Ю.П. Зайцев — Мавзолей царя Скилура

К оглавлению книги / К следующей главе

Особое место в истории археологии Северного Причерноморья занимает 1946 г. Не обещавшие сенсаций раскопки Неаполя скифского преследовали достаточно скромную цель изучения участка центральных ворот памятника и примыкающей к ним крепостной территории, однако день 6 августа оказался отправной точкой раскопок знаменитого мавзолея, ставшего с тех пор своеобразной визитной карточкой позднескифской археологической культуры. Честь его открытия и великий труд осенних трехмесячных раскопок, благодаря которым этот выдающийся памятник стал достоянием науки, принадлежат П. Н. Шульцу, Н. Н. Погребовой, О. И. Домбровскому, Е. А. Болотниковой, А. Н. Карасеву, Х. И. Крис, Т. Я. Кобец, В. А. Головкиной, Т. А. Глобенко.

Вслед за серией предварительных сообщений [Погребова 1947; 1947а; Шульц 1947; 1947а] были опубликованы две основополагающие работы по этому объекту [Шульц 1953; Погребова 1961]. Основным достижением П. Н. Шульца можно считать его вывод о погребении в пристенном склепе знаменитого царя Скилура, а главной заслугой Н. Н. Погребовой — обстоятельный анализ всех захоронений мавзолея и сопровождающего их инвентаря. Исследовательница предложила свою концепцию памятника и пришла к заключению, что в каменной гробнице был захоронен не Скилур, а его старший сын Палак.

Обработка всех архивов и коллекций раскопок Неаполя скифского привела однажды автора этих строк к массиву полевой информации и находкам мавзолея [Зайцев 1992, 93-99; Зайцев 1994а, 94-105]. В итоге, материалы захоронения в каменной гробнице (№ 37) мавзолея были коренным образом пересмотрены на основе сбора всей полевой информации, повторной обработки и изучения всех происходящих отсюда находок.

Каменная гробница (Рис. 74). Поэтапная реконструкция процесса совершения погребения в каменной гробнице приводится ниже.

1. Гробница была сооружена одновременно с мавзолеем. Тогда же она была накрыта тремя плитами и оставлена в таком состоянии на некоторое время.
2. В определенный момент была сделана попытка сдвинуть центральную плиту перекрытия к стене мавзолея, вероятно для последующего ее подъема.
3. Предпринятая попытка оказалась крайне неудачной. Край плиты, очевидно, удержать не удалось и она сорвалась вниз, заняв наклонное положение. В таком состоянии гробница, несомненно, становилась непригодной для захоронения.
4. Упавшую плиту, не поднимая, сдвинули на ребро и прислонили к северной стенке гробницы, заклинив щель между ее основанием и дном гробницы несколькими плоскими камнями. Таким образом, с этого момента доступ в гробницу был открыт только через образовавшийся «люк» размером 0,6 x 0,8 м.
5. Следующий этап — размещение в восточной части гробницы (Рис. 75; 76) предметов вооружения (двух половин разломанного латенского меча (Рис. 79, 1), пучка стрел (Рис. 81, 1), наконечников копий с короткими отрезками древок (Рис. 79, 2) и предполагаемого посоха с серебряным навершием (Рис. 80, 1)).
6. Затем тело было опущено на дно гробницы. На голову покойного была одета расшитая золотыми бляшками полусферическая шапочка, откатившаяся с черепа во время разрушения костяка. В области грудной клетки первоначально находились серебряная и бронзовая фибулы (Рис. 80, 3, 5), впоследствии упавшие в область таза. Золотая фибула (Рис. 80, 2) быта обнаружена на крестце, щитком вверх. Такое положение фибулы имеет параллели в синхронных захоронениях варварской знати Азиатского Боспора [Максимова 1979, 69, 71]. У каждой из кистей рук лежало по поясному набору: слева — с бронзовыми деталями (Рис. 80, 7, 8), справа — с железными пряжками, пластинами и кольцами (Рис. 81, 2-5). Ко второму набору, вероятно, были прикреплены кожаные ножны с серебряным треугольным наконечником (Рис. 80, 6). Положение (Рис. 76, 22) железного шлема (Рис. 78) в момент раскопок можно трактовать по разному. Но все же создается впечатление, что он завалился вправо вместе с костями ног и, следовательно, первоначально мог быть одет на полусогнутые колени. Золотые фигурные изделия слоями покрывали область бедер и колен (Рис. 76, 31).

Работа с полевыми материалами позволила поставить под сомнение интерпретацию этого скопления золотых изделий как украшений рукавов и подола кафтана или как гипотетического горита [Шульц 1953, рис. 10, табл. 1]. Если нашивные украшения с петлями и пронизи могли составлять отделку рукавов, то основная масса изделий может быть трактована иначе. Прежде всего, показательно их расположение: хаотично, но компактной группой, вытянутой наискосок поверх костяка. Многие пластины и нашивки в несколько слоев перекрывали друг друга, находились на ребре, были перевернуты. Треугольное «навершие» (Рис. 82, 5), залегавшее на краю основного скопления рядом с костяной пластиной (Рис. 76, 16), также оказалось перевернутым. Обращают на себя внимание кратное численное соотношение многих типов нашивок, преобладающее количество аппликаций, одинаковая отделка большинства из них. Фигурные вырезы оснований треугольных пластин (Рис. 82, 17,18) соответствуют изгибам «бегущей волны» (Рис. 82, 19, 20).

