М.Г. Рабинович — Археологические раскопки в Москве

К содержанию 21-го выпуска Кратких сообщений ИИМК

Москва — один из интереснейших объектов для археологических исследований, однако она была и остается до настоящего времени недостаточно изученной в археологическом отношении. Одна из главных причин, по которым в Москве не производилось специальных археологических раскопок, это — трудность производства работ в городе, где наиболее древние и интересные в археологическом отношении районы густо застроены большими каменными зданиями и где культурный слой ежегодно перекапывается при различных строительных работах. Поэтому археологическое изучение Москвы до недавнего времени ограничивалось случайными находками. Начало планомерному изучению культурного слоя столицы было положено археологическими наблюдениями на строительстве первой очереди Московского метрополитена. С тех пор неоднократно практиковались такие наблюдения за земляными работами на крупных строительствах, но специальные археологические раскопки в Москве были впервые проведены лишь в 1946 г., в связи с приближающимся 800-летием города.

Главным объектом исследований 1946 г. было устье р. Яузы. Район этот представляет для историков и археологов большой интерес. Здесь, «на месте… именно московском» — одно из сказаний о начале Москвы, принадлежащее перу дьякона Каменевича-Рвовского (конец XVII в.), помещает первоначальный «градец». Определение Каменевичем-Рвовским места древнего городка в устье Яузы базируется, по мнению ряда исследователей, на каких-тo более древних преданиях. Во всяком случае, еще и конце XV в. в губной грамоте (1486 г.) холм в устье Яузы назван «городищем». [1]

[adsense]

Поставленные в 1940 г. у подножья холма, на Котельнической набережной, археологические наблюдения за земляными работами при строительстве большего дома дали наряду с материалом XVI—XVIII вв., относящимся к бытовавшей здесь в этот период Гончарной слободе, некоторые древние предметы, указывающие на существование где-то поблизости, вероятно на вершине холма, более раннего культурного слоя. [2]

Раскопки 1946 г. производились экспедицией, организованной ИИМК совместно с Музеем истории и реконструкции Москвы при Мосгорисполкоме. [3]

Холм в устье Яузы и теперь, несмотря на то, что вершина его, как оказалось, несколько срезана, а берег реки у его подножья подсыпан, отличается значительной высотой (22—23 м над уровнем набережных) и крутыми склонами. Он удобен для городища.

Рис. 45. План района работ в устье р. Яузы (сечение горизонталями через 1 м.)

Рис. 45. План района работ в устье р. Яузы (сечение горизонталями через 1 м.)

Археологические исследования 1946 г. имели две основные задачи — выяснить наличие или отсутствие на холме в устье Яузы древнего культурного слоя, относящегося к начальной истории Москвы, и изучить более поздние культурные слои, связанные с бывшим здесь в XVI—XVIII вв. важным ремесленным районом города. На холме было заложено 7 раскопов и 9 разведочных шурфов (рис. 43).

Раскопки были начаты с исследования центральной площади городища у церкви «Никиты бесов мучителя». Приведенное нами сказание о начале Москвы отмечает, что древний городок находился там, где стоит эта церковь. Она неоднократно упомянута в летописях — впервые под 1476 г., затем под 1533 г. Первое достоверное известие о постройке каменной церкви
относится к 1595 г. Затем имеются сведения о пристройке южной части церкви и шатровой колокольни в 1684 г., переустройстве куполов и кровли церкви в 1740 г. и пристройке северного придела церкви в 1878 г. [4]

Рис. 46 Раскоп № 1, западный профиль. Условные обозначения: 1 — шлак; 2 — кирпич: 3 — известь: 4 - уголь; 5 - перекоп; 6 — светло-бурая земля; 7 — желтый песок; 8 — желто-серый гумированный песок; 9 — желтый материковый песок.

Рис. 46 Раскоп № 1, западный профиль. Условные обозначения:
1 — шлак; 2 — кирпич: 3 — известь: 4 — уголь; 5 — перекоп; 6 — светло-бурая земля; 7 — желтый песок; 8 — желто-серый гумированный песок; 9 — желтый материковый песок.

