Новые идеи и методы

Великий Октябрь, ознаменовавший начало новой эпохи в развитии науки, открыл небывалые возможности для изучения исторического прошлого бывших национальных окраин царской России. Унаследовав лучшие методические традиции русской археологической школы, исследователи древних памятников Средней Азии и Южной Сибири поставили перед собой задачу воссоздания древней истории народов этих огромных областей. В этом состояло главное качественное изменение в целях и соответственно в методах работы всей советской археологии. Конечно, переход к новому качеству произошел не сразу. Ему предшествовал период бурных дискуссий, период активной борьбы с устаревшими научными традициями императорской Археологической комиссии (подробнее см. [Каргер, 1969]), но постепенно новый подход к изучению древних памятников утвердился во всех областях археологии.

[adsense]

Одним из первых советских исследований, посвященных наскальным рисункам интересующих нас территорий, была статья В. А. Городцова «Скальные рисунки Тургайской области» [Городцов, 1926]. Хотя она была написана по весьма рядовому поводу — в связи с поступлением в Государственный исторический музей нескольких камней с петроглифами,— в ней был по-новому поставлен ряд вопросов: подход на широком историческом фоне, оценка возможностей дешифровки семантики, характеристика образов первобытного искусства на обширной территории и в больших хронологических диапазонах, датировка, вопросы методики, в частности, изучения пустынного загара.

Появились публикации исследований сибирских петроглифов как источников по социальной истории древних племен, источников, которые при достоверном «прочтении» могут пролить свет на те стороны жизни древних людей, которые не прослеживаются по другим памятникам. Например, были хорошо известны тагарские курганы, но не были изучены тагарские поселения. Поэтому говорить о социальной структуре тагарского поселка по раскопанным курганам было почти невозможно. Результаты изучения М. П. Грязновым рисунков Боярской писаницы (средний Енисей) позволили представить себе тагарский поселок [Грязнов, 1933]. Со свойственной ему наблюдательностью М. П. Грязнов отметил, что местонахождение писаницы было не вдали от мест поселения древнего человека, а в центре хорошо «орошенной, следовательно, и заселенной долины» [Грязнов, 1933, с. 41]. Главным результатом этого исследования была социально-экономическая интерпретация сюжета Боярской писаницы. «Мы видим,— писал М. П. Грязнов,— единый производственный коллектив, живущий отдельными маленькими семьями, но имеющий общее поле, общее стадо, общий амбар. Женщина неразрывно связана с домашним хозяйством, а основные производства, земледелие и скотоводство находятся в руках мужчины. Отсюда — руководящая роль в общественной жизни мужчины.

Вот основные моменты, определяющие социально-экономическую структуру общества, памятником которого является Боярская писаница» [Грязнов, 1933, с. 45]. Примерно в том же плане сюжет Боярской писаницы был использован для реконструкции социального строя тагарских племен Енисея и С. В. Киселевым [Киселев, 1933(I), с. 20—22].

С этой поры ведущая роль в изучении наскальных рисунков Центральной и Средней Азии стала принадлежать профессиональным археологам. В результате их работ в 30—40-х годах и особенно в послевоенные годы в научный оборот было введено великое множество как ранее известных, так и новых местонахождений наскальных рисунков, были созданы первые, не всегда окончательные, но важные хронологические и стилистические классификации, попытки объяснения семантики, привязки к тем или иным этнокультурным группам древних обитателей восточной части Великого пояса степей (работы А.Н. Бернштама, С.И. Вайнштейна, Д.Ф. Винника, В.В. Волкова, К.В. Вяткиной, А.Д. Грача, М.П. Грязнова, Д. Доржа, М.А. Дэвлет, Л.А. Евтюховой, Б.М. Зимы, Д. Кабирова, М.К. Кадырбаева, С.В. Киселева, Л.Р. Кызласова, Н.В. Леонтьева, А.Н. Липского, А.Г. Максимовой, А.М. Мандельштама, А.И. Мартынова, А.Н. Марьяшева, М.Е. Массона, А.Г. Медоева, Э.А. Новгородовой, А.П. Окладникова, А.В. Оськина, Г.А. Помаскиной, В.А. Ранова, Э.Р. Рыгдылона, Д.Г. Савинова, 3.С. Самашева, С.С. Сорокина, А.А. Формозова, Б.А. Фролова, П.П. Хороших, С.С. Черникова и других археологов; подробнее см. Список литературы).