Очевидно, что большая часть набора украшений наклеивалась на органическую основу и уже в силу этого не могла быть декором сколько-нибудь практичных вещей. Найденные среди украшений гвоздик и петля (Рис. 82, 3, 4) свидетельствуют о каких-то способах крепления или подвески, а наличие пластинки с прожилками (Рис. 82, 21) допускает предположение о ремонте аппликативных композиций, когда одна из утерянных стандартных пластин была заменена подходящим по форме «инородным» элементом. Около двух третей украшений занимают элементы с одинаковой системой орнаментации — явное свидетельство художественной и смысловой цельности комплекта. И, наконец, клеевой способ фиксации достаточно крупных золотых пластин на органической основе предполагает относительную жесткость подобной конструкции. Поэтому, учитывая многослойное расположение украшений, весьма вероятно наличие здесь нескольких частей одного целого. Другими словами, золотые украшения могли быть остатками комплекта церемониального облачения (нагрудник?, передник?, другие варианты?), которое было сложено на коленях покойного после размещения тела в гробнице.

7. Закономерным финалом этой малопонятной погребальной церемонии должно было стать закапывание «люка» — фактического входного отверстия. Однако никаких признаков перекрытия проследить не удалось, а на крайних плитах обнаружились остатки деревянного гроба XII с двумя взрослыми и одним детским захоронениями. Рядом, у стены мавзолея, был поставлен гроб XI с двумя погребениями подростков. Соотношение плит перекрытия и этих двух гробов позволяет сформулировать еще одно заключение: ящиками XI и XII был закрыт входной люк каменной гробницы (Рис. 74, 2-4).

Странная ситуация с каменной гробницей требует объяснений и расширяет «круг поиска» до границ собственно камеры мавзолея.

«Саркофаг» (Рис. 83-88). По заключению П. Н. Шульца и Н. Н. Погребовой, которое базировалось на данных реконструкции О. И. Домбровского, у южной стены мавзолея, налево от входа, находилась сложная погребальная конструкция, заключавшая в себе остатки богатого женского захоронения (№ 70). Она состояла из двух частей: прямоугольного постамента-платформы на четырех резных ножках, и гроба с четырехскатной крышкой. Все сооружение было богато украшено резьбой и полихромной росписью [Шульц 1953, 25-28, табл. VIII, IX, цветная вклейка I; Погребова 1961, 104]. Как предполагалось, в древности погребение подверглось ограблению, а сам саркофаг впоследствии был разрушен обвалами сырцовых стен.

Как и в других случаях с объектами мавзолея, критический подход к этой информации привел к самым неожиданным результатам. Опуская излишние подробности проведенной работы, изложу ее результаты.

Над основным скоплением резных деталей залегали останки двух взрослых человек (погребения №№ 43 и 11), на спине, в вытянутом положении, головами на запад. Они не были помещены в специальный гроб, а размещались поверх периметра истлевших деревянных досок. При этом длина образованного досками прямоугольника была значительно короче, чем длина упомянутых костяков. Совершенно очевидно, что эти два захоронения никакого отношения к «саркофагу» не имеют и были размещены здесь позже.

Нижнее скопление костных останков было заключено в двадцатисантиметровом слое плотного суглинка между известняковым полом камеры и уровнем залегания нижней рамы № 5 (Рис. 84, разрез А-Б).

Специальный антропологический анализ показал, что скопление костей содержало разрозненные и фрагментарные останки четырех индивидов: подростка и трех взрослых (12-15, 18-21, 30-40 и после 40 лет) (Рис. 83). В разных местах, среди костей, были собраны: золотая игла, массивные золотые пронизи, три нашивные сегментовидные пластины, разнообразные бусы и подвески из золота, сердолика, стекла и янтаря. Золотые медальон и перстень были обнаружены под костями таза [Погребова 1961, рис. 7]. При расчистке среди костей зафиксировано большое количество пурпурного красителя и нити золотого шитья.

Таким образом, прямая взаимосвязь деревянного резного сооружения и находящихся под ним человеческих останков может быть поставлена под сомнение: наиболее вероятны варианты либо установки резной конструкции над групповым перезахоронением, либо помещение разрозненных костей уже под нее.

Объемное размещение заново восстановленных элементов «саркофага», достоверно зафиксированных в грунте (Рис. 84), позволяет подвести итог реконструкции нижней половины сооружения, сделать несколько интересных наблюдений и определить перспективу восстановления верхней его части.

