К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе
Верхняя Русь — это зона начального, наиболее раннего контакта славян с финно-уграми, причем в первую очередь славян «северославянской» первичной этнокультурной группы (в летописи выступающей под общеславянским самоназванием «словене» — «и прозваша ся именемъ своим», что подчеркивает иноязычное окружение этой «авангардной» группы славян на крайней северо-восточной периферии первичного славянского ареала, очерчивающегося в третьей четверти I тыс., VI-VIII вв., от Балтики до Адриатики, от Черного моря до Ладожского озера).
В исторической перспективе это — зона этногенеза северной группы русских (новгородцев, псковичей, затем — поморов, потомков новгородских переселенцев на дальний северо-восток, в пространство Русского Севера от Онежского озера и Белого моря до Вятки и Северного Урала). Одновременно северо-западная окраина Верхней Руси, вдоль побережий Финского залива, Ладожского и Онежского озер, выступает в Средневековье как очаг этногенеза ряда прибалтийско-финских народов — води, ижоры, карел, вепсов, в начальных веках русской истории на страницах летописи при описании событий IX-X столетий на месте этих народов размещены другие этнонимы — чудь, весь, меря.
[adsense]
Именно эти «летописные» финские племена вместе со словенами и кривичами становятся объектом «варяжской дани» в первой половине IX в., организуют «изгнание варягов», а затем «призвание князей» 862 года, когда «Рюрик с братьями» возглавил этот своеобразный славяно-финский межплеменной союз и княжеская династия с дружиной скандинавского происхождения объединили вокруг себя межплеменную элиту, выступающую с этого времени под названием «русь».
Чудь, весь, меря — первые финно-угорские контактеры славян в Восточной Европе, достаточно неопределенно соотносятся с позднейшими финскими народностями. Меря, видимо, в Х-ХІІ вв. безостаточно растворилась в среде славян, составив субстрат русского населения Волго-Окского междуречья и Ярославско-Костромского Поволжья. Весь, выступающая в европейских и восточных источниках в VI-XI вв. как весьма заметный этнос на северо-востоке Восточной Европы, на пути с Волги в «Бьярмию» (Пермь) к просторам будущего Русского Севера, вероятно, оставила прямых потомков в виде современного народа вепсов (в юго-восточной Карелии, на востоке Ленинградской и северо-западе Вологодской областей). Чудь в средневековых русских (новгородских и псковских) летописях в XII-XV вв. обозначает чаще всего ближайших западных соседей, эстонцев, живущих за Чудским озером. В то же время название «чудь», производное «чухари, чухны» и пр., и в летописной, и в фольклорной традиции применяется как к другим финским этносам (води, ижоре, вепсам, нередко и в качестве самоназваний), так и в целом к неславянскому, в основном финноязычному населению Приладожья, Обонежья, Русского Севера, Приуралья, Сибири. По-видимому, слово «чудь» было первым этнонимом, под которым славяне узнали своих финноязычных северных соседей, в дальнейшем перенося его при первичном знакомстве и на другие родственные финно-угорские народы Севера.
Эти же «летописные» этнонимы в латинизированной форме — thiudos, vas, merens, mordens, *micsaris (?) — выступают в западноевропейских источниках V-VI вв. (при описании событий IV в.) как имена обитателей территории вдоль Балтийско-Волжского пути — чудь, весь, меря, мордва, мещера (?) (Иордан, 116-117). Со и рательное имя thiudos при этом идентифицируется с общегерманским и древнесеверным thjod—«вооруженный народ, войско, ополчение»: так, древнейшее название Швеции — Svitjod — дословно означало «народ свеев» (Лебедев 1985: 65). Форма этнонима, возможно, свидетельствует о достаточно ранних германо-финских контактах, по крайней мере, на том уровне, когда исходное tjod могло стать базой для этнонимов по противоположным окраинам «прагерманского» и «окологерманского» ареала, таких как *teut/teutoni/teutschen/ Deutschen (‘немцы’) и thjod/hiudos/чудь (‘финны’, в собирательном значении), то есть не позднее чем в первой половине — середине I тыс. н. э., в период, непосредственно предшествующий славяно-финским контактам второй половины того же тысячелетия (VI-IX вв.). Вполне вероятна связь «архетипа» этого этнонима с именем древнегерманского Бога Победы Тю, Тюр викингов или Тиу (Зиу), Туистон (бог-творец, создатель людей) античной эпохи.
