствующие окружности круга». 27 Там же, кроме того, найдены крючки, на которых крепились ремни для ношения щита. 28 Таким образом, перед нами круглый, красного цвета щит с умбоном в центре и оковками по краю. 29 Аналогичные боевые прикрытия были, видимо, широко распространены; много их в Бирке, а в Латвии (Тирский торфяник, IX в.) и Норвегии (Гокстад, ок. 900 г. ) найдены даже два целых. 30 По конструкции и размерам они близки к гнездовскому и, кроме того, позволяют уточнить конструкцию последнего. Щиты были плоскими, составлялись из нескольких дощечек и обтягивались кожей. В центре пропиливалось круглое отверстие, которое снаружи закрывалось умбоном. На противоположной стороне щита «от края до края» прикреплялась планка (иногда рейки), средняя часть которой служила для захвата рукой. 31 Умбон соединялся со щитом несколькими заклепками (до 2 см дли¬ной и тоньше ладейных). 32 На двух приладожских умбонах (№№ 1 и 4) сохранились необычно длинные (4. 5 см) заклепки. Они, очевидно, скрепляли одновременно край умбона, щитную доску и планку-рукоять.

В целом нетяжелый щит X в. был годным для конного и пешего воина и использовался на больших пространствах в Восточной и Северной Европе. О том же свидетельствуют и найденные у нас умбоны, в большинстве, вероятно, происходящие от круглых щитов вроде гнездовского. По форме они делятся на два типа: сферо-конические и полушаровидные (рис. 10, 11). 33

Полушаровидные умбоны получили распространение в эпоху Меровингов и в дальнейшем они типичны как для Руси, так и для ряда североевропейских стран. 34 Полушаровидных умбонов (тип I, №№ 2, 3, 5 и сл.; рис. 10; 28, 1, 2) у нас 13; большая часть их происходит из погребений второй половины X в. и совершенно схожа с находками из Бирки и Туны. 35 Наиболее поздним в этой группе является умбон из Белой Вежи (№ 20; рис. 28, 3), относящийся, вероятно, к XI в. От своих предшественников он отличается тем, что увенчан небольшим шпилем. Точно такие же умбоны, судя по ковру из Байо, укреплялись на круглых щитах. 36

Только в Приладожье в курганах конца X в. обнаружены два умбона сфероконической формы (тип II, №№ 1 и 4; рис. 10). Аналогичные встречены в Норвегии, Швеции и Финляндии и всюду датируются 950—1050 гг. 37 Для Норвегии Я. Петерсен считал умбоны данного типа восточными по происхождению. 38 Уточнить место изобретения этих форм пока трудно; хочется связать их с распространением в X в. конических и сферо-конических шлемов, поверхность которых была лучше приспособлена для соскальзывания встречного удара.

На примере археологических материалов факт существования в X в. круглых щитов с полушаровидными умбонами является установленным. Дальнейшая история круглых щитов прослеживается по изобразительным данным. Их рисунки на раннесредневековых памятниках не единичны. По высоте эти щиты достигают половины, трети (а к XV в. четверти) человеческого роста. Некоторые из них украшены равноконечными крестами, розетками, радиальными кругами, линиями, точками, вообще несложными узорами 39 и один раз фигурой орла (рис. 61, 5). 40 Центральная часть иногда напоминает умбон. На Ковалевских фресках (ок. 1380 г. ) очень декоративные щиты украшены масками. 41 Когда круглые щиты изображаются в профиль, они овальны, а чаще воронковидны (рис. 29, 1). Эта особенность, неизвестная у щитов X в., бывших плоскими, выступает
в XI в., а для XIII—XIV вв. она вполне очевидна. 42 На шиферном рельефе XI в. из развалин церкви св. Ирины в Киеве, 43 изображающем борьбу человека и зверя, детально показана оборотная сторона щита с двумя ремнями (или веревками) для его держания (рис. 30). «Мягкая»
рукоять предназначена здесь для захвата только кистью руки, что напоминает аналогичную систему держания в щитах IX—X вв. Таковы данные об устройстве круглого щита, дополняющие археологические наблюдения.

Рис. 10. Умбоны. Типологическая схема.

Рис. 10. Умбоны. Типологическая схема.

