Одежда восточных славян рассматриваемого периода до настоящего времени не получила освещения в научной литературе. Специальных исследований по этой теме нет. В энциклопедическом труде Л. Нидерле «Славянские древности» одежда характеризуется весьма обстоятельно, но суммарно, без разграничения на хронологические отрезки славянской истории и без учета региональной специфики (Niederle L., 1913, s. 419—528). Лишь в очень немногих археологических работах последних десятилетий затронуты отдельные вопросы, связанные с изучением одежды славян Восточной Европы в VI—IX вв. (Рыбаков Б. А., 1953а, с. 81—84).
Основным источником для изучения рассматриваемой темы должны служить материалы археологии. Однако в VI—IX вв. у славян Восточной Европы безраздельно господствовал обряд трупосожжения. Умершие в одеждах сгорали на погребальных кострах, и в могилы попадали лишь кальцинированные кости, изредка — с остатками обычно оплавленных украшений или металлических деталей одежды. На восточнославянской территории сейчас раскопано более тысячи захоронений исследуемого периода и ни в одном из них не обнаружены остатки одежды в виде кусков ткани, кожи или меха. Погребальные памятники содержат существенные материалы для характеристики и реконструкции одежды древнерусского населения X—XIV вв., но не для исследуемого здесь периода. Поэтому в историко-археологической литературе, посвященной конкретной истории восточнославянской одежды или ее деталей, обзор начинается только с X в.
Для истории одежды славян VI—IX вв. более чем скромные данные получены и при раскопках поселений того времени. Органические материалы в культурных слоях поселений, как правило, не сохраняются. Исключением являются напластования Старой Ладоги, при раскопках которых обнаружены куски тканей и кожи. Исследование остатков кожи предоставило возможность для изучения обуви (Оятева Е. И., 1965, с. 42—52). При раскопках славянских поселений VI—IX вв. встречены в небольшом количестве предметы металлического гарнитура одежды — пряжки, поясные бляшки и кольца, а также единичные украшения. Более или менее компактные комплексы металлических деталей одежды и украшений обнаружены в составе кладов, неоднократно находимых в южнорусских земляк.
При отсутствии иконографического материала для характеристики славянской одежды VI—IX вв. весьма ценными представляются единичные находки металлических фигурок людей в составе кладов или на поселениях, а также человеческие изображения на Збручском идоле.
Письменные свидетельства об одежде славян Восточной Европы рассматриваемого времени почти отсутствуют. Имеется лишь сообщение Прокопия Кесарийского (VI в.) о балканских славянах: некоторые из них идут в бой против врагов в одних коротких штанах, не надевая ни хитона, ни плащей. Нет никаких известий о славянской одежде VI—IX вв. и в восточных источниках. Арабские авторы начинают уделять внимание одежде восточных славян лишь в X—XI вв.
Таким образом, более или менее обстоятельного и полного очерка славянского одеяния VI—IX вв. сделать пока невозможно. Конечно, могут быть ретроспективно использованы восточнославянские материалы последующего периода. Однако для этого необходимо детальное научное исследование одежды X—XIII вв. Данные, находящиеся в распоряжении исследователя восточнославянской одежды VI—IX вв., явно не достаточны для подобной ретроспекции.
Как свидетельствуют лингвистические материалы, славяне с древнейших времен одевались в платья из льняного и конопляного полотна и шерсти. Лен — древнее индоевропейское культурное растение, а конопля (этот термин является праславянским и заимствован, по-видимому, из латинского) распространилась в славянской среде не позднее римской эпохи, т. е. первой половины I тысячелетия н. э. Использование льна и конопли как важнейших материалов для изготовления одежды предполагает, что основным цветом ее был белый или серый (при недостаточной отбелке). Было ли и в какой степени распространено крашение тканей у славян VI—IX вв., сказать невозможно. Первое упоминание об этом в письменных источниках датируется XI в. (Устав князя Ярослава).
С древнейших времен использовали славяне для одежды и шерстяные ткани. Их остатки довольно часты в восточнославянских курганах XI—XIII вв., а праславянский характер терминологии шерстяных тканей (сукно, серемяга, опона, власяница) свидетельствует о широком бытовании их в более ранние периоды истории славян.
Прядение и ткачество, как уже говорилось, были в числе наиболее распространенных домашних занятий славян.
