Щиты

К оглавлению книги «Доспех, комплекс боевых средств IX—XIII вв.» | К следующей главе

И повеси щит свой в вратех, показуа победу.

Повесть временных лет
под 907 г.

Тема о раннесредневековых русских щитах не блещет богатством обстоятельных наблюдений. Этому есть свое оправдание. Ни одного целого щита X—XIII вв. у нас до сих пор не найдено и не сохранилось. Поэтому писать о вещах, давно и почти полностью исчезнувших, действительно трудно.

Остатки древних щитов были обнаружены во время крупных раскопок приладожских, гнездовских и черниговских курганов.[ref]Н. Е. Бранденбург. Курганы Южного Приладожья. MAP, № 18, СПб, 1895, стр. 63-64.[/ref] По своей точности и тщательности выделяется описание одной из этих находок, произведенное В. И. Сизовым.[ref]В. И. Сизов. Курганы Смоленской губернии. MAP3, № 28, СПб, 1902, стр. 67—69.[/ref] Он правильно отметил, что употребление в Гнездове щитов как оборонительного оружия «было в обычае».[ref]Там же, стр. 67.[/ref]

Почти полное отсутствие вещественных памятников побуждало исследователей все настойчивее использовать письменные и изобразительные данные. Именно к этому прибег Л. Нидерле, собирая сведения о древнеславянских щитах. Он отнес появление у славян щитов с металлическими деталями к каролингской эпохе и точно подметил распространенность в XI—XII вв. прикрытий миндалевидной формы.[ref]
L. Niederle. Slovanske starożitnosti, dil III, sv. 2. Praha, 1925, стр. 581—587.[/ref] Xарактерно, что свое изложение о древних щитах Нидерле иллюстрировал умбонами из русских курганов. [ref]Л. Нидерле. Славянские древности. М., 1956, стр. 386, рис. 127.[/ref]

Так или иначе касались вопроса о щитах все то, кто изучал русское оружие. Например, А. В. Арциховский показал, что господствовавшие на Руси миндалевидные щиты были по форме не норманскими, а общеевропейскими; он же отметил важное значение щита как части доспеха и как военного символа.[ref]А. В. Арциховский. Русское оружие X—XIII вв. Докл. и сообщ. ист. фак. МГУ, вып. 4, 1946, стр. 7 и 17.[/ref] Историей русских щитов преимущественно по иконографическим и сфрагистическим источникам занимался М. Г. Рабинович. [ref]М. Г. Рабинович. Из истории русского оружия IX—XV вв. Тр. Инст. этногр., нов. сер., 1947, стр. 68—73.[/ref] Этот путь оказался весьма плодотворным. Технику изготовления щитов, а вернее их сохранившихся металлических частей, реконструировал Б. А. Колчин. Он выяснил, как ковались умбоны (из одного куска металла); однако общий итог его наблюдений звучит весьма неутешительно: «Достоверных сведений об устройстве, формах и приемах применения древнерусского щита мы почти не имеем».[ref]Б. А. Колчин. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси. МИА. № 32, 1953, стр. 149.[/ref]

В отношении рассматриваемой темы хотелось бы преодолеть столь пессимистический вывод. История щитов X—XIII вв. не является такой уже непознаваемой. Более того, если заново привлечь имеющиеся источники, ее можно представить не вскользь и не скороговоркой, а довольно подробно. Археология располагает ныне остатками 23 щитов,[ref]См. настоящее издание, стр. 86, 87.[/ref] кроме того, имеется около 300 изображений щитов (в основном на миниатюрах), или современных домонгольской эпохе, или восходящих к ней. Помимо известных лицевых сборников (Радзивиловская летопись и Сильвестровский список Сказания о святых Борисе и Глебе) используются такие источниковедчески еще мало известные иллюстрированные произведения, как Симоновско-Xлудовская псалтырь около 1270 г.,[ref]А. И. Успенский. Очерки по истории русского искусства. М., 1910, стр. 243 и сл. (табл. и описание).[/ref] Тверской Амартол около 1300 г. ^ис. 51; 52; 58-61),[ref]Д. Айналов. Летопись Георгия Амартола. Deuxieme congres internalional des etudes byzantines. Belgrade, 1929, стр. 127—135, табл. 1-10. См. также: Фотоархив ЛОИА, П-21625 и сл.[/ref] Лицевая псалтырь 1397 г.[ref]Лицевая псалтырь 1397 г. (Корректурные листы). СПб., 1890.[/ref] Много ценных изображений щитов содержит Сфрагистический альбом Н. П. Лихачева.[ref]Таблицы Сфрагистического альбома отпечатаны в 1904—1917 гг.; комментарии к нему см.: Н. П. Лихачев. Русские металлические печати, 1936. Архив ЛОИА, ф. 35, № 444.[/ref]