Конструкция, несомненно, представляла собой роскошный подиум на четырех ножках, в чем был прав О. И. Домбровский. Однако также очевидно, что это сооружение имело явный фасад — северную сторону, украшенную фронтально сидящими фигурами фантастических животных и двумя угловыми колонками-навершиями. Наверное не случайно, что у пары тыльных (по новой реконструкции) ножек №№ 3 и 4 не было прослежено ни одной детали, характерной для передних фигур №№ 1 и 2. Очевидно, они имели другое, менее выразительное оформление (например, были полностью закрыты драпировкой). Таким образом, симметрия названной конструкции не продольная, а поперечная.

Действительные размеры сооружения исключают его использование в качестве составной нижней (равно как и основной) части саркофага. Если это его постамент-платформа, то длина самого саркофага должна быть не более 1,6 м (расстояние между внешними плоскостями торцовых колонок № 6). Если же это остатки самого саркофага, то полезная его длина сокращается до 1,4-1,45 м. Оба варианта дают явно меньшую длину, чем необходимо для нормального размещения тела взрослого человека. К слову сказать, реконструированный по бедренным костям рост двух взрослых человек из погребения 70 составил не менее 165 и 168 см.

Отсюда ясно, что резная деревянная конструкция в своей восстановленной части не является платформой саркофага, а представляет собой богато украшенный сложный подиум с явно выраженным лицевым фасадом.

Для гипотетической реконструкции верхней половины этого сооружения представляются важными несколько соображений.

Прежде всего, общая высота конструкции не могла превышать высоту дверного проема мавзолея — около 1,6 м. Размещение более поздних погребений было возможно при наличии плоскости, которая могла получиться только после демонтажа верхней части конструкции до уровня верхней рамы (Рис. 84, 7). Тогда резные доски наряду с прочими могли быть плашмя уложены поверх подиума на уровне карниза (одна узором вниз, другая — вверх), а колонка с навершием и фигуры «кентавров» преднамеренно отломаны и сброшены на те места, где были найдены при раскопках (Рис. 84, 11, 12).

В таком варианте для резных досок предполагаются положение более высокое, чем зафиксированного in situ карниза, и принадлежность к разным конструктивным деталям. Две парные, свободно стоявшие крупные фигуры «кентавров» явно занимали симметричное (по отношению к основной оси) положение, приближенное (исходя из места их находки) к коротким сторонам конструкции, и определенно были рассчитаны на фронтальный обзор.

Погребения лошадей [Шульц 1953, 35; Погребова 1961, 215-216]. Во всех публикациях конские захоронения мавзолея однозначно связывались с основным погребением в каменной гробнице, но на планах мавзолея конский костяк 4 был помещен в нижний ярус (вместе с каменной гробницей, саркофагом и многими деревянными гробами), а конские костяки №№ 1-3 изображены уже во втором ярусе — с другими гробами [Погребова 1961, рис. 1, А, Б].

Действительная картина оказалась более сложной. Как видно из плана (Рис. 70), конские кости занимали угол, ограниченный с юга стеной камеры, а с востока торцами ящиков IX, X и торцом резной конструкции, к которой примыкали череп и кости передних ног коня № 3. Самый нижний и одновременно самый восточный конский костяк № 2 практически полностью сохранил свою изначальную позу, а кости остальных особей, анатомический порядок которых нарушен уже в гораздо большей степени, залегали поверх него. При этом мощность образовавшегося «завала» возрастала в восточном направлении. Иначе говоря, конский костяк № 2 найден in situ и в исходном положении, а скелеты остальных животных, также обращенные на север и головами лежавшие на своеобразных «подушках» из плоских камней, позже были беспорядочно надвинуты поверх него. При этом кости задней пары ног одного из коней остались примерно на месте — напротив нижней ступени лестницы, а большая часть его костяка наискосок оказалась перемещена в основное скопление.

Находки на полу камеры. Эти находки не всегда связывались с основным захоронением [Шульц 1953, 40; Погребова 1961, 213]. В прежних публикациях они были упомянуты не полностью и частично в другом контексте. У нижней ступени лестницы была найдена прямоугольная железная пряжка (Рис. 70, 1), а под гробом III, среди конских костей — бронзовый перстень (Рис. 70, 2). К северу от черепа коня № 2, у восточного торца гробницы, зафиксированы небольшая раздавленная амфора (Рис. 70, 3; 90, 6), фрагменты лепного кувшина (не сохранились) и массивный железный наконечник стрелы с остатками древка (Рис. 70, 4). Под одной из фасадных колонок резного подиума был найден перевернутый керамический алтарь (Рис. 92), квадратная подставка которого лежала отдельно, под костями погребения 70 (Рис. 83, 7). Рядом быта найдена бронзовая херсонесская монета (Рис. 70, 5), а у нижних шейных позвонков коня № 2 (под черепом коня № 3) — крупная глазчатая бусина (Рис. 70, 6). Список вещей завершает разбитая буролаковая чашка (Рис. 70, 8; 90, 4), фрагменты которой обнаружены у южного края гробницы и возле конских черепов.

