Знакомство с погребальными сооружениями и погребениями следует предварить рассмотрением некоторых этических аспектов археологических исследований подобных объектов.
В 1989 г на состоявшемся в г. Вермиллион (США) региональном тематическом конгрессе «Археологическая этика и обращение с умершими» было принято «Вермиллионское соглашение по человеческим останкам», содержавшее в числе прочих требование обоснования «научной исследовательской ценности скелетных, мумифицированных и иных человеческих останков (включая ископаемых гоминидов)». В 1990 г. Совет Всемирного Археологического Конгресса принял «Первый кодекс этики», пятый пункт правил которого содержит следующее требование: «Члены (Всемирного Археологического Конгресса — Н.П.) не должны воздействовать на и/ или перемещать человеческие останки аборигенных народов без их ясного согласия». А совсем недавно, в 2006 г Совет Всемирного Археологического Конгресса принял «Соглашение по экспонированию человеческих останков и священных предметов». Согласно пункту 1 этого документа, экспонированию подобных материалов должно предшествовать получение на это разрешения от соответствующего местного этнического сообщества. В 1999 г. данному кругу вопросов была посвящена отдельная секция 5-й ежегодной конференции Европейской Ассоциации археологов (Борнмут, Соединенное Королевство), состоявшаяся по названием «Этика раскопок и обращения с человеческими останками: европейская перспектива».
[adsense]
Вряд ли можно утверждать, что перечисленные выше документы исчерпывают проблему этичности археологических раскопок погребений. Впрочем, с другой стороны, признавая обсуждение данных вопросов чрезвычайно актуальным для современной археологии, мы должны все же подчеркнуть очевидный факт — так или иначе, именно археологические исследования древних захоронений дают нам незаменимые материалы для изучения представлений о смерти как исторического и культурного явления, которое оказывается существенной частью человеческого мировосприятия в целом. Зеркалом представлений человека и общества о смерти является погребальная обрядность.
«Всякое изменение в положении человека влечет за собой взаимодействие светского и сакрального, — писал этнолог А. ван Геннеп (1999: 9). — Оно требует регламентации и соблюдения ритуала, дабы общество в целом не испытало затруднений и не понесло ущерба». И каждое подобное изменение (от рождения до смерти) «сопровождается церемониями, у которых одна и та же цель: обеспечить человеку переход из одного определенного состояния в другое, в свою очередь столь же определенное». Эти «церемонии» получили название «обрядов перехода» («les rites de passage»). К их числу относится конечно же и погребальный обряд, котором «ритуально закрепляется перемена статуса человека, осмысленная в пространственных категориях выхода из одного локуса… и входа в другой. Жизнь и смерть противопоставлены пространственно, как ,,этот“ и ,иной“… свет…» (Седакова 1983:4, 10-11). По данным восточно- и южнославянской этнографии, здесь выделяются три основные функциональные группы обрядовых актов: 1) акты, направленные на разрыв границы между Жизнью и Смертью с целью помочь умершему в достижении «того света»; 2) акты, направленные на восстановление и укрепление этой границы; 3) акты, направленные на установление контакта через эту границу, следствием которого должно стать плодородие и изобилие, посылаемые из области Смерти.
Археологическое представление о погребальном обряде гораздо «уже» понимания этого явления этнологами. Если для последних он включает в себя всю последовательность ритуальных действий от выноса тела умершего из дома до завершения поминок, то в археологических исследованиях по понятным причинам под погребальным ритуалом понимается лишь последовательность действий людей при захоронении умершего. Показательно следующее археологическое определение погребального обряда: «Погребальный ритуал — способ посмертной изоляции умершего индивида, реализуемый в определенных материальных формах» (Хпобыстина 1995: 3, 114).