Археологические данные, полученные в последние годы, позволяют наметить пути сравнительно ранних контактов в германо-финском пограничье на крайнем востоке Скандобалтики. Серия «импортов» IV-VI вв., в основном из случайных находок, а иногда — разрушенных погребений (фибула с о. Тютерс, стеклянная и бронзовая посуда римского времени из разрушенного погребения по обряду сожжения (?) в Курголово, боевой топор из болота в Глумицах, вестготско-римский однолезвийный меч из «длинного кургана» в Турово), очерчивает трассу от островов «Архипелага восточной части Финского залива» (острова Готланд, Тютерсы, Соммерс, Лавенсаари, Сескар) в Лужскую губу, устье Луги и вверх по реке, в Верхнее Полужье и к западному Приильменью.
«Лужений путь» с северо-запада на юго- восток рассекает также и зону начального славяно-финского контакта, а от Приильменья прямым продолжением его выступает Серегерьский путь» в том же направлении с северо-запада на юго-восток, в зону древнего балто-финского и прабалто-славянско-финского пограничья. Очевидно, использование этой трассы «Северо-Запад — Юго- Восток» со времени оформления осуществлялось в обоих направлениях движения, и если с севера он открывал дорогу в лесную зону Восточной Европы для германцев (скандинавов), то с юга он точно так же определял пути продвижения славян в земли финских аборигенов края, к побережью Финского залива Балтики.
Эта трасса выступает в том же историческом ряду европейских магистралей Скандинавии и Восточной Европы, что и первичный «Янтарный путь» по Висле на Дунай, соединивший в I в. н. э. Скандинавию с Римской империей, затем «Неманско-Днепровский путь» из Самбии (восточная часть того же «Янтарного края») в Среднее Поднепровье славянской Киевщины и, наконец, более северная, Даугаво-Западнодвинская «ветвь» Пути из Варяг в Греки.
«Лужско-Серегерьская трасса» от Финского залива к Русской равнине за Валдаем, от Балтики — в Волго-Окское междуречье в Средневековье Московской Руси будет закреплена Ивангородской «государевой дорогой» с низовьев Наровы — на Новгород (а с Новгорода — на Москву) в XVI-XVII вв. (Селин 1997), а в Новое время историческим преемником ее станет трасса Санкт-Петербург — Москва, сначала в виде шоссе для «Путешествия из Петербурга в Москву», а потом — Николаевской (Октябрьской) железной дороги, обеспечивающей коммуникации в том же историческом направлении с северо-запада на юго-восток (прямое продолжение этой линии Петербург — Москва выводит на «Великий Шелковый путь» евроазиатской Великой Степи, к низовьям Волги, Астрахани — преемнице хазарского Итиля, и этот выход был реализован в XVI в. Московской Русью Ивана Ерозного).
В начальный период «лужская трасса» должна рассматриваться в более широком контексте распространения некоего «среднеевропейского импульса» IV-V вв. н. э. на Северо-Запад Восточной Европы. Исследованиями последних лет выявлено достаточно широкое распространение всех категорий вещей, характерных для европейских культур «римского времени» в северной (псково-боровичской, псково-вологодской, псковской) группе «культуры длинных курганов» (Каргопольцев 1997).