Распространение круглых щитов угадывается по миниатюрам, которые передают и современные им, и более древние вещи военного быта (в последнем случае имеется в виду копирование более ранних документов). В XV в. небольшие круглые щиты господствовали, а в лицевых произведениях конца XIV—XV в. (Лицевая псалтырь 1397 г., Радзивиловская летопись) они также преобладают и особенно типичны для конницы. Чем древнее миниатюры, тем меньше на них круглых щитов (в Тверском Амартоле — 8, в Симоновско-Хлудовской псалтыри — 1), что, видимо, также
соответствует действительному положению дел.

Относительно других изображений XI—XIII вв., передающих круглые щиты, заметим, что некоторые из них либо связаны с византийским искусством, либо восходят к цареградской традиции. 44 Часто круглые щиты выступают в композициях,
где сильны религиозно-церковная архаика и каноничность 45 (фрески Нередицы ок. 1199 г.; «Святослав крест» ок. 1234 г. из Юрьева-Польского; некоторые печати XI—XIII вв. ). Касаясь изображения круглого щита на одной русско-греческой печати первой половины XI в. (печать протопроэдра Евстафия), Н. П. Лихачев справедливо отметил, что «этот вариант византийского изображения щита (он дан боком, — А. К.) послужил образцом для многих русских печатей». 46 Действительно, в Византии круглые щиты долгое время были главным типом индивидуальной защиты 47 и лишь во второй половине XII в. были заменены (очевидно, по европейскому образцу) прикрытиями другой формы. 48 Итак, круглые щиты некоторых русских художественных памятников часто свидетельствуют лишь об иноземном культурном влиянии. Спорадическое употребление круглых щитов позже X в. все же можно допустить. Подтверждают нашу мысль уже упоминавшийся беловежский умбон и некоторые изображения на печатях и предметах местного народного искусства. 49

Таким образом, круглые щиты археологически являются наиболее древними. 50 Распространенные в X в., эти щиты в последующие три столетия стали, по-видимому, редкими. Уменьшение популярности круглых щитов и очевидная замена их прикрытиями других форм связаны с дифференциацией родов войск и изменением способов ведения боя.

Выше говорилось, что во второй половине X в. русские пользовались продолговатыми и длинными щитами, привлекшими внимание греческого очевидца. О преобразовании защитных средств в это же время свидетельствует, возможно, и появление умбонов сферо-конической формы. Все эти факты можно сопоставить с распространением около 1000 г. во всей Европе миндалевидных щитов. Миндалевидный щит — западноевропейское изобретение; он был воспринят во многих странах в связи с выдвижением кавалерии как главного рода средневековых войск. 51 В течение более чем двухсот лет он являлся главнейшим сродством защиты средневекового рыцаря, надежно закрывая его от плеча до колона (чего, по-видимому, прежний круглый щит не обеспечивал). Много таких щитов детально представлено на ковре из Байо, отчего они и получили неудачное название — «норманские». Речь идет, однако, об общеевропейской конструкции, которой владели и русские.

Единственный раз миндалевидное прикрытие описано русским переводным источником в следующих словах: «Щит же долг, яко минет ребра коневи». 52 Гораздо богаче по своей сохранности и представительности «изобразительная жизнь» этих щитов. Для XI — начала XIII в. они столь обычны, что можно (и при отсутствии самих вещей) заметить некоторые особенности их устройства и применения.

[adsense]

Рис. 11. Щиты X—XIII вв. Карта находок. Обозначения те же, что на рис. 1.

Рис. 11. Щиты X—XIII вв. Карта находок. Обозначения те же, что на рис. 1.