То обстоятельство, что нам были известны даты постройки каменной церкви и ее перестроек, позволило выяснить строительные слои, соответствующие этим датам, и таким образом выяснить стратиграфию культурного слоя на вершине холма и датировать массовый материал. В западном профиле раскопа (рис. 46) ясно различимы верхний слой (I), состоящий из шлака и строительного мусора XIX и XX вв., и отделенный от него песчаной прослойкой следующий слой (II) бурой сыпучей земли, датируемый по найденным в нем монетам 1711 и 1757 гг. На глубине 0.90—0.95 м. прослежены строительные слои церкви в виде двух прослоек извести. Верхняя прослойка, более мощная (10—15 см), названа нами условно первым строительным слоем, нижняя, толщиной не более 4 см — вторым строительным слоем. Обнаруженная в соседнем районе могильная плита кольчужного мастера с надписью и датой — 7104 (1596) г. лежала непосредственно на втором строительном слое. Это обстоятельство позволило датировать второй строительный слой временем постройки каменной церкви — 1595 г., а первый строительный слой, соответственно, — временем пристройки южной части церкви — 1684 г. Строительного слоя, соответствующего ремонту 1740 г., не обнаружено.

Строительный слой 1878 г. в раскопе I отсутствует, но хорошо прослеживается в профиле раскопа VI, заложенного у самой церкви. Таким образом, слой III, заключающийся между I и II строительными слоями, датируется XVII в. (1595—1684), а начинающийся непосредственно под нижней прослойкой извести слой желто-серого гумированного песка (IV) должен быть отнесен к более раннему времени. Дату этого слоя помогают нам установить найденные на глубине 1.35—1.60 м от современной поверхности земли могильные плиты с зубчатым орнаментом, характерным для первой половины XVI в. [5] Расположение этих плит позволило проследить уровень дневной поверхности того времени. Горизонт, находящийся выше этого уровня, можно ориентировочно датировать второй половиной XVI в. (до 1595 г.), а нижний горизонт — временем более ранним. Он лежит уже непосредственно на желтом материковом песке.

Прослеженная таким образом стратиграфия позволила датировать массовый материал и прежде всего различные типы керамики. Поливная керамика встречается только в двух верхних слоях I и II, датированных XVIII и XIX—XX вв. Ни в III, ни в IV слоях поливной керамики не встречается вовсе. Здесь встречаются лишь отдельные поливные предметы (лампадки, изразцы), датированные временем не ранее середины XVII в.

Лощеная керамика встречается во всех четырех слоях. Она отсутствует только в нижнем горизонте IV слоя и в погребениях под плитами первой половины XVI в. Это обстоятельство позволяет нам уточнить дату распространения в Москве лощеной керамики. При работах на строительстве Метрополитена лощеные кувшины найдены в колодцах на Моховой с топорами XVI в. и в культурном слое Красного села с монетой Бориса Годунова. [6] В Историческом музее хранится ряд лощеных сосудов, в которых были зарыты клады. Наиболее ранний из них № 7—8628 датируется по монетам Василия III (ум. в 1533 г.) — тридцатыми годами XVI в. [7]

Таким образом, начало производства лощеной посуды в Москве следует, на основании сопоставления приведенных материалов с результатами наших раскопок, датировать серединой XVI в. Расцвет производства лощеной посуды приходится, по-видимому, на XVII в., отдельные же лощеные сосуды встречаются и в середине XIX в. Но восстановительный обжиг, в результате которого керамика приобретает темный, даже черный цвет, применялся московскими гончарами и раньше середины XVI в., так как мореная нелощеная керамика встречается и в нижнем горизонте IV слоя, и в погребениях под плитами, где лощеная керамика отсутствует.

Наиболее распространена среди наших находок грубая красная керамика с шероховатой поверхностью, зачастую с линейным орнаментом и довольно сильно отогнутым профилем, напоминающим курганный. Керамика эта, среди которой преобладают горшки и миски с полой глиняной ручкой, встречается во всех слоях и вместе с морёной доминирует в ниж¬нем горизонте IV слоя. Для исследуемого нами района этот тип, очевидно, наиболее древний и связывает нашу городскую керамику XVI—XVII вв. с керамикой курганного типа. Этой последней в раскопках 1946 г. найдено всего несколько фрагментов, каждый раз во вторичном залегании.

