Культурно-исторические процессы, протекавшие в эпоху поздней бронзы на юге Западной Сибири, во многом связаны с кругом андроноидных культур, возникновение которых стало результатом тесного взаимодействия андроновских (федоровских) групп, проникших в лесостепную и предтаежную зоны Западной Сибири, с аборигенным населением и их постепенной трансформации. Одной из таких культур является сузгунская, получившая свое название по первому исследованному памятнику, расположенному в месте впадения Тобола в Иртыш, в районе г. Тобольска (Мошинская В.И., 1957). Специфика сузгунской культуры заключалась в оригинальном смешении традиционно «лесных» черт с южными, восходящими к андроновским стереотипам. Хронология сузгунской культуры была предложена М.Ф. Косаревым (1981; 1987), относившим ее существование к рубежу II-I тыс. до н.э. Локализация наиболее изученных и ярких памятников сузгунской культуры (Сузгун-II, Чудская Гора) в южнотаежном Прииртышье, а также ряда выразительных черт, указывающих на связь с традициями гребенчато-ямочных и в целом лесных культур, предопределила формирование у исследователей устойчивого представления о сузгунских древностях как сугубо лесных.
Отсутствие более фундаментальной публикации материалов Сузгуна-II в свою очередь затрудняло корреляцию с сузгунскими андроноидных материалов из лесостепного Тоболо-Иртышья. В силу этого близкие в культурном отношении комплексы долгое время рассматривались вне связи друг с другом. Так, совершенно были обойдены вниманием сузгунские параллели в материалах ряда памятников приишимской лесостепи — поселений Чупино и Кучум-Гора, ранних погребений Абатских курганов, не получили должной оценки факты присутствия в комплексах ирменских (розановских) поселений Прииртышья посуды с сузгунскими чертами (Генинг В.Ф. и др., 1970). Лишь в 1980-1990-е гг. материалы этих памятников получили сузгунскую атрибуцию (Могильников В. А., 1983; Стефанов В.И., Труфанов А.Я., 1988; Корочкова О.Н.,
Стефанов В.И., Стефанова Н.К., 1991), однако в соответствии с традиционным представлением о южнотаежном происхождении сузгунских древностей их появление в лесостепи связывалось с давлением носителей крестовой керамики (Косарев М.Ф., 1987). Лесостепные андроноидные материалы впервые были объединены и выделены О.Н. Корочковой (1987, с. 10) в рамках комплексов пахомовского типа. Характерной особенностью пахомовских комплексов является присутствие черт, непосредственно восходящих к андроновской (федоровской) культуре. Наличие двух групп посуды («нарядной» и «монотонной») соответствует членению андроновских керамических комплексов, а также тождеству композиции и основных орнаментальных мотивов (геометрических) пахомовской и федоровской «:нарядных» групп. Вместе с тем своеобразие пахомовской посуде придают черты, находящие соответствие в гребенчато-ямочных комплексах (ямочные пояски, сплошная орнаментация и т.д.). Такое же смешение черт наблюдается и в погребальных памятниках. О.Н. Корочкова и вслед за ней ряд других исследователей пришли к выводу о промежуточном положении памятников пахомовского типа между комплексами андроновской культурно-исторической общности и памятниками «межовско-ирменского историко-культурного пласта» (Корочкова О.Н., 1987, с. 14; Потемкина Т.М., Корочкова О.Н., Стефанов В.И., 1995, с. 117-179). Таким образом, пахомовские комплексы частично оказываются синхронными ранним материалам Чудской Горы и Сузгуна-II, что вкупе с несомненным сходством пахомовской и сузгунской керамики поставило перед исследователями вопрос: «…не образуют ли поселения и могильники, которые мы выделяем в пахомовскую группу, предтаежный вариант сузгунской культуры на ее раннем этапе?» (Корочкова О.Н., Стефанов В.И., Стефанова Н.К., 1991, с. 84). Именно с этой позиции рассматривает природу лесостепных сузгунских комплексов А.Я. Труфанов (1990).
Накопленный за последние полтора десятилетия объем материалов, характеризующих эпоху поздней бронзы лесостепного Тоболо-Иртышья, существенно увеличился, что позволяет более основательно подойти к проблеме соотношения пахомовских и сузгунских древностей, используя для этого метод картографирования, типологический и статистический анализы керамических комплексов, планистратиграфические наблюдения и немногочисленные датирующие материалы.
В настоящее время в лесостепном ареале известно около 80 памятников, содержащих пахомовские и сузгунские материалы, причем соотношение между ними составляет 3:1 в пользу сузгунских. Памятники, содержащие пахомовские, а также сузгунские материалы, выявлены в районах лесостепного Ишимо-Иртышья (географически тяготеющих к Приишимью) и в предтаежном Прииртышье (Полеводов А.В., 1999). Таким образом, сопоставляя территориальное распространение памятников пахомовской и сузгунской культур, можно констатировать совпадение их ареалов в Приишимье, Ишимо-Иртышской лесостепи, в предтаежном и отчасти в лесостепном Прииртышье. Ареал сузгунских памятников в лесостепи несколько сокращается и смещается к северу по сравнению с пахомовскими. Его сокращение и смещение к северу вызвано освоением долин Иртыша и Тобола соответственно ирменским и бархатовским населением.
