Шамшин, А.Б. Поселение Фирсово XVII и проблемы формирования корчажкинской культуры на Верхней Оби // Аридная зона юга Западной Сибири в эпоху бронзы. Барнаул, 2004. С. 155-169.
Корчажкинская культура была выделена уже почти два десятилетия тому назад (Кирюшин, 1985, с. 51-52; Шамшин, 1986, с. 101; Кирюшин, Шамшин, 1987). За эти годы открыт ряд новых поселений и могильников, содержащих корчажкинские материалы, выявлен комплекс памятников этой культуры в Кузнецко-Салаирской горной области (Бобров, 1992, с. 16-17). Корчажкинская культура сегодня признана многими специалистами, занимающимися изучением бронзового века Западной Сибири (Троицкая, Софейков, 1990, с. 71; Бобров, 1992, с. 16-17; Косарев, 1993, с. 101-103; и др.). Однако до сих пор остается практически неопубликованным основной корпус источников по этой культуре из Алтайского Приобья, по которому она и была выделена в свое время. Это материалы поселений Костенкова Избушка, Корчажка V, Фирсово XVII, Речкуново IV и ряд других (Шамшин, 1988, с. 111).
[adsense]
На сегодняшний день наиболее полной публикацией материалов корчажкинской культуры остается наша совместная с Ю.Ф. Кирюшиным работа, вышедшая еще в 1987 году (Кирюшин, Шамшин, 1987). Кстати в ней представлена и керамика с поселения Фирсово XVII (Кирюшин, Шамшин, 1987, рис. 3-2,5,6; 5-4; 6-2; 8-3). Отдельные статьи с частичным изданием прежде всего керамических комплексов некоторых поселений не решают проблемы, так как это делается либо в контексте подготовки сводов археологических памятников отдельных районов Алтайского края, где приведенная информация крайне ограничена (Абдулганеев и др., 2003, с. 59,72, рис. 16), либо материалы публикуются частично для обоснования каких-либо теоретических положений (Шамшин, 2002, с. 501-502). Давно назрела необходимость издания материалов базовых памятников этой культуры, без которого многие вопросы, связанные с ее изучением, долгое время еще будут оставаться дискуссионными. В этой связи данная статья посвящена публикации материалов одного из важных памятников корчажкинской культуры — поселения Фирсово XVII. На нем представлен своеобразный комплекс керамики этой культуры, отнесенный нами к ее раннему фирсовскому этапу (именно по материалам этого поселения и было дано название этапа).
Поселение Фирсово XVII открыто А. Л. Кунгуровым в 1985 году (Кунгуров, 1987, с. 41-42) и раскапывалось автором в 1986 и 1987 годах (Шамшин, 1986, с. 35-39; Абдулганеев, Алехин…, Шамшин и др., 1988, с. 206; Шамшин, 1989, с. 48-52). Памятник аварийный. Он находится на поле и регулярно распахивается, а часть его площади была отведена под посадку картофеля жителям Барнаула. Комплекс поселения включает материалы двух различных эпох: поздней бронзы — корчажкинской культуры и раннего железного века — староалейской культуры. Находки последнего периода локализуются в основном в центральной части раскопа, где было выявлено жилище, либо хозяйственное сооружение этого времени, и в данной работе нами не рассматриваются. В остальной части раскопа находились практически лишь материалы корчажкинской культуры. Остановимся на характеристике самого памятника.
