Мерперт Д. А. Вводящий в археологию // Историческая археология: Традиции и перспективы. — М. — 1998. — С. 5-7.
Передо мной старая, пожелтевшая уже фотография. Ей ровно 50 лет. Сделана она летом 1946 года в подмосковном селе Беседы, известном своей прелестной церковью XVIII в. с шатровой колокольней. На фотографии А. В. Арциховский с группой своих учеников. Из них пятеро аспирантов: Никольская, Колчин, Медведев, автор этих строк и Авдусин Даниил Антонович. Тогда еще просто Даня. Широкоплечий, крепко сбитый молодой человек с крупными правильными чертами лица. Когда в 1945 году он вернулся с фронта на кафедру археологии, некоторые находили у него сходство с Меншиковым со знаменитого суриковского полотна. Только, конечно, сильно помолодевшим. Вначале он оставался еще военнослужащим и приходил в выпестовавший всех нас кабинет археологии на улице Герцена (ныне Большой Никитской), 5 в выцветшей, видавшей виды гимнастерке. Но вопрос о демобилизации был уже предрешен и главную роль сыграла здесь целеустремленность Даниила Антоновича: непоколебимость выбора им своего будущего. Его возвращение на кафедру было естественным и уверенным, как возвращение в родной дом. Она и стала ему родным домом на целых полвека. Ей он без остатка отдавал все свои помыслы, стремления, талант, всю свою жизнь. И все эти долгие годы кафедра не мыслилась без Авдусина. Не мыслится и сейчас.
Даниил Антонович Авдусин
А тогда — в 1946 году — аспирант Авдусин второй уже год участвовал в одной из первых послевоенных экспедиций — копал курганы у села Беседы. Подавляющее большинство курганов были обычными, вятичскими. Один же курган стоял особняком и был значительно больше других. Разыграли мы курганы по жребию: каждому достался свой, вскрытием которого руководил, остальные копали. С вятичскими курганами справлялись за день, от силы за два. Затем роли менялись: руководил следующий. Таким образом «вести курган» приходилось день-два в неделю, остальные дни «стояли на лопате» да балагурили. И только Авдусин «вкалывал» ежедневно: ему достался по жребию большой курган, необычный, со сложной насыпью. Передали ему немногочисленных рабочих, с трудом найденных в деревне. И копал он его больше месяца, никем не сменяемый. Оказался курган куда более ранним, чем вятичские. И здесь блестяще проявил себя будущий автор превосходного руководства по полевой археологии, по которому десятки уже лет постигают это нелегкое искусство вступающие в нашу науку. А тогда мы, освободившись от своих куда менее сложных обязанностей, чем «Авдусинское хозяйство», сидели на бровке и подзуживали, как в «Томе Сойере»: «Попался бычок на веревочку?» Переносил все это Даниил Антонович стоически, лишь иногда метко отшучивался. Блестяще же документированные им раскопки большого кургана явились самым значительным достижением обоих сезонов в Беседах.
Программа аспирантской подготовки тогда отличалась от нынешней. По специальности надо было сдавать не один экзамен, а целых три, каждый по определенной проблеме. А. В. Арциховский, сам отличавшийся поразительной археологической эрудицией, считал, что проблемы эти должны быть предельно разнообразными и не ограничиваться специализацией аспиранта, иногда даже достаточно далеко от нее отстоять. Вопрос о специализации Даниил Антонович разрешил четко и бесповоротно с самого начала: археология Древней Руси, варяжская проблема, Смоленщина. Я уже не помню предложенные ему руководителем темы кандидатских минимумов, но одна из них явно касалась арабского Востока. Мне же, всегда склонявшемуся к восточной и южной проблематике, одной из тем была утверждена материальная культура викингов. Так и сидели мы с Даней рядом в Ленинке (в те годы встречались чуть ли ни ежедневно) и штудировали — он «Мусульманскую археологию» Митона, я археологию викингов Шетелига. Заглядывали друг другу в книжки, потом менялись записями и картотеками. И я хорошо помню, с каким увлечением рассказывал мне Даниил Антонович о саммарской керамике, об оружии рыцарей Ислама и даже об арабских монетах. При всей внешней уравновешенности был он человеком увлекающимся, спектр интересов его был очень широк и постоянно пополнялся. Я никогда не видел его равнодушным — ни к материалам (из какой бы земли они ни были и к какому бы веку не принадлежали), ни к проблемам, ни к людям. Эту — постоянную жажду познания при глубоко вдумчивом, творческом восприятии, щедрость отдачи, неизменные внимание к ученикам и забота о них, человеческое обаяние профессора Авдусина всегда будут помнить не только многочисленные его ученики и коллеги, но и многие сотни выпускников истфака. И просто соприкасавшихся с ним людей.
В следующем, 1947 году (все «беседчики» встретили его у Авдусиных — в переулке Стопани у Покровских ворот) возобновились раскопки Великого Новгорода. И тут бросали жребий. И опять оказался Авдусин на «направлении главного удара». Достался ему самый большой, самый трудный раскоп — Ярославово Дворище с его сложнейшей стратиграфией, поздними включениями, перемешанными слоями и огромными информативными возможностями, реализация которых требовала постоянного совершенствования известных и выработки новых методик. Методики эти в дальнейшем развивались из года в год. Беспрецедентность их признана ныне всем научным миром. Именно они обусловили и беспрецедентность всей новгородской эпопеи. Первым шагом их выработки были раскопки Ярославова Дворища. У истоков их стоял Авдусин.
Полевая методика всю жизнь привлекала особое его внимание. Здесь он был предельно строг и критичен. Помню, был какой-то юбилей В. И. Сизова. А. В. Арциховский просил Даниила Антоновича, уже приступившего к своим знаменитым ныне исследованиям Гнёздова, сделать соответствующий доклад. Авдусин отказался наотрез. Я попытался его уговорить. Он возмутился: «Прославлять безграмотные, разрушительные раскопки? Это не для меня! Тебе он нравится — вот ты и делай!» И своими многолетними, поразительно целенаправленными и методически безупречными раскопками Гнёздовского комплекса он преподал урок того, как же надо исследовать подобные памятники. Наряду с Новгородом они были превращены в подлинный полигон московской археологической школы.
Эти беглые отрывочные воспоминания не могут охватить и сотой доли многосторонней и столь плодотворной деятельности замечательного русского археолога. Результаты ее говорят сами за себя. Только глубокие, четко систематизированные знания, только выработанная упорным трудом широкая эрудиция обусловили создание и публикацию Даниилом Антоновичем Авдусиным основного курса археологии нашей страны, который «вводил» в нашу науку несколько поколений студентов-историков. Только подлинная научная объективность, категорическое отторжение легковесных и тенденциозных решений создали ему огромный авторитет среди отечественных и зарубежных ученых. Только человеческие его качества, чувство ответственности за высокую миссию Учителя, глубоко справедливая требовательность и трогательная заботливость сделали его имя легендарным среди учеников, для которых он явился в прямом смысле этого слова «вводящим в археологию».
Мерперт Д. А. Вводящий в археологию // Историческая археология: Традиции и перспективы. — М. — 1998. — С. 5-7.