Русские археологи и репрессии в СССР

Выше уже упоминалось об археологах, ставших жертвами репрессий в годы коммунистического режима. Остановимся на этом вопросе специально, поскольку он далеко не безразличен для понимания судеб нашей науки, а в печати освещен недостаточно и со многими неточностями.

До XX съезда КПСС сообщения об арестах среди археологов изредка проникали только в зарубежную литературу. Не раз бывавший в СССР финский археолог А. М. Тальгрен в статье 1936 г. привел неполный список репрессированных ученых ¹, после чего его уже не пускали в страну. В 1954 г. ушедший с немецкими оккупантами на Запад профессор Ростовского пединститута М. А. Миллер попытался рассказать о терроре подробнее. Основывался он поневоле только на слухах, из-за чего в его тексте немало ошибок. Обо всех репрессированных — и о тех, кто был расстрелян, и о тех, кто томился в концлагерях, и о высланных в разные края — сказано одинаково: «Сослан в Сибирь» ².

[adsense]

После доклада Н. С. Хрущева о «культе личности» в 1956 г. стало возможным упоминать о жертвах тоталитаризма и на страницах советской печати. К сожалению, наши археологи не проявили особого желания вернуть доброе имя многим достойным людям и видным ученым, погибшим и пострадавшим в годы террора. Только в 1964 г., в последний год «хрущевской оттепели», в «Советской археологии» появились заказанные А. В. Арциховским статьи о П. С. Рыкове и А. Н. Лявданском ³. Упоминания о репрессиях мы найдем в журнале в некрологах В. И. Смирнова и Б. С. Жукова ⁴ в 1968 г. В дальнейшем же в юбилейных статьях и некрологах авторы прибегали к фигуре умолчания и, чем занимались ряд лет те, о ком шла речь, надо было догадываться. Так, в статье 1986 г. о Б. Э. Петри не сказано, что он был расстрелян в 1937 г. ⁵ О таких замечательных ученых, как А. А. Миллер, С. А. Теплоухов, Г. И. Боровка, Н. Е. Макаренко советская археология в кавычках и без кавычек так и не вспомнила.

Случайно ли это? Рыков и Лявданский, репрессированные в 1937 г., были людьми новой формации. Рыков — член ВКП(б) с 1930 г., член Саратовского горсовета многих созывов ⁶, разогнавший в 1920-х гг. очень сильную группу краеведов, успешно действовавшей до революции Саратовской ученой архивной комиссии. Лявданский написал несколько погромных статей о «нацдемах», изничтожавшихся на грани 1920—1930-х гг. представителях белорусской интеллигенции ⁷. Велено было вспоминать именно о таких «честных большевиках», а не об ученых старой школы, погибших в более ранний период. Доказательством этого тезиса, вызвавшего возражения при обсуждении первого варианта данного очерка в ИА РАН, служит документ из архива С. П. Толстова ⁸. В 1962 г., после XXII съезда КПСС А. В. Арциховский и С. П. Толстов обратились с письмом в Отделение истории АН СССР. Они каялись в статье 1937 г. «О методах вредительства в археологии и этнографии», объясняя ее тем, что были введены в заблуждение официальными сообщениями. Одновременно они предлагали опубликовать в редактируемых ими журналах «Советская археология» и «Советская этнография» статьи о замечательных ученых-большевиках С. Н. Быковском, Ф. В. Кипарисове, Н. М. Маторине. Видимо, это принято не было, ибо статьи не увидели света. Таким образом, на верхах решали, о ком из репрессированных следует вспоминать, а о ком нет.

Сейчас положение изменилось. О репрессированных ученых упоминают достаточно часто. Но большинство авторов основывается по-прежнему только на чьих-то рассказах и неточностей оказывается всюду очень много.

Б. Б. Пиотровский утверждал в своих мемуарах, что его учитель А. А. Миллер был выслан в Петропавловск-Камчатский, где заведовал краеведческим музеем ⁹. В действительности, ученый умер в Петропавловске-Казахстанском, а по официальной справке — в концлагере. О А. В. Шмидте писали, что он умер в тюрьме во время следствия по делу Русского музея не то в 1934, не то в 1935 г. ¹⁰ А Шмидт не был сотрудником Русского музея и умер 28 апреля 1935 г. в своей постели ¹¹.

Нередко пишут об одновременном аресте сотрудников Русского музея С. И. Руденко, М. П. Грязнова и Е. Р. Шнейдера ¹², хотя они были арестованы в разные годы и осуждены по разным процессам.

В учебном пособии «Историография археологии Сибири и Дальнего Востока» Е. А. Ковешникова утверждает, что А. В. Адрианов «был расстрелян вместе со своим учителем Г. Н. Потаниным как член колчаковского сибирского правительства» ¹³. В действительности, Потанин умер своей смертью в возрасте 85 лет и был торжественно похоронен представителями советской власти, а Адрианов в правительство Колчака не входил.

Известно, что с 1955 до 1961 г. КГБ выдавал родственникам справки с ложными датами смерти людей, приговоренных к «Десяти годам без права переписки», а в действительности расстрелянных. Из-за этого после реабилитации Ф. И. Шмита в посвященных ему статьях указывались три разные даты смерти ¹⁴.

Только в самое последнее время начали публиковать документы из архивов ЧК — ГПУ — НКВД — МВД — КГБ. В некоторых из этих публикаций, подготовленных историками, филологами, краеведами, упоминаются и археологи. Активно занялись восстановлением добрых имен наших предшественников украинские археологи, рассказавшие о судьбе Н. Е. Макаренко, М. Я. Рудинского, Ф. Н. Молчановского, П. И. Смоличева, К. Е. Коршака (я ни украинских, ни белорусских археологов ниже касаться не буду) ¹⁵.

Уже в этих публикациях есть много фактов, заставляющих по-новому взглянуть на некоторые важные моменты в истории отечественной археологии. Не претендуя ни на то, чтобы составить исчерпывающий список репрессированных археологов, ни на то, чтобы осветить их судьбы после ареста, я хочу дать здесь лишь комментированный обзор материалов, появившихся в печати, с тем, чтобы наметить определенные вехи в жизни археологии советской эпохи.

Террор, начавшись вскоре после установления коммунистской диктатуры, достаточно рано коснулся и археологов. В день большевистского переворота в Воронеже, 30 октября 1917 г., был сперва тяжело ранен, а потом добит солдатами начальник гарнизона Владимир Дмитриевич Языков (1865—1917) — активный член Воронежской ученой архивной комиссии в 1906—1917 гг., участник раскопок скифских Частых курганов, автор археологических статей ¹⁶.

В ноябре 1918 г. был арестован председатель Псковского археологического общества, автор «Спутника по древнему Пскову» и «Археологической карты Псковской губернии» Николай Фомич Окулич-Казарин (1849—1923). Он был отставным генералом и потому, вероятно, вызвал подозрение у чекистов. По ходатайствам из Петрограда его выпустили. Умер он в эмиграции ¹⁷.

22 декабря 1919 г. в Томске был арестован и расстрелян известный исследователь енисейских курганов и наскальных изображений Александр Васильевич Адрианов (1854—1920) ¹⁸. Он принадлежал к славной плеяде русских исследователей Центральной Азии, занимавшихся и географией, и этнографией. Экспедиции свои начал в 1879 г. вместе с Г. Н. Потаниным и широко развернул их в 1880—1910-х гг., работал в Саянах и Туве. Был и общественным деятелем, издателем оппозиционных к царскому правительству газет, сторонником сибирского областничества. После установления советской власти в Сибири занял по отношению к ней отрицательную позицию, за что и был уничтожен. То, что расстреляли известного в культурном мире Сибири человека, в возрасте 66 лет, показывало, что новая власть церемониться с интеллигенцией не собирается. Репрессирован был и сын Адрианова — Александр Александрович (1880 — ок. 1960) — сотрудник семипалатинского музея.

10 мая 1920 г. в Баку был расстрелян Лев Александрович Зимин (1886—1920) — ученик В. В. Бартольда, член Туркестанского кружка любителей археологии, исследователь Пайкенда и Бухары ¹⁹.

В конце 1920 г. был арестован и 14 февраля 1921 г., еще до суда, умер в Бутырской тюрьме член московских археологического и нумизматического обществ автор работ по русской нумизматике Сергей Иванович Чижов (1870——1921) ²⁰.

Между 1922 и 1924 гг. был арестован директор Краснодарского музея Иван Ефимович Гладкий, создавший в дореволюционные годы основной фонд археологических коллекций музея. О дальнейшей судьбе его ничего не известно. Видимо, он погиб вскоре после ареста ²¹.