Невозможно установить, насколько широко использовались и вообще употреблялись ли импортные ткани при изготовлении одежды восточных славян в VI—IX вв. Один из византийских авторов VIII в. (Никифор) сообщает, что балканские славяне брали у Византии дары в виде шелковой материи. Название шелка не относится к общеславянским терминам. Первоисточником восточнославянского слова «шелк» было, по-видимому, древнескандинавское слово (Фасмер М., 1973, с. 423, 424). Очевидно, шелковая ткань стала поступать на Русь только в период функционирования Волжского и Днепровско-Волховского торговых путей. В VI — IX вв. шелк, как, впрочем, и другие виды византийских и восточных тканей, могли покупать или выменивать спорадически только славянские князья и богатая племенная знать.
Широкое распространение мехов в жизни восточных славян общеизвестно. Большая часть славян расселилась в лесной полосе с суровым климатом. Жизненные условия требовали теплой одежды, которая служила бы защитой от холода. Поэтому обработанные шкуры животных у лесных обитателей Европы, в том числе и у восточных славян, с давних времен служили необходимым материалом для изготовления одежды. Употреблялись прежде всего шкуры баранов (отсюда: восточнославянское овчина — ‘одежда из овечьей шкуры’, ‘овечья шкура’), а из диких животных — волков и медведей (отсюда: древнерусское медведина — ‘одежда из медвежьей шкуры’, ‘медвежья шкура’). Безусловно, уже в древности для одежды использовались и меха куницы, соболя, белки, лисицы, горностая, выдры и бобра. Меха выделывались в славянских землях не только для собственных нужд, но и для торгового обмена с другими странами. Русская летопись сообщает, что киевский князь Олег в 883 г. стал брать дань с древлян куньими шкурками, а под 859 г. говорится, что поляне, вятичи и северяне платили дань хазарам по одной беличьей и горностаевой шкурке с каждого двора (ПВЛ, I, с. 18, 20).
Шкуры животных использовались и для приготовления кож, из которых делались обувь, поясные ремни и рукавицы. Они изготовлялись как из сыромятных, так и из дубленых (обработанных дубителями растительного происхождения) кож. Праславянским термином «усма» или «усна» назывались все обработанные шкуры. Судя по староладожской коллекции, кожу получали при обработке шкур главным образом коров и коз или — в меньшей степени — лошади.
Мужская одежда славян, как можно судить по всем имеющимся прямым и косвенным данным, с давних времен состояла из рубашки, штанов и надеваемого при необходимости поверх плаща или кафтана. Характер рубашки, по-видимому, передают рельефные изображения на литых фигурках человечков из Мартыновского клада. Кажется, рубашка представляла собой прямую одежду туникообразного покроя, с длинными прямыми рукавами, подобную тем, что известны по древнерусским материалам. Рукав у запястья стягивался, вероятно, широкой тесьмой. Посредине груди рубаха имела широкую вышитую вставку. Ворот неясен. Рубаха подпоясана — пояс обозначен двумя линиями.
Вышитые рубашки такого типа, как подметил Б. А. Рыбаков, носили до недавнего времени в украинских, южновеликорусских и белорусских селах и деревнях. Широкая вышивка, аналогичная помещенной на рубашках мартыновских фигурок, имеется на одеждах мужских изображений на серебряных браслетах домонгольской Руси (Рыбаков Б. А., 1953а, с. 86).
Длинные узкие штаны мартыновских человечков доходят до, щиколоток. У славян они назывались ногавицами. По-видимому, штаны поддерживались на бедрах бечевкой.
Поверх этих легких одеяний надевались более тяжелые верхние одежды. Известно несколько терминов, обозначавших такие одежды еще в праславянский период, — жупан, корзно, сукня и кожух. Вероятно, именно в жупане изображен мужчина на фигурке, найденной на славянском поселении VI—VII вв. в Требужанах в Молдавии (Смирнов Г. Д., Рафалович И. А., 1965). Это небольшой амулет, отлитый в односторонней литейной форме и изображающий человека с согнутыми в коленях и расставленными ногами. Фигура выполнена весьма условно, тем не менее можно согласиться с исследователями, опубликовавшими эту находку, что изображенный на ней мужчина одет в короткий жупан-кафтан с глубоким вырезом на груди.
Длинный опоясанный кафтан показан на мужских фигурах Збручского идола, описание и изображение которого приведены ниже (рис. 19; табл. LXXVI).
Другие виды верхней мужской одежды славян неизвестны по изображениям VI—IX вв.