В мире пока сложилось немного научных школ изучения древнего наскального искусства. Первой среди них, несомненно, была школа А. Брейля, посвятившего всю свою жизнь этой проблеме и воспитавшего целую плеяду учеников и последователей. В последние годы можно говорить о сложении школы Э. Анати. Обе эти школы разрабатывают проблемы происхождения и развития первобытного искусства Европы, Северной Африки, Переднего Востока, а также методику их изучения. В деле изучения первобытного искусства Азии ведущее место, безусловно, принадлежит школе акад. А. П. Окладникова. Серия монографий и статей, опубликованных А. П. Окладниковым и его учениками за последние два десятилетия, открыла мировой науке огромную, ранее малоизвестную область первобытного искусства древних народов, о существовании которых недавно даже не подозревали. Особенно следует отметить книгу А. П. Окладникова «Утро искусства» [Окладников, 1967(I)], как первую работу, в которой был дан марксистский анализ основных общих проблем искусства палеолита.

[adsense]

Большое значение для повышения уровня исследований петроглифов, особенно в связи с проблемой семантики, имеют работы советских и зарубежных ученых, посвященные вопросам происхождения изобразительной деятельности человека (А. Д. Столяр), анализу палеолитического и неолитического искусства (3. А. Абрамова, Н. Н. Турина, Б. А. Фролов, А. Ламинг-Эмперер, А. Леруа-Гуран, А. Маршак и др.), труднейшей и важной проблеме первобытной мифологии и по пыткам ее реконструкции (К. Леви-Стросс, Ж. Дюмезиль, В.В. Иванов, В.Н, Топоров, Е.М. Мелетинский, Д.С. Раевский и др.).

Петроглифы — одна из многочисленных разновидностей археологических памятников, и естественно, что без опоры на все остальные археологические наблюдения, особенно в вопросах датировок, полноценное изучение наскальных рисунков было бы невозможно.

Наскальные рисунки и сейчас продолжают привлекать внимание представителей широкой интеллигенции, деятелей культуры, специалистов по естественным наукам, учителей, художников. Нельзя не упомянуть работы зоологов П.И. Мариковского, В.Е. Соколова, Г.В. Шацкого и Р.Д. Шапошникова, ботаников О.Е. Агаханянца и А.В. Гурского, офицера-пограничника В.И. Рацека, математиков Н.Л. Подольского и С.В. Макарова, художницы А. Рогинской, учителей и краеведов Н.Д. Черкасова, В.М. Гапоненко, Ю.Н. Голендухина. Г.В. Парфенова и многих других энтузиастов. Благодаря их неустанным поискам наука обогащается сведениями о новых памятниках первобытного и древнего искусства.

Заключая краткий ¹ обзор литературы, следует отметить, что перелом в научном подходе, в методах и целях изучения наскальных рисунков, переход от туманных догадок к строгой науке наметился в начале XX в. По-видимому, немалую роль в этом переломе сыграли открытия выдающихся памятников палеолитического искусства Западной Европы и этнографические наблюдения путешественников и ученых в Африке, Австралии и Южной Америке.

Столь краткую историю научного петроглифоведения пока невозможно разделить на какие-либо этапы. Тем более что для отдельных районов поиски новых памятников продолжают оставаться первостепенной задачей. Но параллельно с этим ведется большая работа по обобщению собранных материалов. За последние десятилетия была создана периодизация палеолитического искусства, разработана хронология петроглифов эпохи бронзы Скандинавии, была открыта древняя живопись в Центральной Сахаре, гравировки в долине Камоника, на Аравийском полуострове и в Передней Азии. В нашей стране были обнаружены памятники палеолитического искусства, увидели свет капитальные публикации петроглифов Карелии, стали известны древнейшие росписи в Средней Азии и Сибири.

В 50—60-е годы возрастает количество обобщающих трудов, углубляется внимание к вопросам теории и методики исследования, к проблемам семантической интерпретации, точных датировок, исторического, эстетического и социально-психологического анализа. Наряду с этим увеличивается интенсивность полевых работ, все большее число археологов делает петроглифы объектом специального изучения, обнаруживаются новые памятники.

Путь этот был совсем не легким. Трудностей и разочарований оказалось больше, чем можно было ожидать (подробнее об этом см. [Формозов, 1969 (II), с. 5—23]), что, впрочем, вполне понятно для науки, занимающейся столь сложной, тонкой и трудноуловимой «материей», как мир древнего художника.