В 1924 г. в Севастополе были арестованы сотрудники трех музеев — Обороны Севастополя, Толстовского и Херсонесского, в том числе директор Херсонесского музея Лаврентий Алексеевич Моисеев (1882—1946) ²². Кажется, он был выслан в Астрахань, затем смог вернуться в Крым. Есть его публикации с конца 1920-х гг. до 1939 г. ²³, но от археологии он отошел, стал инженером-мелиоратором.

В 1926 г. в Соловецком концлагере оказался видный этнограф и фольклорист Николай Николаевич Виноградов (1876—1938), организатор Костромского областного археологического съезда в 1909 г. В 1920-х гг. декларировалась идея «перековки» заключенных, и кое-кому из них предоставляли возможность заниматься научной и литературной работой. В 1926, 1928 и 1929 гг. Виноградов опубликовал статьи о соловецких лабиринтах и памятниках русской архитектуры на архипелаге. Работы были как-то согласованы с ГАИМК.

Отбыв трехлетний срок заключения, в 1928—1932 гг. Виноградов оставался на Соловках вольнонаемным, а с 1932 г. работал в Карельском научно-исследовательском институте в Петрозаводске. Именно он, узнав о находках на Оленьем острове Онежского озера, съездил туда и опубликовал в местной газете первое сообщение об этом ставшем позднее знаменитым мезолитическом могильнике. В 1937 г. в Петрозаводске вышел составленный Виноградовым библиографический указатель «Фольклор Карелии». Казалось, жизнь налаживается, но 1 октября 1937 г. Виноградов был арестован и 8 января 1938 г. расстрелян ²⁴.

В 1927 г. арестовали заведующего Тверским музеем, в прошлом активного члена Тверской ученой архивной комиссии Ивана Александровича Виноградова (1866—1935). Он был приговорен к 5 годам ссылки в Сибирь, но по ходатайству академика С. Ф. Платонова был выслан в Новгород, где работал в музее. Умер в Ленинграде ²⁵.

Все перечисленные археологи, кроме С. И. Чижова, были провинциалами, но есть и отличие: Окулич-Казарин был репрессирован как царский генерал, Адрианов — как автор антисоветских статей, а не как исследователи прошлого. Года же с 1924 явно преследовали людей одной специальности. Так было и на Украине, где в 1926 г. арестовали директоров Киевского, Днепропетровского, Черниговского и Полтавского музеев Н. Е. Макаренко, Д. И. Эварницкого, В. А. Шугаевского, М. Я. Рудинского.

Что касается центра, то у меня есть сведения о двух лицах. Бывший камергер, сотрудник Эрмитажа, нумизмат Александр Александрович Сивере (1866—1954) был ложно обвинен в похищении рукописи из Эрмитажа, но осудили его за что-то другое. Арестован он был в ноябре 1929 г. и приговорен к высылке на три года в Туруханский край. По возвращении из ссылки жил в Можайске, Торжке, Владимире, пока в 1944 г. не был взят на службу в Исторический музей ²⁶.

В 1924 г. был привлечен к ответственности, а 2 января 1925 г. осужден на три года ссылки в Туруханский край сотрудник Музея антропологии и этнографии АН СССР Алексей Викторович Шмидт (1894—1935). Он обвинялся в недоносительстве, поскольку не сообщил ГПУ о встрече с нелегально пробравшимся в Ленинград бывшим сотрудником Эрмитажа эмигрантом А. Э. Серебряковым. После ходатайств ряда влиятельных персон Шмидту и другим обвиняемым наказание зачли как условное и разрешили вернуться в Ленинград ²⁷.

Все это было лишь прелюдией к «Большому террору». В 1928 г. по «Шахтинскому делу» осудили 53 инженера. В 1930 г. последовали процессы Промпартии (к нему привлекли до 2000 человек), Трудовой крестьянской партии, Союза ЦК меньшевиков, Союза вызволения Украины.

В эти годы пострадало и немало археологов. Началось с так называемого Академического дела. Первым осенью 1929 г. был арестован архивист А. И. Андреев. В течение 1930 г. число арестованных достигло 100, а к концу следствия — 150 человек. Среди них академики С. Ф. Платонов, Н. П. Лихачев, М. К. Любавский, Е. В. Тарле и десятки других видных историков, филологов, архивистов, краеведов. Целью этой акции было усмирение фрондировавшей по отношению к новой власти Академии наук, запугивание интеллигенции, приведение ее в рабскую покорность.

Сперва обвинение сводилось к тому, что в фонде Академии тайно хранили важные документы, подлежавшие сдаче в Центрархив. Потом стали подыскивать другие обвинения. Платонов и Тарле бывали в научных командировках за границей, общались с иностранными учеными и с эмигрантами. ГПУ решило сфабриковать дело о заговоре с целью свержения советской власти при помощи интервенции. Так возникло дело о никогда не существовавшем «Всенародном союзе борьбы за возрождение свободной России». Арестованные были разбиты на ряд групп, проходивших по особым судопроизводствам. Основная группа (Платонов, Тарле и др.) была осуждена 10 февраля 1931 г. 29 человек приговорили к расстрелу, 53 к заключению на срок от 3 до 10 лет.

Среди пострадавших по этому делу по крайней мере шесть человек, внесших заметный вклад в археологию. Это три историка члены-корреспонденты Академии наук московские профессора Юрий Владимирович Готье (1873—1943) и Сергей Константинович Богоявленский (1873—1947) и историк и археолог из Симферополя Арсений Иванович Маркевич (1855—1942), связанные с Академией наук сотрудник Русского музея этнограф и археолог Сергей Иванович Руденко (1885—1969) и сотрудник Эрмитажа, археолог и искусствовед Григорий Иосифович Боровка (1894—
1941), а также симферопольский краевед Павел Петрович Бабенчиков (1882—1947) ²⁸.

Судьба их сложилась по-разному. Готье был выслан в Самару, занимался там краеведением, написал заметку об археологиче¬ских памятниках р. Сок, переводил «Путешествие на луну» Сира¬но де Бержерака. В 1934 г. вернулся в Москву, стал профессором Института философии, литературы и истории, сотрудником Ин¬ститута истории АН СССР, был избран действительным членом Академии. Археологией больше не занимался ²⁹.

Богоявленский был в ссылке в Новосибирске. В списке его печатных работ разрыв с 1930 до 1937 г. Вернулся он в Москву в 1933 г., но в Институт истории был принят лишь в 1940. Оставался на подозрении как чуждый марксизму специалист ³⁰. От археологии отошел. В 1947 г. изданы лишь материалы к составлявшейся им с дореволюционных лет археологической карте Московской обл.

А. И. Маркевич за последние 10 лет жизни не напечатал ни строчки, только пополнял свою картотеку работ по истории Крыма ³¹.

С. И. Руденко и Г. И. Боровка обвинялись в том, что злостно тратили государственные средства на исследования, не нужные советскому народу. Это говорилось после открытия Пазырыка Руденко и раскопок в Ноин-уле Боровки. В 1931—1934 гг. заключенный Руденко работал на Беломорканале как инженер-гидролог. После окончания срока он решил не рисковать и остался вольнонаемным. Его уже вновь вызывали на допросы по делу «Российской национальной партии», к которому привлекли его коллег из Русского Музея. Обстановка в центральном археологическом учреждении страны — ГАИМК — тоже была ему ясна. Лучше было переждать. Вернулся в Ленинград Руденко в 1934 г., но археологией смог заняться лишь в 1945. Полтора десятилетия были вычеркнуты из жизни крупнейшего ученого ³².

Трагично сложилась судьба совсем молодого Боровки — автора серьезных трудов по скифологии. Он жил в Ухте, работал геологом, был вторично арестован и расстрелян 6 ноября 1941 г. ³³

Бабенчиков в 1933—1935 гг. был в концлагере на Печоре, потом служил в Крыму учителем, участвовал в раскопках Эскикермена ³⁴.

В опубликованных протоколах допросов С. Ф. Платонова мы найдем и другие знакомые имена. Спрашивали о закрытом Петроградском археологическом институте и в этой связи об А. А. Спицыне и А. А. Миллере, о ГАИМК и о служивших там «евразийцах» С. А. Жебелеве и М. А. Тихановой ³⁵.