Подспорьем в изучении отечественного материала являются сведения о щитах европейских соседей. Здесь следует отдельно назвать диссертацию Г. Никеля, специально посвященную средневековым кавалерийским щитам Запада.[ref]Н. Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild des Abendlandes. Inaugural-Dissertation, Berlin, 1958 (все ссылки на это издание). Эта же работа напечатана в квартальнике «Der Herold», который в моем распоряжении не был; ср.: Н. Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild. Mitt. Ges. fur hist. Kostum und Waffenkunde, № 7, Berlin, 1958, стр. 1—9.[/ref] Автор установил развитие и смену формы щитов и связал это с тактикой рыцарской борьбы. По Никелю, именно выдвижение конницы и привело к появлению собственно всаднических миндалевидных щитов, повысивших боевые свойства западноевропейского пикинера. Сделав это важное заключение, автор все свое внимание сосредоточил на изобразительных и вещественных памятниках (на Западе, например, сохранились 4 деревянных щита XII—XIII вв. ) и при этом, кажется, довольно скупо использовал письменные. Сравнительная польза работы Никеля заключается в том, что изложенные им факты помогают в ряде случаев обнаружить сходство в развитии защитного доспеха на западе и востоке Европы.

Как только источники начинают упоминать об оружии древних славян, они обязательно называют и их щиты. У славян щиты, по-видимому, появились раньше шлемов и кольчуг, т. е. на первых порах являлись главным защитным средством. В описаниях их называют прекрасными, большими и прочными.[ref]L. Niederle. Slovanske starożitnosti, стр. 583: Б. Н. Заходер. Еще одно раннее мусульманское известие о славянах и русах IX—X вв. Изв. Всесоюзн. геогр. общ., т. LXXV, вып. 6, М. — Л., 1943, стр. 26.[/ref] С появлением защитной одежды значение щитов не уменьшилось. Различные источники раннекиевского периода говорят о щитах более пространно, чем сообщения последующего времени. В эпоху создания раннефеодальной Руси щит наряду с мечом и копьем является необходимой воинской принадлежностью и получает значение победоносного государственного военного символа. Именно в этом смысле впервые упоминает русская летопись о щите, повешенном Олегом на ворота Константинополя.

Значение щита подчеркивается тем, что на нем клянутся воины-язычники и его вместе с мечом и броней преподносят в качестве государственного подарка замиренному печенежскому князю.[ref]Лаврентьевская летопись под 945 и 968 гг.[/ref] Летописи и хроники постоянно отмечают щит в составе вооружения киевского дружинника; последний не расстается с ним во время походов, далеких скитаний, разбойничьих набегов, корабельных плаваний и придворных церемоний.[ref]А. Якубовский. Ибн-Мискавейх о походе русов в Вердаа в 943—944 гг. Византийск. временник, т. XXIV, Л., 1926, стр. 65; В. Г. Васильевский. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константипополе XI и XII веков. Тр., т. I, СПб., 1908. стр. 201; М. Погодин. Исследования, замечания и лекции о русской истории, т. III. СПб., 1846, стр. 117.[/ref] Закрытая («наподобии стены») щитами фаланга Святослава оказалась способной противостоять византийским всадникам. В бою воины шли на врагов, «щитом прикасаясь к щиту»[ref]М. Тебеньков. Древнейшие сношения Руси с прикаспийскими странами и поэма «Искандер-Намэ» как источник для характеристики этих сношений. Тифлис, 1896, стр. 50. Не воспоминанием ли об этих временах является следующая фраза «Слова о полку Игореве»: «Русичи великая ноля чрьлеными щиты прегородиша»?[/ref], а отступая — откидывали их за спину.[ref]

[adsense]

А. Чертков. Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967— 971 годах. М., 1843, стр. 85.[/ref] Лев Диакон отметил, что щиты русских были «крепкие и для большей безопасности длинные, до самых ног».[ref]История Льва Диакона Калойского. Пер. Д. Попова. СПб., 1820, стр. 83.[/ref] Таково первое известие о внешнем виде русских щитов. Очевидно, что эти большие длинные щиты, как и их предшественники эпохи великого переселения народов, были приспособлены в первую очередь для пешей борьбы.[ref]Это вытекает из всего, что пишет Лев Диакон.[/ref]

Об устройстве щитов раннекиевского времени можно судить по археологическим данным. Почти все раннесредневековые русские щиты (19 из 23), а вернее их остатки, найдены в курганах X в, По сообщению Ибн-Фадлана, при погребении (от богатого руса в щиты ударяли палками,[ref]А. П. Ковалевский. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921—922 гг. Харьков, 1957, стр. 141 и 145.[/ref] однако в могилах такой вид защиты большая редкость.[ref]Допустимо, что некоторые щиты были сплошь деревянными (включая умбоны) и поэтому в погребениях с трупосожжением не сохранились.[/ref] По могильным остаткам нельзя судить о степени распространенности щитов в войске. Это связано не только с ценностью самого предмета, но, вероятно, и с обрядовыми особенностями, допускавшими помещение щита лишь в могилы знатнейших.[ref]Ср.: И. Н. Сугорский. В туманах седой старины. СПб., 1907, стр. 7.[/ref] Действительно, части щитов в большинстве встречены в комплексах с полным набором вооружения (мечи, копья, топоры, стрелы, иногда брони, шлемы и стремена, удила и т. п. ).