Население этой культуры на территории Верхней Руси использовало те же типы и формы вооружения — однолезвийные мечи — саксы, двушипные дротики-ангоны, боевые топоры-франциски, круглые щиты с железными умбонами, конскую сбрую, носило те же кожаные пояса с рифлеными металлическими пряжками, фибулы «римских типов», разнообразные подвески, «вещи с эмалями», что и их современники в «варварском мире» германских племен пограничья Римской империи.
Этот импульс, представленный, главным образом, в «культуре длинных курганов», ряд исследователей рассматривает как следы «первой волны» славянского расселения на Северо-Западе (Седов 1997: Носов 1974, 1982). Однако достаточно оснований рассматривать этот импульс не как свидетельство прямого славянского (с юга) либо германского (с севера) проникновения, но как внутрикультурные изменения в местной среде финноязычного населения «предкурганной культуры», составившего подоснову «культуры северных длинных курганов» (Седов 2000: 26-31; Михайлова 2000:32-49).
Подобный импульс, в основном германо-скандинавского происхождения, на морском побережье Эстонии привел к формированию там культуры каменных могильников (тарандов). В отдаленных от побережья областях развитие продолжалось на старой культурной основе, но и она осложняется новыми культурными импульсами (курганный обряд, вооружение, ювелирные изделия) при сохранении архаичных форм хозяйства (подсечное земледелие, охота и рыболовство); прибалтийско-финское население здесь теснее связано с родственным волжско-финским (Лебедев 1982; Laul 2001: 274-279).
Видимо, именно это население составило основу «культуры северных длинных курганов», хотя, конечно, «среднеевропейский импульс» в этой культуре определенным образом связан и с расселением в Европе славян, активно участвовавших во многих событиях эпохи Великого переселения народов. Можно рассматривать этот импульс V-VI вв. как своего рода «ударную волну», предшествовавшую собственно появлению на Северо-Западе «первой волны» словен.
Формирование раннеславянской культуры на территории Верхней Руси (см. рис. 129) как будто подтверждает такое предположение. Сопки и длинные курганы, картографированные Е. А. Рябининым вместе с вновь выявленными памятниками — грунтовыми и «каменными могильниками» с сожжениями (Рябинин 1997), демонстрируют неравномерную концентрацию этих древностей между озером Ильмень и южным побережьем Финского залива.
Показательно при этом, что ареалы длинных курганов и сопок (связываемых с ранним славяно-русским массивом населения) разделяет условная изолиния, объединяющая раннюю славянскую топо- и гидронимики Славенское поле, Славянские ключи и пр. в Старом Изборске (Южное Причудье) — р. Словенка/Славянка в среднем течении Невы. Продуктивность этой топо- и гидронимии ограничена начальной эпохой славянского расселения (не позднее IX-XI вв., когда этноним «словене» вытесняется самоназванием «новгородьци»).
В таком случае, изолиния «словенской» топо-гидронимии отделяет первичный славянский ареал Верхней Руси, вокруг озера Ильмень и Поволховья, от «чудской» окраины между Чудским озером, Финским заливом и бассейном Невы, где сосредоточено население «культуры длинных курганов», отождествляемое, прежде всего, собственно с начальной «чудью» и какой-то ее исчезнувшей в дальнейшем группировкой. Самоназванием этой группировки мог быть восстанавливаемый по топонимическим данным этноним типа«выра», а ее потомками в Южном Причудье, вероятно, остались «сету» Юго-Восточной Эстонии («полуверцы» Печорского района Псковской обл.) (Лебедев 2001:35).
[adsense]
Ассимиляция славянами (словенами) финноязычной «чуди» в Приильменье, бассейнах Волхова, Ловати, Меты, Шелони, Луги, реки Великой, Псковского озера, восточного Причудья развернулась со времени образования летописной «Руси Рюрика» во всем пространстве начальной политической консолидации. Сложные этнокультурные взаимодействия прослеживаются во всей отдаленной периферии «ареала сопок».