Особенно интересны два момента. Платонов сообщил следствию, что, узнав от А. А. Спицына об открытиях Н. И. Репникова в Эскикермене в 1929 г., рассказал об этом бывшему профессору Петербургского университета Брауну, перебравшемуся после революции в Лейпциг. Федор Александрович Браун (1862—1942) родился в Петербурге, окончил там университет и после защиты магистерской диссертации «Разыскания в области гото-славянских отношений» (1899) стал профессором. В 1927 г. Платонов выдвинул кандидатуру Брауна на выборах в члены-корреспонденты Академии наук. Браун проинформировал об успехах советских археологов их немецких коллег, и они подняли вопрос о совместных работах археологов СССР и Германии в Крыму для решения готской проблемы. Делегация немецких ученых съездила в Крым. В качестве переводчика их сопровождал симферопольский археолог Н. Л. Эрнст. Платонов говорил, что хотел вести эти работы по линии Академии наук, избегая чуждого ему учреждения ГАИМК.

Совершенно деморализованный при допросах Е. В. Тарле показывал следователю в этой связи: «Вся работа, произведенная с псевдонаучными целями в Эскикермене, со стороны Платонова была всецело в интересах германской военной разведки… Это предприятие было искусно замаскировано необходимостью и большим научным интересом к ископаемым «готского города». Результаты, полученные от этого предприятия, с точки зрения научной равны нулю» ³⁶.

Становится понятным, почему вдруг в 1930-х гг. в ГАИМК организовали готскую группу во главе с В. И. Равдоникасом, только что принятым на службу в ГАИМК и никогда Крымом не занимавшимся. В ГАИМК нашли средства на раскопки Эскикермена в течение семи сезонов. В 1932 г. выпущен «Готский сборник» (ИГАИМК, т. XII, вып. 1—8), выделяющийся своим объемом на фоне других выпусков-брошюр. Здесь, помимо отчетных статей Н. И. Репникова и Ф. И. Шмита, помещена большая программная статья Равдоникаса. Он утверждал, что готы вовсе не пришли в Крым из Прибалтики, а возникли на месте путем стадиальных трансформаций. Эта нелепая идея была порождена не только «новым учением о языке» Н. Я. Марра, но и заданием свыше: доказать, что никакого германского населения в Крыму никогда не было. Идея оказалась живучей. Отголоски ее звучали даже в 1952 г. на Крымской сессии АН СССР, когда Равдоникас был уже отовсюду уволен как космополит и маррист. Что касается Н. Л. Эрнста, то его арест через 8 лет был уже предрешен показаниями Платонова.

Мне кажется, что с тех пор крымская археология навсегда осталась под пристальным надзором чекистов. Крым был местом отдыха советской верхушки. Число репрессированных крымских археологов очень велико. Отставным чекистом был внедренный в Отдел археологии Крымского филиала АН СССР в 1940-х гг. П. Н. Надинский. С. Н. Бибиков, ревизуя мои раскопки в Староселье в 1953 г., писал, что все археологи, приехавшие на раскопки в Крым, всегда наносили свой первый визит в местное отделение МВД, а я два года злостно от этого уклонялся.

Второй интересный момент: Платонова спрашивали о военных группах подпольной организации, и он показал, что С. В. Бахрушин предлагал поставить в Москве во главе такой группы B. А. Городцова. Он и бывший военный и недовольный, поскольку его «много обижали» по службе. А главное: «вокруг него группируется много молодежи, с которой он занимался по археологии и производит раскопки» ³⁷. Это значит, что под ударом оказался не один Городцов, а весь круг его учеников по МГУ. Никто из них не был арестован. Почему? Думается потому, что «Академическое дело» инспирировал и по заданию ЦК ВКП(б) курировал М. Н. Покровский. А в возглавляемом им Обществе историков-марксистов активно сотрудничал А. В. Арциховский. Его доклад в этом обществе «Новые методы в археологии» делался как совместный с А. Я. Брюсовым и С. В. Киселевым. Все они были участниками семинара по марксизму В. М. Фриче. Археологическая молодежь воспринималась Покровским как близкая ему, тогда как молодые историки из РАНИОН Л. В. Черепнин, И. И. Полосин, Н. М. Дружинин, С. А. Никитин были репрессированы. Сам Городцов потерял службу и в РАНИОН, и в Московском университете, и в Историческом музее.

Ученые, осужденные по «Академическому делу», подверглись ожесточенной травле в печати. Выше я уже цитировал статью И. Куршанака в журнале «Историк-марксист» «Как разрабатывают буржуазные историки идеологию диверсии» — отклик на книгу Ю. В. Готье «Железный век в Восточной Европе».

В брошюре С. А. Пионтковского «Буржуазная историческая наука в России» (М., 1931, с. 97, 98) в том же духе говорилось о Готье, С. А. Жебелеве и А. И. Маркевиче. Из археологов кинул камень в Готье и Равдоникас ³⁸.

Ленинградское отделение Коммунистической Академии и Общество историков-марксистов выпустили в 1931 г. сборник «Классовый враг на историческом фронте». Он состоит из докладов Г. С. Зайделя о Тарле и М. М. Цвибака о Платонове. Имена авторов, позднее репрессированных, ныне забыты, но Зайдель фигурирует в Академическом деле как агент ГПУ под кличкой «Буревестник». В прениях по докладам выступил и археолог
C. А. Семенов-Зусер, клеймивший в основном Жебелева.

Но сосредоточен огонь был на С. И. Руденко. В «Сообщениях ГАИМК», «Советской Этнографии» и «Антропологическом журнале» поместили статьи о «Руденковщине» ³⁹. Это объяснимо, С. И. Руденко занимал в трех областях науки ключевые позиции. Основным местом его работы был Русский музей. Кроме того, он заведовал отделением в ЛГУ, был сотрудником Академии наук, где фактически возглавлял Комиссию по изучению племенного состава СССР, возглавлял и Этнографическое отделение Русского Географического общества. Возобновив свои дореволюционные исследования в Башкирии, он развернул экспедиции в Забайкалье, Казахстане и на Алтае, всюду получая крупные средства от национальных республик. Раскопки в Пазырыке вызвали интерес во всем мире. А главное, Руденко нигде не проводил марксистские установки. Такую фигуру надо было свалить.

А. Н. Бернштам писал: «Научная работа Руденко представляет собою открытую политическую агитацию. Это последний вопль погибающего класса, раздавленного железной диктатурой пролетариата… реакционный крик… империализма, открытой контрреволюции внутри СССР» ⁴⁰.

В 1957 и 1966 гг. жертвы «Академического дела» были реабилитированы, но в 1968 г. вышла монография Л. В. Ивановой «У истоков советской исторической мысли», восхвалявшая М. Н. Покровского и клеймившая врагов советской науки М. К. Любавского и С. Ф. Платонова (с. 38).

Как уже говорилось, от «Академического дела» отпочковался еще ряд дел. Чекисты хотели раскрыть целую сеть вредительских групп, разбросанных заговорщиками из Москвы и Ленинграда по всей стране. Платонова спрашивали об историках Саратовского университета П. Г. Васенко, П. Г. Любомирове, С. Н. Чернове. Первый был отправлен в концлагерь, где и погиб, два других потеряли работу. О саратовских археологах речи не было, но показательно, что следователь, ведший Академическое дело, как и Процесс Промпартии и ряд других процессов, направленных против интеллигенции, А. Р. Стромин позднее был перемещен в Саратов, и именно он в 1937 г. вел дела П. С. Рыкова и Н. К. Арзютова. Затем его расстреляли.

10 сентября 1930 г. Платонов назвал следствию Сергея Николаевича Введенского (1867—1940), доцента Воронежского университета, историка и краеведа. Была у него и статья археологического плана «Кудеярова поклажа» — о кладискательсгве на Руси в XVII в. Уже 5 ноября 1930 г. Введенского арестовали. Затем последовали аресты других, связанных с ним краеведов, не только воронежских, но и из Курска, Орла, Липецка, Тамбова, Ельца, Задонска и т. д., всего 92 человек. Было сфабриковано дело о монархической организации. Пятерых приговорили к расстрелу, остальных — к 3—10 годам лагерей.

Среди осужденных: нумизмат Тихон Абрамович Горохов (1869 — после 1951 г.) — автор статьи «Монетные клады Курской губернии», сотрудник Курского музея; Петр Сергеевич Ткачевский (1880—1962) — краевед из Орла, исследовавший в 1926 г. курганы близ этого города; Петр Николаевич Черменский (1884—1973) — уроженец Лебедяни, много писавший о ее старине и прошлом Тамбовщины, ученик А. А. Спицына.

Горохова, Ткачевского и Черменского я застал в 1947 г. в Курске. Черменский преподавал в пединституте. Горохов и Ткачевский краеведением официально не занимались, но собирали древности и интересовались ими. Отношения между ними были добрые, хотя материалы следствия показывают, что держались они по-разному: Черменский всех выгораживал и был приговорен к 10 годам лагерей, Горохов же всех оговаривал и осужден на три года. Ткачевский был выслан на 3 года в Северный край.