Присутствие деревянного щита в могилах и городищенских слоях определяется умбоном — выпуклой металлической бляхой.[ref]
Умбоны находят в груде погребального оружия, наряду с этим в Гнездове они трижды обнаружены на вершине насыпи, прямо под слоем дерна (№№ 7, 10 и 12). В этих могилах нет оружия, и умбоны, по В. Н. Сизову, могли выполнять роль сосудов. Умбоны из курганов, как и другие «воинские вещи», часто искусственно смяты и к тому же продырявлены.[/ref] Она придавалась щиту для парирования удара и защиты кисти держащей руки. Какие же части еще относились к щиту и какова была его форма? Единственный раз, когда удалось проследить очертания щита, он оказался круглым (в поперечнике до 1 м) с умбоном в центре. В. И. Сизов сумел точно установить конструкцию этого щита и даже его красную окраску (№№ 8, 9, Гнездово): «В области лежавшего когда-то щита найдено много (20, — А. К. ) железных скрепок или обоймиц в виде железных, согнутых вдвое пластинок с пробоинами или гвоздиками на концах,[ref]Типа, приведенного Арбманом (Н. Аrbman. Birka. Die Graber. Tafeln. Stockholm, 1943, табл. 18; ср. №№ 6, 18).[/ref] служивших для скрепления краев щита и прекрасно сохранивших внутри кусочки дерева; эти-то кусочки дерева представляют часто косые слои, которые обЪясняются явно тем, что доски, из которых щит состоял, имели на краях закругления, соответствующие окружности круга».[ref]В. И. Сизов. Курганы…, стр. 167. В зоне расположения щита (их было два, но описать можно было только одни) оказались ладейные заклепки. В. И. Сизов не знал, отнести ли их к ладье или щиту. Ладейные заклепки, неоднократно найденные в курганах и на поселениях, всегда довольно массивные и крупные (в длину они достигают от 2 до 10 см) и к щитам отношения не имеют (так же как не имеет отношения к щиту и «скоба», опубликованная В. И. Сизовым).[/ref] Там же, кроме того, найдены крючки, на которых крепились ремни для ношения щита.[ref]Ср.: Н. Аrbman. Birka. Die Graber. Text. Stockholm. 1940, погр. 644 и 872.[/ref] Таким образом, перед нами круглый, красного цвета щит с умбоном в центре и оковками по краю.[ref]Судя по скандинавским и русским погребениям, далеко не всякий щит имел оковки по краю и другие мелкие металлические детали. Часто находят лишь один умбон, реже — одни оковки. Вообще на выявление деталей щита следует обратить больше внимания.[/ref] Аналогичные боевые прикрытия были, видимо, широко распространены; много их в Бирке, а в Латвии (Тирский торфяник, IX в.) и Норвегии (Гокстад, ок. 900 г. ) найдены даже два целых.[ref]В. А. Уртан. Древнейшие щиты на территории Латвийской ССР. СА, 1961, № 1, стр. 223, рис. 6 на стр. 221; N. Nicolaysen. The viking ship discovered at Gokstad in Norway. Christiania, 1882, стр. 62—63, табл 3. VIII, 7.[/ref] По конструкции и размерам они близки к гнездовскому и, кроме того, позволяют уточнить конструкцию последнего. Щиты были плоскими, составлялись из нескольких дощечек и обтягивались кожей. В центре пропиливалось круглое отверстие, которое снаружи закрывалось умбоном. На противоположной стороне щита «от края до края» прикреплялась планка (иногда рейки), средняя часть которой служила для захвата рукой.[ref]В некоторых погребениях Бирки рукояти щитов представляли собой железные, обложенные бронзой стержни длиной до 70 см.[/ref] Умбон соединялся со щитом несколькими заклепками (до 2 см дли¬ной и тоньше ладейных).[ref]Ср.: J. Lеррaahо. Nousiaisten kultaiset kilven osat. Suomen museo, t. XLIV, Helsinki, 1937, стр. 51 и сл., рис. 1; 3.[/ref] На двух приладожских умбонах (№№ 1 и 4) сохранились необычно длинные (4. 5 см) заклепки. Они, очевидно, скрепляли одновременно край умбона, щитную доску и планку-рукоять.

