К оглавлению сборника «Керамика как исторический источник»
Керамика с нанесенными на нее изображениями людей и животных встречается достаточно широко в пространстве и во времени. В отдельных регионах такая посуда порой составляет, что называется, “лицо культуры”. Примерами, где керамика с изображениями животных и людей является типичной посудой и используется прежде всего в быту, являются неолитическая культура яншао в Китае (Кашина, 1977, с. 112-140 ), Анау в Средней Азии (Массон, 1982, с. 91 и др.), или культура Триполье- Кукутени (Черныш, 1982, с. 276, 277 и др.) в Восточной Европе. Что касается Сибири, то явление, связанное с нанесением на керамику антропоморфных или зооморфных изображений, относится все же к разряду исключения, нежели правила. Наиболее ярко этот феномен отмечен на памятнике Самусь IV, где антропо-зоо-орнитоморфные изображения обнаружены действительно в довольно значительном (в сравнении со всем керамическим комплексом) количестве (Матющенко, 1973; Косарев, 1964; Глушков, 1987).
Керамика с зооморфными изображениями культового комплекса Кучерла-1
Отношение к подобным памятникам в отечественной историографии двойственное. С одной стороны, их принято анализировать как произведение изобразительного творчества (см. например: Кирюшин, 1983, с.112-116; Мошинская, 1976 с. 16-32; Коников, 1980 с. 42-58), с другой, делается попытка прочтения определенного семантического смысла, связанного с сутью самого явления (см. например: Окладников, 1968 с. 170; Полосьмак,Шумакова, 1991 с. 27-28 и др.; Глушков, 1987 с. 89-95). Оба подхода, разумеется, абсолютно правомочны.
При семантической интерпретации первостепенное значение приобретает контекст, в котором обнаружено произведение. Поэтому значимость находки предмета в четко стратифицированном и атрибутированном комплексе неизмеримо выше для последующей интерпретации.
Такая находка была сделана на памятнике Кучерла-1 в центральной части Горного Алтая. Памятник представляет собой уникальный для Сибири комплекс, включающий разновременные петроглифы и частично перекрывающие последние многослойные, четко планиграфически локализованные рыхлые отложения, содержащие огромное количество костей животных, сакральных предметов явно культового характера, сооружений из камня и незначительного комплекса фрагментов керамики (Деревянко, Молодин, 1991 с. 3-7). Связь этих отложений с петроглифами подтверждается рядом аргументов, к числу которых относятся находки фрагмента сосуда и костяной пластины с изображением козлов — животных, являющихся наиболее популярными персонажами петроглифов. Настоящий доклад посвящен осмыслению первой из упомянутых находок.
Фрагмент керамики принадлежал баночному сосуду эпохи раннего железа. Об этом свидетельствует и его морфология, напоминающая керамику бийского этапа большереченской культуры (Грязнов, 1956; Троицкая, Бородовский, 1994), и его стратиграфическое залегание в слое, относящемся к эпохе раннего железа. Близкие аналогии фрагменту, а в одном случае — почти полные, мы находим в керамике из насыпи Второго Башадарского кургана (Руденко, 1960, рис. 42 б). С.И.Руденко подчеркивал отличие этой посуды от собственно пазырыкской, найденной в могилах (Руденко, 1960). Особенно важно, что к данному комплексу относится фрагмент сосуда с прочерченным изображением оленя (Руденко, 1960, рис. 42а).
Шейка сосуда из Кучерлы-1 была украшена пояском круглых ямочных наколов, чередующихся с подтреугольными вдавлениями — орнамент, обычный для упомянутых комплексов. Верхняя часть тулова сосуда была украшена изображениями козлов, выполненных схематично, прочерченным зигзагом и дополнительно оконтуренных по периметру круглыми ямочными наколами различной величины. До нас дошли изображения лишь трех животных, причем они достаточно отличаются друг от друга, представляя в общем-то два различных типа изображений.
В первом случае мастер показал лишь туловище, две ноги и рог, голова лишь угадывается, во втором случае животное передано более реалистично, голова показана, но зато отсутствует передняя нога зверя.
Изображенные на петроглифах козлы, относящиеся к эпохе раннего железа, также профильны и силуэтны. Они, разумеется, отличаются от анализируемых, что обусловлено в первую очередь фактурой материала, однако семантическая суть изображений на скале и сосуде может быть единой.
Интересно отметить, что традиция нанесения изображений животных и рептилий на керамику пазырыкской культуры широко прослеживается на погребальной посуде (Волков, 1978, рис. 2; Кубарев, 1990) Любопытной особенностью являются и традиции наклеивания кожаных аплицированных изображений животных и птиц на стенки сосудов (Руденко, 1953; Полосьмак, 1994), также помещаемых в погребение. Данный феномен несомненно, является отражением определенных идеологических представлений в среде пазырыкского общества, связанных с погребальной обрядностью. Этот сюжет требует особого осмысления.
Особый интерес для нас представляет керамика с Елунинского культового места в Барнауло-Бийском Приобье, относящаяся к началу большереченской культуры. Обнаруженный здесь сосуд имел зооморфный налеп в виде головы волка или собаки. Обломок другого сосуда был украшен налепом в виде головы барана. Памятник интерпретируется исследователями как место, связанное с производственными культами (Кирюшин, Шамшин, 1993, с. 161 -180).
Исследователи, в целом, однозначно интерпретируют керамику с изображениями птиц, зверей, человека и солярной символики как культовую (Косарев, 1981 ). Другое дело, что конкретная интерпретация отдельных сюжетов и их семантический смысл может быть различен. Так, изображение на сосуде могло иллюстрировать тотемного предка (Чернецов, 1953, с. 69-70). Рисунки-обереги могли охранять содержимое сосуда от порчи, сглаза, злых духов (Рыбаков, 1987, с. 193). На первое место ставилась не декоративная нагрузка сосуда, а его роль как своеобразного амулета (Гусева, 1983; Формозов, 1980, с. 83). Некоторые изображения могли являться символами плодородия, отражали идеи размножения, обеспечения удачной охоты (Мошинская, 1976, с. 16-32; Полосьмак, Шумакова, 1991 ) и другие мифологические аспекты (Окладников, Васильевский, 1980, с. 124).
Учитывая огромную роль горного козла в экономике древнего человека, населявшего Алтай, становится понятным популярность данного персонажа в наскальном искусстве многочисленных памятников региона. Наличие огромного количества костей этого животного в культовых напластованиях кучерлинского жертвенника, как и сосуда с его изображением, можно интерпретировать последний как предмет, принадлежащий к одной из разновидностей промыслового культа. В конечном итоге, подобное сочетание выявленных сюжетов на Кучерле приближает нас к пониманию семантической нагрузки как керамики с изображениями, так и самих петроглифов.