В 1956 г. оставшиеся в живых краеведы ходатайствовали о реабилитации. Им отказали. В 1962 г. ходатайство было повторено. Опять последовал отказ. Только в 1978 г. приговор был отменен. Дожили до этого двое из 92 краеведов ⁴¹.

Такие же процессы над краеведами, как в Центрально-Черноземной области, проходили в начале 1930-х гг. по всей стране. К сожалению, полной картины у нас нет, но схема всюду была одинакова. Членов краеведческого общества или сотрудников музея арестовывали и выколачивали из них показания, что в этих организациях собралась группа лиц «по своему социальному положению представителей буржуазного класса». «Эта группа вела… контрреволюционную работу, выражавшуюся в антисоветской агитации, создании контрреволюционных взглядов на происходящее строительство» ⁴². Затем арестованных кого расстреливали, а кого отправляли в концлагерь, кто-то погибал, кто-то возвращался, отбыв срок, на работу, но достаточно скоро его репрессировали снова.

Больше всего мы знаем о судьбе Василия Ивановича Смирнова (1881—1941) — автора нескольких десятков статей по археологии и этнографии Костромской и Архангельской обл., учителя П. Н. Третьякова. В 1929 г. Смирнов был снят с поста директора Костромского музея и вынужден был уехать в Иваново. Проработав там в музее несколько месяцев рядовым сотрудником, он успел открыть важное неолитическое поселение Сахтыш. В 1930 г. был арестован и после пребывания в тюрьме в 1931 г. выслан в Архангельскую обл. Работу по специальности смог найти не сразу, был грузчиком, фотографом, пока его не приняли в Северный геолого-разведочный трест, где он и трудился, весьма плодотворно, до конца дней ⁴³.

[adsense]

Тяжелее была участь Леонида Николаевича Казарипова (1871—1940) — создателя и директора Чухломского музея. Он открыл такие поселения, как Федоровская стоянка (исследованная А. Я. Брюсовым, М. Е. Фосс, И. В. Гавриловой), стоянка на р. Юг (изучавшаяся А. В. Збруевой) и др. Опубликовал ряд работ и книжку «Прошлое Чухломского края». В 1930 г. был арестован. Чухлома — город, лежащий в стороне от дорог, в страшной глуши. Здесь на городском кладбище можно увидеть могилы сосланных сюда видных иерархов русской церкви. Куда же ссылать дальше? Местом ссылки для Казаринова назначили дер. Клепиково Северного края. Ему было уже 60 лет, он очень бедствовал и, когда в 1933 г. смог вернуться в Чухлому, был полным инвалидом, ему отняли ногу, и он уже не выходил из дома, хотя что-то писал ⁴⁴.

Репрессирован был и брат В. И. Смирнова Михаил Иванович (1869—1949) — директор Переяславльского музея, опубликовавший в 1919—1929 гг. десяток историко-краеведческих и археологических статей. В 1931—1933 гг. был в ссылке. В Переяславль уже не вернулся ⁴⁵.

О судьбе других краеведов мы знаем еще меньше. Среди арестованных в начале 1930-х гг. Степан Дмитриевич Яхонтов (1853—1942) — активный сотрудник Рязанской ученой архивной комиссии и Рязанского краеведческого общества, занимавшийся и археологией ⁴⁶.

По данным сотрудника Брянского музея Г. Н. Полякова, был выслан в Казахстан, где и умер, директор Брянского музея в 1918—1924 гг. Сергей Сергеевич Деев, открывший Супоневскую палеолитическую стоянку и опубликовавший в 1926—1929 гг. ряд статей по археологии. По данным Ю. П. Соловьева, в 1930 году Деев был уволен из музея, устроился преподавателем Брянского строительного техникума. Вместе с ним был эвакуирован в Бухару, где предположительно и умер ⁴⁷.

Дважды побывал в концлагере основатель Липецкого музея Михаил Павлович Трунов (1867—1942) — по специальности врач, оставивший и археологические публикации. После ареста в 1925 г. он был осужден на три года, в 1928 — вернулся в Липецк, в 1931 был вновь арестован по делу краеведов ЦЧПО и отправлен в лагерь на 5 лет. После освобождения в 1937 году жил и работал врачом под Ленинградом ⁴⁸.

В начале 1933 г. были репрессированы сотрудники музея Новгорода Великого Николай Григорьевич Порфиридов (1893—1980), Сергей Михайлович Смирнов (1892—1992) и Василий Сергеевич Пономарев (род. в 1907 г.) ⁴⁹.

По данным М. А. Миллера ⁵⁰, был репрессирован директор Краснодарского музея Антон Фаддеевич Лещенко — исследователь кубанских дольменов. Его публикации датируются 1925, 1927, 1929 и 1931 гг. Позднейших нет.

В числе сосланных Миллер назвал и Петра Николаевича Шиш¬кина — до революции активного члена Саратовской ученой архивной комиссии писавшего о золотоордынских городах. В конце 1930-х гг. он, по словам Миллера, вернулся на родину и вскоре умер, но В. Г. Миронов говорил мне, что Шишкин работал в Сталинградском музее и погиб при эвакуации коллекций в 1942 г.

Директор Смоленского музея Андрей Федорович Палашенков (1886—1971) был выслан в 1934 г. в Караганду. С 1936 г. работал в Омском музее. С лета 1938 г. до начала 1939 г. вновь был под арестом ⁵¹.

Арестованный в начале 1930-х гг. сотрудник Калужского музея Владимир Васильевич Ассонов (род. в 1884 г.) работал на Волгострое, на свободу не вышел ⁵².

В 1933 г. был арестован исследователь археологии Удмуртии Федор Васильевич Стрельцов (род. в 1877 г., публикации 1914, 1926—1928 гг.). Кажется, он вышел на свободу и работал врачом ⁵³.

Известно и об аресте в 1930 г. видного сибирского ученого и писателя, занимавшегося и археологией, Петра Людвиговича Драверта (1879—1945) ⁵⁴.

В справочниках археологической литературы после грани 1920—1930-х гг. не найдем мы имена и ряда других краеведов, скажем, Николая Ивановича Власьева (род. в 1887 г., Можайский музей, публикации 1928 г.).

Иркутский краевед Павел Павлович Хороших (1890—1977) был очень плодовитым автором. Но в списке его публикаций разрывы с 1929 до 1937 г. и с 1941 г. до 1947 г. Н. А. Савельев в разговоре со мной привел слова Хороших: «Я был научным сотрудником ГУЛАГа» и назвал двух других репрессированных членов кружка Б. Э. Петри: Якова Николаевича Ходукина (публикации 1925—1926 и 1928 гг.) и Василия Ивановича Сосновского (публикации 1926 г.). Судьба их после ареста неизвестна.

Не могу утверждать, что все замолкавшие были репрессированы. Кто-то мог остаться на воле, предпочитая о себе не напоминать (таковы Н. М. Егоров, Н. И. Спрыгина, Н. Н. Бортвин) ⁵⁵.

Но и судьба тех, кто не был тогда арестован, оказалась трагичной. В 1930 г. добровольно ушел из жизни археолог из Энгельса (Покровска) Павел Давидович Рау (1897—1930), сделавший за каких-нибудь 5 лет работы удивительно много для понимания эпохи бронзы и сарматского времени в Поволжье. Мы знаем, что предшествовало самоубийству. Сначала был арестован директор музея в г. Энгельсе Г. Г. Дингес. Рау беспрерывно вызывали на допросы в ГПУ. Затем он узнал об обыске в своем доме. Выхода не было ⁵⁶.

Показателен рассказ искусствоведа М. А. Ильина о дорогобужском краеведе Николае Ивановиче Савине (1890—1943). Он в 1920—1930 гг. возглавлял музей в родном городе, копал курганы в Дорогобужском и Ельнинском уездах Смоленской губернии в 1929 г., о чем напечатал две заметки, был связан с А. Н. Лявданским, занимался усадебной архитектурой, декабристами, крестьянским движением на Смоленщине, Ильин приезжал к нему в 1920-х гг., чтобы изучить местную ампирную архитектуру и подружился с ним. Вновь посетив Дорогобуж в 1932 г., он застал Савина в состоянии глубокой депрессии. Из музея его уволили, коллекции выкинули. Савин говорил московскому гостю: «Поймите, во мне убито все, вера, любовь, все, чему я отдал свою жизнь, все свои стремления. Я ничего не смогу теперь сделать» ⁵⁷. Больше Савин ничего не опубликовал. О конце его — ниже.

Краеведческое движение в СССР на грани 1920—1930-х гг. было разгромлено. Все краеведческие общества в 1933 г. были закрыты, а их издания уничтожали. Из музеев выкидывали «бывших людей» и даже коллекции как «ненужный хлам». Масштабы этой трагедии еще предстоит осознать.