Поселение Фирсово XVII находится в 5 км к югу от с. Фирсово Первомайского района Алтайского края, в 0,2 км к западу от трассы Новоалтайск-Бобровка, на западной окраине большого мыса, вдающегося в пойму р. Оби, в 60 м к северо-западу от колка и в 40 м от откоса, спускающегося к Обской пойме, на поле (рис. 1-1,2). Местное название урочища, где расположен памятник, — Березовый Мыс. Прямо напротив поселения на трассе находится километровый столбик 21/14 (14 км от Новоалтайска). В 0,2 км к югу от поселения расположена тройная опора ЛЭП. В этом месте ЛЭП поворачивает на юго-запад (рис. 1-2). В 0,5 км к югу от памятника стоит деревянная триангуляционная вышка. Поселение расположено на полях совхоза (ныне ООО) «Санниковский» и на участке, отведенном под посадку картофеля, и сильно разрушается при распашке. На поверхности поля нами в 1986 и 1987 годах собрана керамика. Раскоп был заложен в самой аварийной западной части поселения. Фиксация находок велась по квадратам 2х2 м. Для контроля за стратиграфической ситуацией через 4 м были оставлены бровки. Для обозначения квадратов и бровок была принята сквозная нумерация. Все замеры глубин велись от современной дневной поверхности. Всего за два года на основном раскопе №1 и небольшом разведочном раскопе №2 ( площадью 16 кв.м) вскрыто 376 кв.м. Средняя мощность темного гумусированного культурного слоя поселения (исключая сооружение староалейской культуры и хозяйственные ямы) составила 15-25 см.
На площади раскопа было выявлено несколько пятен и небольших кострищ. Пятно №1 обнаружено в кв. Л10. Имеет круглую форму диаметром 60 см. Прослежено с глубины 73 см и продолжалось до 138 см. Пятно слабо гумусированное. Внутри ямы прослежен хорошо сохранившийся деревянный столбик, поставленный вертикально и идущий до ее дна. Его диаметр 10 см. Находок в яме не было. Ряд небольших деревянных столбиков (ямок), расположенных по линии запад-восток, прослежен также в кв. Л12. Видимо, это остатки какого-то сооружения.
Пятно №2. Зафиксировано у южной стенки раскопа. Его размеры по линии север-юг 160 см, по линии запад-восток — 115 см. Пятно прослежено с глубины 40 см до отметки — 60 см. В нем встречены единичные фрагменты керамики.
Пятно №3. Зафиксировано в кв. К12,13 и Л12,13. Его размеры по линии север-юг — 2 м, по линии запад-восток — 2,55 м. Пятно прослежено с глубины 37 см и шло до -100 см. Заполнение его — темная мешаная земля. В пятне встречена керамика, кости животных, угли. Не исключено, что это — хозяйственная яма.
Пятно №4. Зафиксировано в центре раскопа в виде прокала. Имеет овальную форму с размерами 55 см (север-юг) х 90 см (запад-восток). Прослежено с глубины 38 см и до -55 см. Пятно заполнено золой. В нем встречены угли. Скорее всего, это очаг.
Пятно №5. Небольшое пятно диаметром 70-75 см в кв. Л12. Началось оно на глубине 37 см, окончилось на отметке -45 см. Пятно, так же как и пятно №4, видимо, является очагом, так как в нем встречены обожженные кости, угли, прослежен прокал. На площади поселения обнаружен и еще целый ряд небольших кострищ.
При раскопках поселения Фирсово XVII не было выявлено жилищ, либо крупных хозяйственных сооружений, относящихся к корчажкинской культуре. Не обнаружен и зольник. Все это, а также малая мощность культурного слоя и топография самого поселения, расположенного на кромке берега на границе с обской поймой рядом с небольшим логом, возможно, оставшимся от древнего водотока, типа ручья, впадавшего в Обь, скорее всего, свидетельствуют, что перед нами летнее (сезонное) поселение. Об этом же говорит и обнаруженный здесь вещевой набор, а также сильно фрагментированная керамика. Частично мелкие размеры черепков мож-
но объяснить многолетней распашкой. Однако ни в сохранившейся части культурного слоя, ни в выявленных ямах и кострищах нет не только целых сосудов, но даже и крупных развалов. Лишь несколько сосудов восстановлены графически. Это также подтверждает высказанную выше мысль, что мы имеем дело с летником.