В целом нетяжелый щит X в. был годным для конного и пешего воина и использовался на больших пространствах в Восточной и Северной Европе. О том же свидетельствуют и найденные у нас умбоны, в большинстве, вероятно, происходящие от круглых щитов вроде гнездовского. По форме они делятся на два типа: сферо-конические и полушаровидные (рис. 10, 11).[ref]Я не могу подтвердить мнение Б. А. Колчина о том, что формы умбона IX—X вв. очень многочисленны. В подтверждение Б. А. Колчин ссылается на свой рисунок (Черная металлургия… , рис. 121), где ряд изображений, по-моему, вообще не относится к рассматриваемой эпохе.[/ref]

Полушаровидные умбоны получили распространение в эпоху Меровингов и в дальнейшем они типичны как для Руси, так и для ряда североевропейских стран.[ref]Н. Sаlmо. Waffen der Merowingerzeit in Finn- land. SMYA, t. XLII, Helsinki, 1938, стр. 293—303.[/ref] Полушаровидных умбонов (тип I, №№ 2, 3, 5 и сл.; рис. 10; 28, 1, 2) у нас 13; большая часть их происходит из погребений второй половины X в. и совершенно схожа с находками из Бирки и Туны.[ref]H. Arbman. Birka. Tafeln, табл. 16; 17; Т. Arne. Das Bootgraberfeld von Tuna in Alsike. Stockholm, 1934, стр. 61—62, табл. XIX, 2.[/ref] Наиболее поздним в этой группе является умбон из Белой Вежи (№ 20; рис. 28, 3), относящийся, вероятно, к XI в. От своих предшественников он отличается тем, что увенчан небольшим шпилем. Точно такие же умбоны, судя по ковру из Байо, укреплялись на круглых щитах.[ref]The Bayeux tapestry. New York, 1957, рис. 64; 65.[/ref]

Только в Приладожье в курганах конца X в. обнаружены два умбона сфероконической формы (тип II, №№ 1 и 4; рис. 10). Аналогичные встречены в Норвегии, Швеции и Финляндии и всюду датируются 950—1050 гг.[ref]Т. Arne. Das Bootgraberfeld…, стр. 62 и табл. IV, 2; E. Kivikoski. Die Eisenzeit im Auraflussgebiet. SMYA, t. XLIII, Helsinki, 1939, стр. 213—214.[/ref] Для Норвегии Я. Петерсен считал умбоны данного типа восточными по происхождению.[ref]J. Petersen. De norske vikingesverd. Kristiania, 1919, стр. 47.[/ref] Уточнить место изобретения этих форм пока трудно; хочется связать их с распространением в X в. конических и сферо-конических шлемов, поверхность которых была лучше приспособлена для соскальзывания встречного удара.

На примере археологических материалов факт существования в X в. круглых щитов с полушаровидными умбонами является установленным. Дальнейшая история круглых щитов прослеживается по изобразительным данным. Их рисунки на раннесредневековых памятниках не единичны. По высоте эти щиты достигают половины, трети (а к XV в. четверти) человеческого роста. Некоторые из них украшены равноконечными крестами, розетками, радиальными кругами, линиями, точками, вообще несложными узорами[ref]Фрески Спаса-Нередицы. Л., 1925, табл. 51, 1; 54, 2; 55, 2; А. А. Бобринский. Резной камень в России. М., 1916, табл. 23, 38, 1.[/ref] и один раз фигурой орла (рис. 61, 5).[ref]Д. Айналов. Летопись Георгия Амартола, табл. 4.[/ref] Центральная часть иногда напоминает умбон. На Ковалевских фресках (ок. 1380 г. ) очень декоративные щиты украшены масками.[ref]В. Н. Лазарев. Ковалевская роспись и проблема южнославянских связей в русской живописи XIV века. Ежегодник Инст. ист. искусств, М., 1958, рис. на стр. 239, 240 и 244.[/ref] Когда круглые щиты изображаются в профиль, они овальны, а чаще воронковидны (рис. 29, 1). Эта особенность, неизвестная у щитов X в., бывших плоскими, выступает
в XI в., а для XIII—XIV вв. она вполне очевидна.[ref]Ср. инициал из Псалтыри XIV в. (История русского искусства, т. II. М., 1954, рис. на стр. 296).[/ref] На шиферном рельефе XI в. из развалин церкви св. Ирины в Киеве,[ref]В. Б. Антонович. Обозрение предметов великокняжеской эпохи, найденных в Киеве и ближайших его окрестностях. Киевская старина, т. XXII, Киев, 1888, стр. 128.[/ref] изображающем борьбу человека и зверя, детально показана оборотная сторона щита с двумя ремнями (или веревками) для его держания (рис. 30). «Мягкая»
рукоять предназначена здесь для захвата только кистью руки, что напоминает аналогичную систему держания в щитах IX—X вв. Таковы данные об устройстве круглого щита, дополняющие археологические наблюдения.

Распространение круглых щитов угадывается по миниатюрам, которые передают и современные им, и более древние вещи военного быта (в последнем случае имеется в виду копирование более ранних документов). В XV в. небольшие круглые щиты господствовали, а в лицевых произведениях конца XIV—XV в. (Лицевая псалтырь 1397 г., Радзивиловская летопись) они также преобладают и особенно типичны для конницы. Чем древнее миниатюры, тем меньше на них круглых щитов (в Тверском Амартоле — 8, в Симоновско-Хлудовской псалтыри — 1), что, видимо, также
соответствует действительному положению дел.