Архитектурный анализ погребальной камеры. Мавзолей представлял собой прямоугольное в плане сооружение размером 8,65х7,5 м (Рис. 70), ориентированное строго по сторонам света и с юга примолкавшее к протейхизме [Колтухов 1999, 35, рис. 29, 5] (Рис. 18, 5). Размеры погребальной камеры — 6,6х5,75 м, толщина стен — около 1 м. Фундамент представлял собой бутовую кладку, поставленную на скальную поверхность и заключенную в траншеи, выкопанные в более раннем зольнике. Высота его быта разной (от 0,4 до 0,7 м) в зависимости от естественного наклона материковой поверхности. Система наземных частей кладки достаточно сложная и не совсем обычная. Наружные восточный (Рис. 71, 4), южный и западный фасады отличались монументальностью и высоким качеством исполнения. Нижние их ряды были сложены в системе «кордон на ребро, плита на образок», орфостатные плиты сохранили следы рустовки. Внутренние фасировки тех же стен на высоту этого нижнего ряда (Рис. 71, 1, 2), а также весь массив северной стены были выполнены в технике смешанной бутовой кладки с применением отдельных обработанных и рустованых блоков, причем бракованных.

Выше кладка трех лицевых стен представляла собой сложенные вперевязь на глине хорошо обработанные блоки примерно равных габаритов (средний размер: 1х0,8 — 1х0,25 — 0,30 м); прослежено от двух до шести рядов такой кладки, с обеих сторон выглядевшей одинаково (Рис. 71, 1, 2, 4). В целом же смешанная техника возведения стен мавзолея наиболее близка античной двухслойной однорядной постелисто-орфостатной [Крыжицкий 1982, 24, рис. 5, 7, 9].

Завалы сырцовых кирпичей, два кирпича in situ на северной стене и обилие истлевшей древесины (бревна, брусья, плахи, доски) еще в процессе раскопок позволили предполагать сырцовую надстройку стен, начинавшуюся с высоты 2,65 м, и деревянное перекрытие погребальной камеры.

Сравнение конструктивных различий северной стены мавзолея и трех других, позволяет присоединиться к мнению тех исследователей, которые считали, что сооружение было пристроено к внешнему панцирю протейхизмы. Первоначальный вид мавзолея, исключительно парадные внешние фасады сравнительно тонких стен говорят о том, что это была, прежде всего, погребальная конструкция [Шульц 1953, 50], которую проектировали и возводили заранее, во время общей генеральной реконструкции всего Южного дворца [Зайцев 1997, 43]. Стыковка наземной погребальной камеры с крепостными сооружениями, безусловно, предполагала ее включение в периметр обороны, однако эта функция была вторичной и также диктовалась особым назначением сооружения и необходимостью его постоянной и усиленной охраны. Другими словами, не потребность в боевых башнях у центральных ворот определила наличие в нижнем этаже одной из них камеры для захоронений. Напротив, необходимость размещения парадного погребального сооружения в максимальной близости к дворцовому комплексу оказалась решающим фактором в выборе места его строительства [Шульц 1953, 50-51].

Спустя какое то время фасады южной и западной стен были закрыты наклонными панцирями из бутового камня на глинистом растворе [Шульц 1953, 16-17; 1999, 35-36] (Рис. 18, 6).

Так выглядит часть архитектурной модели мавзолея, которая не дает поводов для разногласий и может быть признана объективной. Основные же разночтения с самого начала вызывали дверь и каменная лестница, хронологическое соотношение которых во многом определяло реконструкцию процесса захоронений, определение их последовательности и датировки [Шульц 1946, 14-17; Погребова 1961, 177-178].

Дверной проем высотой 1,6 м и шириной 1,3 м был устроен в восточной стене. Перекрытие проема представляло собой несколько бревен, на которые была уложена громадная каменная плита толщиной около 0,3 — 0,4 м. Впоследствии этот большой блок растрескался и продавил истлевшее дерево, что и было зафиксировано в процессе раскопок (Рис. 71, 4).

В проем была вставлена прямоугольная рама из четырех дубовых брусьев сечением 10х10 см и 12х10 см. Внешняя ширина рамы (0,9 м) была значительно меньше ширины дверного проема (1,32 м), а пространство между вертикальными брусьями и откосами каменной кладки было забутовано мелким камнем на глинистом растворе (Рис. 73). К раме со стороны погребальной камеры было плотно приставлено прямоугольное полотно из шести дубовых досок, скрепленных тремя парами поперечных брусков. Размеры полотна (1,65х0,95 м) незначительно превосходили размеры рамы, а следов их подвижного вертикального соединения не было совсем.

Сохранившиеся фотографии и рисунки А. Н. Карасева позволяют говорить о том, что изнутри эта дверная конструкция была забаррикадирована сначала горизонтальными брусьями, затем камнями и кольями, зафиксированными на разной высоте (Рис. 73, 5), а уже после этого — однородной глиняной массой.

Археологическая ситуация с внешней стороны дверного проема (Рис. 71, 5) также представляет интерес. До высоты 0,75 м к нему было привалено несколько крупных камней, прижатых сверху огромной необработанной известняковой плитой. Выше залегал плотный глинистый слой с наклонными прослойками и линзами щебня, который на высоте 1,7 м сменялся новым каменным закладом, поверх которого был обнаружен скелет собаки.