В ходе исследования поселения Фирсово XVII обнаружено несколько вещей и довольно значительная керамическая коллекция. Остановимся на характеристике найденного материла. Как уже было отмечено выше, в данной работе мы приводим лишь те вещи, которые можно достоверно связывать с комплексом корчажкинской культуры.
Из бронзы найдено единственное изделие. Это четырехгранное в сечении шило, один конец которого приострен (рис. 2-3). Из камня обнаружен обломок оселка.
Из кости сделаны несколько предметов. Прежде всего это втульчатый пулевидный наконечник стрелы хорошей сохранности. Кость, из которой он выполнен, выглядит заполированной (рис. 2-2). Также это концевая накладка лука плохой сохранности. Края изделия разрушаются (рис. 2-1). Из кости сделана проколка или острие.
Из глины обнаружена фишка, вырезанная из стенки сосуда. Кроме того найдены два обломка интересного изделия в виде небольшого «блюдца». Верхняя поверхность его плоская. По боковым граням нанесен ряд треугольников, по донышку — насечки (рис. 2-4).
С поселения Фирсово XVII получена большая коллекция керамики. К сожалению, из-за сильной фрагментированности комплекса, полностью форма восстанавливается лишь у небольшой части сосудов. В коллекции преобладают открытые банки (рис. 3-2-5,8; 4-1), реже встречены слабопрофилированные горшечно-баночные сосуды (рис. 3-1,6), еще реже — горшки (рис. 3-7; 4-2,8). В технике нанесения орнамента господствует гребенчатый штамп. Им украшено 77 сосудов (74,04%). При этом на венчиках гребенка встречена на 76,7% сосудов, а на тулове — на 74,04%. Присутствуют также гладкий штамп и резная техника. Характерно сплошное заполнение стенки орнаментом без разделения на зоны и пояса, при этом сосуд обычно орнаментировался либо полностью от верха до дна, либо на две трети (рис. 3). Однако на Фирсово XVII, как и на поселении Костенкова Избушка на озере Иткуль, где также представлена значительная коллекция керамики фирсовского типа, характерного для одноименного раннего этапа корчажкинской культуры, встречена группа сосудов, где определенные мотивы повторяются по всей или значительной поверхности сосуда и при этом разделяются также последовательно чередующимися поясами из ямок, каннелюров или горизонтальных линий и др. (рис. 3-4,8; 4-5; 7-1; 8). Эта группа является как бы переходной к иткульскому типу, где такая композиция становится ведущей (рис. 3-5) (Кирюшин, Шамшин, 1987, с. 141, 142).
В орнаментальной композиции сосудов с поселения Фирсово XVII преобладают следующие мотивы. По венчику это ряды каннелюров и прочерченных линий — 30% (рис. 2-9,12; 5-2,5,8-12), зигзаг — 13,33% (рис. 2-7; 3-6,8; 4-5; 5-7,10) ряды наклонно поставленного штампа (рис. 2-6,7; 3¬2,3), иногда образующие елочку (рис. 6-1,4) и сетку (рис. 2-10; 5-2). По тулову сосудов встречены в основном те же мотивы (рис. 2-6,11,13; 4-8; 5-5; 3-1,3,4,8; 3-2,7; 5-11). Известны также треугольники (рис. 4-2,8; 5-3-6,9,12), фестоны (рис. 5-1), ромбы (рис. 2-7; 4-3), качалка (рис. 4-7) и др.
Особую роль в орнаментальной композиции играют горизонтальные ряды ямок, выполняющие роль разделителя (рис. 2-6,8; 3-1-5,8; 7-1). Так, они встречены на 56,67% сосудов с Фирсово XVII. Часто ряды таких ямок наносились и на тулово сосудов (рис. 3-4,5,8; 7-1). Нередко ямки подчеркивают углы зигзагов (рис. 2-6,13), ромбов (рис. 2-7) и треугольников (рис. 5-5,12) (Кирюшин, Шамшин, 1987, с. 141, 143).