Относительно других изображений XI—XIII вв., передающих круглые щиты, заметим, что некоторые из них либо связаны с византийским искусством, либо восходят к цареградской традиции.[ref]Фрески лестниц Софийского собора в Киеве (Древности Российского государства. Киевский Софийский собор, вып. I—IV, СПб., 1871—1887, табл. 43, 4 и 55, 4); Дмитрий Солунский из Михайловского монастыря в Киеве (История русского искусства, т. I. М., 1953, табл. после стр. 210).[/ref] Часто круглые щиты выступают в композициях,
где сильны религиозно-церковная архаика и каноничность[ref]Ср.: М. К. Каргер. Новгород Великий. Л. — М., 1961, стр. 252.[/ref] (фрески Нередицы ок. 1199 г.; «Святослав крест» ок. 1234 г. из Юрьева-Польского; некоторые печати XI—XIII вв. ). Касаясь изображения круглого щита на одной русско-греческой печати первой половины XI в. (печать протопроэдра Евстафия), Н. П. Лихачев справедливо отметил, что «этот вариант византийского изображения щита (он дан боком, — А. К.) послужил образцом для многих русских печатей».[ref]Н. П. Лихачев. Русские металлические печати, л. 281. Круглые щиты на печатях XI—XIII вв. см.: Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. IV, 7; X, 15; XX, 4 и сл.[/ref] Действительно, в Византии круглые щиты долгое время были главным типом индивидуальной защиты[ref]А. В. Банк. Рельеф с изображением Георгия из собрания Эрмитажа. Исследования по истории культуры народов Востока. Сб. в честь И. А. Орбели, М. — Л., 1960, стр. 25 и сл.[/ref] и лишь во второй половине XII в. были заменены (очевидно, по европейскому образцу) прикрытиями другой формы.[ref]И. Киннам. Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов (1118—1180 гг.). СПб., 1859, стр. 137.[/ref] Итак, круглые щиты некоторых русских художественных памятников часто свидетельствуют лишь об иноземном культурном влиянии. Спорадическое употребление круглых щитов позже X в. все же можно допустить. Подтверждают нашу мысль уже упоминавшийся беловежский умбон и некоторые изображения на печатях и предметах местного народного искусства.[ref]Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XV, 2; XX, 4; XLII, 7 (печати XII—XIII вв. ). Реалистичен круглый щит, вырезанный на ложке новгородского боярина, относящейся к концу XIII — началу XIV в. (А. В. Арциховский. Изображения и надпись на ложке из Новгорода. В кн.: Новое в советской археологии. М., 1965, стр. 267, рис. 1, а).[/ref]

Таким образом, круглые щиты археологически являются наиболее древними.[ref]Л. Нидерле считал круглый щит древней германской формой (L. Niederle. Slovanske starożitnosti, стр. 586).[/ref] Распространенные в X в., эти щиты в последующие три столетия стали, по-видимому, редкими. Уменьшение популярности круглых щитов и очевидная замена их прикрытиями других форм связаны с дифференциацией родов войск и изменением способов ведения боя.

Выше говорилось, что во второй половине X в. русские пользовались продолговатыми и длинными щитами, привлекшими внимание греческого очевидца. О преобразовании защитных средств в это же время свидетельствует, возможно, и появление умбонов сферо-конической формы. Все эти факты можно сопоставить с распространением около 1000 г. во всей Европе миндалевидных щитов. Миндалевидный щит — западноевропейское изобретение; он был воспринят во многих странах в связи с выдвижением кавалерии как главного рода средневековых войск.[ref]Н. Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild des Abendlandes, стр. 7, 10 и сл.[/ref] В течение более чем двухсот лет он являлся главнейшим сродством защиты средневекового рыцаря, надежно закрывая его от плеча до колона (чего, по-видимому, прежний круглый щит не обеспечивал). Много таких щитов детально представлено на ковре из Байо, отчего они и получили неудачное название — «норманские». Речь идет, однако, об общеевропейской конструкции, которой владели и русские.

Единственный раз миндалевидное прикрытие описано русским переводным источником в следующих словах: «Щит же долг, яко минет ребра коневи».[ref]H. А. Мещерский. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М. — Л., 1958, стр. 298.[/ref] Гораздо богаче по своей сохранности и представительности «изобразительная жизнь» этих щитов. Для XI — начала XIII в. они столь обычны, что можно (и при отсутствии самих вещей) заметить некоторые особенности их устройства и применения.

[adsense]