В археологии принято выделять два основных вида погребального обряда: ингумация (захоронение тела умершего) и кремация (сожжение тела умершего). (В русской археологической литературе XX в. укоренились и преобладают до сих пор иные обозначения данных обрядов — трупоположение (вместо термина «ингумация») и трупосожжение (вместо термина «кремация»). Неуместность этих словообразований представляется очевидной.) Различают кремацию на месте (если сожжение было произведено непосредственно на месте захоронения) и кремацию на стороне (если погребальный востер располагался где-то в стороне и кремированные останки были принесены оттуда к месту захоронения). Отмеченное различие существенно: при кремации на месте исследователю достается впоследствии целостный комплекс, состоящий, как правило, из двух основных компонентов — фрагментов пережженных костей погребенного и предметов сопроводительного погребального инвентаря, полностью или частично сохранившихся в огне (имеются в виду изделия из камня, керамики, металла и прочих огнеупорных материалов различной степени прочности). Подобное захоронение может, конечно же, сопровождаться и
жертвоприношениями животных. Кроме этого, какие-то предметы могли быть включены в состав погребального инвентаря уже после завершения обряда кремации.
При кремации на стороне археолог исследует комплекс, целостность которого не является очевидной — ведь вполне возможно, что какая-то часть пережженных костей и какие-то элементы погребального инвентаря остались на месте проведения обряда кремации. Между тем, выявление такого объекта (погребального костра) чаще всего чрезвычайно затруднено отсутствием каких-либо его признаков на современной дневной поверхности. Впрочем, иногда это удается — так, в финно-угорском могильнике I тыс. н. э. у д. Пугано, в низовьях р. Суда (Молого-Шекснинское междуречье) была исследована яма глубиной 60 см, в которой совершались кремации (дно и стенки этой ямы были сильно прокалены). Яма была заполнена углем, золой, пережженными костями, среди которых были выявлены различные предметы, прежде всего — бронзовые женские украшения (Банвнькин 1995: 22). Однако, и в этом, и в иных подобных случаях мы конечно же все равно не сможем однозначно соотнести конкретный комплекс захоронения по обряду кремации на стороне, обнаруженного в определенном погребальном сооружении, с той его частью, которая, возможно, присутствует среди ушей и золы выявленного погребального костра.
Следует подчеркнуть существенное отличие погребений как таковых (включающих в себя, как уже было отмечено выше, человеческие останки и погребальный инвентарь) от их вместилищ — погребальных сооружений, отличающихся чрезвычайным разнообразием (к ним относятся и египетские пирамиды, и скифские курганы, и древнерусские жальники — см. ниже). Ритуальное значение данного отличия хорошо иллюстрируется примером кенотафов — погребальных сооружений, не содержащих самих погребений. Как правило, причина появления кенотафа заключалась в отсутствии физической возможности похоронить тело умершего — если этот человек погиб в результате кораблекрушения, был растерзан дикими животными и т. д.
Наконец, особо следует отметить «археологически неуловимый похоронный обряд». Дело в том, что в случае захоронения человеческих останков (в особенности — после их кремации на стороне) в водоемах, болотах, на деревьях и т. п. вероятность обнаружения таких погребений археологическими исследованиями чрезвычайно мала. Археологам известны регионы, некоторые периоды истории которых представлены множеством поселений, однако, соответствующие им погребальные памятники до сих пор остаются не найденными (например, ряд территорий лесной зоны Восточной Европы в раннем железном веке. Очевидно, речь в таких случаях как раз и может идти о неких похоронных ритуальных действиях, последствия которых оказываются недоступными для изучения археологическими методами. Впрочем, иногда археологам «поймать» следы подобного обряда. Так, остатки захоронений ХIII-XTV (XV?) вв. по обряду кремации на стороне были выявлены в оз. Обеляй в Литве (Урбанавичюс 1990: 198-201). Следует отметить чрезвычайное разнообразие предметов сопроводительного погребального инвентаря, встреченных среди кальцинированных костей — здесь обнаружены обломки мечей, наконечники копий, топоры, огнива, весовые гири, браслеты и т. п. (всего — около 3000 находок!).
Считается, что древнейшие погребения (ингумации) относятся к среднему палеолиту — периоду мустье. Одним из основных критериев преднамеренного ритуального захоронения человеческих останков для этого времени является наличие комплектного скелета (а не отдельных костей) в культурном слое поселения. «Если комплектные остатки обнаружены за пределами поселения, то доля вероятности их преднамеренного погребения уменьшается, и необходимы какие-то дополнительные критерии» (Смирнов 1981: 9, 52). В настоящее время в Евразии известно немногим более 50 достоверных мустьерских захоронений (т. е. с учетом коллективных могил — немногим более 60 останков индивидуумов). Рассмотрим некоторые примеры подобных комплексов.