Внешняя закладка двери происходила параллельно с засыпью так называемого дворика перед мавзолеем. Логическим завершением этих действий была выкладка обработанных блоков (Рис. 72, 12) вдоль восточного фасада мавзолея. Единственное ее назначение — окончательно исключить любой доступ ко входу в погребальную камеру. В подобной ситуации собака, захороненная поверх каменного заклада, должна была стать ритуальным препятствием против вероятных попыток проникновения в мавзолей этим путем.

Выводы: дверной проем использовался до второго этапа фортификационных работ, основными целями которых были усиление центральных ворот крепости и полная внешняя изоляция камеры мавзолея.

Вставленная в проем деревянная рама не имела навесного или шарнирного полотна; приставной щит скорее воплощал в себе идею закладной плиты.

Функционирование этого входа в мавзолей завершилось полной и одновременной его консервацией с обеих сторон, причем наличие внутренней баррикады (Рис. 73, 5) говорит о существовании к этому моменту лестницы — второго пути в погребальную камеру.

Лестница быта устроена вдоль западной стены камеры (Рис. 18, 14; 70; 71, 3). Две ее нижних ступени были уложены в юго-западном углу на известняковый пол камеры. Они были обращены на восток и сохранились in situ. На них опиралась ступень № 3 (самая нижняя в восточном ряду), также оставшаяся в первоначальном положении. Блоки ступеней с 4 по 10, последовательно перекрывающие один другой, были обнаружены в наклонном положении, вверх ребрами. Все они правильной геометрической формы, из известняка. Под ними был насыпан слой мелких камней и щебня, перекрывающий пять полностью истлевших бревен (Рис. 70). Обращает на себя внимание их наклонное положение, нижние торцы, упертые в две первые плиты, и характерный прогиб под ступенями 4-10 (Рис. 71, 3). Под древесным тленом был зафиксирован массив однородной сырцовой глины мощностью 0,2-1 м, в котором были «утоплены» ящики-гробы I и II (Рис. 70), стоявшие на известняковом полу.

В описаниях П. Н. Шульца, Н. Н. Погребовой и А. Н. Карасева лестница считалась сравнительно поздним сооружением. Предполагаемое тогда ее назначение: выход на протейхизму, некоторое время функционировавший вместе с дверью [Погребова 1961, 177]. Из упомянутых работ можно сделать вывод, что конструкция лестницы считалась подвесной.

Даже самый приблизительный технический расчет лестницы, в основе состоявшей из пяти сравнительно тонких наклонных бревен, на которые насыпан слой щебня и уложено 8 каменных блоков (общая постоянная нагрузка — около 2000 кг) показывает абсолютную инженерную несостоятельность подвесного сооружения и заставляет искать другие варианты конструкции.

Последовательное сочетание трех упомянутых конструктивных элементов (каменных ступеней, аморфной щебенистой засыпи и бревенчатого настила) могло иметь смысл только в одном случае — при наличии сплошной опоры, выдерживающей постоянную нагрузку примерно в две с половиной тонны. Такой основой мог быть только пандус из сырцовой массы с амортизирующей бревенчатой прокладкой. Наличие в массиве такого пандуса двух ящиков I и II говорит о том, что он был сооружен уже после их установки.

Еще одна деталь, на которую необходимо обратить внимание — ситуация с верхней, одиннадцатой ступенью, квадратной в плане и самой небольшой по размерам (Рис. 71, 3). Положение этой плиты на высоте 2,6 м является вертикальной проекцией места ее горизонтального залегания к моменту раскопок. Следовательно, при постепенном оседании лестницы камень опустился строго вниз. Обязательное условие такого процесса — наличие с северной стороны относительно вертикальной направляющей плоскости, которая должна была воспрепятствовать естественному заваливанию верхней ступени, как это случилось с остальными плитами лестницы. Такое наблюдение, в сочетании с подробным анализом всей полевой информации, позволяет сделать еще одно заключение — над каменной гробницей и закрывавшими ее двумя гробами была сооружена глинобитная надстройка, массив которой был прокопан при выборке заполнения камеры в 1946 г. Южная грань надстройки определила специфику оседания верхней лестничной ступени.

Вывод: сырцовая основа лестницы была возведена в один прием, перекрыв частично гробы I и II и полностью — угол камеры с основным: захоронением.

Теперь необходимо посмотреть на положение этого сооружения в контексте всего комплекса оборонительной системы. Прежде всего, хорошо видно (Рис. 72), что именно напротив ступеней и гипотетической входной площадки (верх глинобитной надстройки над гробницей), в периболе была сооружена каменная перемычка шириной около 5 м (Рис. 72, 4). Напротив лестничного марша, но уже на крепостной территории, в 1948 и 1999 гг. были открыты остатки восточного и западного панцирей широкой платформы, которая примыкала к древнейшей оборонительной стене (Рис. 72).