Древнейшие русские изображения миндалевидных щитов относятся к эпохе Ярослава;[ref]Н. П. Лихачев. Материалы для истории византийской и русской сфрагистики, вып. II, Л., 1930, рис. 165 (край щита на сребренике Ярослава); В. К. Гончаров. Археологічні розкопки в Киеві у 1955 р. Археологія, т. X, Київ, 1957, рис. 6 на стр. 129 (щит на печати Ярослава).[/ref] можно привести также несколько примеров середины и второй половины XI в.[ref]Ср. рельеф около 1062 г. с изображением святых Нестора и Дмитрия из Дмитриевского монастыря в Киеве (История русского искусства, т. Т, рис. на стр. 194); печать XI в. с изображением св. Георгия из Киева (Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XLV, 4).[/ref] В последующее время эти прикрытия получили распространение на печатях, образках, рельефах и рисунках (рис. 29, 2).[ref]Один раз миндалевидные щиты были изображены на деревянном блюде около 1200 г. из Новгорода. (А. Ф. МЕДВЕДЕВ. Оружие Новгорода Великого. МИА, № 65, 1959, рис. 2, 1 на стр. 124).[/ref] Миндалевидных щитов всегда больше (соотносительно с другими формами) на тех миниатюрах, которые по времени ближе к домонгольскому периоду. Таковы, например, три четверти всех щитов, представленных в Симоновско-Xлудовской псалтыри и Тверском Амартоле (рис. 58; 59; 60; 61). На рисунках эти щиты закрывают верхнюю половину туловища пеших и конных воинов (в бою и при передвижении), плывущие ладьи,[ref]Ср. «пополошилися стояща за щиты всю нощь» (Суздальская летопись по академическому списку под 1216 г).[/ref] лагерь заночевавших войск (рис. 61, 1). Высота миндалевидных щитов достигала от половины до трети (чаще всего) человеческого роста; они, вероятно (как и их предшественники) изготовлялись из дерева, обтянутого кожей.[ref]Так, в 1316 г. тверская рать во время похода на Новгород «начата мерети голодом… с щитов кожи сдирающе ядяху» (Софийская первая летопись под 1316 г.)[/ref] У классического щита рассматриваемой формы, плоского или чуть изогнутого по длинной оси, отношение высоты к ширине как 2: 1.[ref]Радзивиловская летопись, лл. 11, 30 об., 46 и сл.[/ref] Миндалевидный щит в романской Европе, до третьей четверти XII в. довольно большой и массивный, был призван закрыть бойца в первую очередь от копейного тарана.[ref]Н Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild des Abendlandes, стр. 16, рис. 16; С. Blair. European Armour. London. 1958, 1958. рис. 7, В.[/ref] Кажется, что русские щиты не были столь велики, как на Западе, но и их для облегчения бросали во время бегства.[ref]Никоновская летопись под 1171 г.; Новгородская первая летопись под 1234 г.[/ref] Удерживали такое прикрытие локтем и кистью руки, продетыми через несколько ремней.[ref]The Bayeux tapestry. New York, 1957, рис. 22; 23; 69.[/ref] Полагался также ремень через шею, позволявший в случае необходимости откинуть шит за спину и рубить мечом двумя руками. В бою щит придвигали к телу, а если и отставляли, то на расстояние полусогнутой руки.

К концу XII в. в связи с усилением брони миндалевидный щит несколько уменьшился, утратил умбон и, возможно, другие металлические части.[ref]Н Nickel. Der mittelalterliche Reiterschild des Abenlandes, стр. 13, 17, рис. 20; 21.[/ref] Около 1200 г. щит из пассивного средства зашиты постепенно становится более подвижным и удобным для манипулирования в бою. Нечто подобное происходило и на Руси, где в находках XII—XIII вв. почти совершенно неизвестны умбоны и металлические оковки[ref]Ср. в каталоге №№ 21—23. Об устройстве и точной дате щитов из каменных могил Западной Белоруссии сказать что-либо определенное трудно. В кургане XII—XIII вв. с. Липовец (бывш. Киевская губ., раскопки О. Н. Макаревича в 1891 г. ) были найдены четыре бронзовые позолоченные розетки диаметром 2. 8 см, длиной штифта 1. 5 см, предположительно относящиеся к щиту (Гос. Эрмитаж, ОИПК, 904/15—18: см. также: Н. Е. Бранденбург. Путеводитель по С. Петербургскому артиллерийскому музею. СПб.. 1902, стр. 54; ср.: Е. Кivikоsкi. Eisenzeit Finnlands, t. II, Helsinki, 1951, рис. 1101).[/ref] и учащаются изображения небольших миндалевидных щитов.[ref]H. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. IV, 2; V, 23; XXX, 8 (все это печати конца XII- XIII в.).[/ref] На миниатюрах Радзивиловской летописи щит не только прижимают к телу, его выдвигают вперед, подставляют под вражеское оружие, что 6ы ослабить или отбить удар «налету» (рис. 31).[ref]
Радзивиловская летопись, лл. 232, 233 об. и др. Щиты, изображенные в этих сценах, различных форм. Ипатьевская летопись под 1251 г.[/ref] Есть основания отнести возникновение этих приемов еще к домонгольской поре.

Из летописных известий видно, что щиты были блестящими, сверкающими: «Щите же их яко зоря бе».[ref]Ипатьевская летопись под 1251 г.[/ref] Они имели не только боевое, но декоративно-художественное назначение.