Погребение ребенка 7-8 лет было выявлено в верхнем культурном слое уже упоминавшегося выше грота Тешик-Таш (рис. 25) в Узбекистане (Смирнов 1981: 149-153, 272-275). Данный комплекс включал в себя некомплектный скелет, представленный черепом, нижней челюстью и отдельными костями, которые, судя по наличию следов резания, были предварительно очинены от мягких тканей. Первоначальное расположение костей установить невозможно — погребение было потревожено грызуном. Вокруг останков располагалось несколько пар рогов горного козла, а среди и вокруг костей погребенного было выявлено несколько обломков известняка. Предполагается, что погребение было совершено в яме, хотя контуры ее и не были прослежены. «В расположении рогов и обломков известняка заметна определенная система… позволяющая предположить создание кольцеобразного сооружения вокруг человеческих остатков». Вероятным признано наличие сопроводительного погребального инвентаря — здесь найдены костяная поделка («орудие типа шила»), «несколько отщепов» и т. п.
Примером комплектного погребения может служить захоронение мужчины 40-45 лет в яме, в культурном слое 1 грота Бонневаль у поселка Ля Шапель-о-Сен во Франции (Смирнов 1981: 111-114, 240-242). Погребенный располагался в яме, на спине и был ориентирован на юго-запад. Голова была приподнята с помощью нескольких камней, ноги сильно согнуты в суставах. Определить наличие погребального инвентаря затруднительно, так как заполнение могильной ямы (в котором были встречены каменные орудия, отщепы и т. д.) являлось культурным слоем поселения.
Как отмечает В. А. Алекшин (1995: 188, 210), «древнейший погребальный обряд эволюционировал от расчлененных
захоронений раннего мустье к нерасчлененным погребениям, появившимся в конце среднего палеолита». По мнению исследователя, «погребальный обряд возник как магическое средство защиты среднепалеолитических охотников от вымирания»; он был «необходимым элементом культуры человека, с помощью которого он старался противостоять смерти и тем самым сохранить стабильность внутри охотничьего коллектива». При этом у людей, совершавших мустьерские похоронные ритуалы, «не было сложившихся представлений о потустороннем мире».
Следует, однако, подчеркнуть — так или иначе древнейшие мустьерские захоронения знаменуют собой начало постепенного постижения человеком смерти как «сокровенного таинства» (Святитель Игнатий Брянчанинов 1993: 69). Отражением этого сложного и многообразного процесса являются погребальные археологические памятники
последующих периодов. По наличию или отсутствию на современной дневной поверхности каких-либо визуально фиксируемых до проведения раскопок конструкций или иных сохранившихся материальных признаков подобные объекты можно разделить на две большие группы — наземные погребальные сооружения и грунтовые погребения.
Наверное, наиболее многочисленным видом наземных погребальных сооружений являются курганы. Не следует думать, что курганы представляют собой некий определенный вид погребального археологического памятника — этим термином обозначаются самые разнообразные объекты, возведенные как исключительно из земли, так и с использованием камней или деревянных конструкций. При этом даже те курганы, при сооружении которых использовался один лишь грунт, зачастую оказываются отнюдь не просто земляными холмами — есть все основания считать их памятниками своеобразной земляной архитектуры».
Примером таких объектов являются так называемые новгородские сопки — языческие монументальные курганы родовой знати Северо-Западной Руси IX-XI вв. Один из них — располагавшийся у д. Сковородка в Псковской области — до раскопок представлял собой крутобокую насыпь высотой до 4 м и диаметром 12 м (рис. 26). Как выяснилось в ходе исследований, изначально этот погребальный памятник имел вид «четырехгранной пирамиды с усеченной вершиной, сложенной из специально нарезанных кусков дерна» (Кузьмин 2001: 59). На вершине находился дубовый ящик, содержавший около 15 кг пережженных костей. Принято считать, что при кремировании сохранялось около 60 г. сожженных костей. С учетом этого обстоятельства, следует признать, что на вершине данной сопки (а также — многих других подобных курганов) захоронения по обряду кремации на стороне совершались неоднократно и неединовременно. И, таким образом, погребальные функции сооружения реализовывались в этих случаях лишь после возведения самой насыпи.
