К содержанию 58-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры
(Некоторые черты заупокойного культа у скифов)
Среди находок из раскопок Чмырева кургана 1 очень интересна группа нашивных золотых бляшек с вычеканенными изображениями животных и людей. Значение этих находок как ценного исторического источника уже отмечалось. Были сделаны попытки раскрыть содержание изображений, представленных на этих пластинках. Выяснен религиозно-мифологический смысл некоторых сцен 2.
Наименее изученной оказалась золотая четырехугольная бляшка с изображением сцены борьбы двух мужчин (рис. 52). Минз, упоминая о ней 3, не дает объяснения представленного изображения. Ростовцев признает ее культовой 4. Однако он говорит об этом крайне бегло, должным образом не раскрывая и не аргументируя свое предположение. Все это побуждает нас более подробно рассмотреть изображение, представленное на этом интересном памятнике местной торевтики.
На бляшке изображены двое мужчин в традиционных длинных скифских штанах, обтягивающих ногу, и в коротких кафтанах с оторочкой по краю. На ногах мягкая обувь; лица бородаты; длинные гладкие волосы зачесаны назад и ниспадают на плечи. Местные торевты изобразили борцов в манере, принятой в художественных мастерских того времени для изображения скифов.
При довольно грубом и несовершенном исполнении всего рельефа и несмотря на безучастное выражение лиц, художник сумел положением корпуса и ног передать напряжение борющихся. Борцы обхватили друг друга руками, ноги расставлены широко и слегка согнуты в коленях, туловища наклонены. Все это в общих чертах напоминает то атлетическое состязание, которое в агонистических празднествах древней Греции известно под названием … — борьба. В этом виде состязания перед греческими агонистами ставилась задача троекратно бросить противника на землю, пользуясь различными установленными приемами. Среди приемов 5, довольно широко запечатленных в вазовой живописи, скульптуре, нумизматике, мы не встречаем совершенно аналогичных изображенным на нашей пластинке 6, но некоторые могут быть признаны более или менее сходными.
[adsense]
Этот вид состязаний встречается и в агонистических празднествах античных городов Северного Причерноморья, что засвидетельствовано, правда для более позднего времени, эпиграфическими памятниками Ольвии 7 и Херсонеса 8.
Но несмотря на некоторые черты сходства между греческим тгаХті, и борьбой, представленной на золотой бляшке, все же нельзя предположить, что на ней изображена одна из сцен греческих агонистических празднеств. Общеизвестна зависимость местных торевтов от вкусов своих потребителей 9. Местный же характер производства бляшки, как и скифский облик изображенных борцов, не вызывают сомнения. Кроме того, следует иметь в виду, что греческие гимнические агонисты 10 всегда изображаются нагими. Это обусловлено характером состязаний в агонах Греции, в которых натирание тела маслом, в особенности при борьбе, — непременное условие, исключающее возможность выступления в одежде. Таким образом, сцена на бляшке хотя внешне и напоминает черты греческого ъх1п, но она не может быть выведена из греческой агонистики. Не представляется возможным связать эту сцену и с местной мифологией или эпосом. Так, видеть в изображении борьбу двух противоположных начал или двух противопоставляемых друг другу героев не дошедших до нас частей скифского былинного эпоса мешает отсутствие каких-либо элементов символики, реалистический характер изображения и одинаковая трактовка одежды, лица, положения каждого из борцов. Как видно, мастер не стремился выделить и отличить одного из борющихся от другого 11.
Остается, на наш взгляд, только одно объяснение сюжета бляшки из Чмырева кургана: изображена сцена игрищ, бытовавших в это время у местного населения.
В существовании у скифов таких игрищ — состязаний нет ничего исключительного. Этнография дает ряд подобных примеров 12. Анализируя этнографические материалы, а также исторические, лингвистические и литературные источники, исследователи приходят к заключению, что у многих народов древности на определенной ступени общественного развития эти игры связывались с заупокойным культом. Так, изображения похоронных игр-состязаний представлены в некоторых памятниках критского искусства 13, в древнейшей вазовой живописи Греции 14, в стенной росписи склепов Этрурии 15. Следует отметить, что многие из известных агонистических празднеств античного мира (сохранявшие в той или иной мере на всем протяжении своего существования религиозные функции) связаны с заупокойным культом. Роде 16, Керте 17, Мальтен 18 и др. приводят убедительные доказательства генетической связи агонов с древнейшими похоронными играми в честь героизированных умерших родичей и предков — родоначальников. Не составляют исключения в этом отношении и греческие олимпиады.