Видимая извне поверхность щита ярко раскрашивалась, и не только в красный цвет. На многих рисунках щитное поле имеет цветные каемки, полосы, заостренные овалы. По-видимому, не ранее XII в. на щитах появляются эмблемы и символы. Например, кресты (в том числе голгофский), возникновение которых Н. П. Лихачев объяснял византийским влиянием.[ref]Н. П. Лихачев. Материалы для истории византийской и русской сфрагистики, вага. II, Л., 1930, стр. 269.[/ref] Не случайно, что на печатях и рельефах кресты фигурируют на щитах святых воинов.[ref]Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XLII, 17; XLVIII, 5; XLIX 12 (все печати XII или XIII в. ); А. А Бобринский. Резной камень в России, табл 37, 3 и 39, 1.[/ref] Поле миндалевидного щита, освобожденное от умбона, все явственнее начинает служить геральдическим целям. Именно на щитах этой формы возникли многие рыцарские гербы (собственно боевой и гербовой щит совпали). Наиболее ранним известным примером такого рода является щит св. Георгия (осмысляется как патрональное изображение великого владимирского князя Георгия Всеволодовича) на рельефе Георгиевского собора в Юрьеве-Польском (ок. 1234 г. ) с высеченным на нем львом или барсом — эмблемой Владимирской династии (рис. 47).[ref]А И. Некрасов. О гербе суздальских князей. Сб. ст. в честь А. И. Соболевского, Л., 1928, стр. 406, рис. 70.[/ref] Лов представлен в геральдической позе, он олицетворяет силу и власть. Самому же гербу, однако, еще предстояло сложиться. «Владимиро-суздальская гербовая эмблематика к 30-м годам XIII в. переживала только начальный период своего оформления. Она, видимо, еще не приобрела настолько серьезно политического значения, чтобы перейти, например, на печати
князей».[ref]Г. К. Вагнер. К вопросу о владимиро-суздальской эмблематике. Ист.-археол. сб., М., 1962, стр. 261.[/ref]

Линию «владимирского герба» продолжает щит со львом, изображенный на миниатюре Федоровского евангелия 1321—1327 гг.[ref]А. И. Некрасов. О гербе…, рис. 2.[/ref] Очень детально выписанный щит (рис. 20) с фигурной каймой и бегущим зверем держит Федор Стратилат, в образе которого усматривают князя Федора Ростиславовича Черного (умер в 1299 г. ), также представителя Владимирского дома.[ref]А И. Некрасов. 1) О гербе…, стр. 406—409, рис. 2; 2) Возникновение московского искусства. М., 1929, стр. 147, рис. 74.[/ref]

Среди первых символических фигур на щитах были и птицы. На одной миниатюре Тверского Амартола великан Голиаф закрыт щитом с изо сражением орла. Налицо геральдическая эмблема в духе XIII в. (рис. 61, 6).[ref]Ср.: К В. Болсуновский. Дрогичинские пломбы. Киев, 1894, табл. XVIII, 837.[/ref]

Миндалевидные щиты держались на Руси вплоть до XIV в., т. е. дольше, чем на Западе, а в книжной иллюстрации, на иконах, фресках, печатях они изображались до конца XVI в.[ref]В. Н. Лазарев. Искусство Новгорода. М. — Л., 1947, стр. 112, табл. 112; История русского искусства, т. III, М., 1955, рис. на стр. 211 и 565; М. Владимиров и Г. Н. Георгиевский. Древнерусская миниатюра. М, 1933. табл. 4; 28.[/ref] В московский период это был лишь «изобразительный архаизм», обусловленный подражанием или копированием с более ранних образцов.

Со второй четверти XIII в. миндалевидные щиты приобретают все более треугольные очертания.[ref]Медная пластинка с тремя щитоносцами из Княжей Горы (Б. И и В. И. Xаненко. Древности Приднепровья, вып. V, Киев, 1902, рис. 281, а на стр. 29); иконка «Св. Георгий» из собрания Русского музея (фотография любезно предоставлена Г. Н. Порфиридовым); шахматная ладья со щитами по борту из Гродно (Н. Н. Воронин. Древнее Гродно. МИЛ, № 41. стр. 75—76, рис. 37); печати с надписью «Александр» второй половины XIII в. из Новгорода (Н. П. Лихачев. 1) Сфрагистический альбом, табл. LI. 10; 2) Русские металлические печати, л. 210, рис. 4); «Андреева печать» 1303—1307 гг. из Новгорода (Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XX, 3); Радзивиловская летопись, лл. 89—89 об.[/ref] Округлый верхний край щита становится все прямее. Объясняется это тем, что у нас и на Западе появился шлем, полностью закрывавший голову, и щитом уже не нужно было закрывать лицо и подбородок воина.[ref]Н. Sсhneidеr. Neues zum Reiterschild von Seedorf. Zs. fur schwoizerische Archaeol. und Kunstgeschichte, Bd. 12, H. 2, Basel, 1951. стр. 116—118. В статье описан древнейший сохранившийся в Европе щит миндалевидной формы второй половины XII в. Позднее он подвергся переделкам. Его первоначальная длина 110 см, ширина 67 см.[/ref] Одновременно с этим произошло некоторое укорачивание щита, связанное с удлинением кольчуги до колен.[ref]Ср.: Новгородские печати с надписью «Александр» (см. настоящее издание, стр. 14, 15).[/ref]