Интересный технологический прием строительства земляного кургана был прослежен при раскопках одной из сопок у д. Пристань в среднем течении р. Оредеж. Сначала здесь возвели кольцевой вал из моренного щебня (высотой около 80 см и шириной до 2 м). И лишь затем пространство внутри этого вала было засыпано в ходе сооружения насыпи, общая высота которой составила в итоге более 2 м (Кузьмин 1992а: 21). Аналогичный способ формирования внешнего «каркаса» кургана с помощью кольцевых валов из плотного грунта (во избежание оползания склонов) был выявлен в сопках нижнего Поволховья.
[adsense]
Обратимся к примеру комбинированного деревянно-каменного элитного погребального сооружения, также именуемого археологами курганом. Курган Аржан (рис. 27), относящийся к числу так называемых «царских» курганов древних скифов, располагался на юге Сибири, в Туве, в долине р. Мок. Памятник датируется VIII-VII вв. до н. э. и отражает начальный этап скифской культуры (Грязнов 1980: 45, 55-56). Сооружение высотой 3-4 м и диаметром 120 м было сложено в основном из камней средних размеров (весом 20-50 кг). Под этой каменной насыпью находилась сложная деревянная конструкция, состоявшая из центральной погребальной камеры и более 70 срубов, радиально расположенных вокруг нее. В центральной камере были открыты следы двух погребений по обряду ингумации в деревянных колодах — «мужчины старческого возраста и взрослой женщины». Захоронение оказалось полностью разгромленным и опустошенным грабителями. К центральной камере примыкали еще 8 мужских ингумаций, большинство из которых были также совершены в деревянных колодах. Всего же в данном кургане было выявлено 15 погребений, «сопровождавших» центральное парное погребение мужчины и женщины, а также — не менее 160 конских захоронений. Как отмечает автор раскопок М.П. Грязнов, «захороненные в кургане лица являлись представителями богатой кочевой знати и среди них был их верховных владыка — вождь большого племени или союза племен, называемый нами царем».
Впрочем, курганные сооружения далеко не всегда оказываются столь внушительными монументальными объектами. Так, близ Старой Ладоги, в урочищ; Плавун был исследован скандинавский курганный могильник, датируемый IX-X вв. и интерпретируемый сегодня как могильник дружины Рюрика и Олега — первых русских князей. Подавляющее большинство погребений соответствует здесь ритуалу, характерному для дружин викингов — кремации на месте в ладье, с захоронением останков в урне или прямо на кострище под курганной насыпью (иногда с каменной оградкой по основанию) с сопровождающим погребальным инвентарем (Назаренко 1985: 156). Однако, несмотря на высокий социальный статус погребенных, размеры насыпей крайне невыразительны (диаметр от 4 до 20 м и высота от 30 см (!) до 1 м). Остановимся на одном из этих сооружений поподробнее.
Курган № 1 диаметром 15 м и высотой 45 см был возведен над остатками погребального костра, выявленными на слое древней погребенной почвы. Кострище представляет собой пятно угля и золы, содержащее пережженные кости и различные предметы погребального инвентаря. В пределах кострища выявлена яма глубиной 40 см, в заполнении которой обнаружены булыжники и обломки известняковой плиты. Кроме этого, на кострище (а отчасти — и за его пределами) найдено около 200 ладейных заклепок. Находки подобных предметов являются основным индикатором обряда кремации в ладье. Однако, надо иметь в виду, что такого «незначительного количества заклепок было бы явно недостаточно для сооружения даже самого малого судна, так как около 100 заклепок потребовалось бы на соединение всего одного пояса обшивки судна 8-10-метровой длины» (Сорокин 1997: 81). Следует предположить, что для рассматриваемого здесь обряда кремации могла использоваться лишь какая-то часть ладьи (возможно — фрагмент старого, пришедшего в негодность судна).
