Неожиданно появившиеся правители

Иранцы сравнительно поздно появились на Ближнем Востоке, и мы должны попытаться проследить пути их движения. Поскольку иранцами можно считать лишь тех, кто говорил на иранских языках, необходимо обратиться к письменным источникам и поискать в них следы пребывания иранцев в каждой конкретной области в раннеисторическую эпоху. Предметы материальной культуры, обнаруженные археологами, как правило, очень трудно связать со строго определенной этнической или лингвистической средой. Это обусловлено многими причинами, в том числе такими, как переживание древних традиций и пределы воображения и изобретательности человеческого мозга. Специалист по истории искусства может установить наличие общности в тематике орнамента на доисторических сосудах из Персеполя, Тепе-Гияна, Сиалка и других мест, однако «преобладание орнаментального элемента над сюжетным», выдвигаемое в качестве критерия специфически иранского стиля, можно проследить на протяжении всей истории Персии, что далеко не облегчает задачу исследователя ¹. И все же, несмотря на то что при изложении событий раннего периода мы не всегда ощущаем твердую почву точных фактов, попытаемся высказать некоторые соображения о путях и времени продвижения иранцев ².

Проникновение иранских племен в район Загросских гор началось, вероятно, уже в X в. до н.э., однако иранские имена собственные появляются в источниках, видимо, лишь с 879 г., а о мидянах впервые говорится в описании похода Салманасара III на восток в 834 г. ³. Незадолго до этого мы встречаем название Парсуа, причем оба упоминания — страны Парсуа и мидян — связаны, скорее всего, с обозначением территории с оседлым населением, а не с кочевыми племенами. О названии Парсуа и о путях расселения персов написано уже много, но значение и происхождение топонима Парсуа остаются предметом дискуссии. Другой термин — «умман-манда», нередкий в ассирийских и вавилонских источниках, не может считаться общим наименованием кочевников или даже всех «варваров», хотя позднее он прилагается к мидянам и, вероятно, к скифам, а также к тем и к другим вместе. Этот термин вызвал немало споров, на которых мы не будем останавливаться.

Согласно старой общепринятой гипотезе о переселениях племен парсуа или парса, они пришли с севера через Кавказ или из Восточного Ирана, проникли в область к западу или к юго-западу от озера Урмия, после чего двинулись в Луристан, лежащий к северу от Элама, и в конце концов переместились в Перейду (Фарс), где и осели (большинство археологов в настоящее время считает, что иранцы пришли в Мидию и Фарс из Средней Азии). Эта реконструкция их пути основана на упоминаниях названия Парсуа, или Парсуаш/Парсумаш, прилагаемого к перечисленным областям в ассирийских источниках. Мы уже рассмотрели этот вопрос выше; можно только добавить, что это слово могло означать просто «богатырь, герой» и потому стать титулом иранского племенного вождя ⁴. Восстановление карты Западного Ирана VIII—VII вв. до н. э. связано с решением ряда головоломных задач, и прежде всего с размещением великого множества упоминаемых в ассирийских анналах царьков и правителей, большинство из которых располагало лишь несколькими тысячами воинов. Отсутствие политического единства также может отражать существование различных этнических групп, причем установить преобладание иранских элементов для какого-то из этих владений или народов весьма затруднительно. Страна Парсуа на севере не сыграла важной роли в истории, а потому мы вправе расстаться с персами (если жители этой страны были ими) —до возвышения Ахеменидов на юге. В Северном Иране главную роль суждено было сыграть мидянам.

Мидяне делились на племена, воевавшие между собой не менее часто, чем с оседлыми государствами, такими, как Урарту, Манна и Ассирия. В ассирийских источниках сообщается об укрепленных городах или «крепостях» в стране «могучих мидян»; войска Ассирии захватывали многие из них во время частых рейдов на территорию Иранского плато. Ассирийцы стремились захватить на плато лошадей, необходимых для кавалерии, а мидяне славились своими конями. Иногда походы ассирийцев преследовали и стратегические цели; так, в 744 г. до н. э. они подчинили много мелких владений к юго-востоку от Урарту, а в следующем году и само Урарту стало объектом ассирийской агрессии. В результате кампании 744 г. на территории плато были образованы две новые провинции ассирийской державы — Парсуа и Бит-Хамбан, первая к северу от древнего караванного пути, протянувшегося от равнин к современному Керманшаху, а вторая к югу от этого пути. Я полагаю, что Кир II (и Ахемениды в целом) не имеют отношения к ассирийской провинции Парсуа. Вполне возможно, что в 744—737 гг. военные отряды ассирийцев проникли далеко в глубь нагорья вплоть до центральных солончаковых пустынь, поскольку внутренние районы Ирана должны были интересовать ассирийцев, стремившихся захватить как можно больше лошадей. Идентификации топонимических названий, упоминаемых при описании этих восточных походов, потребовали от ассириологов большой изобретательности, однако, как правило, гипотезы здесь преобладают над точными доказательствами. Так, например, область, именуемая Зикирту, которую следует, скорее всего, локализовать в современном Иранском Азербайджане, между Ардебилем и Мианэ, пытались связывать с сагартиями, одним из индийских племен (Asagarta древнеперсидских надписей), хотя лингвистически правомерность такого сближения остается недоказанной. В период, о котором идет речь, на территории Мидии мы застаем много разрозненных племен и мелких владений.