Дважды встречены также фрагменты венчиков толстостенных, закопченных с наружной стороны сосудов, со слабо отогнутым краем, довольно высокой шейкой и характерным переломом при переходе шейки в тулово (№№ 6995 и 2642 по коллекционной описи). На одном из них орнамент ямочный, на другом — волнистый. Этот тип сосудов, встречающийся среди материала древнерусских городов, очевидно, также древнее остальных.
Грубая керамика, сделанная из белой глины (излюбленной формой ее были кувшины с прямым венчиком, носком для слива жидкости и небрежно прилепленной ручкой), господствует в слоях III и верхнем горизонте IV и отсутствует в слоях I и II (за исключением перекопов), в погребениях и нижнем горизонте IV слоя. Мы предполагаем для нее поэтому дату середины XVI—XVII вв. Ранняя дата этих сосудов (XIV—XV вв.),
прослеженная М. В. Воеводским [8] по памятникам центральных областей, на нашем материале не подтверждается. Другие же его выводы о распространении в Москве ножного гончарного круга и поливной посуды в XVIII в. [9] на нашем материале могут быть лишь несколько уточнены. Поливная посуда получила широкое распространение, очевидно, не в конце XVIII В., но уже в самом начале его, а отдельные поливные сосуды встречаются и в конце XVII в. В наших раскопках поливная керамика преобладает в слоях I и II и отсутствует в остальных. Поливная керамика, как правило, изготовлена на ножном гончарном круге, остальные же типы керамики, встреченные в наших раскопках, — на ручном круге, и только единичные лощеные сосуды имеют днище, срезанное ниткой.
За ограниченностью места здесь не дается более подробной характери¬стики керамики.

Для изучения техники производства московских гончаров особый интерес представляет гончарный комплекс, открытый в раскопе № 4 (рис. 47). Здесь был расчищен гончарный горн оригинальной конструкции. Горн «ямного» типа был врыт в землю на глубину до 1 м. Он имел прямоугольную форму, достигая в длину 2.65 м и в ширину 2.16 м. Размеры внутренней части горна, непосредственно загружавшейся посудой, — 1.61 X 1.54 м. Топки (их было две, расположенные рядом) были обращены на ЮЗ, в сторону кручи холма, и имели сводчатую форму при длине 0.68 м, ширине 0.48 м и высоте 0.56 м каждая. Наличие двух топок обеспечивало равномерный обжиг посуды, а направление их в сторону кручи, благодаря чему оказалось нужным вырыть для топок специальную яму, из которой они могли загружаться топливом, вероятно, было вызвано необходимостью защитить топки от ветра.

Кладка горна состоит из маломерного кирпича (23 X 13 X 6 см) и толстой глиняной обмазки, опиравшейся, очевидно, на стенки ямы. Горн был разрушен при позднейших земляных работах, и расчистка его завала не позволила поэтому установить детали конструкции, в частности устройство колосников и каналов для тока горячего воздуха. Но имеющиеся в нашем распоряжении описания гончарных горнов кустарей Гжели (XIX в.) и быв. Подольской губ. дают нам весьма сходную с нашим горном картину, [10] если не считать наличия двух топок, которые отличают его от всех раскопанных до настоящего времени на территории СССР гончарных печей, [11] и от горнов кустарей-горшечников XIX и XX вв.

На расстоянии 4—5 м к западу от горна было обнаружено большое скопление (78) обломков толстостенных глиняных сосудов (толщина стенок до 4 см). Черепок этих сосудов в изломе красный, глиняное тесто — с большой примесью песка. На внутренних (а зачастую и на наружных) стенках сосудов — полива, иногда — в виде неправильных потеков. На фрагментах таких сосудов, на которых не было поливы, она выступала после дополнительного обжига. [12] Очевидно, внутренняя поверхность сосуда была покрыта составом, оплавившимся при дополнительном обжиге.

