Сельская община

К оглавлению книги С.А. Токарева «Этнография народов СССР»

Русская сельская община стала предметом особого внимания исследователей с того времени, как ее «открыл» для науки, по крайней мере для западноевропейской, немецкий путешественник барон Август Гакстгаузен, побывавший в России в 1843 г. Он первый дал подробное, хотя сильно идеализированное, описание русской общины. С того времени ею занимались экономисты, юристы и историки. Особенно актуальными стали вопросы, касающиеся сельской общины в России, после крестьянской реформы и с проникновением в деревню капитализма, когда община начала ускоренно разлагаться. Тогда разгорелся спор между сторонниками и противниками общины (в числе первых были народники всех оттенков) о ее судьбах.

Описаний русской общины имеется очень много. Наиболее известна та форма общины, какая сложилась в центральных великорусских областях: это община, основанная на уравнительном землепользовании, связанном с периодическими переделами земли и с разверсткой повинностей по «тяглам». В таком виде община не является очень древней, она составляет продукт фискальной политики правительства и крепостного строя. Самые ранние известия о земельных переделах относятся к XVII в. Но отсюда отнюдь не следует, как думали буржуазные историки-юристы Б. Н. Чичерин, В. И. Сергеевич и др., что община вообще создана государством. Она является, как правильно указывал Маркс (в письме к В. Засулич, 1881 г.), остатком первобытно-общинного строя, хотя и в его последней фазе ¹.

Более архаические формы настоящей самобытной общины, почти не нарушенные вмешательством государства, сохранялись до недавнего времени на русском Севере. П. А. Соколовским хорошо изучены история и все разновидности этой севернорусской общины (община-волость, община-деревня), не знавшей первоначально переделов ввиду достаточного запаса незанятой земли и представлявшей некогда автономные и самоуправляющиеся миры. Бытовую и обычно-правовую сторону общинного строя на Севере подробно исследовала А. Я. Ефименко. По ее материалам, первичной формой расселения и землепользования там было так называемое «печище» — небольшое сельцо, из нескольких хозяйств, связанных близким родством. Такие «печища» фигурируют в документах XVI—XVIII вв., но они сохранялись местами вплоть до 1870-х годов. Каждое из них представляло собой поземельную единицу, разбитую как бы на доли, принадлежавшие отдельным хозяевам. Ефименко называла этот порядок «долевым» владением.

Архаические формы общины, основанные на вольном захвате земли, держались еще более устойчиво в Сибири, где они хорошо исследованы А. А. Кауфманом. Только в 1880—1890-х годах в связи с массовым переселением в Сибирь и с ростом земельной тесноты форма земельной общины начала меняться, начала вводиться система переделов.

Изучая историю сельской общины в России, исследователи установили все характерные стадии ее развития, от древней волостной, вольно-захватной формы, через переходную форму вольного землепользования, но под контролем со стороны «мира», и до новейшей формы уравнительной общины с принудительным севооборотом и с периодическими переделами.
Русские народники (Михайловский, Воронцов и др.) идеализировали общину, видя в ней своеобразный «русский социализм». В противовес им марксисты, а особенно Ленин, с полной несомненностью доказали, что в эпоху капитализма общинный строй обречен на неминуемую гибель и что община, разлагаясь, сама порождает внутри себя капиталистические отношения: из нее выделяется слой зажиточных крестьян-предпринимателей (кулаков), а масса разоряется и пролетаризируется.

У белорусов общинное землепользование сохранялось лишь местами (главным образом в восточных областях) и значительно слабее, чем у русских. У украинцев оно больше удерживалось в северной полосе. В Пинском Полесье (переходная белорусско-украинская область), еще в XVI—XVII вв. сохранялись так называемые «дворища»,
поселения из 5—11 родственных хозяйств, аналогичные северновеликорусским «печищам», с долевым землепользованием.