Древнейшие русские изображения миндалевидных щитов относятся к эпохе Ярослава; 53 можно привести также несколько примеров середины и второй половины XI в. 54 В последующее время эти прикрытия получили распространение на печатях, образках, рельефах и рисунках (рис. 29, 2). 55 Миндалевидных щитов всегда больше (соотносительно с другими формами) на тех миниатюрах, которые по времени ближе к домонгольскому периоду. Таковы, например, три четверти всех щитов, представленных в Симоновско-Xлудовской псалтыри и Тверском Амартоле (рис. 58; 59; 60; 61). На рисунках эти щиты закрывают верхнюю половину туловища пеших и конных воинов (в бою и при передвижении), плывущие ладьи, 56 лагерь заночевавших войск (рис. 61, 1). Высота миндалевидных щитов достигала от половины до трети (чаще всего) человеческого роста; они, вероятно (как и их предшественники) изготовлялись из дерева, обтянутого кожей. 57 У классического щита рассматриваемой формы, плоского или чуть изогнутого по длинной оси, отношение высоты к ширине как 2: 1. 58 Миндалевидный щит в романской Европе, до третьей четверти XII в. довольно большой и массивный, был призван закрыть бойца в первую очередь от копейного тарана. 59 Кажется, что русские щиты не были столь велики, как на Западе, но и их для облегчения бросали во время бегства. 60 Удерживали такое прикрытие локтем и кистью руки, продетыми через несколько ремней. 61 Полагался также ремень через шею, позволявший в случае необходимости откинуть шит за спину и рубить мечом двумя руками. В бою щит придвигали к телу, а если и отставляли, то на расстояние полусогнутой руки.

К концу XII в. в связи с усилением брони миндалевидный щит несколько уменьшился, утратил умбон и, возможно, другие металлические части. 62 Около 1200 г. щит из пассивного средства зашиты постепенно становится более подвижным и удобным для манипулирования в бою. Нечто подобное происходило и на Руси, где в находках XII—XIII вв. почти совершенно неизвестны умбоны и металлические оковки 63 и учащаются изображения небольших миндалевидных щитов. 64 На миниатюрах Радзивиловской летописи щит не только прижимают к телу, его выдвигают вперед, подставляют под вражеское оружие, что 6ы ослабить или отбить удар «налету» (рис. 31). 65 Есть основания отнести возникновение этих приемов еще к домонгольской поре.

Из летописных известий видно, что щиты были блестящими, сверкающими: «Щите же их яко зоря бе». 66 Они имели не только боевое, но декоративно-художественное назначение.

Видимая извне поверхность щита ярко раскрашивалась, и не только в красный цвет. На многих рисунках щитное поле имеет цветные каемки, полосы, заостренные овалы. По-видимому, не ранее XII в. на щитах появляются эмблемы и символы. Например, кресты (в том числе голгофский), возникновение которых Н. П. Лихачев объяснял византийским влиянием. 67 Не случайно, что на печатях и рельефах кресты фигурируют на щитах святых воинов. 68 Поле миндалевидного щита, освобожденное от умбона, все явственнее начинает служить геральдическим целям. Именно на щитах этой формы возникли многие рыцарские гербы (собственно боевой и гербовой щит совпали). Наиболее ранним известным примером такого рода является щит св. Георгия (осмысляется как патрональное изображение великого владимирского князя Георгия Всеволодовича) на рельефе Георгиевского собора в Юрьеве-Польском (ок. 1234 г. ) с высеченным на нем львом или барсом — эмблемой Владимирской династии (рис. 47). 69 Лов представлен в геральдической позе, он олицетворяет силу и власть. Самому же гербу, однако, еще предстояло сложиться. «Владимиро-суздальская гербовая эмблематика к 30-м годам XIII в. переживала только начальный период своего оформления. Она, видимо, еще не приобрела настолько серьезно политического значения, чтобы перейти, например, на печати
князей». 70

Линию «владимирского герба» продолжает щит со львом, изображенный на миниатюре Федоровского евангелия 1321—1327 гг. 71 Очень детально выписанный щит (рис. 20) с фигурной каймой и бегущим зверем держит Федор Стратилат, в образе которого усматривают князя Федора Ростиславовича Черного (умер в 1299 г. ), также представителя Владимирского дома. 72

Среди первых символических фигур на щитах были и птицы. На одной миниатюре Тверского Амартола великан Голиаф закрыт щитом с изо сражением орла. Налицо геральдическая эмблема в духе XIII в. (рис. 61, 6). 73

Миндалевидные щиты держались на Руси вплоть до XIV в., т. е. дольше, чем на Западе, а в книжной иллюстрации, на иконах, фресках, печатях они изображались до конца XVI в. 74 В московский период это был лишь «изобразительный архаизм», обусловленный подражанием или копированием с более ранних образцов.

