Народы Сибири и Севера

К оглавлению книги С.А. Токарева «Этнография народов СССР»

Сибирь вместе с Дальним Востоком составляет последнюю из крупных историко-этнографических областей Советского Союза. По размерам — она самая обширная, ибо занимает 12,5 млн. кв. км (т.е. около 57% всей территории СССР), но до недавнего времени была наименее заселенной и экономически слабо развитой. Особенно касается это северных областей Сибири и Дальнего Востока, которые поныне остаются наименее освоенной частью нашей страны: только сейчас творческий труд советского человека начал решительно вторгаться в сложившиеся там веками условия хозяйства и быта, изменять их, изменять частью и самую природу.

Интересующая нас территория имеет разные наименования. Ее называют просто «Сибирью», понимая этот термин в широком смысле. Говорят также «Сибирь и Дальний Восток», «Сибирь и Север», наконец «Северная Азия». Каждое из этих наименований законно, хотя они и не совсем равнозначны.

Географическая область, которую мы должны теперь рассмотреть, охватывает все пространство к востоку от Уральских гор, к северу от границы Казахстана и от государственной границы СССР, тянущееся на восток до Тихого и на север до Ледовитого океанов. Однако мы включаем сюда для целей этнографического изучения также часть Крайнего Севера Европейской территории СССР — именно Ненецкий национальный округ. Чтобы указать на включение этой небольшой части Европейского Севера, принято говорить «Сибирь и Север».

В Сибири, в особенности в северных районах ее, складывались в прошлом мало благоприятные условия для развития производительных сил. Суровый климат, труднопроходимые огромные пространства тайги и тундры задерживали развитие хозяйства и культуры людей. Человек сравнительно поздно заселил эти территории, а заселивши — не мог изменить в достаточной степени природных условий для развития своего хозяйства и культуры. Огромность и малопроходимость таежных и тундровых областей севера, с другой стороны, содействовали разобщенности этих народов. Условия сибирской природы делали невозможной на той ступени развития сколько-нибудь значительную плотность населения. Население северной части Сибири до последнего времени оставалось разрозненным и малочисленным.

Отдаленность от важнейших культурных центров Азии и Европы тоже препятствовала развитию хозяйства народов Севера, их общественного строя и культуры. Ведь только южная полоса Сибири находилась в прошлом под некоторым влиянием крупных культурных центров — именно под влиянием великой китайской культуры. На все остальное огромное пространство Сибири это влияние почти не проникало. Лишь сравнительно поздно, когда к западу от Урала сложился новый очаг высокой культуры — культуры великого русского народа, — когда русские, с конца XVI в.., Начали просачиваться в Сибирь, осваивать ее обширные земли, — только тогда, под благотворным влиянием русской культуры, могло ускориться культурное развитие и аборигенного населения Сибири. Но гнет самодержавия, крепостничества, а позже — капитализма — тормозил это развитие вплоть до самой Октябрьской революции.

В результате всего этого именно в Сибири, особенно в ее северных и в горных районах, сохранялись до новейшего времени мелкие этнические группы со сравнительно отсталыми формами экономики, социального строя и культуры.

Классификация народов. Языковые группы

Коренное население Севера и Сибири состоит из 30—32 народов, по преимуществу мелких. С языковой точки зрения они делятся на 5—6 основных групп

1. Народы угро-финской группы. К ней в Сибири принадлежат ханты (остяки) и манси (вогулы), обитающие в бассейне Средней и Нижней Оби.

1а. К этой группе близка группа самодийских, или самоедских народов, — что было установлено впервые Кастреном в середине XIX в. Сюда относятся народы Крайнего Севера Европейской России и Северо-Запад¬ной Сибири: ненцы («самоеды»), тавгийцы, или нганасаны, энцы и селькупы («остяко-самоеды»). Прежде самодийские народы жили также и в Южной Сибири, на Саяно-Алтайском нагорье, но остатки их — карагасы, койбалы, ткамасинцы и др. — были тюркизированы еще в XVIII—XIX вв.

2. Группа тюркских народов сосредоточена главным образом в юго-западной части Сибири. В нее входят западносибирские татары, алтайцы, хакасы, шорцы, тувинцы («сойоты» или «урянхайцы»), карагасы (тофалары), а далеко на северо-востоке — якуты и долганы.

3. Монгольская группа языков представлена в Сибири одним народом — бурятами. За пределами СССР в нее входят монголы Монгольской Народной Республики и Китайской Народной Республики.

4. В тунгусскую группу языков, распространенную в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, входят эвенки («тунгусы»), ламуты (эвены) и ряд мелких народностей Нижнего Амура, Приморского края и Сахалина: нанайцы (гольды), ульчи, удэ, орочи, негидальцы. К той же языковой группе принадлежат живущие за пределами СССР (в Китае) маньчжуры.

Тюркская, монгольская и тунгусская ветви так называемой алтайской семьи языков. Алтайские языки иногда соединяют с угро-финскими и самодийскими в одну большую урало-алтайскую группу, но единство ее большинством лингвистов отрицается.

5. Последняя группа языков Сибири несколько своеобразна. Это так называемые палеоазиатские народы и языки.

Термин «палеоазиатские народы» был предложен (1883 г.) Леопольдом Шренком, который этим термином обозначал народы, представляющие собой, несомненно, потомков древнейших обитателей севера и северо-востока Азии. По его образному сравнению, это как бы «выходы пластов более древней этнографической формации, над которою, вследствие неоднократно повторявшихся наплывов, отложились новые формации». Между собой эти народы далеко не все имеют что-либо общее как по языку, так и по культуре, и выделяются они в особую группу лишь потому, что не входят ни в какую другую группу.

К палеоазиатским народам причисляются мелкие народы крайнего Северо-Востока: ительмены (камчадалы), коряки, чукчи, юкагиры с примыкающими к ним чуванцами. Иногда в эту же группу включают также эскимосов и алеутов (расселенных в основном в Америке). В палеоазиатскую группу входят далее гиляки (нивхи) Северного Сахалина и низовьев Амура. Прежде относили к той же группе и кетов («енисейских остяков»), но они совершенно обособлены по языку, и их положение в лингвистической систематике неясно.

Антропологические типы

. В антропологическом отношении основная масса коренного населения Сибири принадлежит к одной расе — монголоидной. Есть лишь небольшая примесь европеоидных типов на западной и юго-западной окраине — в бассейне Оби и Верхнего Енисея: эта примесь — остаток древней европеоидной расы, которая в древности — почти до начала н. э. — господствовала в Южной и Западной Сибири. Есть немонголоидная примесь и на противоположном конце Северной Азии — на Тихоокеанском побережье.

Систематика монголоидных типов населения Северной Азии не вполне установлена. Советские антропологи выделяют на основании новейших исследований следующие группы типов.

I. Чисто монголоидные группы типов, не обнаруживающие посторонних примесей: 1) Центральноазиатская, преобладающая среди бурят, большей части якутов и части населения Саяно-Алтайского нагорья, (тувинцев-скотоводов, южных алтайцев): за пределами СССР — монголов; 2) байкальская (или палеосибирская) — у эвенков, эвенов, юкагиров, нанайцев, ороков, карагасов и оленных тувинцев; исторически она связана, по-видимому, с древним юкагирским населением Восточной Сибири; 3) арктическая, характерная для эскимосов, чукчей, коряков, ительменов.

II. Монголоидные группы типов с примесью иных рас: 4) южносибирская, образовавшаяся в результате смешения центрально-азиатского типа с древним европеоидным населением, встречается у южных алтайцев, а за пределами Сибири — у казахов; 5) уральская, довольно разнородная группа типов, образовавшаяся в результате смешения иных монголоидных и европеоидных форм — главным образом, у хантов, манси, ненцев, селькупов, барабинских татар, шорцев, северных алтайцев, хакасов. К этой группе примыкает, в общем, довольно обособленный, тип кетов; 6) сахалино-амурская группа (с примесью айнского типа) — у гиляков, частью у ульчей.