Мартыновские и требужанская фигурки изображают мужчин без головных уборов. На двух изображениях человечков из Мартыновки радиальными черточками переданы волосы. Вероятно, в южных районах славянской территории мужское население в рассматриваемое время обычно ходило без головных уборов.
Головной убор славян — шапка языческого времени — известен только по скульптурным изображениям на идолах. Так, четырехликая голова Збручского идола увенчана сферической шапкой с околышком. Подобная шапка изображена и на голове новгородского каменного идола, найденного в Пошехонье.
Судя по древнерусским изображениям в миниатюрах, на иконах и фресках, подобные мягкие сферические шапки с меховым околышком были важнейшей княжеской регалией. По-видимому, и в языческую пору подобные головные уборы были атрибутами языческих божеств и племенных князей.
Мужские одежды обычно стягивались поясами. Иногда пояса делались из тканей и в таких случаях просто завязывались. Пояса из кожи имели металлические пряжки, наборные бляшки и наконечники.
Наиболее полная серия металлических частей пояса происходит из раскопок городища Зимно (Аул1х В. В., 1972, с. 46, 56—66). Здесь найдены бронзовые, серебряные и железные пряжки с круглы¬ми, полукруглыми, овальными, восьмеркообразными и фигурными рамками и основой разнообразных форм, а также прямоугольные «гитаровидные» пряжки. Многочисленны бляшки от поясных наборов — двущитковые и круглые прорезные, фигурные, выполненные в растительном стиле, крестообразная, в виде фигуры птицы.
Поясные пряжки и бляшки неоднократно встречены и на других славянских памятниках VI—IX вв., но они менее разнообразны, а иногда представлены единичными экземплярами. Однако они принадлежат в основном к тем же типам. Так, восьмеркообразные пряжки встречены и на поселениях Южного Буга, и на Хотомельском городище, и в длинных курганах кривичей. В коллекции древностей из длинных курганов имеются удлиненно четырехугольные, овальные и кольцевые пряжки, а также пряжки В-образной формы.
Интересные наборы разнообразных поясных бляшек и наконечников происходят из среднеднепровских кладов. На основе предметов из Суджанского клада Б. А. Рыбаков реконструировал мужской пояс с портупеей VI—VII вв. (Рыбаков Б. А., 19496, с. 82—85, рис. 336).
Необходимо подчеркнуть, что поясные пряжки, бляшки и наконечники, найденные на славянских памятниках VI—IX вв., не принадлежат к специфически славянскому убранству одежды. Наоборот, они имеют широкие аналогии в древностях многих племен и племенных группировок того времени — от аварских могильников Паннонии до кочевнических памятников приазовских и северокавказских степей. Подобные вещи иллюстрируют значительные перемещения населения, широкие связи и заметную однородность дружинной культуры.
Славянские рубахи и верхние одежды обычно завязывались тесемкой. Однако иногда применялись и пуговицы для застегивания одежды. В южнорусских курганах конца IX—X в. нередки маленькие бронзовые литые пуговки, которые пришивались к вороту одежды. Они имели грушевидную или биконическую форму и иногда орнаментировались геометрическими узорами (Русанова И. П., 1966а, табл. 22).
В составе Мартыновского клада имеются два запонкообразных предмета с гладким диском и узкой длинной петлей внизу. Скорее всего они служили пуговицами (Рыбаков Б. А., 1953а, с. 80, рис. 17, 6).
Значительно чаще, очевидно, употреблялись костяные и деревянные пуговицы. В староладожской коллекции хранятся одна круглая пуговица и три стержневые застежки с острыми концами, изготовленные из кости, но относятся они уже к концу IX—X в. (Давидан О. И., 1966, с. 111, рис. 4, 12, 13).
На южной окраине восточнославянской территории в условиях соприкосновения с иноплеменным населением распространился обычай застегивать наплечную одежду при помощи фибул. Так, на славянских поселениях Днестро-Прутского междуречья найдено несколько разнотипных фибул — бронзовая арбалетовидная с ложно-подвязанным приемником, две посеребренные антропоморфные, бронзовая двупластинчатая, бронзовая с короткой изогнутой дужкой, прямой ножкой и высоким держателем иглы и др. (Рафалович И. А., 1972, с. 198—202).
В области расселения антов, как уже отмечалось, относительно широкое распространение получили антропозооморфные фибулы, датируемые VI—VIII вв. Фибулы славян встречены как на поселениях, так и в составе кладов.