Со второй четверти XIII в. миндалевидные щиты приобретают все более треугольные очертания. 75 Округлый верхний край щита становится все прямее. Объясняется это тем, что у нас и на Западе появился шлем, полностью закрывавший голову, и щитом уже не нужно было закрывать лицо и подбородок воина. 76 Одновременно с этим произошло некоторое укорачивание щита, связанное с удлинением кольчуги до колен. 77

[adsense]

Дальнейшая эволюция приводит к появлению треугольного щита (рис. 29, 3). Наиболее древние треугольные щиты изображены на Сигтунских, или Магдебургских, вратах XII в. — военном трофее новгородцев. 78 Вероятно, в XIII в. появились эти прикрытия на Руси, оставались они и веком позже. 79 Показателен современный эпохе, раскрашенный «в елочку» щит со срезанными краями (черта, известная по ряду памятников) на миниатюре Симоновско-Xлудовской псалтыри, передающей борьбу Давида и Голиафа (рис. 57, 1). Треугольные щиты с перегибом вдоль длинной оси достигали половины человеческого роста и носились пехотинцами и особенно конными предводителями, выступающими впереди собственного отряда. 80 Производными от них явились трапециевидные щиты, имеющиеся на рисунках, змеевиках, печатях и иконах XIV—XV вв. 81 Такова та эволюция раннесредневековых щитов, где главное место принадлежит миндалевидной форме. 82

Итак, на Руси в X—XIII вв. распознаются щиты трех основных общеевропейских форм: круглые, миндалевидные и треугольные. Господствующим в XI—XII вв. был особенно типичный для всадника миндалевидный щит. По сравнению с образцами романской Европы ого развитие отличалось, по-видимому, большей постепенностью, устойчивостью и умеренными размерами. На Руси, видимо, не сложилось резкой и обязательной разницы между щитами, которые употребляли пехотинцы и всадники, не возникли у нас и специальные отряды щитоносцев. Все это объясняется особенностями русского военного дела, не испытавшего такого утяжеления техники и такой войсковой специализации, которые принес западным рыцарям XII в.

Щит XI—XIII вв. относился к распространенному снаряжению профессиональных воинов (возможно, использовали его и простолюдины); в источниках при описании полностью экипированного воина о нем упоминали после меча и копья. «Скепание» щитов сопровождало ход битвы, а их потеря обозначала разгром одной из враждующих сторон. Щит оберегался законом, а в военном обиходе сложились выражения «стояти за щитом», «держати щит», «взять на щит», т. е. взять, отдать в добычу и т. п. 83 Эти и другие сви¬детельства говорят о важности щита как средства защиты, знака и эмблемы командира, государственного победоносного символа, наконец, цен¬ного, сверкающего изделия.

О производстве щитов, в частности в Новгороде, можно судить лишь по именам мастеров Гаврилы и Микифора, названных щитниками. 84 Существовала в Новгороде и Щитная улица, что указывает на развитую специализацию данной отрасли военного ремесла, сочетавшего труд столяра, кожевника, кузнеца и художника. О местном изготовлении этой части вооружения хорошо сказал писатель позднего средневековья Юрий Крижанич: «Имеем дома материал: древо, кожи, клей и можем за малу цену, а со многою пользою щиты делать». 85

К оглавлению книги «Доспех, комплекс боевых средств IX—XIII вв.» | К следующей главе

Notes:

  1. Н. Е. Бранденбург. Курганы Южного Приладожья. MAP, № 18, СПб, 1895, стр. 63-64. ↩
  2. В. И. Сизов. Курганы Смоленской губернии. MAP3, № 28, СПб, 1902, стр. 67—69. ↩
  3. Там же, стр. 67. ↩