Многочисленны газетные и журнальные статьи, клеймящие краеведов-вредителей. Укажу лишь на брошюру «Против вредительства в краеведческой литературе» (Иваново-Вознесенск, 1931), где больше всего говорилось о В. И. и М. И. Смирновых.

В связи с «Академическим делом» стояли и репрессии по отношению к ряду московских ученых. Чекисты придумали, что существовал особый «Московский центр» раскрытого ими «Союза».

В 1930 г. был арестован профессор кафедры антропологии МГУ специалист по первобытной археологии Борис Сергеевич Жуков (1892—1933). Он был в концлагаре на Алтае. О. Н. Бадер писал, что там и умер ⁵⁸. Но брат жены Жукова П. Н. Башкиров говорил, что археолог дожил до освобождения и умер вскоре после этого в Нижнем Новгороде.

Видимо, одновременно арестовали другого профессора той же кафедры Бориса Алексеевича Куфтина (1892—1953), занимавшегося в ту пору и этнографией, и археологией. До 1933 г. он жил в ссылке в Вологде, потом перебрался в Тбилиси, где стал работать в Музее Грузии и на протяжении 20 лет сделал необычайно много для кавказской археологии ⁵⁹.

На 1932 г. падает арест профессора-антиковеда — Константина Эдуардовича Гриневича (1891—1971). К работе он вернулся в 1939 г. в Томском университете. В 1948 г. был оттуда уволен как человек, чуждый советской науке. Перебрался в Нальчик, оттуда — в Нежин, а в 1956 г. — в Харьков, где преподавал в университете до конца дней ⁶⁰.

Следующий удар по нашей науке был нанесен в 1933—1934 гг. Это так называемое «Дело славистов» или «Дело Русского музея». По этому процессу были арестованы академики-филологи М. Н. Сперанский и В. Н. Перетц, оба в известной мере связанные с археологией, видные языковеды Н. Н. Дурново, В. В. Виноградов, А. М. Селищев, В. Н. Сидоров и др. Им инкриминировали создание «Российской национальной партии» ⁶¹.

Если в Москве репрессированы были в основном представители филологического мира, то в Ленинграде разгрому подвергся Русский музей, где тогда были не только художественные, но и этнографические собрания, включавшие археологию. Из искусствоведов были репрессированы создатель картинной галереи П. И. Нерадовский и создатель коллекции икон Н. П. Сычев. Та же участь постигла четырех археологов сотрудников музея: исследователя крымского палеолита Глеба Анатольевича Бонч-Осмоловского (1890—1943), выдающегося археолога исследователя древностей Подонья и Кавказа Александра Александровича Миллера (1875—1935), создателя классификации древностей Минусинской котловины, сохранившей значение до сих пор, Сергея Александровича Теплоухова (1888—1934) и его ученика Михаила Петровича Грязнова (1902—1984). Аресты начались 4 сентября 1933 г. и продолжались до 22 апреля 1934 г. В Москве было арестовано 34 человека, в Ленинграде — 37. Приговоры были вынесены 29 марта и 2 апреля 1934 г.

Бонч-Осмоловский, арестованный 29 октября 1933 г., был приговорен к 5 годам лагерей. Отбывал этот срок в 1934—1936 гг. в Ухтпечлаге (Воркута), работал геологом, освобожден по зачетам, вернулся в Ленинград, но долго не мог получить там ни прописки, ни работы. Только в 1941 г. он добился снятия судимости, стал сотрудником ИИМК и профессором ЛГУ, защитил докторскую диссертацию. Но силы его были подорваны. Он умер в возрасте 53 лет ⁶².

Еще трагичнее сложилась судьба Миллера и Теплоухова. Миллер был арестован 9 сентября 1933 г., осужден на 5 лет лагерей и умер 12 января 1935 г. Теплоухов повесился в тюрьме во время следствия между 10 и 15 марта 1934 г. ⁶³

М. П. Грязнов был арестовал 29 ноября 1933 г. На следствии виновным себя не признал. Приговорен к 3 годам ссылки в Вятку (Киров), где работал в местном музее. В 1937 г. вернулся в Ленинград и был принят на работу в Эрмитаж ⁶⁴.

С тем же делом связана высылка сначала в Акмолинск, а потом в Ташкент известного византинолога-искусствоведа, действительного члена ГАИМК и Украинской Академии наук Федора Ивановича Шмита (1877—1937), участвовавшего в раскопках Эскикермена. Некоторое время он работал в Ташкентском музее, потом его уволили, и он вынужден был служить почтальоном. В конце 1937 г. его арестовали и 3 декабря расстреляли по решению тройки ⁶⁵.

В 1933 г. были репрессированы и два нумизмата из Эрмитажа — заведующий отделом восточных монет, выпускник Лейпцигского университета Роман Романович Фасмер (1888—1938) и специалист по русской нумизматике Иван Георгиевич Спасский (1904-1990). Фасмер, приговоренный к 10 годам лагерей, не имея работы, умер от истощения в Ташкенте ⁶⁶. Спасский пробыл в концлагере полный срок — 5 лет, — потом работал в провинции не по специальности, участвовал в Отечественной войне и только в 1946 г. вернулся в Ленинград, в Эрмитаж ⁶⁷.

Среди репрессированных по делу Российской национальной партии были также этнограф из Рязани и автор ряда археологических статей Наталья Ивановна Лебедева (1894—1978), проведшая три года в ссылке в Сибири ⁶⁸, и один из исследователей Гнездовских курганов и автор книги «Что говорят забытые могилы» Иван Спиридонович Абрамов (1874—1959). Его в 1929 г. уже высылали из Ленинграда в Сольвычегодск как подписчика журнала «Краеведение» (выходившего совершенно официально). С 1934 до 1936 г. он жил в ссылке в Тюмени ⁶⁹. Следствие проявляло интерес и к другим лицам, не допрашивавшимся, но поставленным под надзор. В числе их была Н. Н. Погребова, тогда экскурсовод, а в будущем археолог-скифолог ⁷⁰.

29 июня 1935 г. за контрреволюционную деятельность были осуждены арестованные в начале года три московские профессора Алексей Степанович Башкиров (1885—1963), Илья Николаевич Бороздин (1883—1959) и Алексей Алексеевич Захаров (1884—1937) ⁷¹. Все они в 1920-х гг. были сотрудниками РАНИОН. На грани 1920-х и 1930-х гг. положение ученых резко ухудшилось. Потеряв работу, они искали случайные заработки. В изданиях ГАИМК К. В. Тревер и А. Ю. Якубовский обличали Бороздина и Башкирова в антимарксизме, буржуазном формализме, расизме и прочих смертных грехах ⁷².

Из трех обвиняемых признал себя виновным, и то частично, лишь Башкиров, Бороздин и Захаров упорно отводили все обвинения. Приговор был сравнительно мягким: три года ссылки в Казахстан. Бороздин и Захаров оказались в Алма-Ате, и первый даже начал преподавать в местном педагогическом институте. Но в 1937 г. оба были арестованы вновь. Захарова расстреляли 1 декабря 1937 г. Бороздина отправили в концлагерь на 10 лет. В лагере на Дальнем Востоке он был лесорубом, землекопом, ассенизатором. Освобожденный в конце 1942 г. преподавал в Ашхабадском педагогическом институте. В 1949 г. смог перебраться в Воронеж, где до конца дней был профессором университета.

Башкиров вернулся в Центральную Россию раньше, преподавал в Ярославском пединституте, а с 1948 г. и в Московском пединституте им. В. П. Потемкина.

Из предшествовавшего изложения могло сложиться впечатление, что репрессии как-то обошли центральное археологическое учреждение страны — ГАИМК. Это не так. Арестованные по академическому делу Руденко, Боровка, Готье и пострадавшие по делу славистов Миллер, Теплоухов, Бонч-Осмоловский, Шмит, Грязнов, Фасмер были по совместительству и сотрудниками ГАИМК. Репрессированы были и сотрудники академии: антиковед Елена Викторовна Ернштедт (1889—1942) и Мстислав Владимирович Фармаковский (1873—1946), много сделавший для организации Института археологической технологии ГАИМК. Фармаковский жил в 1930—1934 гг. в ссылке в Ярославле. Вернувшись в Ленинград, работал в Русском музее ⁷³, от археологии отошел. Ердштедт провела в заключении 5 лет ⁷⁴.

Но дело не только в этом. Уже в 1923 г. первый советский министр юстиции эсер И. Э. Штейнберг в вышедшей в Берлине книге «Нравственный облик революции» и наблюдавший за событиями со стороны П. Н. Милюков достаточно точно определили, что такое террор. Это не только расстрелы, тюрьмы, концлагери, но и другие принудительные методы воздействия на людей ⁷⁵.

