Напольских В.В. Место трудов А. Х. Халикова в историографии проблем уральской предыстории

Напольских В.В. Место трудов А. Х. Халикова в историографии проблем уральской предыстории // Интеграция археологических и этнографических исследований. Казань – Омск, 2010; с. 17-20.

Альфред Хасанович Халиков принадлежал к плеяде выдающихся российских археологов (О. Н. Бадер, П. Н. Третьяков, В. Н. Чернецов и др.), труды которых в 60-80-х гг. XX века заложили основу не только археологического, но и общеисторического видения истории Восточной Европы, Урала и Западной Сибири в каменном и бронзовом веке и составили важнейшую главу в историографии предыстории народов, говорящих на языках уральской языковой семьи. Благодаря их работам и в связи с общим подъёмом археологических исследований в нашей стране во второй половине XX в. обозначенный период был ознаменован в исторической уралистике определённым доминированием археологии: во всяком случае после этого исследование проблем уральской предыстории без привлечения данных и обсуждения гипотез, базирующихся на археологическом материале, стало невозможным. Разрушение монополии сравнительно-исторического языкознания в изучении предыстории уральцев (с 1980-х гг. оно было представлено – если не учитывать псевдореволюционных, а на самом деле дилетантских сочинений ряда преимущественно зарубежных авторов – работами буквально нескольких исследователей, среди которых следует в первую очередь упомянуть Е. А. Хелимского и А. К. Матвеева) имело, естественно, и другие составляющие (прежде всего – прорыв в физической антропологии, созданный работами В. В. Бунака, М. Г. Левина, Г. Ф. Дебеца и др.; значение имели также исследования в области палеобиогеографии, работы этнографов в области истории традиционной материальной культуры и исторической демографии, и под.), но именно археологическое направление стало доминирующим, и сегодня обсуждение проблем уральской предыстории, по крайней мере в нашей стране, подразумевает прежде всего именно археологическую дискуссию, и участники такого обсуждения являются как правило в подавляющем большинстве археологами. Такое положение вещей едва ли следует признать правильным: этническая история и предыстория (дописьменная история) являются особыми комплексными историческими дисциплинами, и доминирование в них какой-либо одной составляющей (будь то языкознание, как это было в уралистике до 60-х гг. XX в. или археология, как сейчас) методологически неоправданно. Именно поэтому особый интерес представляет анализ вклада в развитие данных областей наиболее выдающихся представителей отдельных доминирующих дисциплин, каковым, безусловно и был А. Х. Халиков. Ниже я остановлюсь как на некоторых методологических положениях, по большей части имплицитно присутствующих в его работах и характерных в общем в той или иной степени для работ большинства археологов, пишущих на темы этнической истории, так и на некоторых конкретных идеях и гипотезах, высказывавшихся Альфредом Хасановичем и возможных их современных преломлениях. Все мои замечания по поводу этих построений нимало не умаляют заслуг и научной прозорливости их автора: именно стоя на плечах наших великих предшественников можем мы сегодня позволить себе видеть дальше, чем они. В качестве опорного здесь используется текст лекций А. Х. Халикова, положенный в основу его последней обобщающей монографии по уральской предыстории [1] – цитаты приводятся именно из этого источника.

Работы А. Х. Халикова отличаются даже на фоне трудов упомянутых выше его выдающихся старших коллег прежде всего чрезвычайно широким, практически панъевразийским взглядом на проблемы уральской предыстории, постоянным интересом к открытиям и гипотезам зарубежных коллег (в особенности это касается археологии Фенноскандии), готовностью к научной полемике и постоянным стремлением к комплексному подходу, привлечением данных прежде всего сравнительно-исторического языкознания и физической антропологии. Именно сочетание этих особенностей позволяло исследователю выстраивать кажущиеся порой слишком смелыми, но при этом оказавшиеся достаточно жизнеспособными гипотезы. Пожалуй, никто из его коллег-археологов не использовал в своих построениях лингвистический материал в таком объёме и с такой последовательностью, как А. Х. Халиков; с сожалением следует заметить, что и сегодня в археологической литературе трудно найти что-либо похожее.