Весьма широко распространились в антской среде VI—VII вв. пальчатые фибулы, которые можно считать этноопределяющими для этой славянской группировки. Однако они были принадлежностью женского туалета.
Другие фибулы, находимые на славянских памятниках рассматриваемого времени, единичны. Так, на поселении Кодын в Северной Буковине обнаружены две железные фибулы позднеримского типа «Biigelknopffibel», которые датируются V — первой половиной VI в.; на селище Куня в бассейне Южного Буга найдена железная двучленная фибула позднего арбалетного типа, характерная для IV — начала VI в.
Основным видом обуви славян VI—IX вв. были, несомненно, башмаки из кожи. В общеславянский период они назывались черевиками (праславян. *сегп).
Наиболее полное представление об этом типе обуви дают материалы раскопок Староладожского городища (Оятева Е. И., 1965, с. 42—52). Здесь в слоях, относящихся к VIII—X вв., встречено значительное количество изделий из кожи (табл. LXIV, 11, 13— 15, 17), среди которых преобладают остатки мягких бескаблучных башмаков.
Они изготовлены либо из целого куска кожи, либо из двух основных частей — цельнокроеного верха и подошвы. Основной шов выворотный, применялись также прямой шов, тачный и через край. Многообразие покроя башмаков (основные варианты: верх со швом сбоку или со швом вдоль большого пальца; носок обычного контура или укороченный срезом; задник с прямым срезом по нижнему краю либо с треугольным вырезом; воротничок симметричный или асимметричный; подошва с закругленными носком и пяткой или с закругленным носком, но удлиненной пяткой, или, наконец, с удлиненным носком, но закругленной пяткой) позволило исследовательнице староладожской обуви Е. И. Оятевой разделить их на восемь видов.
Однако все они принадлежат к одной форме. Это узконосые башмаки с невысоким подъемом. Они, очевидно, довольно плотно облегали ногу и закреплялись с помощью ремешка, который несколько раз обвивался вокруг щиколотки и завязывался. Некоторые виды башмаков шнуровались. Особняком стоит лишь один детский башмак. Он не узконосый, а повторяет припухлость ноги.
Единичные экземпляры ладожских башмаков орнаментированы. Для этого использовались или трапециевидные вставки с насечками, через которые для украшения продевались крученые цветные нити, или полоски кожи, украшенные аналогичным образом и оформляющие верхние края башмаков.
Другие виды обуви в староладожской коллекции VIII—X вв. отсутствуют.
Возможно, подобные узконосые башмаки изображены на мужских фигурках из Мартыновского клада. Впрочем, не исключено, что это — мягкие сапоги с такими же острыми носами. На требужанской фигурке, как полагают авторы ее публикации, изображены мягкие остроносые сапоги. Возможно, это были низкие сапоги, о которых позднее, описывая славян, упоминал Гардизи.
Нужно полагать, что во второй половине I тысяче¬летия н. э. славяне носили и лапти, изготовленные из лыка. Однако археологически это пока засвидетельствовано лишь находками костяных кочедыков для плетения обуви такого вида.
В Старой Ладоге в отложениях VII—IX вв. найдена рукавица, которая была сшита из целого куска овчины, сложенного вдвое мехом внутрь (табл. LXIV, 14).
Женская одежда славян рассматриваемого периода менее документирована археологическими материалами и совсем не получила отражения в синхронных письменных источниках.
Судя по более поздним данным, одежда женщин состояла прежде всего из рубашки, которая отличалась от мужской большей длиной и, очевидно, более нарядными украшениями — вышивкой или узорным тканьем.
Фасоны мужской и женской верхней одежды в быту русских крестьян XIX в. мало чем отличались друг от друга. Надо полагать, что и в VI—IX вв. было так же. Во всяком случае, одежды женских фигур, изображенных на Збручском идоле, не отличимы от мужского одеяния. Конечно, женщины ногавиц не носили, но жупаны, корзно, сукни и кожухи были почти идентичными. Мужская и женская обувь, судя по староладожским материалам, не различима.
Женский костюм отличался от мужского головным убранством и украшениями. Имеющиеся в нашем распоряжении данные не позволяют охарактеризовать все типы женских головных уборов славян, расселившихся по восточноевропейской равнине во второй половине I тысячелетия н. э.
Так, женский головной убор реконструируется по находкам в кладах мартыновского типа. Составными частями уборов были серебряные пластины с завитком на конце — налобные венчики — и орнаментированные пластины, воспроизводящие форму человеческого уха, — наушники. На их основе Б. А. Рыбаков реконструировал головной убор из мартыновского клада, который оказался весьма близким к русским кокошникам, хорошо известным по этнографическим материалам.