Приведенный пример конечно же не означает, что в эпоху викингов не возводили монументальных курганов. Целая «серия» ингумаций в корабле известна по результатам раскопок так называемых «королевских курганов» Норвегии. Так, в 1904—1905 гг. одна из таких насыпей была исследована около фермы Усеберг. Курган высотой 6 м и диаметром 44 м был возведен здесь в IX в. над кораблем, в средней части которого находилась погребальная камера, содержавшая захоронения по обряду ингумации двух женщин в возрасте оюло 30 и около 60 лет. Погребения сопровождались богатым инвентарем, захоронениями лошадей, собак и быка. Очевидно, что перед нами элитное погребальное сооружение. Высказывалось даже предположение (Лебедев 2005: 190), что в этом кургане погребена Аса — бабушка объединителя Норвегии Харальда Прекрасноволосого.
Среда археологических памятников многих финно-угорских народов известен любопытный вид погребальных сооружений именуемых в археологической литературе «домиками мертвых». Речь идет о деревянных постройках, служивших для захоронения кремированных останков. Один из таких объектов был выявлен в пределах зоны обитания при раскопках городища середины I тыс. и. э. у д. Березняки на р. Сонохта в Верхнем Поволжье (Третьяков 1941: 58-60, 68). «Домик мертвых» сохранился здесь в виде остатков постройки размерами 2,2 х 2,2 м. Скопления пережженных костей (погребения по обряду кремации на стороне) располагались вдоль северной и южной стен. Предполагается, что в этом сооружении находились останки 5-6 человек. Кроме этого, здесь были обнаружены также различные предметы погребального инвентаря, в том числе — пять топоров-кельтов. (Кельтами называют топоры, у которых втулка для крепления топорища располагается перпендикулярно лезвию.)
«Домики мертвых» были выявлены и среда погребальных памятников IX-X вв. юго-восточного Приладожья, в Молого-Шекснинском междуречье (здесь они датируются концом I тыс. до н. э. — первой половиной I тыс. н. э.) и других регионах. В.А. Назаренко (1988: 75-79) реконструирует одно из таких сооружений в раннесредневековом Приладожье как сруб размерами примерно 4 х 4 м и высотой до пяти венцов. Сооружение имело двускатную земляную крышу, которая поддерживалась внутри несколькими рядами столбов. В центральной части сруба был устроен очаг, в южной стене — находился дверной проем. «Домик мертвых» был окружен рвом; в качестве «моста» через него было использовано стесанное толстое бревно. Погребения по обряду кремации на стороне размешались на устроенных внутри вдоль стен сруба земляных уступах-«лавках».
Термин «домик мертвых» в первую очередь отражает результат археологической реконструкции определенных погребальных памятников — до проведения раскопок подобных объектов они не выделялись специально из числа иных курганных сооружений. Очевидно, что «домики мертвых» воспринимались как жилища (места постоянного обитания) умерших. Здесь следует пояснить, что, как правило, функция того или иного погребального памятника ограничена двумя возможными вариантами: «1 — место пребывания покойника… 2 — средство путешествия в загробный мир» (Лесман 1985: 54). Поэтому, например, не менее очевидной представляется функция рассматривавшегося выше корабля из Усебергского кургана — это, конечно же, средство переправы умершего.
Археологам известны и иные виды деревянно-земляных погребальных сооружений. В ходе расюпок прибалтийсю-финского могильника XI-ХII вв. около д. Залахтовье на берегу Чуцского озера был раскопан курган № 162а. Как отмечает автор раскопок Н.В. Хвогцднская (2004:33-34), данный объект до начала исследований «выглядел как обычный круглый курган». Однако, оказалось, что первоначально здесь находилось деревянное срубное сооружение (рис. 28) размерами примерно 3 х 3 м и высотой до четырех венцов, окруженное с трех сторон рвами. В центре постройки наждалась ямка с пережженными костями. «После совершения захоронения внутреннее пространство сруба было засыпано песком. Постепенно дерево сгнило и раскатилось, песок оплыл по краям, и сооружение внешне стало напоминать обычный курган».
