К содержанию журнала «Советская археология» (1973, №1)
Прогресс советской иранистики нашел достойное отражение в сборнике, посвященном 2500-летпю иранской государственности.
Сборник открывает проблемная статья академика Б. Г. Гафурова «К 2500-летию Иранского государства». В ней рассматриваются процессы усложнения социально-экономических отношений и формирования важнейших политических институтов в пределах Ахеменидской державы. Примечательно, что распространение письменности и монетного чекана на Среднем Востоке от верховьев Инда до Средней Азии произошло именно в результате государственных мероприятий, предпринятых Ахеменидами.
Общие положения, намеченные в труде Б. Г. Гафурова, развивает и детализирует М. А. Дандамаев («Ахеменидское государство и его значение в истории древнего Востока»), Он концентрирует внимание на гибкой внешней и внутренней политике Ахеменидов, упорядочении ими земельных отношений, ограничении экономического могущества храмов.
В ту же общеисторическую часть сборника следует отнести работу Б. Я. Ставиского «Средняя Азия и ахеменидский Иран». Интересна попытка Б, Я. Ставиского проследить судьбы ахеменидского культурного наследия в эллинистической и раннесредневековой Средней Азии (стр. 160—161), хотя возможности развития данной темы им далеко не исчерпаны.
Завершает исторический раздел статья Г. А. Кошеленко «Царская власть и ее обоснование в ранней Парфии». Предметом исследования здесь явилась идейная основа раннеаршакидского легитимизма. В ней выделены три ведущих фактора: эллинистическая традиция освящать власть правом завоевания, затем общеиранская теория божественной инвеституры и, наконец, тесно связанные с нею религиозные представления зороастрийского круга (стр. 214—216). Очевидно, аналогичный комплекс сасанидских воззрений, если не целиком, то в наиболее существенных его аспектах, имел истоком отнюдь не ахеменидскую, а раннепарфянскую эпоху (стр. 216). Что касается теории божественной инвеституры, следовало бы, кажется, рассмотреть ее возможную связь с пережитками родового строя и обрядами инициации, уточнив тем самым качественное видоизменение этой концепции в новой исторической обстановке.
Очень широко представлена в сборнике археологическая тематика. Это красноречивое свидетельство размаха археологических работ в Средней Азии и Закавказье, на смежных с Ираном территориях. Статьи О. Бердыева, М. Н. Погребовой, И. Алиева, М. Е. Массона, Е. Атагаррыева документируют сложные взаимодействия материальных культур древнего Ирана, Закавказья и Средней Азии в обширном хронологическом диапазоне — от VI тысячелетия до н. э. до предмонгольского периода.
Особого внимания в археологическом разделе заслуживает статья В. И. Сарианиди «Погребения Гиссара III. Новые материалы и наблюдения». Анализ следов пожара в погребальных сооружениях культуры Гиссар III позволил автору усомниться в традиционном истолковании гибели этих памятников как следствия военной экспансии извне (стр. 170 и 178). Наметив связь погребальной обрядности и культа огня с пожаром, В. И. Сарианиди предпочитает осторожно трактовать последний как нежелательную случайность. Намеренное сжигание погребальных сооружений достаточно хорошо известно, правда, по более поздним памятникам. Есть основания думать, что этот обряд обусловлен идеями евразийского шаманизма об огненном обновлении вселенной, микрорепликой которой выступало погребальное сооружение [1].
Достаточно полно отражено в сборнике искусствоведение. В. Г. Луконин («Искусство древнего Ирана, основные этапы») предпринял едва ли не впервые в отечественной литературе опыт суммарной характеристики древнеиранской художественной культуры от Марлика, позднего Сиалка и Хасанлу до сасанидской эпохи. Удачно показаны автором преемственность и различия позднепарфянской и раннесасанидской традиций (стр. 116—117). Может быть, несколько односторонне рассмотрен Бишапур — только на материалах известных мозаик. Но и резной штук Бишапура
заслуживает внимания, поскольку он явно предвосхищает раннеисламские орнаментальные композиции [2], развитые в декоре омейядских «парадизов», и даже мечетей Каира.