Таким образом, на одной линии оказались расположены: лестница в камере мавзолея, перемычка в периболе (№ 2) и каменная платформа (Рис. 72). Такое расположение не могло быть случайным. Все три элемента скорее всего были объединены единым замыслом. Он заключался в устройстве одиннадцатиметрового коридора, проложенного в сырцовом массиве оборонительной стены, который напрямую связывал погребальную камеру мавзолея с территорией Южного дворца Неаполя скифского (Рис. 72, 13). В этом случае получают объяснение и особенности устройства лестницы, верхняя ступень которой совпадает с границей каменной и сырцовой частей стен, и наличие перемычки в периболе — монументального фундамента «подвесной» части этого коридора, и платформы на крепостной территории (основание ступеней для подъема). Самое же главное: такой коридор позволял решить две важные проблемы, неизбежно возникающие при наличии усыпальницы такого ранга. С одной стороны, была выполнена задача полной внешней изоляции погребального пространства и его охраны: единственный вход хорошо просматривался и контролировался с дворцовой территории. С другой стороны, многократно упрощался процесс транспортировки умерших в камеру.

Этим сюжетом можно завершить описательную часть работы и перейти к восстановлению событий, связанных с основным захоронением мавзолея Неаполя скифского.

Не вызывают сомнений предварительные строительство погребальной камеры и монтаж каменного ящика — заготовленного места основного погребения. Но тело умершего попадает в него весьма странным образом и при наличии в мавзолее как минимум двух гробов (XI и XII). Предположение о том, что главное захоронение здесь не было первым, противоречит всем представлениям о древних погребальных традициях и вряд ли может быть принято.

Более вероятен другой вариант: до помещения в гробницу покойник находился в другом месте, но в пределах камеры. При этом конструкция гробницы была явно рассчитана на стандартное положение тела — вытянуто на спине, с выпрямленными нижними конечностями. Фактически же очевидно явное отклонение от нормы — полусидячая поза покойного. В этой связи уместно вспомнить резную конструкцию, которая: а) не являлась саркофагом, б) не была связана изначально с находившимися под ней костными останками, в) резко выделялась конструктивным решением и пышностью отделки среди однообразия простых гробов-саркофагов мавзолея, г) была занесена в камеру через дверной проем до монтажа деревянной коробки, очевидно, при совершении самого первого захоронения. Совпадение его полезной длины (ок. 150-160 см) с площадью, которую занимал «полусидячий» костяк № 37 (140-160х60 см), становится последним звеном в цепи сопоставлений и позволяет сформулировать основной вывод: Резной подиум был нижней частью ложа, на котором, в полусидячем положении (Рис. 88, 1), главный покойник был занесен в мавзолей.

Отдельная задача — определение места, на котором первоначально, до перезахоронения, находилось ложе с телом умершего. В восточную часть камеры оно было поставлено после того, как юго-восточный угол уже занимали гробы IX и X, а керамический алтарь был разбит и перевернут. Следует исключить и юго-западную часть помещения — место конских захоронений. Из оставшихся площадей по нескольким соображениям можно отдать предпочтение северо-западному углу. Именно в этой части мавзолея была устроена каменная гробница, которая была закрыта тремя плоскими плитами. Площадка, образованная поверхностями этих плит, была наиболее удобна для размещения ложа. Кроме того, если тронное ложе стояло в другом месте, его не нужно было бы переставлять. Как было показано выше, на самом деле была зафиксирована другая ситуация.

Теперь можно только строить догадки относительно того, каким был первоначальный замысел этой неординарной погребальной церемонии. Скорее всего, тело погребенного определенный срок должно было находиться на ложе, после чего его предполагалось перезахоронить в гробницу. Вместе с ним в мавзолее разместили трех убитых коней, обращенных мордами к хозяину, а также многочисленные приношения и инвентарь, из которого уцелели чашка с лаковым покрытием, фрагменты лепного кувшина, амфора и керамический алтарь. Очевидно, тогда же была захоронена одна из жен умершего, однако установить место и обстоятельства этого погребения теперь невозможно. Наиболее вероятно, что её останки вместе с другими костями, золотыми украшениями и обрывками ткани попали затем под тронное ложе.

Привходовая восточная часть камеры была оставлена свободной — для последующих погребений.

Все действия, происходившие здесь позже, имели явные признаки непродуманности и сильной спешки. Создается впечатление о внезапно возникшей необходимости максимально быстрого перезахоронения тела, во время которого было допущено несколько серьезных технических просчетов:
1. попытка сдвинуть наименьшую, но все равно очень тяжелую плиту, привела к ее провалу одним краем в гробницу. Избежать этого можно было только подняв эту плиту, для чего требовалось сначала просунуть в щель под нее узкий рычаг (например, лезвие металлического орудия), а затем приподнять край для удобного захвата;
2. сдвигание косо упавшего перекрытия к стенке гробницы, вместо ее извлечения на поверхность с помощью веревок, рычагов и значительной мускульной силы, для чего понадобилось бы также раздвинуть две другие значительно более тяжелые плиты;
3. совершение полусидячего захоронения через тесный и неудобный люк, вместо горизонтального размещения тела в гробнице;
4. наконец, закрытие этого люка гробами, содержавшими человеческие останки, вместо монтажа полноценного (каменного или деревянного) перекрытия.