На западной окраине, от Шелони к Причудью, очагом этих взаимодействий становится район псковского градообразования и «псковского ядра» севернорусских говоров, вдоль южного прибрежья Псковского озера, с летописным Изборском, столицей «Руси Трувора» на Труворовом городище Старого Изборска. Сходная картина взаимодействий и состав памятников — длинных курганов, сопок, раннегородских поселений — проступает в последнее время и на северо-востоке, от Помостья к Белозерыо, на «Бежецкий верх» и в западные районы Вологодчины, где аналогом «Руси Трувора» западной Псковщины была «Русь Синеуса», легендарного, как и Трувор, «брата» князя Рюрика, два года (по летописи) «сидевшего» на Белоозере. В обоих направлениях, на запад и на восток от Приильменья, разворачивается постепенное и нарастающее продвижение славянского населения, земледельческой и городской культуры, древнерусского языка, а в ХІ-ХІІ вв. — и православия, консолидирующего славяноязычную древнерусскую народность Новгородской земли.
Формирование основного массива древнерусского населения Северо-Запада России сопровождалось в XI-XIV вв. параллельной, а в известной мере, видимо, и альтернативной этнической консолидацией финноязычных народов Верхней Руси. В источниках XI-XII вв. появляются этнонимы води, ижоры, карел (корелы), и с 1270 г. политическая структура Верхней Руси выражается новгородской формулой: «Сдумаша Новгородьцы с Ладожаны, Плесковичи, Корела, Ижора, Вожане».
Таким образом, Новгородская держава XI—XIII вв., исторически сменившая здесь первоначальную «Русь Рюрика» ІХ-Х вв., выступает как своеобразная «федерация» трех славяно-русских городов — Новгорода, Пскова, Ладоги, с принадлежащими к ним волостями, погостами, «пригородами», и трех равноправных с «новгородцами, псковичами, ладожанами» финских племен-федератов — карел, ижор, води, соответственно оформляющихся как территориально-политические образования на «племенной» основе — Карельская, Ижорская и Водская земля Господина Великого Новгорода.
Эти финские «племенные земли» Новгородского государства в ХІІІ-ХІV вв. стали, как и Прибалтика и Финляндия, ареной военной экспансии западноевропейских крестоносцев, немецких, датских и шведских рыцарей. Походы шведов в Ижорскую землю в 1240 г. и немцев в Водскую землю в 1240-1241 гг. были отражены князем Александром Невским. Борьба в Карельской земле со Швецией после основания шведами Торкеля Кнудсона в 1293 г. замка Выборг завершилась уступкою Новгородом — западнокарельских «погостов» (податных округов), вошедших в шведский «Выборгский лен» Финляндии. По условиям «Ореховецкого мира» 1323 года, на Карельском перешейке была установлена граница Новгорода со Швецией по р. Сестре и далее на север до озер Иматры. Территория к востоку от этой границы до Ладожского озера с центром в новгородской крепости Корела (шведский Кексгольм, совр. Приозерск) сохраняла значение самостоятельного образования, Корельской земли, как и Ижорская земля с центром в крепости Орешек, и Водская земля с центром в Копорье, входившая в состав державы Великого Новгорода.
Эта политическая структура закреплена в 1333 г., когда Новгород вручил «служилому князю» Наримонту (сыну великого князя литовского Гедиминаса) управление Ладогою, а также Орешком, Корелой и Копорьем. Наримонт, в православном крещении Глеб Гедиминович, получив ладожский «престол», контролировал из Ладоги не просто пограничные крепости, но своего рода «малые племенные столицы», а следовательно, и управлявшиеся ими земли — Корелу и Корельскую землю, Орешек и Ижорскую землю, Копорье и Водскую землю (см рис. 129). Центром северо-западной окраины Новгородской земли и в XIV в. выступает Ладога, и эта ее функция определяется еще в VIII-IX столетия, период, предшествующий становлению «Руси Рюрика».
К содержанию книги «Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси» | К следующей главе