Культурно-хозяйственные типы

Независимо от лингвистической группировки народов Сибири и от их антропологической классификации можно сгруппировать их по культурно-хозяйственному облику. Если исходить из этого признака, то народы Сибири и Севера должны быть разделены на совершенно иные группы, которые не стоят в прямом соотношении с приведенной выше классификацией по языку.

Принято делить народы Сибири и Севера по хозяйственно-культурному признаку прежде всего на две основные группы: скотоводческо-земледельческие народы Южной Сибири и так называемые малые народы Севера. Это деление связано с зональным, географическим делением Сибири, но не вполне с ним совпадает: так, например, якуты, чисто географически относящиеся к народам Севера, стоят, однако, в хозяйственно-культурном отношении ближе к народам Южной Сибири. С другой стороны, в Южной Сибири встречаются мелкие народы — как удэ и орочи Уссурийского края, карагасы и шорцы Саяно-Алтайского нагорья, — которые по традиционному хозяйственно-культурному укладу приближаются скорее к народам Севера.

Народы Южной Сибири. Скотоводство

Народы южной полосы Сибири развивались издавна в сравнительно более благоприятных условиях, чем народы Северной Сибири. Природная среда здесь не замедляла в такой степени развития производительных сил. Здесь сказывалось также положительное влияние великих культур Азии, особенно Китая.

В южной зоне Сибири живут народы сравнительно многочисленные, культурно развитые, со своеобразной, исторически сложившейся экономикой. В большинстве это были еще в недавнем прошлом скотоводческие кочевые народы. Скотоводческий кочевой тип. В Сибири он исторически начал складываться со 2-го тысячелетия до н. э. Это было время, когда степные племена Южной Сибири переходили постепенно от неолитической каменной техники к употреблению металла. Древнейшими из культур, где впервые появляются, наряду с каменным инвентарем, также металлические (медные) предметы, были: «Афанасьевская» культура (конец III и начало II тысячелетия до н. э.) и следующая за ней «Андроновская» культура (середина II тысячелетия дон. э.); обе они изучены лучше всего в Минусинской котловине, в бассейне Среднего Енисея. Носители этих культур, по антропологическому типу европеоиды, разводили рогатый скот, лошадей и овец, правда, еще в небольших количествах. Видимо, скот был ими приведен уже в одомашненном виде из каких-то более южных или юго-западных областей, может быть, из Средней Азии.

Скотоводство становится крупным, табунным, в следующие эпохи — «Карасукскую» (1200—700 гг.) и «Тагарскую» (700—100 гг.), когда достигла расцвета культура бронзы в сибирских степях, а в антропологическом типе появились монголоидные элементы, — особенно же в эпоху широкого распространения железа (1-е тысяч, н. э.).

Скотоводческое хозяйство с тех пор господствовало в степях Центральной Азии и Южной Сибири до новейшего времени.

Из народов Сибири к этому хозяйственно-культурному типу могут быть причислены — теперь или в недавнем прошлом — следующие народы: буряты, в особенности забайкальские; большая часть народов Горного Алтая, Хакассии и Тувы, также племена предгорий Саян и Алтая, которые в настоящее время частью обрусели и утратили свой самобытный облик, но еще не так давно вели кочевое скотоводческое хозяйство; наконец, юго-западная окраина Сибири — Барабинские, Ишимские, Тобольские степи раньше были областью преобладания того же типа хозяйства.

Этот тип экономики связан со своеобразным культурным обликом: для него характерен особый тип построек — кочевая решетчато-войлочная юрта, или кибитка. Сейчас она сохранилась только в некоторых местах Восточной Бурятии и в Юго-Восточном Алтае, но еще в XVIII в. этот тип жилища был господствующим во всей степной полосе Сибири. Тип одежды скотоводческих народов тоже своеобразен: особенно характерна верхняя одежда мужчин и женщин — овчинная шуба, запахивающаяся на правую сторону, и такого же покроя халат из ткани. Способ передвижения — верховая и вьючная езда.

Особняком стояли по своему типу хозяйства и культуры, как сказано якуты. Хотя они географически принадлежат к народам Севера, однако и по традиционному укладу своего хозяйства (скотоводческого) и по уровню исторического развития они стояли ближе к кочевым и полукочевым народам Южной Сибири.

Земледелие

Скотоводческое кочевническое хозяйство существовало не изолированно. Скотоводство вообще всегда было связано с земледелием. На территории Сибири установлено наличие очень древних центров, оседлой земледельческой культуры, местами; интенсивной, с развитым искусственным орошением. К числу таких древних земледельческих центров относятся области по Ишиму и Тоболу в Западной Сибири; высокогорные области Алтая; в Хакассии и Минусинском крае, где было развито интенсивное земледелие, искусственное орошение по археологическим данным прослеживается со 2-й половины 2-го тысячелетия до н. э., с Андроновской эпохи. Земледелие известно было до прихода русских и в Западном Прибайкалье у ангарских бурят. Археологически оно здесь засвидетельствовано по крайней мере с VIII в. (эпоха Курумчинской культуры). В середййе XVII в. развитая земледельческо-скотоводческая оседлая культура существовала также в районе Среднего и Нижнего Приамурья, где жили дауры (монголизированные тунгусы) и дючеры (предки современных маньчжуров). Но после прихода русских дауры и дючеры были переселены китайским правительством на южный берег Амура. Левобережье Амура запустело, и только впоследствии начала здесь восстанавливаться русскими поселенцами земледельческая культура.

Краткие сведения об этнической истории народов Южной Сибири. Как складывались и развивались формы хозяйства и культуры народов Южной Сибири, этот вопрос остается до сих пор слабо изученным. Вообще ведь вопрос о происхождении земледелия и скотоводства, как известно, еще далек от окончательного разрешения. Но зато конкретная этническая история народов Южной Сибири известна гораздо лучше, чем история народов Севера, и это в значительной мере потому, что здесь нам приходят на помощь письменные источники — китайские, центральноазиатские (тюркские и монгольские), частью арабо-персидские.

Более или менее достоверные сведения о народах Центральной Азии и Южной Сибири начинаются с последних веков до н. э. Тогда вся эта огромная область была объединена под властью хуннского государства (209 г. до н. э. — 93 г. н. э.). В орбиту этого государства входили народы Прибайкалья и частью Саяно-Алтайского нагорья. Кто были этнически сами хунны, еще не установлено: одни их считают монголами, другие тюрками, третьи даже финнами. Наиболее правдоподобно предположение ряда исследователей о наличии в составе хуннов древнего тюркского ядра, еще сохранившего некоторые черты тюрко-монгольской языковой общности. Но вероятно, что хуннский союз в целом был разноязычным койгломератом племен. Бассейн Верхнего Енисея занимали тогда данлины, позже влившиеся в состав тюркоязычных киргизов. Западнее жили усуни, исторически более связанные с народами Средней Азии.

Ослабевшее за время долголетних войн против Китая и других своих соседей хуннское кочевое государство в конце I в, н. э. распалось. Господство перешло в руки сяньбийцев, живших в Восточной Маньчжурии. Господство сяньбийцев (II—IV вв.) сменилось преобладанием жужаней (IV в.—середина VI в.). Этническая принадлежность как сяньбийцев, так и жужаней (жуань-жуаней) тоже неясна, но возможно, что в составе их были уже тюркские элементы.

Впервые бесспорно тюркоязычные народы получили преобладание в Центральной Азии и Южной Сибири с середины VI в.: это были «орхоно-енисейские тюрки», «тупо» по китайским источникам, огромное государство которых (середина VI в. — середина VIII в.) временами охватывало и всю южную полосу Сибири. Памятники их собственной «орхоно-енисейской» письменности относятся к VII—VIII вв. Тюрков-тугю сменили уйгуры (745—840 гг.), а затем киргизы-хакасы (840—910 гг.), основная область обитания которых была на Верхнем Енисее.