  4. L. Niederle. Slovanske starożitnosti, dil III, sv. 2. Praha, 1925, стр. 581—587. ↩
  5. Л. Нидерле. Славянские древности. М., 1956, стр. 386, рис. 127. ↩
  6. А. В. Арциховский. Русское оружие X—XIII вв. Докл. и сообщ. ист. фак. МГУ, вып. 4, 1946, стр. 7 и 17. ↩
  7. М. Г. Рабинович. Из истории русского оружия IX—XV вв. Тр. Инст. этногр., нов. сер., 1947, стр. 68—73. ↩
  8. Б. А. Колчин. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси. МИА. № 32, 1953, стр. 149. ↩
  9. См. настоящее издание, стр. 86, 87. ↩
  10. А. И. Успенский. Очерки по истории русского искусства. М., 1910, стр. 243 и сл. (табл. и описание). ↩
  11. Д. Айналов. Летопись Георгия Амартола. Deuxieme congres internalional des etudes byzantines. Belgrade, 1929, стр. 127—135, табл. 1-10. См. также: Фотоархив ЛОИА, П-21625 и сл. ↩
  12. Лицевая псалтырь 1397 г. (Корректурные листы). СПб., 1890. ↩
  13. Таблицы Сфрагистического альбома отпечатаны в 1904—1917 гг.; комментарии к нему см.: Н. П. Лихачев. Русские металлические печати, 1936. Архив ЛОИА, ф. 35, № 444. ↩
  14. Н. Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild des Abendlandes. Inaugural-Dissertation, Berlin, 1958 (все ссылки на это издание). Эта же работа напечатана в квартальнике «Der Herold», который в моем распоряжении не был; ср.: Н. Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild. Mitt. Ges. fur hist. Kostum und Waffenkunde, № 7, Berlin, 1958, стр. 1—9. ↩
  15. L. Niederle. Slovanske starożitnosti, стр. 583: Б. Н. Заходер. Еще одно раннее мусульманское известие о славянах и русах IX—X вв. Изв. Всесоюзн. геогр. общ., т. LXXV, вып. 6, М. — Л., 1943, стр. 26. ↩
  16. Лаврентьевская летопись под 945 и 968 гг. ↩
  17. А. Якубовский. Ибн-Мискавейх о походе русов в Вердаа в 943—944 гг. Византийск. временник, т. XXIV, Л., 1926, стр. 65; В. Г. Васильевский. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константипополе XI и XII веков. Тр., т. I, СПб., 1908. стр. 201; М. Погодин. Исследования, замечания и лекции о русской истории, т. III. СПб., 1846, стр. 117. ↩
  18. М. Тебеньков. Древнейшие сношения Руси с прикаспийскими странами и поэма «Искандер-Намэ» как источник для характеристики этих сношений. Тифлис, 1896, стр. 50. Не воспоминанием ли об этих временах является следующая фраза «Слова о полку Игореве»: «Русичи великая ноля чрьлеными щиты прегородиша»? ↩

  19. [adsense]

    А. Чертков. Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967— 971 годах. М., 1843, стр. 85. ↩

  20. История Льва Диакона Калойского. Пер. Д. Попова. СПб., 1820, стр. 83. ↩
  21. Это вытекает из всего, что пишет Лев Диакон. ↩
  22. А. П. Ковалевский. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921—922 гг. Харьков, 1957, стр. 141 и 145. ↩
  23. Допустимо, что некоторые щиты были сплошь деревянными (включая умбоны) и поэтому в погребениях с трупосожжением не сохранились. ↩
  24. Ср.: И. Н. Сугорский. В туманах седой старины. СПб., 1907, стр. 7. ↩