Надо думать, что после этого пустое тронное ложе переставили на освободившееся место, к ящику IX (где до этого мог стоять ящик XII), но так, чтобы вход оставался свободным.

Создается впечатление, будто исполнители этих действий не были подготовлены к ним технически, не обладали элементарными навыками поднятия тяжестей, да еще к тому же имели дефицит времени, не позволявший продумать все заранее.

После окончания всех упомянутых мероприятий камера полностью изменила свой внутренний вид: теперь здесь не сохранилось никаких признаков настоящего места главного захоронения. Другими словами, оно было фактически замаскировано.

Исполнение такой акции требовало минимального числа участников, заинтересованных в сохранении тайны. Самые лучшие кандидаты на эту ответственную роль — ближайшее окружение покойного, представители верховной знати. В таком случае объяснима их профессиональная и техническая неподготовленность в действиях такого рода.

Теперь экстренные мероприятия по сохранению мавзолея могли переходить во вторую стадию. Главнейшее из них — ликвидация внешнего входа — предусматривало устройство другого пути попадания в погребальное помещение. Для сооружения лестницы требовались значительные трудозатраты и транспортировка внутрь камеры не менее пятнадцати кубометров глины, дерева и камня. Тогда временное присутствие посторонних людей (рабочих) в погребальном помещении становилось неизбежным и, очевидно, именно для них оно и было подготовлено соответствующим образом.

Можно предположить, что положение лестницы относительно плана камеры было результатом четкого и продуманного плана. Строители, принимавшие участие в монтаже глинобитных пандуса и платформы входной площадки, видели перед собой ряд обычных, стоявших у западной стены гробов (которые им было приказано перекрыть), и не догадывались, что своими действиями окончательно консервируют главное погребение мавзолея. Для истории мавзолея монтаж лестницы важен и в другом аспекте: при ее возведении был оттянут в сторону (поверх сдвинутых конских костей) ящик III и частично перекрыты грунтом гробы II и I. Следовательно, все они уже стояли там ко времени строительных работ.

Синхронные работы вне камеры мавзолея были ориентированы на полную и окончательную изоляцию внешнего дверного проема и на устройство коридора в толще сырцовых стен.

Хронология событий в мавзолее Скилура и в скифо-понтийской войне.

Хронология событий в мавзолее Скилура и в скифо-понтийской войне.

В такой реконструкции начальная история мавзолея Неаполя скифского может быть ограничена достаточно четкими хронологическими рамками. Нижняя граница (время возведения погребальной камеры ок. 130-125 гг. до н. э.) определена общей строительной периодизацией дворцового комплекса [Зайцев 1997, 43], и не противоречит традиционным концепциям [Шульц 1953, 40-41; Колтухов 1990, 186]. Верхняя граница теперь может быть определена фактом частичного ограбления захоронений мавзолея через коридор и лестницу при тотальном разрушении Южного дворца во время пребывания здесь войск Диофанта [Зайцев 1997, 36].

Это, в свою очередь, позволяет сравнить реконструированную историю конкретного археологического объекта и свидетельства письменных источников, многократно и подробно проанализированные [Соломоник 1977; Виноградов 1987, 67-79]. Как видно из прилагаемой таблицы 3, такое сопоставление вполне оправдано как в смысле хронологии, так и в плане последовательности событий.

Вряд ли теперь можно сомневаться в том, что тело мужчины из каменной гробницы представляло собой исключительную общественную и государственную ценность, которая и определила весь комплекс происходивших с ним действий. Ясно также и то, что при любых обстоятельствах оно должно было оставаться именно в мавзолее Южного дворца главной царской крепости Скифии. В противном
случае сохранность и неприкосновенность останков могла быть обеспечена путем их тайного перезахоронения в другом месте, в отдалении от Неаполя — одного из эпицентров боевых действий.

Учитывая весь объем старых и новых фактических данных, и сложную ситуацию, которая сложилась вокруг Неаполя в конце II в. до н. э., останки из каменной гробницы (погребение № 37) мавзолея Неаполя скифского могли принадлежать только одному человеку, известному по письменным источникам, — царю Скилуру.

До сегодняшнего дня приверженцами такой точки зрения были П. Н. Шульц (исходивший из концепции памятника, его общего архитектурного контекста, а также примерного совпадения археологических датировок и упомянутых исторических событий), М. М. Герасимов (автор восстановления лица по черепу из каменной гробницы) (Рис. 77), Э. И. Соломоник и Т. Н. Высотская (считавшие, что Скилур пережил войны Диофанта и был похоронен в мавзолее, построенном уже после окончания военных действий). Все остальные исследователи либо отрицали такое отождествление, либо занимали неопределенную позицию.

Теперь, на новом уровне осмысления фактического материала, можно присоединиться к концепции П. Н. Шульца и предложить абсолютные датировки основных моментов первого этапа истории мавзолея.