В XIX в. наушники делались из жесткого материала и богато украшались бисером и жемчугом. Один из мартыновских наушников имел орнаментальные выпуклины, образующие треугольник. Другой наушник из того же клада имел по краю широкую полосу позолоты и был орнаментирован треугольными пластинами с золотой зернью и гнездами для цветных камней.
Весьма характерным славянским украшением, очевидно, были височные кольца. Они принадлежат к различным типам. Из Мартыновского, Малоржавского и Новосуджанского кладов, упомянутых выше, происходят большие серебряные проволочные кольца со спиральным завитком, обращенным внутрь. Славянские женщины носили их на висках (по одному-два, а иногда и по три с каждой стороны головы), подобно тому как это было в древнерусское время. В Новосуджанском кладе найдены и браслетообразные височные кольца из толстой серебряной проволоки с отдельными биспиральными подвесками {Рыбаков Б. А., 19496, с. 77, рис. 31).
В VIII—IX вв. в южных районах восточнославянского расселения сравнительно широко распространяются височные кольца волынского типа, а в IX в. появляются пятилучевые или семилучевые височные украшения ранних вариантов, отдельные экземпляры которых украшены ложной зернью. Они найдены на городище Хотомель {Кухаренко Ю. В., 1961, с. 9, табл. 8, 21), в полуземлянке Новотроицкого городища (Ляпушкин И. И., 1958а, с. 129, рис. 85, 5), па городище Титчиха на Дону {Москаленко А. Н., 1965, с. 119, рис. 42), а также в составе Железницкого (Зарайского), Полтавского и Новотроицкого кладов {Макаренко Н. Е., 1908, с. 5—8, табл. I; Рыбаков Б. А., 1948, с. 106, 107, рис. 14, 15; Ляпушкин И. И., 1958а, с. 26, рис. 12, 13).
Более широкое распространение в восточнославянской среде получили проволочные височные кольца — небольшие перстнеобразные и среднего диаметра. Они встречены как в южнорусских областях, так и в лесных кривичских землях {Ляпушкин И. И., 1958а, с. 26, рис. 13; Рафалович И. А., 1972, с. 195, рис. 3, 4; Седов В. В., 1974а, с. 32, табл. 26, 1,6,7,9, 10). Перстнеобразные полутораоборотные височные кольца, как уже отмечалось, стали излюбленным (этнографическим) украшением восточнославянских дулебов и их потомков.
Для закрепления верхней женской одежды у антов VI—VII вв. употреблялись, о чем также говорилось выше, пальчатые фибулы. Общеславянский термин оплечье повсюду связан с какой-то надевавшейся на плечи частью женского костюма. По-видимому, такие оплечья и застегивались фибулами.
Шейные ожерелья, состоящие из бус, судя по материалам длинных курганов кривичей и Староладожского городища, были в некоторых славянских регионах излюбленным женским украшением {Седов В. В., 1974а, с. 27, табл. 23,1—5; Львова 3. А., 1968, 64—94). Многие ожерелья были одноцветными и состояли из синих зонных стеклянных бус. Иногда к ним добавлялись зеленые бусы. Изредка встречались темно-синие бусы с глазками в виде белых кружков, а также глазчатые желтого и красного цветов.
В Верхнем Поднепровье в VIII—IX вв. в составе ожерелий преобладал зеленый и прозрачный бисер — сирийский, как показала П. А. Школьникова. Встречаются также округлые и 14-гранные голубые бусы византийского импорта. В левобережной части Среднего Поднепровья обычны желтый бисер, очень распространенный в это время в Моравии, и синие бочонковидные бусы, по-видимому византийского происхождения {Школьникова Н. А., 1978, с. 97— 104).
В более южных областях восточнославянской территории, в том числе в Припятском Полесье и на Волыни, шейные ожерелья из бус, очевидно, не получили распространения. Здесь лишь изредка встречаются единичные бусины.
Славянский женский костюм V—IX вв. иногда дополнялся и различными металлическими украшениями — шейными гривнами, перстнями или браслетами. Собственно славянских типов этих украшений в то время еще не было, и славяне Восточной Европы пользовались самыми разнохарактерными браслетами, перстнями и гривнами, изготовленными своими мастерами-ремесленниками или приобретенными у соседних племен.