  25. Умбоны находят в груде погребального оружия, наряду с этим в Гнездове они трижды обнаружены на вершине насыпи, прямо под слоем дерна (№№ 7, 10 и 12). В этих могилах нет оружия, и умбоны, по В. Н. Сизову, могли выполнять роль сосудов. Умбоны из курганов, как и другие «воинские вещи», часто искусственно смяты и к тому же продырявлены. ↩
  26. Типа, приведенного Арбманом (Н. Аrbman. Birka. Die Graber. Tafeln. Stockholm, 1943, табл. 18; ср. №№ 6, 18). ↩
  27. В. И. Сизов. Курганы…, стр. 167. В зоне расположения щита (их было два, но описать можно было только одни) оказались ладейные заклепки. В. И. Сизов не знал, отнести ли их к ладье или щиту. Ладейные заклепки, неоднократно найденные в курганах и на поселениях, всегда довольно массивные и крупные (в длину они достигают от 2 до 10 см) и к щитам отношения не имеют (так же как не имеет отношения к щиту и «скоба», опубликованная В. И. Сизовым). ↩
  28. Ср.: Н. Аrbman. Birka. Die Graber. Text. Stockholm. 1940, погр. 644 и 872. ↩
  29. Судя по скандинавским и русским погребениям, далеко не всякий щит имел оковки по краю и другие мелкие металлические детали. Часто находят лишь один умбон, реже — одни оковки. Вообще на выявление деталей щита следует обратить больше внимания. ↩
  30. В. А. Уртан. Древнейшие щиты на территории Латвийской ССР. СА, 1961, № 1, стр. 223, рис. 6 на стр. 221; N. Nicolaysen. The viking ship discovered at Gokstad in Norway. Christiania, 1882, стр. 62—63, табл 3. VIII, 7. ↩
  31. В некоторых погребениях Бирки рукояти щитов представляли собой железные, обложенные бронзой стержни длиной до 70 см. ↩
  32. Ср.: J. Lеррaahо. Nousiaisten kultaiset kilven osat. Suomen museo, t. XLIV, Helsinki, 1937, стр. 51 и сл., рис. 1; 3. ↩
  33. Я не могу подтвердить мнение Б. А. Колчина о том, что формы умбона IX—X вв. очень многочисленны. В подтверждение Б. А. Колчин ссылается на свой рисунок (Черная металлургия… , рис. 121), где ряд изображений, по-моему, вообще не относится к рассматриваемой эпохе. ↩
  34. Н. Sаlmо. Waffen der Merowingerzeit in Finn- land. SMYA, t. XLII, Helsinki, 1938, стр. 293—303. ↩
  35. H. Arbman. Birka. Tafeln, табл. 16; 17; Т. Arne. Das Bootgraberfeld von Tuna in Alsike. Stockholm, 1934, стр. 61—62, табл. XIX, 2. ↩
  36. The Bayeux tapestry. New York, 1957, рис. 64; 65. ↩
  37. Т. Arne. Das Bootgraberfeld…, стр. 62 и табл. IV, 2; E. Kivikoski. Die Eisenzeit im Auraflussgebiet. SMYA, t. XLIII, Helsinki, 1939, стр. 213—214. ↩
  38. J. Petersen. De norske vikingesverd. Kristiania, 1919, стр. 47. ↩
  39. Фрески Спаса-Нередицы. Л., 1925, табл. 51, 1; 54, 2; 55, 2; А. А. Бобринский. Резной камень в России. М., 1916, табл. 23, 38, 1. ↩
  40. Д. Айналов. Летопись Георгия Амартола, табл. 4. ↩
  41. В. Н. Лазарев. Ковалевская роспись и проблема южнославянских связей в русской живописи XIV века. Ежегодник Инст. ист. искусств, М., 1958, рис. на стр. 239, 240 и 244. ↩
  42. Ср. инициал из Псалтыри XIV в. (История русского искусства, т. II. М., 1954, рис. на стр. 296). ↩
  43. В. Б. Антонович. Обозрение предметов великокняжеской эпохи, найденных в Киеве и ближайших его окрестностях. Киевская старина, т. XXII, Киев, 1888, стр. 128. ↩
  44. Фрески лестниц Софийского собора в Киеве (Древности Российского государства. Киевский Софийский собор, вып. I—IV, СПб., 1871—1887, табл. 43, 4 и 55, 4); Дмитрий Солунский из Михайловского монастыря в Киеве (История русского искусства, т. I. М., 1953, табл. после стр. 210). ↩