Киргизы были последним тюркоязычным народом, господствовавшим на огромных пространствах Центральной Азии и Южной Сибири. С начала X в. господство переходит к монголоязычным народам: прежде всего к киданям, династия которых («Ляо») владычествовала и в Северном Китае (начало X в.—начало XII в.); монголизм киданей, впречем, не всеми признается; затем к найманам и татарам (XII в.), — название «татары» лишь позже перешло на тюркоязычные народы; наконец, к собственно монголам, великая ‘империя которых, созданная Темучином — Чингисханом в начале XIII в., охватывала огромное пространство земли от Маньчжурии и Кореи до Днепра и Верхней Волги.

Империя Чингисидов скоро распалась. Восточные монголы долго боролись с западными монголами за преобладание (XIII—XVII вв.). В этой борьбе постепенно слабели сами монгольские племена.
Сменявшие друг друга в степях Центральной Азии государства представляли собой объединения племен под владычеством кочевой скотоводческой знати — владельцев крупных стад скота и предводителей родовых дружин. Это были кочевые феодальные государства. Они держали под своей зависимостью ряд народов Южной Сибири, хотя зависимость эта была непрочной и чаще сводилась к взиманию дани («ясака», или «албана»).

Такую дань народы Прибайкалья уплачивали восточномонгольским князьям, а алтайско-саянские народы — западным монголам (Джунгарии). На Средней Оби и Нижнем Иртыше к XVI в. сложилось самостоятельное княжество — «Сибирское царство» («Сибирский юрт»), — позже разбитое походом Ермака (1581—1584). Ядро его составляло тюркоязычное население («татары»), но и соседние остяцкие, вогульские и другие племена стояли от него в зависимости.

Когда впервые появились в Сибири русские (XVI—XVII вв.), они застали в юго¬западной и южной полосе ее довольно пестрое и в этническом и в социальном отношении население. В степных областях, где преобладало скотоводство, существовали племенные княжества, часть которых (Алтайско-Саянская область, Прибайкалье) находилась в той или иной зависимости от кочевых феодальных государств Центральной Азии, а часть (Среднее Приамурье) — и от Китая. В свою очередь князьки скотоводческих племен Южной Сибири (телесов, теленгутов, киргизов, бурят) господствовали над лесным охотничьим населением и взимали с него дань.

В северных областях охотничье-рыболовческие и оленеводческие племена сохраняли прежнюю независимость и патриархально¬родовой уклад.
;

Малые народы Севера

Эти племена и народности Северной Сибири составляют вторую самостоятельную группу, которую принято выделять по хозяйственно-культурному признаку. Группа эта — так называемые «малые народы Севера» — состоит из национальностей различной языковой принадлежности. Их считается более 20. Эти народы характеризуются прежде всего тем, что они очень малочисленны: самый крупный из них —эвенки — не превышает 40 тысяч. Многие из этих малых народов Севера насчитывают всего по нескольку тысяч, а некоторые даже меньше, всего по нескольку сотен, человек. Тем не менее они составляют отдедьные народности со своими языками, культурными особенностями. Они представляют для этнографии особо большой интерес потому, что именно у них до недавнего времени сохранились в наибольшей степени архаические черты в хозяйстве, общественном строе и культуре.

Что же представляют собой малые народы Севера в отношении своего хозяйственного облика? В районах Севера сохранилось до настоящего времени так называемое, северное промысловое хозяйство. Последнее не представляет собой чего-либо единого. Оно выступает в виде трех или четырех отдельных отраслей хозяйства, различным образом между собой связанных и переплетающихся. Это рыболовство, пушной или охотничий промысел и оленеводство, составляющие вместе то, что называют иногда «северной триадой». К этим трем отраслям северного промыслового хозяйства, распространенным повсеместно среди народов Севера, добавляется еще четвертая, распространение которой ограничено узкими локальными пределами, — это арктическое береговое хозяйство, охота на морского зверя, или морской зверобойный промысел, существующий главным образом на северо-восточном побережье. Эти четыре основные формы традиционного северного хозяйства выступают в разных отношениях друг с другом, но почти нигде ни одна из них не существует изолированно.

Они составляют вместе то, что называется комплексным хозяйством. Комплексность, сочетание этих разных отраслей в одном и том же хозяйстве достигается путем сезонного чередования основных хозяйственных занятий. Пушной промысел является главным образом зимним занятием, рыболовство — по преимуществу летним. Оленеводство, морская охота тоже имеют свои сезонные циклы. Таким образом, эти отрасли хозяйства как бы дополняют одна другую. Но эта их взаимная увязка далеко не всегда создает полную гармонию хозяйства. Между исторически сложившимися отраслями хозяйства имеются некоторые противоречия, которые находят свое разрешение только сейчас, в условиях колхозного строя.

Однако комплексностьсеверного промыслового хозяйства, сочетание разных его отраслей существует не везде в одинаковой степени. Есть народы, у которых одна определенная форма хозяйства настолько преобладает, что все остальные или совершенно исчезают, или отходят на задний план.

Так, рыболовецкое хозяйство является господствующим в экономике ительменов, или камчадалов, на Нижнем Амуре и Сахалине у гиляков, ульчей, гольдов. Далее рыболовецкое хозяйство преобладаем но уже не в такой степени, у хантов остяков. Все эти народы являются оседлыми или полуоседлыми.

Охотничье хозяйство, точнее промысел пушного, но отчасти и мясного зверя, имеет преобладающее значение прежде всего для кетов. Представителями того же типа хозяйства являются также эвенки и ламуты, далее манси или вогулы, селькупы, в Приморском крае удэ, орочи, наконец, юкагиры, в особенности верхнеколымские.

Что касается оленеводства, то оно составляет преобладающую форму хозяйства у народов тундры: у ненцев, кочевых (оленных) чукчей и кочевых коряков. В хозяйстве народов тайги — эвенков и некоторых других — оленеводство играет второстепенную роль: олени служат лишь транспортным средством.

Наконец, морской зверобойный промысел преобладает у береговых чукчей и береговых коряков, а также у эскимосов и у алеутов. В хозяйстве некоторых других народов, как гиляки, ненцы, морской зверобойный про¬мысел играет лишь вспомогательную роль.

Такое распределение производительных сил, сочетание разных отраслей при преобла¬дании одной из отраслей у того или иного народа порождало в прошлом и другое характерное явление: традиционные обмен¬ные связи между отдельными народами.

Стадии развития хозяйства и культуры народов Севера. Попробуем поставить вопрос об исторических стадиях развития этого северного промыслового хозяйства. Нет ли у нас возмои щоствосстановить картину исторического развития хозяйства народов Севера? Нельзя ли связать только что нами кратко охарактеризованные отрасли хозяйства с определенными стадиями исторического развития, нельзя ли, исходя из этнографических данных, построить картину истории хозяйства и культуры народов Севера?

Это можно сделать, если привлечь данные по археологии и попробовать представить себе историю заселения человеком Сибири.

Северная Азия, с ее суровым климатом, была заселена человеком сравнительно поздно. Памятников нижнего и среднего палеолита в Сибири до сих пор не найдено; вероятно, в ту пору Сибирь была еще необитаема. В эпоху верхнего палеолита человек проник в Сибирь, с юга или с запада. Однако стоянки даже эпохи верхнего палеолита находятся только в южной полосе Сибири. Лишь по долине р. Лены человек продвинулся тогда и дальше на Север, вообще же говоря, почти весь Север оставался незаселенным.