Рис. 47. Раскоп № 4, план с указанием важнейших объектов: 1 — яма для бракованной посуды; 2 — дерево; 3 - перекоп (цифры обозначают глубину)

Рис. 47. Раскоп № 4, план с указанием важнейших объектов:
1 — яма для бракованной посуды; 2 — дерево; 3 — перекоп (цифры обозначают глубину)

О форме сосудов дают понятие фрагменты их краев и днищ. Некоторые сосуды были, очевидно, круглодонными, полусферическими, другие, как на то указывают фрагменты днищ, сохранившие правильно срезанный прямой край, были плоскодонными и составлялись из нескольких частей, пригонявшихся друг к другу впритык. В сосудах этих, по всей вероятности, приготовляли зеленую поливу, которая покрывает их внутренние стенки, а иногда в виде неправильных потеков видна и на наружных. Приготовление поливы в больших толстостенных сосудах «корчагах» прослежено Ю. А. Самариным у гончаров быв. Подольской губ. в 1928 г. [13] Составные части поливы здесь растирали пестиком и замешивали водой, в результате чего получалась тестообразная масса, которая затем наносилась на изделия.

Какие же изделия покрывались поливой в нашей мастерской? Рядом с обломками толстостенных сосудов найдено большое количество глиняных колечек. Наружный диаметр их 1.9—2.2 см, внутренний — 0.6—0.7 см, толщина 0.5—0.6 см. По своей форме и размерам эти колечки больше всего напоминают «костяшки» от счетов. Возможно, что таково и было их применение. Приборы, сходные со счетами, состоявшие из бечевок с нанизанными на них костяшками, были известны в древней Руси. На них велся т. наз. дощатый счет: «им всякий торговый счет сочтет и сошный и померной и весчей и денежной всякий счет по всяким статьям и в долях». [14] Распространенность этого способа вычислений при помощи «дощатого счета», кстати сказать, чуждого Западной Европе, требовала, вероятно, большого количества «костяшек». Самое название это, как видно из наших материалов, и в ту пору было условным, и «костяшки» счетов XVII в. могли быть не костяными, а глиняными, так же как наши современные «костяшки» деревянные. Эти «костяшки», очевидно, покрывались поливой путем опускания в найденные нами сосуды. На стенках сосудов найдены прилипшие колечки.

Весь этот гончарный комплекс можно датировать по керамике серединой XVII в. Лощеная керамика здесь преобладает, но известно уже и применение поливы. Ассортимент изделий открытой нами гончарной мастерской ясно выявился при исследовании района к северу от горна. На расстоянии, примерно, 10 м от задней его стенки обнаружены две ямы в материке, площадью 6—8 м2 каждая (рис. 47), глубиной 40—80 см. Обе ямы были наполнены бракованной посудой. Из ям извлечено более 6000 фрагментов сосудов и несколько десятков сосудов, сохранивших полностью свою форму. Все сосуды лопнули или покоробились при обжиге в горне. Здесь встречаются сосуды различных форм — кувшины, бутыли с округлым туловом («кубышки»), «кумганы» (сосуды с высоким носком), миски, лохани, рукомойники и горшки, крышки сосудов и даже фасонный кирпич. Целые сосуды, как правило, потрескались или покоробились во время обжига (рис. 48а). Сосуды лощеные, ангобированные, а также грубые красные и грубые белые. Все они сделаны на ручном гончарном круге. Некоторые из них имеют на днищах клеймо — круг со вписанным в него крестом. Таких клейм встречено до 40. Большая часть из них — в описанных нами ямах, некоторые — в самом завале горна; единичные находки — в других раскопах, на расстоянии около 100 м от горна. [15]

Клеймо в виде круга со вписанным в него крестом было распространено на Руси с древнейших времен до наших дней. [16] Клейма этой конфигурации встречены при раскопках и в старой Рязани, и в Смоленщине, и в Киеве. Б. А. Куфтин видел такие клейма у гончаров Дмитровского уезда еще в 1928—1929 гг. [17]

Находка клейм в обеих ямах и в завале горна доказывает, что ямы являлись складом бракованной продукции той самой мастерской, к которой принадлежал и горн. Главным видом продукции мастерской была глиняная посуда различных форм и сортов. Но мастерская выделывала и глиняные игрушки, фрагменты которых найдены и в самом горне и в прилегающем районе. Игрушки эти тех же типов, что встречены и в других раскопках. Их найдено более 220 (в том числе 87 фигурок лошади, 35 человеческих фигурок, 31 фигурка медведя, 4 фигурки птиц и 70 неопределимых фрагментов).