При Саргоне II Ассирия продолжала оказывать давление на мидян, урартов и на тех маннеев, которые сопротивлялись ассирийскому царю. Источники сообщают о маннейском наместнике Дайаукку (обычно отождествляемом с Дейоком Геродота), который около 716 г., во время похода урартского царя Русы I против Манны, перешел на сторону урартов, но в результате вмешательства Ассирии потерпел поражение, был взят в плен и сослан в Сирию ⁵. Ссылки правителей завоеванных областей и перемещения больших групп пленных широко практиковались Ассирией и в это время — так, при Саргоне пленных израильтян и сирийцев поселили в Вавилонии, а также, вероятно, в некоторых районах Загросских гор. В период, предшествовавший консолидации мидян и усилению Мидии, основными врагами Ассирии на территории плато были Элам на юге и Урарту на севере. На них направлялись главные удары ассирийских армий, и правители мелких владений, втянутые в борьбу могущественных держав, оказывались иногда между молотом и наковальней. Элам в течение длительного периода был ослаблен междоусобными войнами, истощавшими страну, но в VIII—VII вв. эламским правителям удалось несколько стабилизировать положение и противостоять натиску Ассирии на юг. В 689 г. эламиты создали коалицию против Ассирии, в которую вошли Элам, Вавилон, арамейские племена, Парсуаш, Анзан (или Аншан), Эллипи и еще несколько владений, но этот союз оказался недолговечным. Парсуаш в составе коалиции не может быть отождествлен с ассирийской провинцией Парсуа, скорее, это более поздняя Персида (Фарс) или часть ее. Под Анзаном нужно понимать, вероятно, горную область на востоке Элама, однако точно определить ее границы невозможно, равно как и проследить в деталях события, развернувшиеся на этой территории.

После смерти Саргона внимание Ассирии было отвлечено от Иранского нагорья. Временная передышка и, главное, угроза новых ассирийских вторжений привели к созданию конфедерации индийских племен, послужившей фундаментом для Мидийской державы. Движение за объединение страны возглавили сторонники вождя Дайаукку. Область, которой он правил, лежала, по-видимому, в центре Мидии, около современного Хама-дана. Как раз в это время, на рубеже столетия (около 700 г.), этническая и политическая ситуация изменились в результате вторжения киммерийцев, а затем и скифов.

Киммерийцы (ассирийские источники: gimirrai, Библия: страна gomer — Каппадокия) до VIII в. до н. э. обитали в южнорусских степях. Их происхождение и точные пути их передвижения остаются неизвестными. Киммерийцев знали их соседи-греки, основавшие колонии в Крыму и в Южной России, но известно и вторжение в Анатолию в VII в., где киммерийцы приняли участие в разгроме Фригийского царства, последний царь которого, Мидас, умер около 675 г. до н. э. (Геродот, I, 6, 15). В течение какого-то времени их базой в Азии должна была служить Каппадокия — на это указывает Библия, а также армянское название Каппадокии — Gamirk’. Есть основания полагать, что киммерийцы не были иранцами, а принадлежали к народам фрако-фригийской группы ⁶. Арена их действий на Ближнем Востоке это прежде всего Каппадокия и территория Азербайджана, особенно царство Манна, где, однако, их нелегко отличить от скифов. Старейшее упоминание о появлении киммерийцев на Ближнем Востоке содержится в ассирийских анналах, сообщающих об урартском царе Русе I и его походе (около 715 г. до н. э.) в страну Гимиррай, помещаемую в это время к северо-западу от Урарту. В 679 г. Асархаддон нанес поражение киммерийцам, а также некоторым племенам скифов, и вскоре после этого мы находим какие-то киммерийские отряды на службе у Ассирии ⁷. Но не все gimirrai стали союзниками ассирийской державы — источники сообщают о нескольких войнах, которые пришлось вести против киммерийцев в Анатолии. На территории Азербайджана на смену им пришли более могущественные враги ассирийцев — скифы, iskuza (из *skuba?) ⁸.