Однако и у украинцев и у белорусов, как и у великорусов, сохранялась до недавнего времени другая сторона организации сельской общины — самоуправление. Украинско-белорусская «громада», совершенно так же, как и великорусский «мир», представляла собой самоуправляющуюся общину с коллективным решением на сходах всех общественных дел, с выборными должностными лицами — староста у русских, голова у украинцев, хотя и выбор и функции этих должностных лиц были в новейшее время, конечно, под сильным влиянием помещичьей власти и царской администрации. В прежнее время в руках общинной организации были и некоторые судебные права («копные суды» на Украине существовали еще в XVII в.). Впоследствии за ней сохранилась своего рода неофициальная цензура нравов и благотворительные функции.

Остатком земельно-общинной организации были те формы коллективного труда, которые до недавнего времени сохранялись в деревне: это великорусские «помочи», белорусская и украинская «толока». Это — общественная и добровольная помощь, которая оказывалась хозяйству или потерпевшему стихийное бедствие, например погоревшему, или по другим причинам не могущему самостоятельно справиться с работой. Разновидности и цели «помочей» и «толоки» были весьма разнообразны. Почти обязательным элементом в них было угощение помочан со стороны хозяина. В эпоху капитализма обычай толоки сделался формой замаскированной эксплуатации общинников со стороны кулачества: зажиточные хозяева пользовались, таким образом, под видом старого обычая почти даровым трудом односельчан.

Другой пережиток сельской общины, сохранявшийся больше на Украине, — это «супряга» (или «оранка»), соединение рабочего скота и инвентаря несколькими хозяевами для поочередной обработки земли. На Украине это было особенно важно, так как тяжелый украинский плуг требует большого количества рабочих волов, которых часто не хватало у малоимущих хозяев.

Тесно связана с общиной по своему происхождению и русская «артель», о которой тоже писалось очень много. Артель, т. е. коллективная форма организации труда, представляла собой чисто русское явление, хотя само слово иностранного происхождения (от итальянск, artieri — ремесленники). Исследователи отмечали многократно особую склонность русских объединяться в артели на всевозможных промыслах: кустарноремесленных, лесных, рыболовных, отхожих и пр.

Один из характерных бытовых пережитков первобытного коллективизма привлекал к себе особое внимание этнографов: это обычай так называемых посиделок, у украинцев — вечорниц и досвiток, у белорусов — вечерок. Он состоял в том, что девушки всей деревни, иногда и замужние женщины, собирались осенними и зимними вечерами в одном из домов для совместной работы, прядения или шитья. Работа сопровождалась песнями, иногда и играми, развлечениями. В них принимали обычно участие и парни, приходившие в качестве гостей. Местами на посиделках по старому обычаю допускались совместные ночевки парней с девушками. Эти обычаи, бытовавшие особенно у украинцев, могут рассматриваться как отголоски пережитков группового брака.

У тех же украинцев отмечалось еще в недавнее время сохранение интересных пережитков древних мужских союзов. Там существовали объединения холостой молодежи, так называемая «парубоцька громада», или «паробоцьство», обладавшие установленными обычаем привилегиями. За вступление в паробоцьство взимался денежный взнос. Громада имела своего выборного атамана, который имел право судить и налагать взыскания за провинности.

Наконец, в этнографической литературе отмечается еще один, на этот раз уже чисто ритуальный пережиток общинной организации — так называемая братская, или мирская, свеча. Обычай изготовления мирской свечи был известен у белорусов. Свеча делалась из воска, доставляемого всеми сельчанами, и достигала огромных размеров, до 60 килограммов. Хранилась она поочередно у отдельных хозяев, по году у каждого. Ее ставили в сосуд, наполненный зерном, надевали на нее своего рода рубашку. Свеча приносит счастье дому, в котором она находится. Помимо торжественного переноса к новому хозяину, свечу носили по селу в дни праздника святого, которому она посвящена.

Предполагают, что на обычай мирской свечи оказали влияние церковные братства, существовавшие в Западной Руси в ХУ—XVII вв. Однако Д. К. Зеленин считал, что этот обычай должен иметь гораздо более древнее происхождение. Дело в том, что аналогичный обычай известен у мордвы и у бесермян (у последних, правда, не восковая свеча, а особая палка), и Д. К. Зеленин предполагал существование в прошлом непрерывной области распространения обычая общественной свечи от западной России до Поволжья, т. е. наличие его прежде и у великорусов.