В мезолитическую и неолитическую эпохи — около 10—5 тысяч лет тому назад — люди постепенно заселили всю Северную Азию, до крайних ее северных и восточных пределов. Неолитические стоянки находят в Сибири почти повсеместно, по крайней мере по долинам рек и на морском побережье. Несколько раньше первые группы людей проникли через Северо-Восточную Азию и в Америку.

И вот, комбинируя данные археологии и этнографии, мы можем попытаться нарисовать ход развития хозяйства и культуры у населения Северной Азии, а также и Северной Америки, с древнейших времен.

Первоначальное расселение неолитических племен Северной Сибири было, видимо, привязано к речным долинам и побережьям морей: внутренние просторы тайги и тундры, летом заболоченные,
а зимой покрытые глубоким снегом, оставались неосвоенными и мало доступными для человека. Огромным шагом вперед в освоении таежных пространств было изобретение лыж — изобретение, сделанное в
глубокой древности, вероятно, еще в раннем неолите. Оно имело крупнейшее значение: лыжи позволили человеку проникать зимой в глубь тайги, сделали возможной зимнюю охоту как на мясного, так и на пушного зверя.

Известны две основные формы лыж: одна из них, более примитивная, распространена у индейцев и эскимосов в Северной Америке; на территории СССР она сохранилась только у чукчей, коряков и ительменов. Это деревянная рамка или ракетка, обтянутая ременной сеткой. Такой тип лыж называют ракетками, или индейскими, канадскими, «ступательными» лыжами, «лапками», а чукчи называют их «вороньими лапами». На них можно переступать, но не скользить. Другая, более поздняя и совершенная форма лыж, почти повсеместно распространенная у народов Северной Азии, но не проникшая в Америку, — это скользящие лыжи. Лучшие образцы их принадлежат эвенкам. Это широкие деревянные лыжи, обитые оленьим мехом с ворсом в одну сторону, чтобы они хорошо скользили, обычно слегка выгнутые Такие лыжи, представляющие собой наиболее совершенный тип, вытеснили почти у всех народов Сибири примитивные лыжи-ракетки.

Нанайские лыжи (тунгусского типа)

Лыжи дополнялись ручной нартой, на которой охотник тянул за собой снаряжение, продовольствие, добычу. Он мог при этом припрягать себе в помощь собаку, как это делают и теперь охотники у некоторых народов.

Таким образом, неолитические обитатели Севера могли зимой промышлять в тайге на лыжах с ручной нартой, добывать зверя и питаться его мясом. Но жили они оседло по берегам рек и летом ловили в них рыбу. Жилищем служила землянка с центральным открытым очагом. Было известно гончарное искусство. Эту стадию смешанного рыболовческо-охотничьего хозяйства, с оседлым бытом, с землянкой и гончарством, но и с лыжами и ручной нартой (без собачьего транспорта), можно считать самой ранней стадией, насколько она прослеживается и на археологическом и на этнографическом материале Сибири и Севера.

От этой древнейшей охотничье-рыболовческой стадии намечаются две линии развития: одна — к специализированной, чисто кочевой охотничьей культуре, культуре так называемой «пешей» или «лыжной» охоты в тайге. Представителями этой стадии или формы хозяйства еще недавно были такие народы, как кеты, шорцы, удэ, часть юкагиров. Для этой стадии хозяйства — как отчасти и для более ранней — были характерны: охотничья собака в качестве единственного домашнего животного, лыжи, ручная нарта, конический кочевой чум, распашная, сравнительно легкая, хотя и теплая меховая одежда. Однако полного своего развития таежное охотничье хозяйство достигло на более поздней стадии, с изобретением транспортного оленеводства, о чем будет сказано ниже.

Другая линия развития от древнейшей стадии охотничье-рыболовецкого хозяйства вела к специализированной чисто оседлой культуре рыболовов. Эта культура развилась в низовьях больших рек и на морском побережье, где было много рыбы, — прежде всего в низовьях Амура, на побережье Сахалина, Камчатки, частью на Нижней Оби. Это опять подтверждается в значительной мере и данными археологии: неолитические культуры Приамурья и частью Приобья основывались именно на оседлом рыболовческом хозяйстве, черты которого сохраняются доныне в быту народов этих областей: гиляков, ульчей, нанайцев и др.

Типичными чертами этой хозяйственно-культурной стадии были: преобладание рыболовческого промысла, не только летнего, но и зимнего — «под¬лёдного»; оседлый образ жизни по берегам рек или в устьях рек, впадающих в море; землянка в качестве основного типа жилища; лодка долбленая или дощатая; транспортное собаководство (с различными в разных областях Севера способами упряжки собак в нарту ¹; изготовление и употребление глиняной посуды, впоследствии почти повсеместно исчезнувшее; по-видимому, глухой тип одежды, надевающейся через голову.

Некоторые неолитические племена по мере постепенного продвижения их к северу, на арктическое побережье, перешли от этой рыболовческой формы хозяйства к другой, еще более специализированной: к охоте на морского зверя. Выйдя на побережье Ледовитого океана (в особенности на Чукотском полуострове), люди вынуждены были видоизменить направление своего хозяйства. Эта более поздняя и чисто локальная форма хозяйства представлена в Америке эскимосами, а у нас — береговыми чукчами и коряками и теми же эскимосами.

Различие между этой и предшествующей стадиями таково: рыболовство уступило свое место охоте на морского зверя. В связи с этим изменилось вооружение. Возник и развился гарпун с отделяющимся наконечником—чрезвычайно характерное орудие морской охоты. Вместо деревянной долбленой лодки появилась кожаная, типа эскимосского каяка или умиака. Оседлый быт продолжал господствовать. Подземные жилища в основном сохранились, но приняли несколько модифицированную форму (например, у чукчей и коряков); у эскимосов (правда, только у центральных) появилась снеговая хижина «шлу»; появилось освещение и отопление при помощи жировой лампы, которая вытеснила собой более ранний очаг. Это объясняется отсутствием леса на арктическом побережье, недостатком дров. Значение жировой лампы для борьбы с арктической зимой огромно. Был введен новый способ добывания огня — высекание его при помощи пиритов вместо прежнего трения. Одежда, надевающаяся через голову, у арктических народов еще более развилась, приняв более тяжелые формы, и превратилась в двойную одежду из тяжелого меха. В целом арктическая культура охотника на морского зверя все же сравнительно недалеко ушла от оседлой рыболовческой культуры более южных районов ².

Оленеводство

Оленеводство следует считать наиболее поздней из исторически сложившихся форм хозяйства народов Севера. Однако вопрос о происхождении оленеводства до сих пор не вполне решен в науке.

Оленеводство распространено на огромной территории Северной Азии и Северной Европы. В других частях света еще недавно оно отсутствовало. На Аляске и в Канаде оленеводство появилось только в последние десятилетия (с 1890-х гг.) — оно перенесено туда с нашего Севера. На обширном, хотя и замкнутом пространстве европейско-азиатского Севера оленеводство представляет ряд характерных различий. Прежде всего, надо выделить два основных экономических типа: это так называемое промышленное оленеводство в тундре и подсобное оленеводство — в тайге. Первое — тундровое оленеводство отличается своими крупными размерами. Если у хозяина-оленевода было меньше 100 голов оленей, то это был бедняк. В большинстве случаев поголовье измерялось сотнями, а у крупных оленеводов, у кулаков, оно считалось тысячами. Это связан с тем, что у народов тундры оленеводство играет основную роль в хозяйстве, а олень даёт человеку все: и мясо для питания, и шкуры для одежды и изделий и для покрытия чумов, и служит в качестве средства : передвижения и т, д. Оленеводством занимаются следующие народы тундры: лопари, ненцы и тавгийцы на северо-западе, чукчи и коряки на северо-востоке.

В тайге оленеводство существует как подсобная отрасль хозяйства. Здесь количество оленей гораздо меньше. У отдельных хозяйств имелось их прежде по несколько десятков. Если число оленей переваливало за сотню, от это был зажиточный хозяин. У кого было несколько сотен, тот был кулак. Олени нужны для народов тайги только как средство передвижения. Основной источник существования их — охота.