Типологический и статистический анализы керамики андроноидных памятников лесостепного Тоболо-Иртышья позволяют выделить три генетически связанные культурно-хронологические группы керамики — пахомовскую, сузгунскую и позднесузгунскую, отражающих последовательные стадии трансформации андроноидных керамических традиций в ходе их взаимодействия с автохтонными, связанными с местными доандроновскими культурами. Нами совместно с А.Я. Труфановым уже приходилось высказывать мнение, что «именно посуда с «геометрическими» андроноидными орнаментами в наибольшей степени отражает процесс трансформации пахомовского керамического комплекса в сузгунский, в то время как на «монотонной» керамике эти изменения не столь заметны, по-видимому, в силу ее большей консервативности и культурной индифферентности и носит в большей мере количественный характер. Многие из специфических сузгунских черт известны уже на пахомовской посуде (пояски ямок, штамп «скоба» и т.д.). В отличие от пахомовской сузгунская посуда не образует столь четко выраженной и обособленной группы — геометрические мотивы здесь внедрены в «монотонную» орнаментальную схему.
Некоторые изменения коснулись форм (исчезли банки, распространение получают приземистые сосуды с округлым дном и композиции). Специфика позднесузгунской керамики заключается в почти полном отсутствии присущих сузгунской посуды геометрических мотивов андроновского и ирменского происхождения, что является результатом постепенного поглощения андроновского и ирменского (в Прииртышье) компонентов. Характерна грубая обработка поверхности, небрежность в нанесении орнамента, разреженная орнаментация, появляются черты, свойственные керамическим традициям раннего железного века.
Результаты планистратиграфических наблюдений подтверждают хронологический приоритет пахомовских комплексов над сузгунскими (в целом) позднесузгунскими, ирменскими и бархатовскими. Устанавливается, кроме того, синхронность пахомовских комплексов саргаринско-алексеевским и черкаскульским. Для сузгунских в свою очередь установлена синхронность ирменским, бархатовским, возможно, саргаринско-алексеевским и хронологический приоритет перед комплексами «крестовой» керамики. Позднесузгунская керамика (и, следовательно, комплексы) синхронна «крестовой» (ранней красноозерской), частично ирменской, бархатовской, а также «предсаргатской» (переходной к «раннежелезной» саргатской). Наличие выразительных черт преемственности по отношению к комплексам черноозерского типа, прослеживаемых в материалах ряда пахомовских поселенческих и погребальных памятников, позволяет видеть в них непосредственных генетических потомков черноозерского населения и определяет хронологическую позицию пахомовских памятников по отношению к андроновским.
Возникновение и существование пахомовских древностей относится к последней четверти II тыс. до н.э. Их нижняя граница, по всей видимости, относится к рубежу XIII-XII вв. до н.э., а верхняя определяется формированием собственно сузгунских комплексов. Не противоречат этому находки на пахомовских памятниках двухлезвийного ножа срубно-андроновского типа пережиточной формы, наконечников стрел с выступающей втулкой и лавролистным пером (пос. Жар-Агач-I), формы для отливки вислообушного топора с гребнем (пос. Нижняя Тунуска-II), бляшек со штырьком (пос. Жар-Агач-I, мог. Черноозерье-II), бытующих в позднефедоровских и комплексах культур валиковой керамики.
Можно считать установленным, что собственно сузгунские комплексы существовали в начале I тыс. до н.э., одновременно с бархатовскими и ирменскими. Единственная, известная для сузгунской культуры радиокарбоновая дата связана с материалами эталонного памятника Чудская Гора в южнотаежном Прииртышье — 900 г. до н.э. или рубеж X-IX вв. до н.э. (Потемкина Т.М., Корочкова О.Н., Стефанов В.И., 1995, с. 70). Датирующими для сузгунских лесостепных комплексов следует признать костяной трехдырчатый псалий (пос. Новокарасук-XVIII) и однолезвийный нож с монетовидным навершием (к. 1 мог. Калачевка-II).
Появление позднесузгунских комплексов, судя по всему, совпадает с распространением «крестовой» керамики, сначала в южнотаежной зоне, а затем и в лесостепи. Можно предполагать смену сузгунских комплексов позднесузгунскими в IX-VIII вв. до н.э., в лесостепи — ближе к верхней дате. В целом существование позднесузгунских комплексов совпадает с переходным временем от бронзового века к железному, т.е. VIII-VII вв. до н.э. Основанием для этого служат находка раннескифского наконечника в периферийном (впускном?) погребении к. 1 Калачевки-II, совместное залегание позднесузгунской и красноозерской посуды, а также типологическое сходство «раннесаргатской» керамики с гор. Калугино-I с журавлевской южнотаежного Прииртышья (Глушков И.Г, Полеводов А.В., Труфанов А.Я., 2001).
Таким образом, на основании современных данных памятники пахомовской культуры представляют собой, скорее всего, ранний этап сузгунской культуры, которая формируется в лесостепной и южнотаежной зонах.