Тот же обобщающий характер носит статья Г. А. Пугаченковой «Зодчество Средней Азии и Ирана в исторических связях». Охваченный исследованием хронологический интервал еще более широк — от Ахеменидов до зрелого средневековья. Приходится отметить, что стремление образно высветить характеристику иногда подводит автора. Так, на стр. 238 Г. А. Пугаченкова категорично утверждает, что архитектура «не знает ни экспорта, ни импорта», а на стр. 239—240 описывает заимствование среднеазиатским зодчеством античного ордера. Уязвимы и некоторые другие положения. Раннесредневековое происхождение чортака (стр. 242) можно, как минимум, оспаривать, поскольку исходный его прототип засвидетельствован в парфянском святилище Мансур — Депе II—I вв. до н. э. [3] Сомнительно также византийское происхождение купольных октогонов Средней Азии (стр. 242). Еще А. Саладэн связывал круглые, квадратные и многоугольные башнеобразные мавзолеи ислама с зороастрийской традицией [4].
Как бы в противоположность двум предыдущим работам широкого профиля E. Е. Кузьмина («Цилиндрическая печать из Мервского оазиса со сценой единоборства») предпочла скрупулезное исследование миниатюрного изделия камнерезного искусства.
Обширную историографию советской иранистики существенно пополняют работы И. М. Оранского и И. П. Петрушевского. Более по существу, чем по форме, к ним примыкает статья И. В. Пьянкова «Образование державы Ахеменидов по данным античных источников» с обзором сочинений Харона, Гелланика, Геродота, Ктесия, Динона, Диодора, Трога Помпея, Николая Дамасского, Ксенофонта.
Видное место отведено в сборнике лингвистическим штудиям, среди которых выделяются статьи И. М. Дьяконова («Восточный Иран до Кира»), Э. А. Грантовского («О распространении иранских племен на территории Ирана») и В. И. Абаева («Из иранской ономастики»). Если И. М. Дьяконов убедительно обосновал датировку и локализацию Авесты и сверх того очертил предысторию восточноиранских племен во II тысячелетии до н. з., то Э. А. Грантовский еще раз 5 привел веские доказательства в пользу транскавказской миграции западных иранцев.
Собственно иранская принадлежность личных имен Ахеменидов обоснована в статье В. И. Абаева, и там же восстановлена очень важная скифо-авестийская ономастическая изоглосса Spitama (стр. 271—275). М. Н. Боголюбов («Молитва Ахура-мазде на древнеиранском языке среди арамейских надписей из Аребсуна») истолковал первую из дошедших до нас записей арамейским письмом древнеиранского молитвенного текста (стр. 282). Поскольку автор склонен считать его авестийским фрагментом, следовало бы тщательнее аргументировать атрибуцию или оговорить расширенное толкование эпитета «авестийский».
Иранская филология представлена в сборнике статьей А. Н. Болдырева «Отражение древних культурных традиций в классической литературе Ирана». На массе примеров автор прослеживает староиранское наследие в тематике, жанровой специфике, стилистике новоперсидской литературы. Небезынтересен подсчет коррелятивной частоты ономастикона новоперсидских диванов (стр. 256—257), из которого явствует, что Хафиз, Хакани и Унсури питали явное и, видимо, неслучайное пристрастие к образу легендарного Джемшида. Статистический анализ закономерностей творчества этих и других поэтов обещает вскрыть особенности и причины их культурно-исторической ориентации, уловить которые нельзя традиционными методами.
Было бы неверным утверждать, что сборник полностью отражает состояние советской иранистики. Тем не менее содержание рецензируемой книги дает представление о тенденциях развития этого направления в нашей стране. Основательно разрабатываются проблемы социально-экономической и политической истории, продолжаются простые традиции лингвистических изысканий. Очевиден прогресс археологии. Менее впечатляет литературоведение, как, впрочем, и история искусства. В наибольшей степени отстает изучение философско-религиозной мысли древнего и отчасти средневекового Ирана, его богатой мифологии, наконец, общественной и этнической психологии. Надо надеяться, что в будущем исследования социальной структуры и содержания духовной культуры древнего Ирана займут подобающее место в отечественной иранистике.
1. Л. А. Лелеков. К истолкованию погребального обряда в Тагискене. СЭ, 1972, 1.
2. R. Ghirshman. Fouilles de Shâpour. Bishâpour. II. Paris, 1956, табл. XXI и XXII.
3. Г. A. Кошеленко, В. Н. Пилипко. Исследование парфянского святилища в окрестностях Нисы. Каракумские древности. II. Ашхабад, 1968, стр. 33—35.
4. H. Sаladin. Manuel d’art musulman. I. L’Architecture, Paris, 1907, стр. 345.
5. См. Э. A. Грантовский. Ранняя история иранских племен Передней Азии. М., 1970.