[adsense]

Дальнейшая эволюция приводит к появлению треугольного щита (рис. 29, 3). Наиболее древние треугольные щиты изображены на Сигтунских, или Магдебургских, вратах XII в. — военном трофее новгородцев.[ref]Ф. Аделунг. Корсунские врата. М., 1834, рис. 1.[/ref] Вероятно, в XIII в. появились эти прикрытия на Руси, оставались они и веком позже.[ref]Д. В. Айналов. Миниатюры Сказания о святых Борисе и Глебе Сильвестровского сборника. СПб., 1911, рис. 5; 8; 9 и сл.; Э. С. Смирнова. Отражение литературных произведений о Борисе и Глебе в древнерусской станковой живописи. ТОДРЛ, т. XV, М. — Л., 1958, стр. 320, рис. 1.[/ref] Показателен современный эпохе, раскрашенный «в елочку» щит со срезанными краями (черта, известная по ряду памятников) на миниатюре Симоновско-Xлудовской псалтыри, передающей борьбу Давида и Голиафа (рис. 57, 1). Треугольные щиты с перегибом вдоль длинной оси достигали половины человеческого роста и носились пехотинцами и особенно конными предводителями, выступающими впереди собственного отряда.[ref]Радзивиловская летопись, лл. 23, верх, 37, 80 об., верх8 низ и сл.[/ref] Производными от них явились трапециевидные щиты, имеющиеся на рисунках, змеевиках, печатях и иконах XIV—XV вв.[ref]Д. В. Айналов Миниатюры…, рис. 1; 15; 24; Н. П. Лихачев. 1) Сфрагистический альбом, табл. XIII, 9; LV, 9 (печати из Новгорода XV в. ); 2) Материалы для истории византийской и русской сфрагистики, вып. I, Л., 1928, рис. 65. Щит на змеевике «Св. Федор» не треугольный, как считал автор, а трапециевидный, сам же змеевик датируется XIII—XIV вв. (такой же найден на Куликовом поле; см.: Вестник Европы, 1821, № 24, стр. 349, рис. 8), а я не исключаю того, что некоторые щиты, которые кажутся трапециевидными, могут быть прямоугольными. Форма щита гадательна, когда он покачан в профиль или в фас (и притом частично).[/ref] Такова та эволюция раннесредневековых щитов, где главное место принадлежит миндалевидной форме.[ref]В московский период появляется ряд новых боевых прикрытий: сердцевидные, прямоугольные, овальные, различные сложнофигурные; с предшествующим развитием все они связаны весьма отдаленно (за исключением круглых) (ср.: Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XIII, 9; XIV, 4,, 9; XXXVII, 8; LV, 9: Радзивиловская летопись, л. 9 и сл., особенно лл. 170, 173, 82306 об., 207 об. и сл. ).[/ref]

Итак, на Руси в X—XIII вв. распознаются щиты трех основных общеевропейских форм: круглые, миндалевидные и треугольные. Господствующим в XI—XII вв. был особенно типичный для всадника миндалевидный щит. По сравнению с образцами романской Европы ого развитие отличалось, по-видимому, большей постепенностью, устойчивостью и умеренными размерами. На Руси, видимо, не сложилось резкой и обязательной разницы между щитами, которые употребляли пехотинцы и всадники, не возникли у нас и специальные отряды щитоносцев. Все это объясняется особенностями русского военного дела, не испытавшего такого утяжеления техники и такой войсковой специализации, которые принес западным рыцарям XII в.

Щит XI—XIII вв. относился к распространенному снаряжению профессиональных воинов (возможно, использовали его и простолюдины); в источниках при описании полностью экипированного воина о нем упоминали после меча и копья. «Скепание» щитов сопровождало ход битвы, а их потеря обозначала разгром одной из враждующих сторон. Щит оберегался законом, а в военном обиходе сложились выражения «стояти за щитом», «держати щит», «взять на щит», т. е. взять, отдать в добычу и т. п.[ref]И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. III, СПб., 1912, стр. 1611.[/ref] Эти и другие сви¬детельства говорят о важности щита как средства защиты, знака и эмблемы командира, государственного победоносного символа, наконец, цен¬ного, сверкающего изделия.

О производстве щитов, в частности в Новгороде, можно судить лишь по именам мастеров Гаврилы и Микифора, названных щитниками.[ref]Новгородская первая летопись под 1228 и 1234 гг.[/ref] Существовала в Новгороде и Щитная улица, что указывает на развитую специализацию данной отрасли военного ремесла, сочетавшего труд столяра, кожевника, кузнеца и художника. О местном изготовлении этой части вооружения хорошо сказал писатель позднего средневековья Юрий Крижанич: «Имеем дома материал: древо, кожи, клей и можем за малу цену, а со многою пользою щиты делать».[ref]П. Безсонов. Русское государство в половине XVII в., ч. I, M., 1859, стр. 76.[/ref]

К оглавлению книги «Доспех, комплекс боевых средств IX—XIII вв.» | К следующей главе