Эти два типа оленеводства совпадают с двумя основными способами использования оленей в качестве транспортного средства: санное или упряжное оленеводство в тундре и верховое или вьючное в тайге. Ненцы, чукчи и коряки запрягают оленей в нарты (сани); эвенки, часть ламутов, северные якуты, карагасы седлают и вьючат оленей.

Наряду с этим можно разделить оленеводство на типы по другим признакам. Употребление оленьего молока известно не всем оленеводам. Молочное хозяйство существует в развитой форме у лопарей (саами). В менее развитой форме, скорее в форме случайного использования молока, оно знакомо эвенкам и северным якутам. Молочное оленеводство существует у карагасов и восточных тувинцев в Саянах. Другие народы совер¬шенно незнакомы с доением оленей или при¬бегают к нему случайно, как у чукчей, где пастух просто иногда сосет оленью важенку.

Местами отмечается такая архаическая форма, как отпуск оленей на летолЭто прак¬тиковалось еще недавно у лопарей, хотя у них оленеводство довольно интенсивное и рациональное; практиковалось у некото¬рых народов Нижнего Енисея и, наконец, у части ламутов Охотского побережья.

Существенное значение имеет также и такой признак, как употребление или неупо¬требление пастушеской собаки. У западных народов, в особенности у ненцев и у лопарей, собака играет крупную роль в пастьбе стада. На востоке же, в частности у чукчей и коря¬ков, собака не только не помогает пастуху в охране стада, но там приходится охранять оленей от собак, как от волков. Это интересно для выяснения возраста оленеводства у чукчей и коряков.

Своеобразный, особняком стоящий тип | составляет так называемое «избенное» олене- ] водство, т. е. оседлое, со стойловым содер- ] жанием оленей. Их пасут около жилья, ; а зимой держат в хлеву, как рогатый скот, i запасая для них корм. Такой тип оленевод¬ства, видимо, недавнего происхождения, изве¬стен в немногих местах: в Северной Карелии, , на Кольском полуострове, у туруханских : кетов, у некоторых якутов. По размерам это ; оленеводство некрупное (не более нескольких десятков голов), но оно допускает высокую L рационализацию и доходность.] Сейчас эта форма оленеводства, пропагандистом кото¬рой был особенно советский экономист Керцелли, получила широкие перспективы развития.

Вопрос о происхождении оленеводства. По этому вопросу писалось очень много, но до сих пор он остается не вполне решенным даже и в советской науке. Очень значительные разногласия существуют прежде всего по вопросу о древности оленеводства. Некоторые исследователи приписывали ему чрез¬вычайно большую древность. По мнению француз¬ского археолога Пьетта и советских ученых В. Г. Бо¬гораза и Г. П. Сосновского, олень был одомашнен еще в конце палеолита, в мадленскую эпоху, когда охота на оленя составляла основную отрасль хозяй¬ства. Но этот взгляд явно несостоятелен. Не только в палеолитических, но и в многочисленных неоли¬тических стоянках Сибири нет никаких признаков наличия домашнего оленя. Не знали домашних оле¬ней и индейские племена Америки, предки кото¬рых переселились туда из Сибири в конце палео¬лита.

Существует и противоположный взгляд—о срав-нительно очень позднем появлении оленеводства и о том, что оно было подражанием коневодству. Сторонники этого взгляда—немецкие исследова¬тели Эдуард Хан и Бертольд Лауфер и советский этнограф А. Н. Максимов. Последний особенно подробно развил эту теорию (1929), привлекши китайские хроники и пытаясь на основании их доказать, что оленеводство возникло около VII в. н. э. у одного из народов Центральной Азии, поте¬рявшего по какой-то причине свой скот и вместо него начавшего употреблять оленей.

Но эта теория позднего происхождения оленеводства,—хотя к ней присоединились в недавнее время (1951) Г. М. Василевич и М. Г. Левин, — тоже весьма спорна. Ей противоречат археологические данные: находка (1929 на Алтае в одном из погре¬бений конца 1-го тысячелетия до н. э. (Пазырык- ский курган) трупа лошади в своеобразной маске с оленьими рогами, а также верховых седел оленье¬го типа; находка Л. Р. Кызласовым (1950) в погре¬бении эпохи около начала н. э., на р. Малый Сыр, в Хакассии, двух деревянных статуэток верховых оленей с ясно обозначенными уздечками. Встре¬чаются также изображения домашних оленей на «писаницах» в Минусинском крае конца бронзового века. Таким образом, оленеводство, вероятно, воз¬никло в эпоху бронзы.

Спорным является и вопрос о месте, где впервые возникло оленеводство. Многие считают таким ме¬стом область Алтае-Саянского нагорья, где оно со¬храняется у некоторых народов (тувинцы, карагасы) и сейчас; оттуда, может быть, оленеводство распро¬странилось через самоедские народы на северо- запад, а через тунгусов на северо-восток. Теорию алтайско-саянского центра оленеводства принимал и А. Н. Максимов, но для скандинаво-лопарского оленеводства он делал оговорку, допуская его само¬стоятельное происхождение. Другие советские этно¬графы (А. М. Золотарев) полагали, что был не один, а несколько центров, где самостоятельно был одомаш¬нен олень. Но в последнее время Г. М. Василевич и М. Г. Левин убедительно показали существова¬ние двух самостоятельных очагов одомашнения оленя: в Алтае-Саянском нагорье и в Забайкалье; первый исторически связан с самоедскими, второй— с тунгусскими народами.

Наконец, много догадок высказывалось и по вопросу о том, как и для каких целей человек впер¬вые одомашнил оленя. Существовала теория «само- приручения» (Хатт): олень будто бы сам постепенно сделался домашним животным, ибо старался дер¬жаться ближе к человеческому жилью, из любви к человеческой моче и из стремления защититься ды¬мом костра от комаров. Эта теория ныне всеми отвер¬гнута. Несостоятельна и теория, по которой олень одомашнен оседлыми народами, ибо охотник будто бы не в состоянии перейти к разведению домашних оленей или других животных (В. В. Гольмстен). Вер¬нее всего, что олень был одомашнен впервые именно охотниками. Существуют переходные формы между развитой охотой на оленя и разведением домашних оленей: такими переходными формами являются: отпуск оленей летом на волю, употребление дрес¬сированного оленя-маньщика для охоты на дикого оленя. Первой формой использования одомашнен¬ного оленя было, видимо, употребление его как средства передвижения. При этом можно считать до¬

казанным, что раньше люди научились седлать и вьючить оленя (быть может, действительно в под¬ражание конскому верховому и вьючному транспор¬ту), а позже, когда оленеводство распространилось на север, некоторые народы перешли к запряга¬нию оленя: при этом образцом, послужила более древняя собачья упряжка.

Где бы ни возникло впервые оленеводство, в од¬ном или в нескольких центрах, оно оттуда посте¬пенно распространилось по всему нашему Северу.

Постепенное продвижение оленеводства на се¬веро-запад и северо-восток можно проследить на основании этнографического материала. По-види¬мому, у чукчей и коряков оленеводство появилось сравнительно поздно. Некоторые совпадения в де¬талях оленьего транспорта (например, посадка на оленя и на нарту справа) и в терминологии—позво¬ляют считать, что чукчи и коряки одомашнили оленя в подражание эвенкам либо ламутам. Что касается ненцев, то вопрос об их оленеводстве связан с вопро¬сом о происхождении самих ненцев (см. ниже). Несомненно, что некоторые элементы ненецкой куль-туры—в том числе оленеводство—имеют южное происхождение и связаны с Алтайско-Саянской об¬ластью.