Завершая этот обзор курганных погребальных сооружений, необходимо особо остановиться на впускных погребениях. Обычно этим термином называются захоронения, совершенные в кургане («впущенные» в него) в более позднее время — уже после того, как он прекратил свое функционирование в качестве погребального объекта. Одним из наиболее ярких примеров таких погребений являются впускные ингумации, выявленные при раскопках некоторых новгородских сопок. Совершение захоронений на вершинах этих памятников по обряду кремации на стороне прекратилось в XI в., однако, уже в ХII в. (и позднее — вплоть до XX в.) в подобных курганных насыпях появляются впускные погребения. Например, парная впускная ингумация, совершенная не позднее конца ХII в., выявлена в уже упомянутой выше сопке у д. Пристань. Очевидно, что в таких случаях речь идет о неких людях, которые по каким-то причинам не могли быть погребены на обычном сельском христианском кладбище. Имеющиеся в нашем распоряжении фольклорно-этнографические материалы, позволяют предположить, что это так называемые «нечистые» покойники, захоронение которых на кладбище не представлялось возможным в связи с характером деятельности и социальным статусом этих людей при жизни или обстоятельствами их смерти. Так, на вершине сопки близ д. Коровитчино в Новгородской губернии в 1850-х гг. был похоронен застрелившийся офицер, а у подножья той же насыпи похоронили цыганку и утонувшего татарина.
К числу погребальных сооружений относятся конечно же и разнообразные каменные архитектурные конструкции (причем, не только наземные) — гробницы, мавзолеи, склепы, пирамиды и т. п. Остановимся на некоторых примерах подобных археологических памятников.
Среди погребальных сооружений этрусков (народ неясного происхождения, обитавший на Апеннинском полуострове в VIII-I вв. до н. э.) широко известна так называемая «могила Реджолини-Галасси» VII в. до н. э. близ города Черветери. Центральная гробница была вырублена в горной породе и затем «надстроена» стенами из каменных блоков. Перекрытие гробницы представляло собой так называемый ложный ступенчатый свод — в верхней части стен каждый последующий ряд плит отступает от края предыдущего. К погребальной камере вел дромос — этим греческим словом (буквальное значение — «путь») в археологии принято называть коридор, построенный из камня или вырубленный в скале и являвшийся проходом в гробницу. К дромосу «могилы Реджолини-Галасси» примыкали две ниши, вырубленные в туфе. Над описанным сооружением была насыпана курганная насыпь.
В центральной гробнице «могилы Реджолини-Галасси» по обряду ингумации была похоронена женщина с чрезвычайно богатым погребальным инвентарем. Кроме того, основное захоронение сопровождалось погребениями двух мужчин. Первое — по обряду кремации на стороне — располагалось у входа в одну из нищ второе (ингумация) — находилось в дромосе, рядом с размещенной здесь четырехколесной повозкой. Помимо предметов вооружения, входивших в состав инвентаря ингумации останков мужчины, восемь парадных щитов были выставлены здесь вдоль стен дромоса.
К XIV-ХIII вв. до н. э. относится так называемая «сокровищница Атрея» (рис. 29 ) в Микенах, наиболее выразительный пример элитной купольной гробницы — толоса. Этим греческим словом (буквальное значение — «свод», «купол») в античной археологии, как правило, называют сооружения в форме улья, перекрытие которых, также как и в предыдущем примере, представляло собой ступенчатый свод. «Сокровищница Агрея» была сооружена внутри естественного холма. Высота толоса (к которому примыкает дополнительная боковая камера) составляет здесь около 15 м. От края склона холма к толосу вел дромос длиной 36 и шириной 6 м. К сожалению, содержимое гробницы было полностью разграблено.
Монументальные каменные погребальные сооружения известны археологам, конечно же, не только в Средиземноморье. Так, например, на территории Западной Европы мегалитические гробницы начинают возводить уже в период неолита. Среди разнообразных памятников подобного рода следует выделить наиболее часто встречающийся вид мегалитических сооружений — дольмены.
Слово «дольмен» происходит из бретонского языка кельтской языковой группы. В археологии дольменами обычно именуются однокамерные гробницы, возведенные на поверхности земли из нескольких вертикально стоящих необработанных камней, перекрытых горизонтальным камнем. Многие дольмены не сохранили следов захоронений, так как были полностью разграблены. В некоторых случаях археологам удалось выявить погребения по обряду ингумации, сопровождавшиеся различным инвентарем. Старейшие европейские дольмены относятся к IV тыс. до н. э.