Древнейшие этапы предыстории уральских народов А. Х. Халиков рассматривал в русле урало-алтайской (и шире – ностратической) гипотезы, предполагая, что археологическим аналогом урало-алтайской общности были верхнепалеолитические памятники южной Сибири от верхней Лены до верхней Оби. При этом основными аргументами для такой локализации служили в основном сам факт предполагаемого родства уральских и алтайских языков и предположение о монголоидной расовой принадлежности древнейших носителей этих языков. Не отказывая в целом данной гипотезе в праве на существование, нельзя не отметить, что такая аргументация представляется несколько поверхностной. Во-первых, принципиальное значение имеет весьма гипотетический характер урало-алтайского родства, в особенности заметный на фоне практически доказанной на сегодня (и оценивавшейся, например, в работах Б. Коллиндера середины XX в., безусловно известных А. Х. Халикову, как гораздо более перспективная) гипотезы урало-юкагирского единства (для А. Х. Халикова «урало-юкагиро-алтайская» общность была “более древней”, чем урало-алтайская). Во-вторых, изначальная монголоидность уральцев также не может считаться доказанной. Более того, в свете работ последних десятилетий (Г. М. Давыдова, А. Г. Козинцев, В. Г. Моисеев) всё более очевидной становится правота В. В. Бунака, уже в середине XX в. высказывавшего идеи о том, что применительно к палеолитическому времени и даже гораздо более поздним эпохам не следует пытаться укладывать антропологический материал в прокрустово ложе современных расовых классификаций. Применительно к уральской предыстории это означает прежде всего отказ от монголоидно-европеоидной дихотомии и принятие возможности существования древних недифференцированных в этом отношении расовых типов, к числу каковых могла принадлежать и древнеуральская раса, распространение которой в той или иной степени могло быть привязано к древним носителям уральской речи. Естественно, необходимо помнить и об общем положении об отсутствии прямой взаимосвязи между расовым типом и языком.

Кроме того, следует заметить, что аргументы такого рода как: “понятно, что само название общности – урало-алтайская – свидетельствует о том, что область ее формирования большинство исследователей располагали между Уралом и Алтаем” (ниже в [1] имеется аналогичный пассаж и об уральской прародине, которую по той же причине следует помещать недалеко от Урала) некорректны: названия типа алтайский или уральский в языкознании являются конвенциональными и не имеют целью отражать реальную историю соответствующих языков.

Переходя к проблеме собственно уральской прародины следует признать выдерживающей проверку временем идею А. Х. Халикова о носителях уральских языков (праязыка) как первых постледниковых насельниках Урала и Западной Сибири и о распаде более древних общностей (урало-алтайской и / или юкагиро-уральской) в связи с освоением предками уральцев Западносибирско-Уральского региона в конце ледникового периода. Однако, конкретные археологические следы этих процессов (материалы стоянок Голый Камень, им. Талицкого и Горная Талица, Медвежья пещера, Постников овраг и др., близкие по А. Х. Халикову позднему сибирскому палеолиту), вероятно, сегодня могут быть переинтерпретированы.
Безусловно сильной стороной работ А. Х. Халикова остаётся привлечение метода Wörter und Sachen для локализации уральской прародины и реконструкции прауральской культуры. Здесь он использовал прежде всего важнейшие в историографическом и методологическом отношении работы венгерского лингвиста П. Хайду. Вместе с тем, нельзя не отметить, что для работ А. Х. Халикова характерно крайне небрежное цитирование лингвистического материала, и то, что у других коллег-археологов мы находим как правило ещё более вопиющие примеры, указывает на симптоматичность данного обстоятельства. Например, перечисляя прауральские названия деревьев, он приводит (при этом никогда не указывая язык) то финское (‘ель’ kuusi), то коми (‘кедр сибирский’ sus-pu), то марийское (‘пихта’ nulgo), то венгерское (‘вяз’ szil) названия – вместо необходимых в данном случае праязыковых реконструкций. Это замечание – не пустая придирка: помимо вносимой таким образом путаницы в историографическую традицию (из работ А. Х. Халикова данные названия как «прауральские» перекочёвывают в сочинения цитирующих уже его авторов), очень часто такое пренебрежение принятым в смежной дисциплине способом представления материала приводит к гораздо более существенным недоразумениям. Например, справедливо указывая, что в прауральской культуре “из железа орудия труда не изготовлялись”, А. Х. Халиков пишет далее: “слово ‘железо’ означало только встречающееся в природе железо”. Здесь на самом деле имеется в виду прауральское *waśke, значение которого может быть восстановлено скорее как ‘металл, украшение, драгоценность’ (изначально, это, вероятно, название золота), но никак не ‘железо’, значение ‘железо’ присутствует у производных этого корня в самодийских (например, нганасанское basa) и угорских (венгерское vas) языках, но является безусловно поздним, вторичным.