Распространение оленеводства в очень сильной степени видоизменило хозяйство тех народов, которые его приняли. Для охотников тайги олень облегчил возможность зимнего кочевания и усилил подвижность охотничьих таежных народов. С этим свя¬зано, вероятно, широкое расселение тунгу¬сов от Енисея до Тихого океана. Именно олень сделал возможным развитие настоя¬щей кочевой охотничьей культуры в тай¬ге.

У народов тундры оленеводство получило еще большее значение. До тех пор жизнь на Крайнем Севере была возможна только на побережье; там обитали охотники на морского зверя; пространства же тундры были недоступны для человека. Они недо¬ступны для него без оленя и сейчас. Езда на собаках в глубь тундры весьма затрудни¬тельна вследствие отсутствия в тундре корма для собак. Олень позволил человеку про¬двинуться в глубь тундры и освоить ее огром¬ные пространства. Таким образом, куль¬тура целого ряда народов связана с появле¬нием и распространением оленеводства.
— Итак, *ряд последовательных стадий куль- > турно-хозяйственного развития, знаменую¬щих собой повышающийся уровень развития производительных сил, приводил к большей и большей дифференциации разных форм хозяйства, разных типов культуры. Дальше мы увидим/что с этим был связан и процесс этногенеза, этнического формирования от¬дельных народов.
В последующих главах будет рассказано и о том, как меняются и перестраиваются в настоящее время старинные традиционные формы северного хозяйства.

Социальный строй народов Сибири в про- ■ шлом. Итак, к моменту прихода в Сибирь ! русских ее коренное население представляло ; собой очень пеструю картину, не только в ‘■ этническом отношении, но и по уровню своего экономического развития.

На основании документов XVI—XVII вв., содержащих в себе различные сведения о на¬родах Сибири, с привлечением позднейших этнографических данных, можно составить себе представление о различных социальных формах и стадиях их развития у отдельных народов в то время.
В областях Крайнего Севера, где уровень | производительных сил был наиболее низким, ! в общественном строе еще преобладали пер- ‘ вобытно-общинные отношения. Местами со-, хранились даже черты матриархата: они? сказывались особенно у ительменов, частью ‘ у юкагиров. Более сильны были патриар-j хально-родовые отношения, в особенности — у гиляков, в меньшей степени у эвенков и других народов тайги и тундры.

Наряду с этим у большинства народов Z уже в эпоху появления русских обпаружи- — вались признаки классового расслоенищ.На основе внутреннего роста производительных . сил, на основе обмена, совершавшегося между отдельными племенами, в связи с межплемен¬ными войнами усиливалась патриархально¬родовая верхушка, которая местами выра¬стала в полуэксплуататорский или эксплуа-таторский слой. В особенности это имело место у народов южной полосы Сибири, где более развитое скотоводческое и скотовод¬ческо-земледельческое хозяйство давало воз¬можность крупного накопления имущества и появления первых форм эксплуатации. У бурят, у алтайско-саянских народов и у якутов в эпоху появления русских уже далеко зашел процесс классовой дифференциации.
Таким образом, русские застали в конце XVI и в XVII вв. в Сибири различные стадии разложения первобытно-общинного строя и’, перехода к классовому обществу., Почти везде намечались хотя бы зачатки выделе¬ния правящей верхушки/* За эти элементы и ухватились царские~йоёводы и служилые люди, пытаясь при их помощи укрепить свою власть, и с этой целью поддерживали их господство среди местного населения. Система взимания «ясака»—подать мехами— была так организована, что ответственность за ясак возлагалась обычно на местных «князцов», а это повышало их власть над

населением, и они же извлекали из ясака нередко и материальные выгоды для себя. Царская власть повела с самого начала поли¬тику сотрудничества с господствующей мест¬ной знатью, политику тем более успеш¬ную, чем более резкие классовые противоре¬чия имелись налицо. В Западной Сибири, у татар, отчасти у остяков и вогулов, суще¬ствовал более или менее оформленный полу-феодальный, а у татар феодальный слой знати, который был использован царизмом в качестве агентуры. Нечто подобное имело место у бурят, у якутов.

У тех же народов, где патриархальнородо¬вой строй сохранился в большей нетронуто¬сти, у эвенков и других народов, царизму приходилось как бы воспитывать эту господ¬ствующую верхушку—искусственно усили¬вать ее власть, наделяя ее рядом привилегий и прерогатив, которыми она прежде на осно¬вании обычного права не обладала. Таким образом происходил процесс как бы искус¬ственного выращивания этой паразитической полуфеодальной аристократии. В отношении некоторых народов эта политика не увенча¬лась успехом. У чукчей, коряков например, царизму не удалось создать командующего слоя, потому что соответствующих социаль¬ных элементов там не обнаружилось. Но по отношению к другим народам эта политика была более успешной.

Конечно, это была не только администра¬тивная политика. Этот процесс был более глубоко обоснован той социальной диффе¬ренциацией, которая шла на экономической почве в связи с развитием товарных отноше¬ний, в дальнейшем (во второй половине XIX в.) в связи с развитием капиталистиче¬ских форм хозяйства; внутренний процесс классовой дифференциации шел наряду с общим процессом обеднения, разорения боль-шинства народа вследствие грабительского ясачного режима. Отдельные представители местной родовой знати сумели воспользо¬ваться растущими товарными отношениями, связались с русской буржуазией и сами пре¬вратились в торговцев-скупщиков. Таким образом шло развитие местной полубуржуаз- ной прослойки. Весь этот процесс в общей сложности привел к тому, что к концу XIX в. даже у тех народов, у которых перед тем почти отсутствовали или были очень незначитель¬ные элементы классового расслоения, обнару¬жилась резкая классовая дифференциация.
«Устав об инородцах» 1822 г. Политика сотрудничества царизма с местной полу-феодальной знатью была в начале XIX в.

закреплена в очень важном законодательном акте, составленном М. М. Сперанским в быт¬ность его генерал-губернатором Сибири,— в «Уставе об управлении инородцев» 1822 г. Этот своеобразный закон сохранил свое зна¬чение до самой Октябрьской революции.

Для выработки «Устава» Сперанский провел большую работу по собиранию обыч¬ного права народов Сибири. Записи обыч¬ного права собирались через «родоначальни¬ков», которые, конечно, в своих показаниях излагали нормы этого права в выгодном для них освещении, преувеличивая свою власть и прерогативы. Это было выгодно и царизму, и царизм, воспользовавшись этим, действи¬тельно наделил местную патриархально-ро¬довую знать такими полномочиями, которыми она раньше не обладала.

На основе «Устава» все «инородцы» Сибири были разделены на три разряда: оседлые, кочевые и бродячие. К «оседлым» были при¬числены татары, перешедшие к оседлому образу жизни и обрусевшие, а также некото¬рые из племен Алтайско-Саянской области. Эти оседлые племена были уравнены в правах с русским крестьянством. К «кочевым» наро¬дам были причислены большинство народов Сибири: остяки, вогулы, хакасы, большин¬ство алтайцев, буряты, якуты, тунгусы и т. д. К так называемым «бродячим» были отнесены ненцы, «туруханские инородцы», ламуты, коряки, юкагиры и др.
Самое деление народов на группы по типу хозяйства и по образу жизни представляло собой здравую идею, но применена она была неудачно. Те народы, которые были причис¬лены к кочевым, далеко не все вели кочевую жизнь. Например, якуты и западные буряты были не кочевыми, а полуоседлыми народами. А «бродячие» народы—это была вообще выду¬манная категория, потому что бродячих групп в Сибири нет и не было.