Геродот (IV, 12) сообщает, что скифы, переселившиеся в Южную Россию из районов к востоку от Каспия, оттеснили киммерийцев за Кавказский хребет и, преследуя их, вторглись в Мидию. Здесь киммерийцы и скифы должны были объединить свои силы, ибо в источниках они упоминаются вместе, а в аккадской версии Бехистунской надписи киммерийцы соответствуют сакам древнеперсидской и эламской версий. Приходом воинственных завоевателей поспешили воспользоваться маннеи и заключили с ними союз. К 673 г. вся территория Манна вышла из-под контроля ассирийцев, и они, в свою очередь, должны были искать союзников среди мидян. Это удавалось Ассирии только до тех пор, пока на троне сидел Асархаддон. Но уже в конце его царствования, в марте — апреле 673 г., один из индийских вождей, Каштариту (древнеперс. Xsabrita, тронное имя вместо Fravartis, в греческих источниках — Phraortes), сделал попытку объединить мидян против Ассирии ⁹. Вероятно, в это время существовало уже царство скифов — ассирийские источники упоминают о царе Ишпакай, погибшем около 673 г. на поле битвы, которому наследовал Партатуа, «царь {страны] Ишкуза». Ядром территории Скифского царства являлась, скорее всего, Муганская степь в Азербайджане, славившаяся своими пастбищами и много позже, при монгольских Ильханах и других правителях, вышедших из среды кочевников.

Центром конфедерации, созданной Каштариту, следует считать область Хамадана, древнего Hamgmatana, «место собраний». Сам Каштариту, вероятно, состоял в близком родстве с Дайаукку. Ему удалось создать мидийское государство и распространить свою власть на Парсуа. Согласно Геродоту (I, 102), он совершил даже поход против Ниневии, во время которого и погиб. Однако кажется более вероятным, что Каштариту потерпел поражение от скифов и других союзников ассирийцев еще до того, как он добрался до Ассирии. В течение последующих 28 лет, примерно с 652 до 625 г., скифы господствовали в Мидии. Владычеству их положил конец Увахштра, или Киаксар, как именуют его греческие авторы, сын и наследник Каштариту ¹⁰. К этому времени Каштариту уже сумел объединить силы мидян в Центральном Иране (Геродот приписывает это Дейоку), но при Киаксаре могущество Мидии неизмеримо возросло, и персы, осевшие в Персиде, попали под власть мидян. Это могло произойти еще при Каштариту; во всяком случае несомненно, что персы входили в состав империи Киаксара. Согласно Геродоту (I, 103), Киаксар первым из правителей Азии разделил войска по родам оружия, установил, кому из народов быть лучниками, копьеносцами и конниками. Очевидно, он впервые создал регулярную армию и реорганизовал систему управления Мидийского государства. Киаксар многому научился у скифов, равно как и у ассирийцев, и теперь он был готов сокрушить Ниневию.

Между тем мощь Ассирии значительно ослабла, хотя армии ее к этому времени сумели обескровить и разгромить Элам и Урарту, давних врагов империи. Народы Ближнего Востока продолжали борьбу и мечтали о крахе ассирийской державы. Конец ее даже был заранее предсказан. Мы знаем об этом из Библии — книга Наума содержит панихиду и одновременно торжественную военную песню, возвещающую падение Ниневии.

Нововавилонская держава сумела отстоять свою независимость и около 616 г., при Набопаласаре, напала на Ассирию. На этот раз ассирийцы с помощью Египта сумели отразить нападение, однако в игру вступили мидяне, присоединившиеся к вавилонянам, и развязка была близка. Мидяне вторглись в Ассирию в 614 г. и захватили важный центр Ашшур, после чего Киаксар встретился с Набопаласаром и заключил с ним договор, одним из условий которого был брак индийской принцессы с Цавуходоносором, сыном Набопаласара. По-видимому, противники Ассирии сумели выработать общую стратегическую линию. События периода 614—612 гг. во многом неясны ¹¹, однако нет оснований полагать, что осада Ниневии продолжалась в течение двух или трех лет — скорее всего, после нескольких месяцев осады, в конце лета 612 г., город был взят штурмом и сровнен с землей, после чего мидяне с богатой добычей вернулись домой. Ассирийское государство продолжало существовать еще несколько лет в Харране, пока в 609 г. союзники не разрушили и этот последний центр ассирийского сопротивления. Вавилоняне продолжали наступать. После поражения, нанесенного в 605 г. египетской армии при Кархемише в Северной Сирии, они стали полновластными хозяевами всего «Плодородного Серпа», подлинными наследниками ассирийцев.