В целом остающийся и сегодня верным тезис о локализации уральской прародины в лесной части Европейского Приуралья и Западной Сибири, по мнению А. Х. Халикова, “можно усилить и тем, что именно в этих пределах <…> языковеды наблюдают и общие топонимические типы – форманты на -ва, горт, -ты, -ю ( юг), присущие уральским языкам”. В данном случае перед нами типичный пример анахронизма: приводимые топоформанты за исключением юг и ва являются не прафинно-угорскими (прафинно-угорского топонимического пласта на сегодняшний день не выявлено, и, вероятно, выявить его невозможно), а, собственно, коми, и, соответственно, не могут служить аргументом в локализации уральской прародины. Форманты же юг и ва могут быть интерпретированы разве что как прапермские (то есть их возраст в лучшем случае чуть более тысячи лет), и также к прафинно-угорскому времени никакого отношения не имеют.
Вообще, в работах А. Х. Халикова, как и в большинстве археологических работ на темы предыстории, практически не проводится грани между языковой и этнической общностью. Общее направление методологических рассуждений выстраивается вдоль оси: археологическая культура отражает культурную общность – культурная общность есть общность этническая – основным показателем этнического единства является язык (данный тезис, вероятно, не многие согласятся разделить эксплицитно, но он с неизбежностью подразумевается логикой построений большинства археологических гипотез в области предыстории и принципами использования терминологии) – между археологической культурой и языком существует (прямая) связь. Эта цепочка неизбежно (хотя, возможно, и неосознанно) лежит в основе, таких, например, рассуждений (А. Х. Халиков): “для культуры уралоязычных племен эпохи раннего неолита, очевидно, были характерны стоянки, содержащие глиняные сосуды с приостренным дном, орнаментированные узорами из прочерченных линий, накольчатых вдавлений (отступающей лопаточки) и редких оттисков зубчатого штампа. Одним из наиболее характерных элементов орнамента является почти обязательный для всех сосудов ряд небольших, иногда сквозных, ямок по верхнему краю. Это так называемая накольчато-прочерченная керамика. Связующим звеном с этой эпохой мезолита является кремневый инвентарь, сочетающий микролитической формы орудия с макролитами”. Ясно, что между формой дна глиняных сосудов, методом нанесения орнамента на них и тем более сочетанием микро- и макролитов в каменном инвентаре, с одной стороны, и языком людей, оставивших эти памятники (точнее – генетической принадлежностью их языка к определённой семье), с другой, никакой корреляции быть не может. Однако подобные прямолинейные выводы – типичнейшая черта археологических работ в области предыстории.