Человеческие фигурки — мужчины в рубахах без пояса и в штанах, заправленных в сапоги с неизменно загнутыми кверху носками; женщины — в длинных «до полу» платьях, так что ноги не изображаются вовсе. Трактовка лиц фигурок чрезвычайно примитивна (рис. 48), но поза и движение схвачены обычно весьма верно. Иногда игрушки представляют как бы карикатуру на людей. Фигурки лошадей отличаются характерным выгибом шеи. На некоторых из них нарисована коричневой краской по белому ангобу упряжь. Лошади изображались верховыми и упряжными. Фигурки медведей (как правило, в намордниках) — весьма реалистичны. [18]

Владельцу мастерской, очевидно, не было чуждо и производство изразцов и строительных материалов. На это указывают находки в складе брака фасонного кирпича и рядом с этой ямой — штампа из обожженной глины с вырезанным на нем изображением птицы. Штамп этот, представляющий в своей рабочей части круг диаметром 5 см, очевидно, служил для оттискивания изображения на изразцах. Найденная тут же остродонная чашечка с ушком могла служить для нанесения на изразцы поливы.

Образцы продукции гончарной слободы в области производства изразцов дают находки в разных местах холма изразцов, их фрагментов и полуфабрикатов. В 1946 г., как и в 1940 г., были встречены все виды древнерусских изразцов, так называемые «красные» терракотовые изразцы, зеленые «муравленные», полихромно-рельефные — «ценинные», и расписные. Особый интерес представляет расчищенный в северной части раскопа IV завал изразцовой печи, погибшей при пожаре. Как удалось установить, в печи были одновременно и «красные» и «муравленные» и «ценинные» изразцы. Это обстоятельство позволяет установить, что строгих хронологических границ между различными видами изразцов не было и что в 60-х годах XVII в. могли сосуществовать в одном агрегате различные виды изразцов.

Рис. 48. Глиняные игрушки и пряслице

Рис. 48. Глиняные игрушки и пряслице

На склоне холма, спускающемся к Москва-реке (Подгорский пер.), в раскопе VII были обнаружены остатки деревянного строения. Строение это погибло от пожара; обуглившиеся остатки его сохранились, хотя вообще дерево в этом районе в земле не сохраняется. Расчищенное строение представляло собой сруб размером 4.2 м в направлении с севера на юг, по всей вероятности, квадратное в плане (сохранились только три стены), ориентированный почти точно по странам света и врытый в материковый песок на 20—25 см, причем песок, выброшенный из ямы, был присыпан к стенкам сруба, образуя как бы завалинку. Под остатками обрушившейся кровли сохранились лишь следы пола строения. Дверь была, очевидно,
восточной стене строения, так как здесь обнаружены ее остатки с железным нутряным замком. Кусочки слюды, найденные у южной стены сруба, возможно, являются остатками окна.

Под завалом западной стенки сруба найден четырехконечный медный наперсный крест 9X6.5 см, по клеймам на его концах датируемый периодом с конца XV до середины XVI в. [19] При расчистке пола строения обнаружены также кусок обуглившегося хлеба и скопление фрагментов керамики — 16 грубой красной и 11 грубой белой керамики. Эта находка подтверждает дату сооружения по кресту — конец XV начало XVI в. Под полом строения были обнаружены в большом количестве обуглившиеся зерна злаков — частично рассыпанные, частично же сохранившиеся в бочках. Удалось выяснить следы бочки диаметром 56 см, оставшиеся в материковом песке, днище бочонка, диаметром 30 см и остатки днища другого бочонка, к доскам которого прилипли зерна пшена. В бочке и бочонке зерна злаков оказались перемешанными. По подсчетам И. И. Никишина, в пробе зерна, взятой со дна бочонка, оказалось 29 зерен ржи, 32 зерна ячменя и 5 зерен овса. В другом скоплении зерен из, примерно, 3 кг зерна оказалось 80—85% ржи, 12—18% ячменя и 1—2% мягкой пшеницы. Кроме того, встречены единичные зерна овса, гречихи, бобовых растений и сорняков. Очевидно, мы имеем дело с хранившимися в подполье домашними запасами. Хранение зерна в бочках и бочонках в древней Руси известно и по изображениям на миниатюрах. [20]

К вскрытой нами постройке примыкал забор из кольев, обвитых плетнем. Забор огораживал, очевидно, скотный двор; здесь обнаружен слой навоза, подковки, какими подковываются иногда волы, а также фрагменты плетня, куски рогожи и носок лаптя. В 1947 г. к западу от скотного двора удалось вскрыть погреб, явно современный постройке, открытой в 1946 г.
Таким образом, была исследована полностью эта усадьба горожанина XV—XVI в.