В то время как Вавилон утверждал свое господство в прежних ассирийских провинциях в Сирии, Киаксар продвигался на север через Анатолию. Война между мидянами и Лидией не принесла решающего успеха ни одной из сторон. Она завершилась знаменитой битвой «солнечного затмения» 585 г. и последовавшим затем перемирием, при заключении которого посредниками выступили вавилоняне. Границей между Лидией и индийской империей стала река Галис, современный Кызыл-Ырмак. В состав Мидии вошла территория древнего Урартского царства, если не вся, то, по крайней мере, значительная ее часть.

Мощные укрепления и «Мидийская стена», возведенные к северу от Вавилона для защиты города от нападения, свидетельствовали о значительном ухудшении отношений прежних союзников — Мидии и Вавилона. Многие сообщения источников показывают, что вавилоняне испытывали страх перед своим северо-восточным соседом, страх, выраженный в словах Исайи и Иеремии. Киаксар, по-видимому, тоже предпринял какие-то меры для укрепления своих границ, особенно северных и восточных; однако точно определить эти границы и территории, вошедшие в состав державы на севере и востоке, весьма затруднительно не только из-за отсутствия данных письменных источников, но и вследствие непрочности и нечеткости самой структуры мидийской империи — обстоятельства, подмеченного еще Геродотом (I, 134).

Ахеменидское представление о «царе царей» было, несомненно, уже у мидян, как еще раньше у урартов. Мидийская конфедерация первоначально состояла из мидян, маннеев и скифов. Превращение ее в империю должно было резко усилить этническую неоднородность: Восточные провинции Ассирии, завоеванные мидянами, были, по всей вероятности, включены в состав «Мидии», поскольку территории Парсуа, Замуа и других окраинных областей прежней ассирийской державы входят у Птолемея в Сиромидию («География», IV, 2, 6). К северу от 108 реки Араке в Азербайджане, на границе Мидии, жили каспии и кадусии, которые, видимо, не вошли в индийскую державу. Сами мидяне были конгломератом местных и иранских племен. Названия шести мидийских племен, приведенные Геродотом (I, 101),— паретакены, бусы, струхаты, аризанты, будии и маги, несмотря на попытки исследователей объяснить их как только иранские ¹², представляют собой, скорее всего, смесь иранских и неиранских наименований. Об экспансии мидийской державы на восток уже упоминалось; следует, однако, заметить, что утверждение И. М. Дьяконова о том, что мидяне несомненно владели Парфией и Гирканией, а, возможно, также и областью Герата, покоится на сомнительном толковании свидетельства Бехистунской надписи, согласно которой парфяне поддержали восстание Фраорта, провозгласившего себя членом мидийского царского дома ¹³.

Каковы бы ни были реальные границы мидийской державы, она являлась рыхлым и непрочным государством. Весьма вероятно, что система сатрапий, известная для империи Ахеменидов, существовала уже при мидянах, так как сама форма титула *xsabrapan- (откуда греч. satrapes) является скорее индийской, чем персидской, ср. древнеперс. xsagapavan. Однако миддийские сатрапы были лишь видоизменением «губернаторов» (pehatu) Ассирии и Урарту; только при Ахеменидах сатрапии стали гораздо более обширными и важными административны¬ми единицами. Таким образом, политическое развитие Мидии шло в русле старых традиций. Аналогичным было положение и в области культуры.

Мидяне, как и маннеи, несомненно пользовались письменностью, однако до сих пор не решен вопрос о том, когда ассирийский язык перестал употребляться в качестве языка официальной письменности Мидии и был заменен мидийским. Ответ на этот вопрос тесно связан с другой проблемой, а именно с проблемой происхождения древнеперсидской клинописи. Большинство ученых признает, что аккадская клинопись послужила в конечном счете источником для создания древнеперсидской письменности, которая может быть охарактеризована как силлабическая с небольшим числом логограмм или аккадских символов. Некоторые полагают, что древнеперсидская клинопись прямо продолжает предшествующие мидийскую или маннейскую, испытавшие, в свою очередь, влияние урартской письменности. Наконец, ряд исследователей утверждает, что Дарий I «изобрел» древнеперсидскую клинопись для собственных нужд. Можно попытаться кратко суммировать аргументы сторон.