  45. Ср.: М. К. Каргер. Новгород Великий. Л. — М., 1961, стр. 252. ↩
  46. Н. П. Лихачев. Русские металлические печати, л. 281. Круглые щиты на печатях XI—XIII вв. см.: Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. IV, 7; X, 15; XX, 4 и сл. ↩
  47. А. В. Банк. Рельеф с изображением Георгия из собрания Эрмитажа. Исследования по истории культуры народов Востока. Сб. в честь И. А. Орбели, М. — Л., 1960, стр. 25 и сл. ↩
  48. И. Киннам. Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов (1118—1180 гг.). СПб., 1859, стр. 137. ↩
  49. Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XV, 2; XX, 4; XLII, 7 (печати XII—XIII вв. ). Реалистичен круглый щит, вырезанный на ложке новгородского боярина, относящейся к концу XIII — началу XIV в. (А. В. Арциховский. Изображения и надпись на ложке из Новгорода. В кн.: Новое в советской археологии. М., 1965, стр. 267, рис. 1, а). ↩
  50. Л. Нидерле считал круглый щит древней германской формой (L. Niederle. Slovanske starożitnosti, стр. 586). ↩
  51. Н. Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild des Abendlandes, стр. 7, 10 и сл. ↩
  52. H. А. Мещерский. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М. — Л., 1958, стр. 298. ↩
  53. Н. П. Лихачев. Материалы для истории византийской и русской сфрагистики, вып. II, Л., 1930, рис. 165 (край щита на сребренике Ярослава); В. К. Гончаров. Археологічні розкопки в Киеві у 1955 р. Археологія, т. X, Київ, 1957, рис. 6 на стр. 129 (щит на печати Ярослава). ↩
  54. Ср. рельеф около 1062 г. с изображением святых Нестора и Дмитрия из Дмитриевского монастыря в Киеве (История русского искусства, т. Т, рис. на стр. 194); печать XI в. с изображением св. Георгия из Киева (Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XLV, 4). ↩
  55. Один раз миндалевидные щиты были изображены на деревянном блюде около 1200 г. из Новгорода. (А. Ф. МЕДВЕДЕВ. Оружие Новгорода Великого. МИА, № 65, 1959, рис. 2, 1 на стр. 124). ↩
  56. Ср. «пополошилися стояща за щиты всю нощь» (Суздальская летопись по академическому списку под 1216 г). ↩
  57. Так, в 1316 г. тверская рать во время похода на Новгород «начата мерети голодом… с щитов кожи сдирающе ядяху» (Софийская первая летопись под 1316 г.) ↩
  58. Радзивиловская летопись, лл. 11, 30 об., 46 и сл. ↩
  59. Н Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild des Abendlandes, стр. 16, рис. 16; С. Blair. European Armour. London. 1958, 1958. рис. 7, В. ↩
  60. Никоновская летопись под 1171 г.; Новгородская первая летопись под 1234 г. ↩
  61. The Bayeux tapestry. New York, 1957, рис. 22; 23; 69. ↩
  62. Н Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild des Abenlandes, стр. 13, 17, рис. 20; 21. ↩
  63. Ср. в каталоге №№ 21—23. Об устройстве и точной дате щитов из каменных могил Западной Белоруссии сказать что-либо определенное трудно. В кургане XII—XIII вв. с. Липовец (бывш. Киевская губ., раскопки О. Н. Макаревича в 1891 г. ) были найдены четыре бронзовые позолоченные розетки диаметром 2. 8 см, длиной штифта 1. 5 см, предположительно относящиеся к щиту (Гос. Эрмитаж, ОИПК, 904/15—18: см. также: Н. Е. Бранденбург. Путеводитель по С. Петербургскому артиллерийскому музею. СПб.. 1902, стр. 54; ср.: Е. Кivikоsкi. Eisenzeit Finnlands, t. II, Helsinki, 1951, рис. 1101). ↩
  64. H. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. IV, 2; V, 23; XXX, 8 (все это печати конца XII- XIII в.). ↩