Если оседлые народы в административном отношении были уравнены в правах с рус¬ским крестьянством, то для «кочевых» и «бродячих» была создана своеобразная форма управления, основанная на той редакции их обычного права, которая исходила от мест¬ных князьков-родоначальников. Низовыми административными органами были «Родо¬вые управления»; во главе их стояли ста¬росты, или «князцы». У «бродячих» народов этими Родовыми управлениями ограничи-валась и вся система, ибо эти управления были подчинены уже русским органам власти. У «кочевых» же народов Родовые управления подчинялись «Инородным управам», пре детавлившим собой более высокую инстанцию; во главе их были поставлены «улусные головы». У некоторых народов, например у бурят и хакасов, была создана и третья ин¬станция—«Степные думы», объединявшие по несколько управ. Во главе их ставились «глав¬ные родоначальники» и «заседатели». Все эти должности, и высшие и низшие, были заняты представителями местной аристо¬кратии, которая таким образом получила в готовом виде удобное орудие для угнете¬ния и эксплуатации своих сородичей, чем она отлично и воспользовалась.
Итак, в Уставе 1822 г. мы находим очень яркий пример политики классового сотрудни¬чества царской администрации с местной феодально-родовой знатью.

Та номенклатура, которая была введена в эту систему управления—«родовые упра¬вления» и т. д., как бы консервировала архаи¬ческие формы общественных отношений, «ро¬довые» формы. Вплоть до самой революции у народов, у которых фактически давно уже исчезли пережитки родовых отношений, на¬пример у тех же якутов, сохранилась эта терминология: «родовое управление», «род» как административная единица и т. д. Не¬которые исследователи, и не только буржуаз¬ные, но и советские, принимали эту но¬менклатуру за чистую монету и говорили о «родовом быте» у якутов, бурят и др.— но это, конечно, было большой ошибкой.

В советскую эпоху пережитки патриар¬хально-родовых отношений сыграли свою отрицательную роль. В первые годы Совет¬ской власти в «родовых собраниях», «сугла- нах», «родовых советах» (которые были уза¬конены Советской властью) командные посты были захвачены старой патриархально-фео¬дальной знатью. Но и позже, когда этих по¬стов она лишилась, старые эксплуататор¬ские группы все еще старались сохранить свое прежнее господствующее положение, скрывая эксплуатацию под видом «родствен¬ной взаимопомощи» и т. п. Далеко не сразу удалось освободить трудящееся население от этой скрытой эксплуатации и обезвредить паразитические группы.

) Религиозные пережитки. Господствующей i формой религиозных верований у народов , Сибири еще в XIX в. был так называемый i шам а н и з м. Наиболее характерной чер¬той шаманства как формы религии Является вера вто, что определенные люди —шаманы — имеют способность, приведя себя в исступлен¬ное состояние, вступать в непосредственное общение с духами. Для шаманизма.характе¬
рен именно этот экстатический метод обще¬ния с потусторонним миром.

Это достигается тем, что шаман устраивает так называемое камлание (слово происходит от тюркско¬го «кам»—шаман, «камла»—шаманить). Он пляшет, бьет в бубен, гремит металлическими подвесками на одежде, кричит или поет, гипнотизирует сам себя и окружающих и, по мнению верующих, в это время душа его летит в царство духов и вступает с ними в обпгенпе, или же духи вселяются в его тело или в его бубен и говорят его устами.

Для шаманства характерно особое развитие анимистических представлений в частности пред¬ставлений о духах болезней, о духах-покровителях и духах-помощниках шамана.

Само слово «шаман»—тунгусское. Еще в XVII в. оно вогада»—в-цуг4:.кий…яаыЩг-а лозже и во все евро¬пейские языки. В XIX в. термины «шаман», «шама¬низм» стали употребляться для обозначения анало¬гичных явлений у народов разных стран мира, ибо; обнаружилось, что шаманство есть одна из форм ре¬лигии, свойственная определенной ступени обще¬ственного развития—эпохе разложения перво¬бытно-общинного строя.

Однако и в настоящее время некоторые считают шаманизм чисто локальной формой религии, свой¬ственной только одной определенной области (Арк¬тике, Сибири). Такой взгляд поддерживается после¬дователями школы «культурных кругов» Гребнера.

В несколько иной форме, впрочем, разделяется это мнение и некоторыми советскими учеными. И в самом деле, какая-то доля истины в этом мнении есть. Хотя в шаманизме хорошо видны черты, свой¬ственные верованиям очень многих отсталых на¬родов и характерные для определенной стадии раз¬вития религии,—но в сибирском шаманстве есть и другие, специфические и чисто ме’стныетщбб’Сп- ности, которые не встречаются в других странах: сюда относится определенный тип шаманского костюма, бубен с колотушкой, известные приемы шаманских действий.
Вообще советская наука еще не сказала своего последнего слова в вопросе о шаманизме. Специфи¬ка этой формы религии и ее происхождение с марксистской точки зрения еще недостаточно ис¬следованы.

Шаманство, конечно, не представляет собой чего либо совершенно однородного. Оно имеет целый ряд форм и разновидностей, и оно само проходило несколько стадий развития, соответствующихста¬диям общественного развития самих народов. На территории Сибири мы можем как бы воочию наблю¬дать различные формы шаманизма, от наиболее примитивных до наиболее модифицированных. У народов, в условиях жизни которых сохраня¬лось особенно много архаических черт, шаманы почти не выделились из общины. Шаманить могли почти все, и особенно характерно здесь развитие жен¬ского шаманства. Так было, например, в XVIII в. у ительменов, где профессиональных шаманов почти не было, где шаманили старые женщины. Пережит¬ки этого «поголовного» шаманства сохранились и у других народов; в частности, у чукчей наряду с наличием профессиональных шаманов известны шаманские обряды, которые выполняются каждым главой семьи во время семейных празднеств.

У некоторых народов с развитыми формами родового быта функции шамана составляли особую специальность, но шаманизм сливался о родовым культом.. Шаманы превращались.в жрецов этого

Kygjjsu Такая форма шаманства описана в наиболее ярком виде у юкагиров. Пережитки этого «родового шаманства» сохранялись еще недавно у хантов и манси, у эвенков, у бурят.
Следующая стадия соответствует распаду пат-риархально-родового строя. Она характеризуется расцветом, профессионального шамацствДГ’Щаман выделяется из общины, как бы противопоставляет себя» общине в качестве специалиста; шаманство превращается часто в наследственную профессию; шаман живет дохбдамис профессий и таким образом сближается по интересам и положению с паразити¬ческим слоем общества. Такая стадия шаманизма наблюдалась в недавнем прошлом у большинства народов Сибири, особенно у эвенков, тунгусских племен Нижнего Амура, ненцев, селькупов, яку¬тов и у других народов.

Наконец, последняя стадия развития шаман¬ства связана с дальнейшим разложением родового строя: оно клонится к упадку и начинает вытес¬няться другими, более развитыми формами религии. Сам шаманский культ принимает нетипичные формы: камлание порой заменяется жертвоприношениями; над сонмом духов возвышается пантеон великих богов. Характерное явление для этой стадии: де¬ление шаманов на «черных» и «бе шх», причем так называемые «белые шаманы» представляют собой служителей светлых божеств. Эта стадия отмеча¬лась частью у якутов, но особенно у народов Южнбй Сибири. Помимо более высокого уровня развития производительных сил и классового расслоения, тут сказывалось влияние более культурных народов. Так, у бурят шаманизм принял усложненные формы, а с конца XVII в. стал вытесняться буддизмом. У народов Саяно-Алтая издавна сказывалось влия¬ние религий, господствовавших в Передней Азии, в частности несторианства (одна из раннехристиан¬ских сект, дуалистического типа), и это влияние отразилось на шаманских верованиях. В новейшее время там распространился тот же буддизм (в Туве), частью христианство (у хакасов и алтайцев), а в свя¬зи с ними там появились новые синкретические рели¬гии («бурханизм»); у татар Западной Сибири ша¬манство еще с XVI в. было вытеснено исламом.