В 1920-х гг. проводились периодические «чистки» учреждений от «классово-чуждых элементов», весьма болезненно затронувшие научно-просветительные учреждения. При чистке Академии наук СССР в 1929 г. из 869 штатных сотрудников было уволено 126, из 839 нештатных — 520, т. е. более трети состава. При чистке ГАИМК в 1929 г. уволили более половины сотрудников — 60 человек, в отделе этнографии Русского музея — 14 специалистов из 23 ⁷⁶.

На Всероссийском музейном съезде 1930 г. декларировалось: «Наши музеи были не только складочным местом для хлама предметов, но музеи были и складочным местом… для хлама людского… В музеях укрывали этот хлам» ⁷⁷.

Были выкинуты на улицу сотни специалистов. От тех, кого все же оставили на работе, требовали «полной перестройки своего научного мировоззрения». Эти слова взяты мной из некролога ученого старой школы А. В. Шмидта, написанного юным проработчиком Е. Ю. Кричевским ⁷⁸. Они объясняют многое, удивляющее нас сегодня в публикациях А. А. Миллера, Ф. И. Шмита, В. В. Гольмстен, П. П. Ефименко 1930-х гг.

Следствия этих мероприятий были разные. Кое-кто из археологии просто ушел. В первом наборе аспирантов ГАИМК вместе с С. Н. Замятниным, М. И. Артамоновым, Н. Н. Ворониным был Лев Альфонсович Динцес (1895—1948), о котором они всегда вспоминали как об очень ярком, одаренном человеке. В 1929 г. Динцес опубликовал статьи «Прочерченный орнамент трипольской культуры» и «Неолитическая стоянка в Токсове». Перемены в ГАИМК заставили его переквалифицироваться. Он стал писать о карикатуристах «Искры» и «Гудка», о художниках Перове и Серове, о героях Гоголя в изобразительном искусстве. Умер он в возрасте 53 лет, оставив всего 18 публикаций ⁷⁹.

Аспирант закрытого в 1929 г. РАНИОН, работавший и в Историческом музее Петр Борисович Юргенсон (1903—1971) успел опубликовать в 1926—1929 гг. 6 статей о византийских древностях, в том числе и за рубежом. После 1930 г. переквалифицировался в биолога-охотоведа ⁸⁰.

То же наблюдалось и в провинции. Ученик Городцова Владимир Геннадиевич Карцев (1904—1975) успешно занимался археологией Енисея, писал об этом в работах 1928, 1929, 1932 гг.

В дальнейшем от археологии отошел, опубликовал книги о декабристе Г. С. Батенкове, о методике преподавания истории СССР в школе. В конце жизни был профессором Калининского университета, автором краткого очерка истории СССР, выпущенного издательством «Прогресс» на основных языках мира, но как серьезный ученый, в сущности, не состоялся. Жена его, тоже ученица Городцова, С. В. Романовская была репрессирована.

Идеологический пресс давил не только на научно-исследовательские учреждения. В еще большей мере он лег на ВУЗы. Не доверяя старой профессуре и не имея большого числа своих надежных людей, новая власть уже в 1920-х гг. предпочла просто закрыть гуманитарные факультеты в провинциальных университетах. Тогда вынуждены были покинуть Пермь — А. В. Шмидт, Самару — В. В. Гольмстен, Смоленск — А. Н. Лявданский. В Иркутском университете с 1918 г. преподавал выдающийся археолог Бернгард Эдуардович Петри (1884—1937), начавший раскопки в Прибайкайле еще в 1912 г., учитель — Г. Ф. Дебеца, Г. П. Сосновского, М. М. Герасимова, А. П. Окладникова. В 1926 г. факультет общественных наук Ирк.ГУ был закрыт, и до своей гибели десять лет Петри в сущности мыкался без работы. После ряда ценных публикаций 1921—1926 гг. он смог выпустить только одну научно-популярную книжку в 1928 г. и замолчал уже навсегда. Опубликовано в отрывках письмо Петри Ф. В. Кипарисову. Даже из этих отрывков видно, чем обернулись для Петри преобразования: собранные им коллекции выкинуты, рукописи утрачены ⁸¹.

Другой пример. Виктор Федорович Смолин (1890—1932) окончил Казанский университет до революции, был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию, занимался в Лейпциге, в 1920-х гг. профессор Каз.ГУ, открыл абашевскую культуру, интересно писал о скифах, древностях Волжской Болгарии. После закрытия факультета общественных наук с трудом устроился в Херсонесский, а потом в Пятигорский музей.

В Крыму с 3 февраля по 13 марта 1931 г. сидел в тюрьме по обвинению в контрреволюционной агитации. Был выпущен ⁸². Последние его статьи называются «Опыт автобиографии колхоза», «Краеведы Пятигорска на службе социалистического строительства». Умер Смолин в возрасте 42 лет ⁸³.

Но возьмем биографию более или менее благополучную. Алексей Викторович Шмидт блестяще окончил Петербургский университет как египтолог. Знавший его с юности по Эрмитажному кружку Н. П. Анциферов вспоминал о нем как о человеке необычно эрудированном и обещавшем многое. Сперва Шмидт получил кафедру в недавно открывшемся Пермском университете. Здесь, не оставляя исследований по древнему Востоку, он увлекся археологией Прикамья, начал раскопки памятников бронзового и железного века. В 1923 г. вынужден был вернуться в Петроград, стал сотрудником академического Музея антропологии и этнографии, занимался уже в основном финно-угорской тематикой, опубликовал ряд ценных работ. О грозившей ему высылке в Туруханский край уже упоминалось. В 1929 г. при «чистке» Академии наук был уволен. Руководивший «чисткой» Н. П. Фигатнер в конце концов смилостивился и разрешил восстановить Шмидта на работе, но новый директор музея Н. М. Маторин воспротивился. Шмидта взяли в ГАИМК при условии «полной перестройки своего научного мировоззрения». В качестве испытательной темы он написал статью «О развитии взглядов Карла Маркса на первобытное общество». Идеолог ГАИМК В. И. Равдоникас, уже в 1929 г. издевавшийся над статьей Шмидта «Туйский всадник» (в известном докладе «За марксистскую историю материальной культуры») ⁸⁴, не был удовлетворен и этой перестройкой и всячески придирался к новому сочинению Шмидта. Последние статьи ученого написаны в том крайне социологизаторском духе, что был свойствен продукции ГАИМК 1931 — 1933 гг. Шмидт умер в возрасте 41 года. В «Проблемах истории докапиталистических обществ» и в «Советской этнографии» Равдоникас и Кричевский напечатали некрологи. В них говорилось об ученом старой школы, сумевшем, пусть не до конца, преодолеть свою порочную буржуазную сущность и встать на путь марксистской науки. Издан был и список работ покойного из 37 названий.

Жизнь Шмидта сложилась вроде бы не так страшно, как у Теплоухова, Боровки, А. А. Миллера. И все же перед нами настоящая трагедия. А итог? Н. П. Анциферов счел возможным сказать в своих мемуарах, что, как все вундеркинды, Шмидт «более обещал, чем дал», а комментатор А. Б. Добкин тут же напомнил о давно забытой статье про Маркса, скорее всего, вызвавшей отзыв Анциферова ⁸⁵. Справедливо ли это? Работы Шмидта об Оленеостровском могильнике Баренцева моря, о курганах ст. Константиновской в Прикубанье, о стоянке Левшино в Прикамье, да и другие и сейчас используются в археологической литературе, что не часто бывает с публикациями 1920—1930-х гг. Маркса, надо думать, цитировал и сам Анциферов в своей диссертации об урбанизме в литературе.

Да, Шмидт, дал не все, что мог бы дать, но соизмерима ли его личная вина с виной эпохи, выпавшей на его долю, и тех, кто определял тогда судьбы ученых? Будем снисходительны и справедливы к людям 1920—1930-х гг. (кстати, о версии, будто Шмидт умер в тюрьме, привлеченный к процессу Русского Музея. По-видимому, источником были мемуары вдовы Г. А. Бонч-Осмоловского Н. В. Тагеевой. Но в 1934 г. она еще не была его женой и не знала его круг).

После 1930—1933 гг. репрессии уже не прекращались. В связи с убийством С. М. Кирова в 1934 г. Ленинград очищали от классово-чуждых людей, и ряд ученых был административно выслан из города. Среди них были нумизмат Алексей Александрович Быков (1896—1977) ⁸⁶ и сравнительно молодой археолог Борис Александрович Латынин (1899—1967), выдвинувшийся как один из организаторов работ ГАИМК на новостройках. Выслали их как дворян в Куйбышев, где они смогли некоторое время поработать в музее. Быков в 1936 г. вернулся в Ленинград и Эрмитаж, а Латынин был вновь репрессирован.