В раскопе VII была обнаружена еще одна находка, которая заслуживает особого разбора. При зачистке восточного профиля квадрата II В на глубине 0.50 м было найдено пряслице из розового шифера. Оно имеет обычную для этого рода пряслиц биконическую форму. На поверхности его — значок владельца в виде змейки. Пряслица из розового шифера, как это выяснено еще в работах Оссовского и Мельник, [21] могли производиться только на Волыни в районе Овруча, где находится единственное месторождение этого минерала. В окрестностях Овруча и в Киеве на Флоровской горе раскопками открыты мастерские этих пряслиц. Отсюда они распространялись по всей древней Руси, а также в Польше и в Волжской Болгарии. Автор работы о шиферных пряслицах, Б. А. Рыбаков, определяет время распространения шиферных пряслиц с XI в. до середины XIII в. «В послемонгольскую эпоху, — пишет он, — выделка шиферных пряслиц и торговля ими совершенно прекратилась, и русские женщины вновь вернулись к глиняным». [22]

Рассматриваемое нами пряслице найдено в верхнем слое раскопа VII, датируемом XVIII—XIX вв., явно во вторичном залегании. По всей вероятности, оно было смыто вниз с вершины холма. Но эта находка указывает вполне определенно на наличие в исследованном нами районе домонгольского культурного слоя. К этому же слою могут относиться и находимые нами в разных местах городища фрагменты керамики курганного типа.

Домонгольский слой не сохранился на вершине холма, потому что земля здесь все время перекапывалась, начиная с XVI—XVII вв., когда гончары брали здесь песок и рыли на городище ямы для своих горнов и бракованных изделии, и кончая XX в., когда здесь шло строительство крупных каменных зданий.

Наличие следов домонгольского культурного слоя говорит о существовании в устье Яузы какого-то поселения еще до монгольского нашествия. Поселение это было, по крайней мере, современным Москве Юрия Долгорукого.

Таким образом, в результате раскопок в устье Яузы в 1946 г. гипотеза о наличии здесь одного из древнейших московских поселений получила некоторое подтверждение.

Рис. 48а. Посуда — брак производства.

Рис. 48а. Посуда — брак производства.

Дальнейшие исследования в устье р. Яузы имеют целью окончательное обследование городища и обнаружение остатков домонгольского культурного слоя, если таковые еще где-либо сохранились. Центральным же объектом дальнейших археологических работ в Москве должен стать другой интереснейший в археологическом отношении район Москвы — Зарядье. Разведки, произведенные нами здесь в 1941 и 1946 гг., обнаружили мощный культурный слой (5—6 м), нарушенный только в верхней трети и сохраняющий в себе, благодаря своей влажности, дерево и другие органические остатки. Деревянные строения важного торгового района города, примыкавшего к «Великой улице», могут быть открыты и исследованы.

Эта перспектива делает археологические раскопки в Зарядье делом первостепенной важности для изучения истории Москвы.

[adsense]