Проблема здесь состоит прежде всего в непонимании терминов, которыми исследователь оперирует. Используемые здесь термины уральский или, например, финно-угорский или индоевропейский возникли в сравнительно-историческом языкознании, являются лингвистическими и никакой смысловой нагрузки помимо лингвистической не несут: уральский означает только лишь принадлежность языка к определённой языковой общности, группировка уральских народов выделена по языковому признаку, и никаких культурных, антропологических, или иных признаков объединяющих все уральские народы и одновременно противопоставляющих эти народы всем другим не существует. Когда археолог, выделяя археологическую культуру, предполагает, что она отражает былое существование этнической культуры, и говорит об этнической принадлежности оставившего её населения, он должен с большой осторожностью и ответственностью употреблять лингвистические термины для обозначения этой этнической принадлежности и в любом случае осознавать, что установление связи того или иного культурного признака (орнаментации керамики, например) с языковой принадлежностью населения в одном случае ни в коем случае не означает, что этот признак будет связан с этой языковой принадлежностью всегда! Поэтому наиболее корректным было бы использовать для обозначения древнего населения термины, образованные от названий археологических реалий: волосовцы, фатьяновцы, носители культур валиковой керамики, но не финно-угры, протобалты или иранцы. Важно иметь в виду, что установление связи между археологической культурой и древними языковыми общностями выходит за пределы компетенции исследователя-археолога, является проблемой особой исторической дисциплины, предыстории, и требует соответствующего подхода, соблюдения методологических принципов и определённой квалификации учёного.

Среди идей А. Х. Халикова, касающихся предыстории уральцев многие безусловно сохраняют актуальность и в определённой мере новизну и в наши дни. Например, им практически была высказана мысль о неоднократном проникновении носителей уральской речи на запад вплоть до Фенноскандии. И если относительно неолитических миграций (сходство изделий из памятников типа Антреа-Корпилахти и Хейнола культуры Суомусъярви с предметами из Висского торфяника на Вычегде) сегодня можно предполагать как восточные, так и западные импульсы (хотя и здесь точка зрения А. Х. Халикова не может быть забыта: наличие древних монголоидных черепов в неолите Фенноскандии подтверждается сегодня новыми материалами могильника на Большом Оленьем острове в Белом море), то мысль о влиянии восточных, приуральских культур на культуры Фенноскандии в поздненеолитическое и энеолитическое время (памятники с пористой керамикой типа Якярля, Пюхеенсилта и др.) вполне сохраняет своё значение.
Любопытно, что при этом А. Х. Халиков (в отличие от большинства финских и эстонских археологов – как его современников, так и нынешних) не настаивал на неолитическом времени формирования прибалтийско-финских и саамских языков или на столь раннем их присутствии на западе – очевидно, имея в виду необходимость учёта весьма поздней лингвистической датировки этих процессов. Таким образом он практически предвосхитил идею о парауральском языковом компоненте в этнической истории Восточной Европы: таких древних носителях уральской речи, от языка которых непосредственных языковых потомков не осталось, но которые так или иначе участвовали в формировании как урало-, так и неуралоязычных групп Восточной Европы. Мысль о нескольких волнах уральских миграций в лесной зоне на запад, только позднейшие из которых (не ранее эпохи поздней бронзы и раннего железа) окончательно привели к победе финно-угорской речи в Прибалтике и Фенноскандии остаётся весьма продуктивной и в наши дни.