Весной и летом 1936 г. при борьбе с троцкистами и зиновьевцами арестовали и людей, не имевших отношения ни к археологии, ни к науке вообще, но насильственно внедренных в нее ВКПб в конце 1920 — начале 1930-х гг., — исполнявшего обязанности председателя ГАИМК Федора Васильевича Кипарисова (1896—1936) и бывшего товарища председателя ГАИМК, а в 1936 г. заведующего кафедрой истории первобытного общества ЛГУ Сергея Николаевича Быковского (1896—1936). Оба были расстреляны ⁸⁷. Затем репрессии распространились и на сотрудников Академии, с ними связанных, и на тех, кто уже подвергался аресту.

Вместо Кипарисова исполняющим обязанности председателя ГАИМК назначили эпиграфиста и папиролога Отто Оскаровича Крюгера (1893—1967), но менее, чем через год, арестовали и его. После долгого пребывания в Казахстане он вернулся в Ленинград только в 1957 г. ⁸⁸ 9 сентября 1936 г. был арестован и уже 19 декабря расстрелян Михаил Георгиевич Худяков (1894— 1936) ⁸⁹. Он окончил Казанский университет и выступил в печати еще до революции. Был в первом наборе аспирантов ГАИМК. Опубликовал несколько полезных работ по археологии Прикамья, Поволжья и Приуралья, но в период перестройки ГАИМК порвал с традициями академической науки и стал выпускать погромные статьи в стиле Быковского — Равдоникаса. Наряду с Л. П. Потаповым сыграл скверную роль при разгроме Русского музея.

Пострадали и высланные из Ленинграда сотрудники ГАИМК. За связи с бывшими руководителями Академии был брошен в концлагерь высланный в Куйбышев Латынин. Вышел он из заключения в 1946 г. ⁹⁰ В Ташкенте арестовали и расстреляли высланного туда Ф. И. Шмита, в Алма-Ате — А. А. Захарова, в Петрозаводске — Н. Н. Виноградова.

Жертвами репрессий стали и сотрудники Академии наук СССР из Ленинграда. В Музее антропологии и этнографии работал Василий Степанович Адрианов (1904—1936), начавший за несколько лет до ареста очень успешные исследования древностей Нижнего Приобья. 4 октября 1936 г. Адрианов был арестован и уже 19 декабря расстрелян ⁹¹. Возможно, арестовали и сотрудника Адрианова Тарасия Федоровича Гелаха. В 1944—1957 гг. Гелах работал в Бухаре.

Сотрудником Института востоковедения АН СССР был монголист Владимир Александрович Казакевич (1896—1937) — автор книги «Намогильные статуи в Дариганте» (Л., 1930). Арестован 3 августа 1937 г. и расстрелян 20 декабря 1937 г. ⁹²

2 ноября 1937 г. был арестован и 8 января 1938 г. расстрелян востоковед Евгений Робертович Шнейдер (1897—1938), начинавший свою работу в экспедициях С. А. Теплоухова и написавший серию статей о каменных изваяниях ⁹³.

Известно о пребывании в концлагере с 1938 г. участника археологических исследований в Армении, сотрудника Эрмитажа Леона Тиграновича Гюзальяна (1901—1994) ⁹⁴. В ряду жертв этих лет известный оружиевед из Артиллерийского музея в Ленинграде, занимавшийся и раскопками Всеволод Викторович Арендт (1887—1937) ⁹⁵. До того его арестовывали четыре раза.

Весьма чувствительно отразились репрессии 1937—1938 гг. на археологах провинции. 14 апреля 1937 г. был арестован директор Саратовского музея и профессор Саратовского университета Павел Сергеевич Рыков (1884—1942). 24 апреля 1938 г. он был приговорен к 10 годам заключения. Умер 26 марта 1942 г. в концлагере под Владивостоком ⁹⁶. По словам А. Н. Липского (до ареста сотрудника МАЭ, после освобождения работавшего как археолог в Абаканском музее), он скончался на его руках, отравившись сгнившими свекольными очистками, выброшенными на свалку из столовой охраны.

С арестом Рыкова связаны репрессии, обрушившиеся на головы его учеников Николая Константиновича Арзютова (1899—1942) и Татьяны Максимовны Минаевой (1896—1975). Арзютов был арестован в 1938 г., осужден на 10 лет заключения, в 1939 г. умер в концлагере в Красноярском крае ⁹⁷. Минаева до 1939 г. отбывала ссылку в г. Соль-Илецк, где преподавала в школе, затем смогла найти себе работу в Ставропольском музее ⁹⁸.

Среди жертв 1937 г. краснодарский археолог, исследователь кубанских дольменов и городищ Николай Алексеевич Захаров (1883—1938). Арестованный в июле 1937 г., он был приговорен к высшей мере наказания и 4 марта 1938 г. расстрелян. Эти данные получила из управления ФСБ по Краснодарскому краю Л. А. Хачатурова. Н. В. Анфимов говорил ей, что Захаров подвергался аресту и раньше.

В Крыму в эти годы были арестованы директор Бахчисарайского музея Усеин Абдрефиевич Боданинский (1877—1938; публикации 1925—1935 гг.) и заведующий отделом археологии Центрального музея Тавриды Николай Львович Эрнст (1889—1956) — исследователь палеолитической стоянки Чокурча, Неаполя Скифского и других памятников. Он окончил Берлинский университет, встречался с немецкими учеными, приезжавшими в 1929 г. смотреть Эскикермен, и давно был под надзором. Эрнст был на лесоповале с 1938 до 1948 г., работал и ассенизатором. Потом его освободили, но вскоре вновь арестовали. После 5 лет, проведенных в концлагере, жил как спецпереселенец в г. Прокопьевске Кемеровской обл. ⁹⁹

Вместе с Боданинским 17 апреля 1938 г. был расстрелян другой деятель крымско-татарской культуры Осман Асан Оглу Акчокраклы (1878—1938). Известны его археологические публикации 1926, 1928, 1929 гг. Потом его уволили из пединститута, найти работу в Крыму он не смог и уехал в Баку. Там и был арестован и оттуда этапирован в Крым ¹⁰⁰.

В 1937 г., оборвалась жизнь Б. Э. Петри. Швед по национальности, уроженец Швейцарии с родным немецким языком, проведший детство в Италии, всегда казался подозрительным чекистам и был обречен. Сибирские археологи смогли познакомиться со следственным делом Петри. На допросах он держался очень достойно и, признав себя шпионом, сказал, что завербовал его академик В. В. Радлов, умерший в 1918 г., но никого другого не назвал. С. Н. Замятнин говорил мне, что в конце 1930-х гг. была издана брошюра про шпионов, где фигурировали агент немецкого генштаба академик Р., заброшенный в Россию в 1858 г., и его резидент иркутский профессор П., разоблаченный НКВД. Таким образом, шпионская сеть действовала якобы 80 лет. 14 ноября 1937 г. Петри был расстрелян ¹⁰¹.

По данным Д. Л. Бродянского, в 1937 г. был арестован океанолог из Владивостока Александр Иванович Разин, успешно исследовавший древности Приморья в 1920-х гг. По-видимому, он погиб ¹⁰².

В 1935 г. был арестован, отправлен на Беломорканал, а в 1937 г. расстрелян музейный работник из Свердловска, автор книги «Прошлое Урала», Александр Андреевич Берс (1902—1937) ¹⁰³.

В 1937 г. арестовали жившего в Свердловске исследователя Прикамья Александра Сергеевича Лебедева (род. в 1888 г.). Уроженец слободы Кукарка (Советск) он создал там музей и краеведческое общество, исследовал Пижемское городище. В 1918—1922 гг. был директором Вятского, а в 1922—1929 г. — Пермского музея. По решению тройки 29 ноября 1937 г., А. С. Лебедев был расстрелян ¹⁰⁴.

Репрессии среди музейных работников, начатые в 1920-х годах, продолжались повсеместно. В Куйбышеве был арестован и расстрелян сотрудник областного музея краеведения Михаил Григорьевич Маткин (1889—1938). Печатных работ он не оставил, но у него было много полевых открытий (палеолитическая стоянка Постников овраг и др.) ¹⁰⁵.

В числе жертв репрессий был директор Кяхтинского музея в 1922—1937 гг. Петр Саввич Михно (1867—1938). Он уже подвергался арестам в 1922 и 1931 гг. Арестованный в третий раз 26 ноября 1937 г. он был расстрелян 27 ноября 1938 г. в возрасте 71 года ¹⁰⁶.