Строительство парадной погребальной камеры, как уже упоминалось, имело плановый характер и происходило в период между 130-125 гг. до н. э. — параллельно с генеральной реконструкцией всего Южного дворца [Зайцев 1997, 43]. Судя по всему, тогда еще не было никаких предпосылок внешней военной угрозы: об этом красноречиво свидетельствуют внешний вид мавзолея и устройство двери с напольной стороны.

Возведение противотаранного пояса, исказившего парадный внешний вид элитной усыпальницы, могло быть вызвано появлением потенциального противника, в арсенале которого использовались стенобитные механизмы. Таким противником в то время могли быть понтийские войска, следовательно, строительство упомянутого фортификационного элемента хронологически близко началу крымской военной кампании Митридата [Колтухов 1990, 187; 1999, 35]. Время смерти Скилура (и перенос тронного ложа с его телом в мавзолей) надежно определено временем между 114 и 113 гг. до н. э., что соответствует первому этапу войны, до прибытия Диофанта [Виноградов 1989, 249]. Затем наступает промежуток времени, в течение которого в камеру попадают восемь гробов с захоронениями. Его длительность может быть определена в границах 113-112 гг. до н. э. и достигала, таким образом, максимального срока в 24 месяца.

После этого возникает экстренная ситуация, которая прямо сопоставима с событиями осени-зимы 112-111 гг. до н. э. Только неожиданный и полный разгром скифо-сарматского войска Палака и Тасия делал неизбежным появление у стен Неаполя войск противника и предельно усиливал риск осквернения царской усыпальницы — на тот момент одной из главных городских и государственных святынь [Шульц 1953, 50-51]. Немедленной ответной реакцией стали быстрое и тайное перезахоронение царских останков, полная внешняя изоляция погребальной камеры и дополнительные меры по укреплению оборонительных сооружений.

Возникает вопрос — почему останкам не было придано положение, соответствующее конструкции и габаритам каменной гробницы? Ответ на него, вероятно, следует искать, исходя из социального статуса покойного. Как известно, тела умерших представителей кочевой скифской знати подвергались мумификации различной степени сложности [Herod., IV, 71]. Наиболее простые операции, которые не требовали особых знаний и специальной подготовки, заключались в пропитывании кожи смоляными и восковыми составами, а также в удалении внутренностей из брюшной полости [Полосьмак 1996, 165]. Очень вероятно, что тело покойного Скилура также было подвергнуто частичной мумификации, и тогда положение, в котором оно было зафиксировано на тронном ложе (Рис. 88, 1), с течением времени уже невозможно было изменить, не повредив суставных связок.

Частичное ограбление некоторых захоронений — заключительная часть первого этапа истории мавзолея. Верхняя граница датировки этого события размыта до нескольких лет: тотальное разрушение построек дворца Скилура могло быть как следствием штурма, так и одним из обязательных условий последовавшего затем мирного договора [Виноградов 1987, 75] , либо заключительным актом вероятного пребывания здесь понтийского гарнизона.

Отдельная тема — возраст погребенного в каменной гробнице, который М. М. Герасимов в свое время определил примерно в пределах сорока — сорока пяти лет [Герасимов 1955, 576]. Современное обследование сохранившихся костей скелета и анализ полевых фотографий в целом подтвердили такой вывод [Пономарев 2001].

В литературе сформировалось мнение о том, что Скилур скончался в преклонном возрасте. Однако ни один письменный источник не дает указания на возраст Скилура, а сообщения Посидония и Аполлонида допускают несколько вариантов их толкования. Причем в источниках постоянно подчеркивается многочисленность его потомства, что косвенным образом повлияло на представление о нем, как о пожилом человеке. Однако термин «сыновья» скорее всего условен. Он мог отражать особенности общественного устройства, где Скилур-отец противопоставлялся своим подданным, которые могли быть военными и административными руководителями общин и более крупных объединений [Колтухов 1994, 213]. При этом какие-то из них возможно являлись кровными родственниками. На монетах царь Скилур изображался с бородой [Фролова 1964]. Однако и этот признак не может указывать на его преклонный возраст.

Уникальная ситуация с главным захоронением мавзолея демонстрирует парадоксальный случай, когда его археологическая датировка ничего не может добавить к предложенной реконструкции.

Исходя из анализа погребального инвентаря, его современная широкая датировка может быть определена в пределах середины II — середины I вв. до н. э., а узкая — ограничена второй половиной II в. до н. э [Зайцев 2001, 46].

К оглавлению книги / К следующей главе

В этот день:

Дни смерти
1870 Умер Поль-Эмиль Ботта — французский дипломат, археолог, натуралист, путешественник, один из первых исследователей Ниневии, Вавилона.
1970 Умер Валерий Николаевич Чернецов - — советский этнограф и археолог, специалист по угорским народам.
2001 Умер Хельге Маркус Ингстад — норвежский путешественник, археолог и писатель. Известен открытием в 1960-х годах поселения викингов в Л'Анс-о-Медоузе, в Ньюфаундленде, датированного XI веком, что доказывало посещение европейцами Америки за четыре века до Христофора Колумба.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика
Археология © 2014