С этими положениями тесно связана убеждённость А. Х. Халикова в том, что создатели неолитических культур типичной гребенчатой керамики в Прибалтике и ямочно-гребенчатой керамики льяловского типа в центре и на севере Европейской России не могли принадлежать к числу носителей прауральских диалектов. Пожалуй, именно Альфред Хасанович наиболее последовательно отстаивал эту точку зрения среди всех российских археологов, создавая таким образом историографический противовес практически общепринятой в Эстонии и Финляндии точке зрения о связи данных культурных традиций с финно-уграми. Эта точка зрения противоречит абсолютно всем лингвистическим, археологическим и историческим фактам, и единственным её основанием является националистическая интенция исследователей (обоснование древнейшего присутствия прямых языковых предков прибалтийских финнов на их современных этнических территориях). Полностью сохраняют своё значение мысли Альфреда Хасановича о роли создателей культур с ямочно-гребенчатой керамикой и керамикой типа Сперрингс в формировании нефинно-угорского субстрата в составе саамов. Интересна и его идея о возможной связи языка носителей культур ямочно-гребенчатой керамики льяловского типа с праиндоевропейским – хотя сегодня у нас не появилось новых аргументов в её пользу, принципиальная возможность такого рода должна приниматься во внимание (речь должна идти, естественно, не о праиндоевропейском языке в узком смысле слова, а о каких-то древних языках, находящихся с праиндоевропейским в той же степени родства, что и, например, юкагирский с прауральским).

Очень важное значение имеют мысли А. Х. Халикова о необходимости поисков следов раннего влияния центральноевропейских (балто-славяно-германских) индоевропейских языков на западные финно-угорские языки в связи с экспансией на север и на восток культур шнуровой керамики и боевых топоров в раннем бронзовом веке. К сожалению, лингвистический материал, которым он пытался проиллюстрировать эту гипотезу, неприемлем. Однако, новые поиски в этом направлении дают обнадёживающие результаты [2].

Сегодня безусловно должна получить новую интерпретацию предложенная А. Х. Халиковым схема развития прафинно-пермских общностей и соответствующих им археологических культур в Восточной Европе (гаринско-волосовская общность как аналог финно-пермской – поздняковская и приказанская культуры как аналоги финно-волжской и ранней прапермской – общность культур с текстильной керамикой и раннее ананьино). Однако в целом идея о гаринской или даже гаринско-волосовской общности как основе последующей финно-угризации Восточной Европы, начавшейся в эпоху поздней бронзы в связи с развитием бронзолитейного производства и производящего хозяйства в лесной зоне, думается, остаётся эвристически ценной.

Таким образом, можно констатировать, что труды Альфреда Хасановича Халикова сохраняют свою ценность для исследования уральской предыстории, а многие его идеи и гипотезы требуют дальнейшей внимательной разработки и развития. Опыт работы А. Х. Халикова является исключительно ценным и в плане разработки методологических принципов исследования предыстории. Прежде всего следует отметить необходимость корректного использования данных и выводов смежных наук. Приводить материал необходимо так, как это принято в системе соответствующей дисциплины, с пониманием содержания приводимых данных. Необходимо не просто ссылаться на мнения тех или иных исследователей, но понимать место их работ в историографии соответствующей науки и степень соответствия аргументации автора принятой в данной науке методологии. При использовании той или иной гипотезы важно правильно представлять себе вероятностную и таксономическую иерархию гипотеза в привлекаемой дисциплине (так, юкагиро-уральская гипотеза является более обоснованной, чем урало-алтайская, и при этом урало-юкагирская общность должна рассматриваться как часть более широкой урало-алтайской, а не наоборот).

Литература.

1. Халиков А. Х. Основы этногенеза народов Среднего Поволжья и Приуралья. Часть 1. Происхождение финноязычных народов. – Казань, 1991.
2. Napolskich W. W. Zu den ältesten Beziehungen zwischen Finno-Ugriern und zentraleuropäischen Indogermanen // Finno-Ugrians and Indo-Europeans: linguistic and literary contacts. Proceedings of the Symposium at the University of Groningen, November 22–24, 2001. Ed. by Rogier Blokland, Cornelius Hasselblatt / Studia Fenno-Ugrica Groningana, 2. – Maastricht, 2002; Ss. 265-271.

Примечание.

1. При написании данных тезисов в моём распоряжении имелся только электронный текст данной книги без разбивки на страницы, вследствие чего от указания страниц при цитировании пришлось отказаться.

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014