Даже писатели рисовали тогда музейных сотрудников как шпионов. Сошлюсь на рассказ Б. А. Пильняка «Заштат», написанный в 1937 г. незадолго до ареста и расстрела самого прозаика ¹⁰⁷.

Если с террором 1930 г. связано самоубийство П. Д. Рау, то террор конца 1930-х гг. вызвал самоубийство Дмитрия Демьяновича Букинича (1882—1939) — соавтора Н. И. Вавилова по книге «Земледельческий Афганистан», первооткрывателя анауского поселения Ак-тепе, создателя принятой и сейчас схемы истории ирригации в Средней Азии ¹⁰⁸.

Начало Отечественной войны было ознаменовано новыми репрессиями. В 1941—1942 гг. в Ленинграде были арестованы сотрудники ИИМК нумизмат Николай Павлович Бауер (1888— 1942) и исследователь Средней Азии Георгий Васильевич Григорьев (1898—1941). Им ставилось в вину распространение панических слухов. Григорьев умер от голода в тюрьме. Бауер был расстрелян, что выяснилось в 1989 г. ¹⁰⁹

В Москве был репрессирован известный специалист по первобытной археологии Отто Николаевич Бадер (1903—1979) — боец народного ополчения. После заключения во Владимирской тюрьме в 1944 г. был выслан в Нижний Тагил, где работал в музее. В 1946 г. смог перебраться в Пермь и до 1955 г. был доцентом Пермского университета. Затем вернулся в Москву.

Из г. Ханлара (Еленендорф) был выслан директор местного музея и сотрудник Азербайджанского филиала АН СССР исследователь курганов бронзового века Яков Иванович Гуммель (1893—1946). Он жил и умер в с. Новый Колутан Акмолинской обл. Казахской ССР, работал учителем ¹¹⁰.

Особенно трагично сложилась судьба директора музея в Малом Ярославце Константина Яковлевича Виноградова (1884—1942) и упоминавшегося выше Н. И. Савина. Виноградов учился до революции в Казани, много сделал для исследования археологических памятников Подмосковья в 1920-х гг., открыл здесь фатьяновские могильники. Был повешен за сотрудничество с немецкими оккупантами. Не знаю, соответствовал ли этот приговор вине осужденного. Нужны более точные данные.

По не очень определенным рассказам старожилов Дорогобужа, в 1942 или 1943 гг. был расстрелян Н. И. Савин. В период оккупации он способствовал открытию в городе Одигитриевской церкви и стал приходским старостой. Партизаны расстреляли двух священников, а позднее убили и Савина (версия дорогобужского краеведа Ю. Н. Шорина). По версии П. Д. Барановского, сообщенной мне А. М. Пономаревым, после освобождения Дорогобужа Красной армией в 1943 г. Савин был арестован и расстрелян.

Вслед за освобождением территорий, временно захваченных немецкими оккупантами, жертвами репрессий стали сотрудники музеев, оставшиеся за линией фронта, чтобы сохранить коллекции, которые не успели эвакуировать, и не дать вывезти эти коллекции в Германию. Как коллаборационисты, были осуждены сотрудник Херсонесского музея Александр Кузьмич Тахтай (1890— 1973) ¹¹¹ и сотрудник Симферопольского музея Александр Иванович Полканов (1884—1971) ¹¹². К счастью, оба дожили до реабилитации и смогли еще некоторое время заниматься любимым делом. С опозданием, уже в 1951 г., был арестован в Ленинграде бывший директор Трубчевского музея в Брянской обл. Всеволод Протасьевич Левенок (1906—1985). В 1955 г. он был освобожден, принят на работу в ИИМК, но до конца дней не реабилитирован.

Продолжались и обычные аресты. Одна из жертв — исследователь неолита Прибайкалья из Иркутского университета Василий Иннокентьевич Подгорбунский (1894—1961). Арестованный в 1951 г. и выпущенный в 1954 г. на работе он восстановлен не был ¹¹³.

Подведем некоторые итоги. Террор сопутствовал всей истории советской археологии. В 1918 г. арестован Н. Ф. Окулич-Казарин, в 1981 — доцент кафедры археологии ЛГУ Лев Самуилович Клейн (род. в 1927 г.) ¹¹⁴. Легенда о 1937 г. как о пике репрессий не подтверждается. Наиболее страшными для археологов были 1930—1934 гг. — те самые годы, которые В. Ф. Генинг изображал как вершину в развитии нашей науки.

Сперва репрессии еще не очень жестоки. В музеях работают высланные И. А. и Н. Н. Виноградовы, М. П. Грязнов. Выходят книги и статьи людей, находящихся в заключении (Ю. В. Готье, А. А. Миллер, Г. А. Бонч-Осмоловский, С. И. Руденко, М. П. Грязнов). Затем режим ужесточается. Люди исчезают без следа (А. А. Захаров, В. А. Казакевич, Н. П. Бауер, Г. В. Григорьев). Среди археологов расстреляно не менее 10 человек. Жертвами репрессий были и открытые враги советской власти (А. В. Адрианов) и люди, служившие ей изо всех сил (М. Г. Худяков, П. С. Рыков, И. Н. Бороздин), а в основном те, кто просто занимался своим делом, сторонясь политики. Нет данных о каком-либо явном противодействии правительственному курсу, хотя бы о чем-то вроде мужественной позиции Н. Е. Макаренко, отстаивавшего от уничтожения Софийский собор и Михайловский златоверхий монастырь в Киеве. Есть лишь упоминания о сокрытии музейными сотрудниками подлежавших изъятию церковных ценностей ¹¹⁵.

Но пассивное сопротивление было. На процессе 1931 г. Руденко и Боровку обвиняли в трате государственных средств на ненужные раскопки. Еще раньше, в 1924 г., при ревизии Полтавского музея говорилось: «Рудинский занимается при нынешнем тяжелом экономическом и финансовом положении СССР дорогостоящими раскопками, которые нужно свести к минимальному минимуму или же… вовсе прекратить… Рудинского и КО отстранить от музея и передать музей в руки члена партии» ¹¹⁶. В следственном деле В. И. Смирнова содержатся такие показания: «на раскопках собирались черепки… и др. предметы обихода настолько в большом количестве, что они музею не были, пожалуй, нужны» ¹¹⁷. Такие коллекции с высоких трибун называли «хламом». Но сотрудники музеев продолжали пополнять фонд археологическими материалами. Ученые упорно занимались темами, объявленными ненужными для советского государства.

Целью террора было насаждение страха в обществе. Цель была достигнута, но не до конца. Люди оставались людьми и по мере возможности делали свое дело. Репрессированным старались помочь. И. А. Орбели хлопотал об арестованных сотрудниках Эрмитажа, брал на работу вернувшихся из-за решетки. В Московском университете в конце войны защитили докторские диссертации побывавшие в заключении К. Э. Гриневич — по старой работе «Стены Херсонеса Таврического», и А. С. Башкиров по весьма спорному исследованию об антисейсмизме древней архитектуры. Без помощи В. А. Городцова, А. В. Арциховского, Б. Н. Гракова, В. Д. Блаватского это не было бы возможно. С. В. Киселев помог М. П. Грязнову за один 1945 год защитить и кандидатскую и докторскую диссертации.

Приведенный здесь список репрессированных неполный. Я мог бы расширить его за счет историков искусства (А. И. Анисимов, П. Д. Барановский, Г. К. Вагнер, А. С. Стрелков, Л. А. Дурново, А. И. Некрасов, Ю. А. Олсуфьев, Н. П. Сычев, Б. Н. Засыпкин, Л. И. Ремпель, Н. Н. Померанцев, В. К. Клейн), геологов-четвертичников, занимавшихся палеолитом (Г. Ф. Мирчинк, И. А. Лепикаш), этнографов и антропологов, писавших иногда и археологические работы (П. Ф. Преображенский, Б. Н. Вишневский, Г. В. Ксенофонтов), тех, кто стал археологами уже после возвращения из концлагеря (Г. А. Авраменко, А. Н. Липский, У. Э. Эрдниев, К. Д. Лаушкин, П. А. Дитлер, С. Н. Юренев). Можно назвать ряд археологов, побывавших в заключении, но сравнительно быстро выпущенных. Это В. Д. Блаватский, Б. Е. Деген-Ковалевский, С. Н. Замятнин, А. А. Иессен, А. П. Круглов, Б. В. Лунин, А. А. Марущенко, П. Д. Степанов., Б. Б. Пиотровский, Г. В. Подгаецкий, В. И. Равдоникас. Когда они возвращались домой, окружающие говорили что они «отделались легким испугом», но травма в душе оставалась на всю жизнь.