Помимо стадий развития, шаманство народов Сибири можно разбить также на местные типы по внешним признакам, по материальным принадлеж¬ностям. Шаманские бубны делятся на два основных типа: легкие узкоободные и тяжелые широкообод¬ные. Первые распространены на Дальнем Востоке, вторые—во всех остальных областях Сибири. Ши¬рокоободные бубны в свою очередь подразделяются на овальные в Восточной Сибири—и круглые в Западной. У народов Алтае-Саянского нагорья и частью у некоторых других бубны покрыты рос¬писью. Особняком стоят бубны чукчей и эскимосов— в форме теннисной ракетки, и лопарские—чашеобраз¬ны?. Шаманские костюмы также представляют ряд локальных типов. Наиболее распространен «тунгус-ский» тип, напоминающий фрак, с многочисленными гремящими подвесками. Распространение этих раз¬личных форм шаманских принадлежностей инте¬ресно с точки зрения проблемы этногенеза народов Сибири.

/ Шаманизм, хотя и представлял собой преобла- / дающую форму религии .у народов Сибири, но не был единственной формой их религии. Наряду с шаманизмом существовали другие религиозные формы, частью сплетавшиеся с ним, частью быто¬вавшие отдельно от него. Одной из таких форм был родовой к у л ь т. У некоторых народов (юкагиры, частью эвенки, ханты, манси и др.) культ семейно-родовых святынь, культ покровителей рода сросся с шаманизмом и шаманы являлись Жре¬цами этогоI культд. Но у другик народов родоврй Культ продолжал существовать отдельно от шама¬низма. Например, у ненцев шаманы были сами по себе, а хранители родовых «жертвенных’ мест», приносители родовых жертв, сами по себе. У гиля¬ков родовой культ, культ медведя существовал в раз¬витой форме, а шаманство отдельно. Разобщенность этих культов доходила до того, что во время совер¬шения родовых молений шаман даже не мог камлать.

Наконец, третьей формой культа, местами связанной* с родовым культом, местами с шаман¬ством, а местами существующей также отдельно; мож¬но считать промысловый культ, культ духов^ покровителей,’«хозяев» природы, тесно связанный с промысловой деятельностью человека. У некото¬рых народов, например у гиляков, он’принимал родовую форму. У других—существовал вне связи с родовой организацией. У большинства народов, например у гольдов, ульчей, эвенков, якутов и др. культ промысловых божеств стоял особняком от шаманизма, и обряды этого культа могли выполнять все, каждый самостоятельно за себя приносил жертву промысловым духам-покровителям.

Помимо этих форм верований, развив¬шихся на местной почве, у народов Сибири существовали такие религиозные верования, которые были принесены извне и которые рас¬пространились в Сибири сравнительно не¬давно. Это православие, ислам и ламаизм (разновидность буддизма). Правосла¬вие было принесено русскими миссионе-рами. Первая миссия—Даурская—была соз¬дана в 1682 г. Но настоящая христианизатор- ская деятельность миссионеров и администра¬ции началась с Петровской эпохи. Первым шагом в развитии миссионерской пропаганды был указ Петра I на имя Филофея Лещинского от 1710 г. о принудительном массовом кре¬щении остяков и вогулов. В течение крат¬кого времени они были все, по крайней мере формально, обращены в православие. Конеч¬но, при этом номинальном христианстве фактически сохранялись прежние верова¬ния. В дальнейшем эта политика распростра-нилась на другие народы Сибири. К концу XIX в. подавляющее большинство народов Сибири и Севера было так или иначе крещено, что, впрочем, отнюдь не означало исчезно¬вения у них собственных верований. Эти верования скорее смешивались с христиан¬скими, и получилось свбёрбразное христиан¬ско-шаманское двоеверие, что касается и с лам а, то он появился в Сибири немногим раньше христианства, в середине XVI в. Область его распростра¬нения была ограничена юго-западной частью Сибири, где приверженцами ислама были западносибирские татары.

Ламаизм (буддизм) появился также не так давно, только в конце XVII в., и занял еще более ограниченную область—главным образом у забайкальских бурят; но зато там его господство был полным_и исключитель¬ным. Поощряемый и распространяемый местной аристократией, он почти целиком вытеснил шаманские верования и не поделил своего господства ни с какой другой рели-гией.
Другая небольшая область, где буддизм- ламаизм до революции пользовался большим влиянием,—Тува. Тувинцы находились в течение долгого времени под господством монгольских князей, которые и стремились навязать им буддистскую религию. Но она сочеталась здесь с местным шаманизмом.

Такой сложный переплет местных и извне принесенных форм религии существовал у народов Сибири до недавнего времени. Разу¬меется, с общим стремительным ростом куль¬туры в эпоху социализма эти пережитки прошлого быстро сходят со сцены. Они удер¬живаются главным образом лишь в сознании людей старшего поколения, молодежь в боль¬шинстве случаев от них уже освободи¬лась.
Положительное влияние русской культуры. Один из наиболее общих и важных фактов в быту коренного населения Сибири и Се¬вера—это огромное положительное влияние, которое испытало на себе это население со стороны великого русского народа и его куль¬туры. Ни на какой другой национальной окраине нашей страны это влияние не ска¬залось с такой силой, как именно на Се вере, в Сибири, на Дальнем Востоке.

Русские начали проникать в Сибирь с конца XVI в., а в течение XVII в. прошли ее всю до крайних восточных и северных пре¬делов. Это не было только «завоевание» Сибири, как изображали дело некоторые историки. Это было включение народов Сибири в великое многонациональное Рус¬ское государство, вхождение их в систему общерусских экономических связей, а самое главное—это было массовое движение в Сибирь русского трудового народа,—вна¬чале «промышленных» людей (звероловов) а потом особенно «пашенных крестьян». Крестьянская земледельческая колонизация Сибири уже в XVII в. приняла столь широкие размеры, что к концу столетия русское насе¬ление Сибири было более многочисленным, чем коренное. А в конце XIX в. численность русских составляла уже 80% всего населе¬ния Сибири.

Со своей более высокой культурой рус¬ские не-могли не оказать глубокого положи¬тельного влияния на коренные народы. Последних грабили и угнетали царские вое¬воды, чиновники, купцы и кулаки, но с русскими крестьянами у них устанавлива¬лись обычно дружественные отношения. Были случаи совместных выступлений про¬тив царской администрации. Чрезвычайно важно то, что русские в Сибири были носи¬телями земледельческой культуры. Корен¬ное население Сибири, которое в большин¬стве областей ее совершенно не знало, на¬чало постепенно учиться у русских пахать землю (якуты, часть бурят, хакасы, алтайцы и др.). Широко распространилась под рус-ским влиянием изба—новый и более совер¬шенный тип постройки сравнительно с мест¬ными чумами и юртами. Многие народы Сибири перенимали русскую одежду, утварь, покупали у русских железные изделия, ткани и пр.

Бытовое сближение русских с коренными народами вело к взаимному усвоению неко¬торых обычаев, понятий, народных знаний. Русские в Сибири немало заимствовали в этом отношении от местного населения, но еще больше дали ему сами.

Это усвоение русской культуры корен¬ными народами—факт несомненно прогрес¬сивный—шло у некоторых народов так глу¬боко (например, часть татар, северных алтай¬цев, камчадалы, чуванцы и др.), что можно говорить о настоящем «обрусении» этих наро¬дов. Но и у других русское культурное влияние в большей или меньшей степени сказывалось еще в дореволюционные годы, и его необходимо в полной мере учитывать при их изучении и учитывать как факт большого положительного значения.

Это влияние, которое шло нарастающими темпами с XVII по XX столетие, теперь, после Великой Октябрьской революции, стало еще более сильным. Русский народ не только помог коренным народам Сиби¬ри освободиться от векового гнета, но он оказал и продолжает оказывать, как носи¬тель теперь уже советской высокой куль¬туры, и огромное культурно-воспитательное прогрессивное влияние на все стороны быта местных народов.