Защитники гипотезы о мидийском происхождении древнеперсидского силлабария указывают на существование надписей Кира II и даже золотых табличек с надписями его предшественников, Аршамы и Ариарамны, что непременно заставляет признать существование письменности и у мидян, которым Аршама и Ариарамна были подвластны. Мидийские слова и целые обороты в древнеперсидских надписях должны свидетельствовать о многочисленных заимствованиях, хотя иранские слова в эламском представляют в большинстве своем древнеперсидские (а не мидийские) формы ¹⁴. Более важным кажется явно архаичный характер древнеперсидского — языка, употреблявшегося в период фиксации его в письменности, по-видимому, только при дворе, но сохранявшего какую-то старую традицию. Наконец, Бехистунская надпись высечена на скале, находящейся в самом центре Мидии, и не вызывает сомнений, что грамотные мидяне, как и персы, могли читать древнеперсидский текст этой надписи — в ином случае должна была бы существовать наряду с имеющимися тремя (древнеперсидская, эламская, вавилонская) и мидийская ее версия.

Сторонники «изобретения» древнеперсидской клинописи Дарием I подчеркивают, что нет неопровержимых доказательств существования древнеперсидской письменности в период, предшествующий царствованию Дария, поскольку надписи Аршамы и Ариарамны являются позднейшими подделками (на это указывает их неграмотный язык), а все надписи Кира происходят из района Пасаргад — центра, который Дарий усиленно перестраивал и где он устанавливал надписи, упоминающие Кира ¹⁵.

Памятники из Пасаргад позволяют считать, что древнеперсидские версии надписей Кира были добавлены позднее (при Дарии I?) к аккадской и эламской версиям ¹⁶.

В целом значение доводов, приводимых в этой полемике, кажется несколько преувеличенным. Древнеперсидская клинопись использовалась, вероятно, только для царских надписей и играла даже при последних Ахеменидах весьма скромную роль по сравнению с аккадской, эламской или арамейской письменностями. Еще меньшим должно было быть значение древнеперсидского письма в период до Дария, ибо, несомненно, он применял это письмо в царских надписях чаще всех других ахеменидских царей. Решение проблемы мидийской письменности зависит от результатов раскопок Хамадана, столицы Мидии, или иного центра этой державы.

Религия мидян давно привлекала внимание ученых прежде всего благодаря упоминаниям в источниках магов. Маги были известны грекам, особенно в период после Александра Македонского, как иранские жрецы; позднее римляне и греки говорили о них как о зороастрийских жрецах. Зороастр считался (во всяком случае, уже при Ксанфе Лидянине в V[?] в. до н. э.) одним из магов, хотя в Авесте мы не находим этого слова для обозначения жрецов — последние обозначаются abravan и другими терминами ¹⁷. Это может свидетельствовать о том, что Геродот был прав, называя магов мидийским племенем. В то же время эламские таблички из Персеполя показывают, что слово magu- при Ахеменидах употреблялось в значении «жрец». Как примирить эти противоречивые сведения? Необходимо собрать все известия о магах для периода Ахеменидов и более раннего времени. Судя по эламским персепольским табличкам и Бехистунской надписи, маги были достаточно хорошо известны персам. По сообщению Геродота (I, 107 и др.), маги пользовались большим влиянием при мидийском дворе в качестве советников и толкователей снов. Можно полагать, что независимо от того, каким было положение в Восточном Иране, роль магов у персов была не менее значительной, чем у мидян. Во время жертвоприношений маги пели теогонии, «родословные богов» (Геродот, I, 132), и есть основания считать, что они исполняли эти гимны богам, по крайней мере, уже в период возникновения индийской державы, если не раньше. Специфические обряды и обычаи магов, такие, как выставление трупов на съедение птицам и зверям (Геродот, I, 140) или истребление вредных тварей, находятся в полном соответствии с ритуалом ортодоксальных зороастрийцев, как мы знаем его для более позднего времени. Все это позволяет заключить, что маги были последователями учения Зороастра. Следует, однако, иметь в виду, что ортодоксальный зороастризм как система и зороастрийская церковь вряд ли могли существовать столь рано. Различие между магом (magu-), последователем Зороастра, и незороастрийцем в это время не следует уподоблять различию между адептом какой-то религии и его противником, исповедующим другую веру. Я полагаю, что учение Зороастра было воспринято магами в Мидии, а затем и в Персиде. О том, что верования самих магов отличались известным эклектизмом, свидетельствует позднейшее употребление слова «маг» у классических авторов, а также сближение значений «маг» и «магия», особенно применительно к месопотамским жрецам. Происхождение этого слова до сих пор точно не выяснено, и удовлетворительной его этимологии не найдено ¹⁸. Нас не должно смущать частое употребление слова magi в эллинистическую эпоху и во времена Римской империи для обозначения жрецов митраистских культов и многих других религий и сект.