Придонная часть сосудов также иногда украшалась рядами наклонных линий (рис. 7-6), либо качалкой (рис. 7-5,7). Изредка орнаментировалось донышко (рис. 7-6). Единично встречены «солярные» узоры (рис. 2-5). Целый ряд сосудов имеет своеобразную композицию. Так, например, интересен небольшой сосуд с чистым, неорнаментированным венчиком, ниже которого идет зигзаг, заключенный между двумя каннелюрами, а еще ниже — свисающие треугольники, по одному из которых вниз пущена «стрела» (рис. 4-8). Оригинален также фрагмент стенки сосуда горшковидной формы, по которому от шейки, подчеркнутой каннелюром, спускаются ряды выполненных гребенчатым штампом ромбов (рис. 4-3).
В целом подобная керамика характерна для раннего фирсовского этапа корчажкинской культуры. Очень близкий комплекс посуды встречен на поселении Костенкова Избушка (Кирюшин, Шамшин, 1987, рис. 1; 2; 3-1,3,4; 4) (рис. 8), а также, частично, на поселении Речкуново IV (Шамшин, 2002, рис. 2) (рис. 9). Достаточно сравнить фирсовские комплексы поселений Костенкова Избушка и Фирсово XVII по всем показателям: форма сосудов, техника нанесения орнамента и орнаментальная композиция. Однако на Костенковой Избушке хорошо известен и поздний иткульский тип, для которого характерны хорошо профилированные баночные и горшковидные сосуды, в технике орнаментации преобладают гладкий штамп и резные линии, а в орнаментальной композиции становится господствующей классическая схема корчажкинской культуры в виде чередующихся рядов мотивов, занимающих примерно до середины сосуда, с такими же чередующимися рядами разделителей (Кирюшин, Шамшин, 1987, с. 143, 145).
Именно такая керамика и была сначала отнесена к корчажкинской культуре и лишь позднее, с появлением материалов раннего фирсовского типа, была сделана попытка проследить определенную динамику в развитии этой культуры (Шамшин, 1988, с. 111; Кирюшин, Шамшин, 1987, с. 149, 151). На поселении Фирсово XVII встречены единичные фрагменты сосудов иткульского типа. По двум крупным стенкам проведена графическая реконструкция этих двух сосудов (рис. 3-5; 4-1). При этом, отметим, что иткульская керамика на Фирсово XVII залегала в верхних, дальних от края берега обской поймы квадратах, в то время как абсолютно преобладавшая здесь посуда фирсовского типа располагалась равномерно по всей площади раскопа. Подобная ситуация прослежена и на поселении Костенкова Избушка, где керамика фирсовского типа залегала ближе к берегу оз. Иткуль и протоке, соединяющей озера Большой и Малый Иткуль, располагаясь особенно большим скоплением в юго-западной части раскопа, практически рядом с протокой. Керамика иткульского типа была рассосредоточена по раскопу значительно шире, не концентрируясь где-либо особо, при этом, в целом, она располагалась выше по склону, то есть дальше от воды больше в северной и центральной частях раскопа. На наш взгляд, это является одним из свидетельств того, что фирсовский тип является более ранним, нежели иткульский. Обоснование этого факта, связанное, в частности, с изменениями климата в эпоху развитой и поздней бронзы на территории юга Западной Сибири и Казахстана уже приводилось нами в печати (Кирюшин, Шамшин, 1987, с. 147, 149).