  65. Радзивиловская летопись, лл. 232, 233 об. и др. Щиты, изображенные в этих сценах, различных форм. Ипатьевская летопись под 1251 г. ↩
  66. Ипатьевская летопись под 1251 г. ↩
  67. Н. П. Лихачев. Материалы для истории византийской и русской сфрагистики, вага. II, Л., 1930, стр. 269. ↩
  68. Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XLII, 17; XLVIII, 5; XLIX 12 (все печати XII или XIII в. ); А. А Бобринский. Резной камень в России, табл 37, 3 и 39, 1. ↩
  69. А И. Некрасов. О гербе суздальских князей. Сб. ст. в честь А. И. Соболевского, Л., 1928, стр. 406, рис. 70. ↩
  70. Г. К. Вагнер. К вопросу о владимиро-суздальской эмблематике. Ист.-археол. сб., М., 1962, стр. 261. ↩
  71. А. И. Некрасов. О гербе…, рис. 2. ↩
  72. А И. Некрасов. 1) О гербе…, стр. 406—409, рис. 2; 2) Возникновение московского искусства. М., 1929, стр. 147, рис. 74. ↩
  73. Ср.: К В. Болсуновский. Дрогичинские пломбы. Киев, 1894, табл. XVIII, 837. ↩
  74. В. Н. Лазарев. Искусство Новгорода. М. — Л., 1947, стр. 112, табл. 112; История русского искусства, т. III, М., 1955, рис. на стр. 211 и 565; М. Владимиров и Г. Н. Георгиевский. Древнерусская миниатюра. М, 1933. табл. 4; 28. ↩
  75. Медная пластинка с тремя щитоносцами из Княжей Горы (Б. И и В. И. Xаненко. Древности Приднепровья, вып. V, Киев, 1902, рис. 281, а на стр. 29); иконка «Св. Георгий» из собрания Русского музея (фотография любезно предоставлена Г. Н. Порфиридовым); шахматная ладья со щитами по борту из Гродно (Н. Н. Воронин. Древнее Гродно. МИЛ, № 41. стр. 75—76, рис. 37); печати с надписью «Александр» второй половины XIII в. из Новгорода (Н. П. Лихачев. 1) Сфрагистический альбом, табл. LI. 10; 2) Русские металлические печати, л. 210, рис. 4); «Андреева печать» 1303—1307 гг. из Новгорода (Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XX, 3); Радзивиловская летопись, лл. 89—89 об. ↩
  76. Н. Sсhneidеr. Neues zum Reiterschild von Seedorf. Zs. fur schwoizerische Archaeol. und Kunstgeschichte, Bd. 12, H. 2, Basel, 1951. стр. 116—118. В статье описан древнейший сохранившийся в Европе щит миндалевидной формы второй половины XII в. Позднее он подвергся переделкам. Его первоначальная длина 110 см, ширина 67 см. ↩
  77. Ср.: Новгородские печати с надписью «Александр» (см. настоящее издание, стр. 14, 15). ↩
  78. Ф. Аделунг. Корсунские врата. М., 1834, рис. 1. ↩
  79. Д. В. Айналов. Миниатюры Сказания о святых Борисе и Глебе Сильвестровского сборника. СПб., 1911, рис. 5; 8; 9 и сл.; Э. С. Смирнова. Отражение литературных произведений о Борисе и Глебе в древнерусской станковой живописи. ТОДРЛ, т. XV, М. — Л., 1958, стр. 320, рис. 1. ↩
  80. Радзивиловская летопись, лл. 23, верх, 37, 80 об., верх8 низ и сл. ↩
  81. Д. В. Айналов Миниатюры…, рис. 1; 15; 24; Н. П. Лихачев. 1) Сфрагистический альбом, табл. XIII, 9; LV, 9 (печати из Новгорода XV в. ); 2) Материалы для истории византийской и русской сфрагистики, вып. I, Л., 1928, рис. 65. Щит на змеевике «Св. Федор» не треугольный, как считал автор, а трапециевидный, сам же змеевик датируется XIII—XIV вв. (такой же найден на Куликовом поле; см.: Вестник Европы, 1821, № 24, стр. 349, рис. 8), а я не исключаю того, что некоторые щиты, которые кажутся трапециевидными, могут быть прямоугольными. Форма щита гадательна, когда он покачан в профиль или в фас (и притом частично). ↩
  82. В московский период появляется ряд новых боевых прикрытий: сердцевидные, прямоугольные, овальные, различные сложнофигурные; с предшествующим развитием все они связаны весьма отдаленно (за исключением круглых) (ср.: Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XIII, 9; XIV, 4,, 9; XXXVII, 8; LV, 9: Радзивиловская летопись, л. 9 и сл., особенно лл. 170, 173, 82306 об., 207 об. и сл. ). ↩
  83. И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. III, СПб., 1912, стр. 1611. ↩
  84. Новгородская первая летопись под 1228 и 1234 гг. ↩
  85. П. Безсонов. Русское государство в половине XVII в., ч. I, M., 1859, стр. 76. ↩

В этот день:

Нет событий

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика
Археология © 2014