Особую группу дольменных сооружений составляют памятники Западного Кавказа IV II тыс. до н. э., которые в отличие от европейских аналогов сооружались из тщательно подшлифованных каменных плит и блогов. Таков, например, один из дольменов (№ 8, группа I), обнаруженных в бассейне р. Пшада, юго-восточнее г. Геленджик (Марювин 1997: 262, 273-277, рис. 143). В передней плите здесь было сделано традиционное для подобных памятников этого региона отверстие диаметром около 40 см (рис. 30). Передняя и боковые плиты опираются на так называемый «пяточный» (опорный) камень. Размеры погребальной камеры составляют 1,65 х 1,50—2,05 м. В годе расчистки дольмена здесь были встречены фрагменты керамики, а также — каменное орудие «типа скребка».
Примером дольмена, в котором были выявлены костные останки является сооружение № 26 на горе Кислая в бассейне р. Кизинка (Марювин 1997: 46, 57, 59, 60, рис. 11). Сам дольмен осел назад и набок, верхняя часть передней плиты не сохранилась, основание ее было расколото. Внутри погребальной камеры были обнаружены погребения 9 человек по обряду ингумации (в том числе — двое детей), а также — череп куницы и одиночная кость овцы. Кости скелетов «лежали кучами, анатомический порядок не всегда сохранен…» Видимо, «некоторые умершие были погребены в позе сидя». Кроме этого, в гробнице были встречены предметы погребального инвентаря (фрагменты керамических сосудов и др.).
В заключение этого обзора каменных погребальных сооружений отметим памятники далеко не столь внушительного вида, как микенские или этрусские гробницы. Речь идет о региональной разновидности сельских древнерусских могильников — так называемых «жальниках» (рис. 31), известных археологам на Северо-Западе России. Жальниками называют могильники, содержащие погребения по обряду ингумации в грунтовых ямах, окруженных на поверхности каменными оградками. Наиболее ранние жальники датируются ХI-ХII вв. — в это время на Руси под влиянием христианства широко распространяется обряд ингумации.
Наличие каменного ограждения могильной ямы является, по сути дела, единственной особенностью отличающей жальничные могилы подобные отмеченным выше от обычных древнерусских бескурганных грунтовых ингумаций, которые также известны на Северо-Западе России. Таким образом, типологически жальники оказываются гораздо ближе к грунтовым захоронениям, чем к наземным погребальным сооружениям.
Обращаясь к грунтовым погребениям сразу же стоит отметить, что их основная особенность — отсутствие на дневной поверхности каких-либо визуально фиксируемых до проведения раскопок материальных признаков наличия захоронения — характеризует прежде всего их современное состояние. Очевидно, что после совершения таких захоронений какие-то их обозначения на поверхности земли (не дошедшие до нашего времени) все же делались — ведь археологи не так уж часто выявляют случаи повреждения более раннего погребения более поздним, что свидетельствует о наличии в то время каких-то ориентировочных признаков.
Могильники с погребениями по обряду кремации на стороне в грунтовых ямах (в керамических урнах или без них) получили название полей погребений или — полей погребальных урн (нем. Umenfeld). В Европе традиция совершения подобных захоронений получает особенно широкое распространение начиная с финала эпохи бронзы — XIII—XI вв. до н. э. — и, несмотря на кажущуюся ее простоту, представлена разнообразными вариантами.
Даже в тех случаях, когда речь идет о «простейших» безурновых погребениях пережженных костей в грунтовых ямах, ситуация оказывается не столь однозначной, как это может показаться на первый взгляд — захоронение мошо наждаться в некоем н есохран и в шемся вместилище, сделанном из какого-то органического материала (дерева, бересты, кожи, ткани) и, по сути дела, являвнвмся погребальной урной. Считается, что в пользу наличия подобной емкости свидетельствует компактное, плотное расположение пережженных костей в «небольшой, правильной формы ямке» (Сымонович, Кравченко 1983:45).