[adsense]
Не ставя в данной работе задачу уточнения датировок корчажкинских памятников, все же еще раз отметим, что материалы раннего фирсовского этапа могут быть соотнесены (при ряде безусловных отличий) с раннееловскими комплексами юга Томского Приобья и с ордынскими материалами Новосибирского. Все это позволяет определять их место в культурно-хронологической шкале эпохи бронзы на юге Западной Сибири между андроновскими древностями, с одной стороны, и культурами конца бронзового века: ирменской и завершающих этапов саргаринско-алексеевской и корчажкинской (иткульской), с другой. Наиболее приемлемой в этой
связи представляется дата фирсовского этапа XIII (XII) — XI (X) вв. до н.э. В данных пределах мы можем предварительно датировать и поселение Фирсово XVII. При этом единичные фрагменты найденной здесь иткульской керамики, скорее всего, свидетельствуют что жизнь на поселении прервалась на рубеже тысячелетий и место это лишь эпизодически посещалось в конце эпохи поздней бронзы. Возобновилась здесь жизнь лишь в период раннего железного века.
Еще одним основанием для ранней датировки поселения Фирсово XVII в рамках корчажкинской культуры является находка на нем костяного пулевидного наконечника стрелы. Ближайшей аналогией ему является подобный наконечник с поселения Милованово III, к сожалению, найденный не в культурном слое, а на поверхности памятника. Значительная часть культурного комплекса Милованово III относится к корчажкинской культуре (Кирюшин, Шамшин, 1995, с. 65). Вероятно, с этим же комплексом можно связать и пулевидный наконечник, так как в ирменских материалах подобные изделия неизвестны, да и вообще наконечники стрел на ирменских поселениях встречаются единично. Анализируя находки из зольника поселения Милованово III, нижние слои которого содержат значительное количество корчажкинских материалов, Е. А. Сидоров датировал этот ранний комплекс поселения рубежом II-I тыс. до н.э. ( Сидоров, 1983, с. 19).
Другой более отдаленной аналогией является роговой наконечник стрелы из могильника елунинской культуры Цыганкова Сопка. Он несколько отличается от фирсовского своей формой и размерами (более крупный). По мнению Ю.Ф. Кирюшина, этот и близкий ему наконечник из могильника Телеутский Взвоз, объединенные им в восьмой тип, являются наконечниками томар, которые предназначались для охоты на пушного зверя (Кирюшин, 2002, с. 61, рис. 121-13). Верхняя дата елунинской культуры определяется Ю.Ф. Кирюшиным первой половиной — серединой XVI в. до н.э. (Там же, с. 82). При этом могильник Цыганкова Сопка рассматривается им как поздний. Можно предположить, что наконечник из Фирсово XVII является уменьшенной копией наконечников эпохи ранней бронзы, что позволяет рассматривать его, видимо, в рамках фирсовского этапа корчажкинской культуры, так как андроновских материалов на поселении Фирсово XVII нет. Функциональное назначение таких наконечников, как уже было отмечено выше, пушная охота, что еще раз подтверждает летний характер поселения Фирсово XVII.
Наконец, остановимся кратко еще на одном вопросе — проблеме происхождения корчажкинской культуры. Нам уже не раз приходилось высказывать свою точку зрения на особенности ее формирования (Шамшин, 1988, с. 111; Кирюшин, Шамшин, 1987, с. 155; Шамшин, 2002, с. 497-498; и др.). Сегодня важно отметить, что на раннем фирсовском этапе корчажкинской культуры ее керамический комплекс представляется более близким к гребенчато-ямочной традиции, хотя в нем безусловно присутствуют и характерные для андроновской орнаментальной схемы элементы: Г-образные фигуры, геометризм, солярное оформление днища сосудов и т.д. (Шамшин, 2002, с. 498). На позднем иткульском этапе больше проявляются традиции геометризма и культура становится еще более андроноидной. Эта хорошо фиксируемая уже на керамике раннего фирсовского комплекса андроноидность отражает один из вариантов трансформации андроновской культурной традиции на Верхней Оби. Иным следствием этих процессов в лесостепном и степном Алтае стали черкаскульский комплекс с поселения Калиновка II и материалы ранней группы общности КВК (Шамшин, 2002, с. 499-500).