Таким образом, есть основания полагать, что маги были индийским «племенем», которое выполняло жреческие функции. Во время господства мидян они распространились в качестве жрецов на территории всей мидийской империи, поскольку функции жрецов оставались у магов «семейной профессией». Теогонии, которые они исполняли, были старыми гимнами, наследием еще общеарийского периода, не всегда понятными для мидян или персов, но почитаемыми прежде всего из-за их древности. Остается неясным вопрос о том, как соотносятся Гаты Зороастра и Младшая Авеста магов, если считать, что последняя, по крайней мере, почиталась магами. Проще всего, мне кажется, объяснять этот вопрос таким образом, что большинство магов не видело противоречий между «идеями» Зороастра (как они изложены в Гатах) и ритуалом, которого придерживались маги, в том числе и пением древних гимнов (Младшая Авеста). Вероучение и ритуал до сложения догматического зороастризма при Сасанидах не раз претерпевали изменения и приспосабливались к новым условиям. Поскольку обряды позднего сасанидского зороастризма восходят в некоторой своей части к индийским магам, можно утверждать, что маги стали зороастрийцами.

Не следует, разумеется, смешивать явления разных эпох. В Ведах нет индуизма в том виде, как он известен позднее. Вправе ли мы искать зороастризм, известный нам в позднем обличье, уже в Гатах? Чем было бы христианство без деятельности отцов церкви и чем бы был зороастризм без магов? Процесс смешения древних, традиционных верований и обрядов с учением о борьбе Добра со Злом был очень длительным, постепенным и, видимо, вполне закономерным.

Приспособление религии Младшей Авесты, которая в известной степени может считаться преемником древних арийских верований, к Гатам Зороастра должно было натолкнуться на трудности. Почему и каким образом последователи пророка могли принять в пантеон своей религии Митру, Анахиту и другие божества? Этот вопрос ставил в тупик многих исследователей, но я полагаю, что сам вопрос неверен по существу. Дело вовсе не в слиянии древних арийских верований с зороастризмом, а, напротив, в принятии учения почти безвестного жреца из маленького восточноиранского княжества большинством, которое следовало за жрецами древнеарийского пантеона. Маги восприняли зороастризм, вероятно, так же, как они принимали и другие вероучения, и Зороастр стал основателем и пророком новой, единой для всех иранцев синкретической религии, которую мы именуем зороастризмом. В этом и состоит проблема. Процесс синтеза религий происходил в ахеменидский период, после падения Мидии.

Мидяне правили обширной державой в течение шестидесяти лет после падения Ниневии и были во многих отношениях преемниками Ассирии. К сожалению, дошедшие до нас памятники мидийской архитектуры и искусства весьма немногочисленны, определение некоторых из них как именно индийских сопряжено с трудностями, однако эти памятники показывают, что синкретическое искусство Ахеменидов, базирующееся на традициях Элама, Месопотамии и Урарту, берет начало в мидийской державе. Мы уже упоминали о индийских словах (точнее, о индийских формах) в древнеперсидских надписях. Такие слова, как «сатрап» или xsayabiya-, титул царя, свидетельствуют о влиянии мидийских представлений о государстве и власти на Ахеменидов. Не исключено, что Мидийская держава была культурным и религиозным центром, влияние которого испытали все иранцы, жившие к северу, югу и к востоку от мидян. О влиянии мидийской культуры и за пределами державы говорит заимствование греками индийского слова *paridaiza- со значением «царский парк» или «охотничий заповедник» — слова, распространившегося по всей Европе в форме «парадиз». Хотя многие проблемы еще ждут своего разрешения, однако уже сейчас не следует недооценивать роли Мидии в сложении многих персидских институтов и традиций. Мидийский период был, несомненно, временем больших перемен, значение которых в полной мере можно будет уяснить лишь в результате археологических работ на территории Мидии.