1 Подробнее об этом см.: И. Е. Забелин. История города Москвы, ч. 1. М., 1905, стр. 66; М. Н. Тихомиров. Начало Москвы. Жури. «Преподавание истории в школе», 1946, № 2; М. Г. Рабинович. К вопросу о начале Москвы. Журн. «Вестник Академии Наук». 1947, № 4.
2 Краткое сообщение об этих работах см: М. Г. Рабинович. Московские гончары. КС ИЭ АН СССР, М., 1946, вып. I; Подробный отчет М. Г. Рабинович. Гончарная слобода в Москве XVI—XVIII вв. МИ А СССР, М., 1947, № 7, стр, 55 и сл.
3 В экспедиции, кроме автора настоящей статьи, принимали участие научные сотрудники Л. А. Ельницкий, П. И. Засурцев, А. В. Никитин, А. И. Першиц и В. Б. Гиршберг. В качестве ученых консультантов в работе приняли участие С. К. Богоявленский, А. В. Филиппов и М. А. Ильин.
4 М. Г. Рабинович. К вопросу о начале Москвы, а также архив М. И. Александровского, хранящийся в ГИМ, № 78.
5 А. В. Арциховский. Надписи, найденные на Метрострое. Сборник «По трассе первой очереди Московского метрополитена», М., 1936, стр. 160—165.
6 А. В. Арциховский. Находки в колодцах на Моховой. Указ. сборник, стр. 134; А. П. Смирнов. Красное село. Там же, стр. 132.
7 Сведения о кладе сообщены мне сотрудницей ГИМ С. А. Мен, подготовившей к печати специальную работу об этих кладах.
8 М. В. Воеводский. Глиняная посуда Москвы XVI—XVIII вв. по материалам, собранным на работах Метростроя. Указ. сборник, стр. 169.
9 Там же, стр. 165.
10 А. Исаев. Великорусское племя Московской области. Живописная Россия, т. VI, бы п. 2, стр. 52—53; Ю. А. Самарин. Подольские гончары, М., 1929, стр. 22—24.
11 Ср. А. В. Филиппов. Древнерусские изразцы, т. I, 1938, стр. 13; В. Ф. Гайдукевич. Античные керамические обжигательные печи, М.—Л., 1934, стр. 27, 54—57; 59, 67 и др.
12 Работы по технологическому исследованию керамики, найденной в 1946 г., произведены в керамической лаборатории Академии архитектуры СССР под руководством А. В. Филиппова.
13 Ю. А. Самарин. Указ. соч., стр. 24.
14 Описание прибора цитировано по Б. В. Гнеденко. Очерки по истории математики в России, М.—Л., 1946, стр. 48.
15 Вид горна и клейма на днищах сосудов опубликованы в статье М. Г. Рабинович: «Археологические находки в Москве». Жури. Наука и жизнь, 1947 г., № 5.
16 Б. А. Рыбаков. Сбыт продукции русских ремесленников в X—XIII вв. Ученые записки МГУ, М., 1946, вып. 93, кн. 1, стр. 68.
17 А. А. Мансуров. Старорязанские и пронские гончарные клейма. Сов. археология, М.— Л., 1946, вып. VIII, стр. 295, табл. II; Б. А. Куфтин и А. М. Россова. У гончаров Дмитровского и Воскресенского уездов. Московский краевед, 1929, вып. 5, рис. 11.
18 Более подробный обзор глиняных игрушек см. М. Г. Рабинович. Гончарная слобода в Москве XVI—XVIII вв. МИА, 1947, № 7, стр. 69 и сл.
19 В. Н. Перетц. О некоторых основах для датировки древне-русского художественного литья, Л., 1933, стр. 44—45.
2 А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, М., 1944, стр. 93.
3 Г. О. Оссовский. Откуда привозился красный шифер… Труды III АС, М, 1878, т. I.
4 Б. А. Рыбаков. Овручские пряслица. Доклады и сообщения исторического факультета МГУ, М., 1946, вып. 4, стр. 26.

К содержанию 21-го выпуска Кратких сообщений ИИМК

Компания Такси Пилот быстро и комфортабельно довезет вас до нужного места. Москва — большой город со сложной транспортной ситуацией, поэтому услуги такси просто необходимы. На такси всегда получается доехать быстрее до пункта назначения, к тому же и воспользоваться услугами такси можно в любое время.

В этот день:

Дни смерти
1911 Умер Андрей Александрович Титов — верхневолжский археолог, этнограф, палеограф, предприниматель, крупнейший специалист по древностям Ростова и округи, основатель Ростовского исторического музея.
2008 Умерла Галина Ивановна Матвеева — российский археолог и педагог, профессор, один из первых преподавателей Самарского (Куйбышевского) государственного университета, создатель археологического центра в Самаре. Автор концепции появления ранних славян в Среднем Поволжье в первых веках н. э.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика
Археология © 2014