Сохранившиеся же в грунтовых захоронениях: погребальные урны прежде всего представлены керамическими изделиями, отличающимися чрезвычайным разнообразием. Так, например, среди урн полей погребений IX-VIII вв. до н. э. на Аппенинском полуострове известны вместилигщ пережженных костей, накрытые керамическими имитациями бронзовых шлемов, а иногда — настоящими шлемами! Также здесь встречены урны в виде керамической модели дома, причем, как полагают исследователи, эти изделия воспроизводят облик реальных жилищ.
Традиция уподобления погребальной урны новому «телу» умершего, отразившаяся, по всей видимости, в накрывании ритуального сосуда шлемом (рис. 32), была распространена достаточно широко. Так, урны с крышкой в виде скульптурной человеческой головы были обнаружены среди погребальных древностей этрусского города Клузиума (рис. 33-34). Так называемые «лицевые» урны хорошо известны на южном побережье Балтийского моря — здесь они относятся к VI-II вв. до н. э.
Разновидности грунтовых урновых захоронений обусловлены не только различными вариантами погребальных урн, но и особенностями их размещения в могильных ямах, а также особенностями устройства самих могил. В бассейне средней и верхней Вислы археологами выявлены «подклошевые погребения», датируемые IV—II вв. до н. э. В подобных случаях одиночные урны с прахом умерших полностью перекрывались перевернутыми вверх дном большими колоеоловидными сосудами. Внутри грунтовых могильных ям нередко сооружались каменные ящики, именуемые в археологии цистами (лат. cista, означающее «сундук», «ларец»). Подобные конструкции характерны, например, для упомянутых выше полей погребений южного побережья Балтики, содержавших «лицевые» урны. Как правило, такой ящик обычно представлял собой коллективную усыпальницу — в нем мог находиться не один десяток урн.
Грунтовые погребения по обряду ингумации также имеют различия, связанные с характером размещения останков погребенного и устройством могильной ямы. Так, например, в грунтовых могильниках черняховской культурной общности III-IV вв. н. э. (Сымонович, Кравченко 1983), прослеживаемой на огромной территории восточно-европейской лесостепи и степи от левобережья Днепра до нижнего Подунавья, выявлены остатки захоронений, большинство из которых представлены скелетами, лежащими на спине, в вытянутом положении (более 60%). Впрочем, известны и случаи, коща погребенные располагались на животе, на боку, с согнутыми в коленях: ногами и т. д. Дно грунтовых ям иноща промазывалось глиной. Захоронения представителей социальной элиты сопровождались деревянными конструкциями. В могильнике у с. Ранжевое в Причерноморье была открыта досчатая «обкладка» углубления на дне могильной ямы, в котором располагался погребенный, доски были сколочены гвоздями (погребение № 12). Любопытно, что среди камней перекрывавших захоронение были найдены два камня-якоря(!): большой (примерно 1 м х 60 см) подтесанный прямоугольный плитчатый камень с поврежденным отверстием для каната и овальный камень меньших размеров, пригодный к употреблению. Ритуальное значение этих предметов, оказавшихся в могильной яме, кажется очевидным. Уникальным для черняховской культуры является погребение № 11 в могильнике «Викторовка-II» — здесь непосредственно на дне могилы располагалось каменное ограждение погребенного. Стоит добавить, что характерной особенностью грунтовых могильников черняховской культуры является биритуализм, то есть — сочетание погребений по обрядам кремации и ингумации на одном памятнике.
Особый вид грунтовых ингумаций представляют собой погребения в катакомбах (рис. 35). Примеры таких захоронений известны по результатам раскопок могильников VIII-Х вв. в степи и лесостепи донского бассейна. Так, катакомбные погребения выявлены в ходе раскопок грунтового могильника у с. Дмитриевское в бассейне р. Северский Донец. Как правило, катакомба состоит здесь из ориентированного вдоль склона холма дромоса («узкой и длинной входной ямы») и врезанной в одну из его стенок погребальной камеры. Большинство погребенных располагались в вытянутом положении на спине. Однако, для женских захоронений здесь было характерно скорченное положение на боку Кроме катакомбных могил на данном памятнике известны и обычные ямные, и подбойные (рис. 36) погребения. Последние представляли собой захоронения в углублениях, вырытых в одной из продольных стенок «входной» могильной ямы (Плетнева 1989:173-177, 189, 255, 259).