До сих пор остается не ясной территория формирования гребенчато-ямочного субстрата (или компонента?) корчажкинской культуры. Важно то, что он не был широко представлен на юге Верхнего Приобья в предшествующее время ранней бронзы. Нет таких материалов и в известных памятниках андроновской эпохи, хотя, например, степень изученности андроновс-
ких поселений на этой территории оставляет желать лучшего. Остается предположить приход носителей этого культурного комплекса в южную часть Верхнего Приобья в конце андроновской эпохи, либо в самом начале эпохи поздней бронзы. При этом миграция должна была быть довольно значительной, так как смешение носителей гребенчато-ямочного и андроновского комплексов привело к образованию синкретичной корчажкинской культуры с преобладанием на раннем фирсовском ее этапе гребенчато-ямочной традиции.
Для сравнения, приход на эту же территорию в VIII-VII вв. до н.э. населения, принесшего крестовую орнаментацию в керамике, не изменил по сути культурогенез образований переходного времени в этой части Приобья. Столь крупные изменения, произошедшие здесь в начале эпохи поздней бронзы, могут свидетельствовать, на наш взгляд, о значительных природных (в частности, климатических) изменениях на сопредельных с югом Верхнего Приобья территориях, что привело к затруднениям в традиционной хозяйственной деятельности населения и к последующей затем миграции в Верхнее Приобье. Эти идеи давно и плодотворно развиваются М.Ф. Косаревым (1981; 1984; 1991; и др.). Обычно исходной территорией такой миграции рассматриваются таежные районы Западной Сибири.
Еще одно объяснение (наряду с вышеизложенным) хода миграции в Верхнее Приобье может быть предложено пока лишь в качестве рабочей гипотезы. Возможно, что в ходе своего продвижения на эту территорию андроновцы могли вовлечь в орбиту своего движения какой-то довольно значительный массив «гребенчато-ямочного» населения, то есть миграция последнего не была напрямую связана с природными факторами. При этом смешение носителей этих двух культурных традиций началось еще до прихода в южную часть Приобья и продолжалось в ходе продвижения сюда самих андроновцев. То есть андроноидное население не складывается здесь на этой территории, а приходит сюда в готовом виде. Возможными районами, где могло идти подобное взаимодействие и откуда шли миграционные потоки на юг Приобья, на наш взгляд, могли быть сопредельные районы Казахстана, в частности, слабо изученное Павлодарское Прииртышье, а такжюе Кулундинская степь. В таком случае появление памятников типа Фирсово XVII или раннего корчажкинского комплекса Костенковой Избушки отражает приход на территорию Верхнего Приобья уже смешанного населения, тем самым маркируя конец андроновской эпохи. Сам же механизм подобных культурных контактов, его движущие силы, остаются на сегодня во многом неясными. Представляется, что культурно-исторические процессы на юге Верхнего Приобья в начале эпохи поздней бронзы не просто отличались большой сложностью и мозаичностью, а шли по-разному на сопредельных, а порой и на соседних территориях, население разных культурных групп жило черезполосно, хозяйственно-культурные типы жителей региона отличались своим многообразием. В свою очередь, проходившие в эту эпоху миграционные процессы, например, носителей воротничковой и валиковой керамики, нивелировали небольшие многочисленные культурные группы и способствовали в конечном итоге созданию крупных потестарных образований конца бронзового века.
[adsense]
В любом случае, без дальнейшего изучения начального этапа эпохи поздней бронзы и переходного времени, в частности, самобытной и яркой корчажкинской культуры, во многом еще остающейся «вещью в себе», не удастся выяснить многие проблемы культурогенеза на юге Западной Сибири в эпоху бронзы и раннего железного века. Для успешного решения поставленной задачи необходим поиск и изучение новых «чистых» поселенческих комплексов этой культуры, а также погребально-поминальной обрядности корчажкинского населения.