Древнейшее литературное свидетельство о состязаниях-игрищах в заупокойном культе — это описание у Гомера похоронных игр в честь Патрокла 19. Показательно, что и здесь уже фигурирует і.
Следует отметить, что игрища-состязания составляли существенную часть погребальных обрядов языческих славян 20. А. Котляревский, например, подчеркивает, что само слово «тризна» в древнейших памятниках церковно-славянского языка «употребляется в смысле битвы, состязательного поприща — ayniv, certamen, сгтійіоу» 21. На это же указывает А. Н. Соболевский, отмечая, что слово «тризна» означает состязание, «борьбу», составлявшую часть похоронного обряда 22. Состязания в память умершего сохранялись еще в прошлом веке у некоторых народов Кавказа, например у осетин 23.
Этот экскурс дает нам возможность правильно понять характер игрищ, изображенных на золотой бляшке из Чмырева кургана 24. Они, повидимому, были частью ритуала погребения и вместе с погребальным пиром 25 должны были составлять один из существенных элементов заупокойного культа у скифов.
Геродот в своем рассказе о скифах не упоминает о похоронных игрищах, хотя он довольно подробно описывает обряды похорон 26. Не могли они остаться и незамеченными автором, ибо там, где эти игрища бытовали, они занимали важное место в погребальном обряде. Таким образом, само собой напрашивается другое объяснение. Хронологически комплекс Чмырева кургана отстоит от времени скифского рассказа Геродота по крайней мере на полтора века. Остается поэтому предположить, что погребальные игры сложились в послегеродотово время.
Чрезвычайно интересны попытки некоторых исследователей обнаружить в самом виде состязания тот или иной ритуальный смысл 27. Так, многие факты говорят о том, что формирование погребальных игрищ в обряде похорон у некоторых народов отражает исторически складывавшуюся на определенной ступени общественного развития тенденцию смягчения обряда человеческих жертвоприношений при похоронах и постепенной замены их игрищами-состязаниями 28. Скифский материал в этом отношении никем не просматривался. Главная трудность такой работы кроется в несовершенстве методики старых раскопок скифских курганов и их фиксации 29. Однако, сравнивая описание Геродотом похоронных обрядов у скифов, где ритуальное убийство занимает столь исключительное место 30, с данными раскопок, мы не можем не заметить, что нигде в раскопанных курганах послегеродотова времени не встречено такого большого числа одновременно умерщвленных людей, как в приведенном описании Геродота.
Не вдаваясь в детальное рассмотрение этого вопроса, приобретающего самостоятельный интерес, мы все же можем отметить, что появление игрищ-состязаний (что, как мы полагаем, прочно устанавливается сценой на золотой бляшке из Чмырева кургана) свидетельствует о процессе изменения конкретных форм заупокойного культа у скифов в послегеродотово время 31. Разумеется, это должно быть поставлено в связь с новыми социальными и экономическими явлениями того времени.
К содержанию 58-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры
Notes:
- ОАК за 1898 г., стр. 27; Ф. А. Браун. Отчет о раскопках в Таврической губернии за 1898 г. ИАК, вып. 19, стр. 96; ОАК за 1909—1910 гг., стр. 127; Н. Веселовский. Чмырев курган. «Гермес», № 11—12, август 1910 г., стр. 304. ↩
- М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор. Л., 1925, стр. 438. ↩
- Е. Н. Minns. Scythians and Greeks. Cambridge, 1913, стр. 169. ↩
- М. И. Ростовцев. Указ. соч., стр. 439. Ср. М. Rostovtzef f. Scythen und der Bosporus. 1931, стр. 388. В другой своей работе (М. Rostovtzef f. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford, 1922, стр. 108) он отмечает, что сцену борьбы на бляшке надо поставить в связь с культом великой скифской богини, изображение которой вместе с ее священными — птицей и собакой — представлено на другой золотой бляшке из того же Чмырева кургана. ↩
- Наиболее характерные изображения приемов греческого таХт) представлены в работе Е. N. Gаrdіпег. Athletics of the Ancient World. Oxford, 1930, рис. 149—172; см. также L. Mallen. Ljeichenspiel und Totenkult, M. R. т. 38/39, 1923/24, стр. 318, рис. 4. ↩
- E. N. Gardiner. Указ. соч., рис. 151, 154. ↩
- IOSPE, I2. № 156. ↩
- TOSPE. Iе, № 434, 435. Надписи эти датируются II в. н. э. ↩
- Ср. В. Ф. Гайдукевич и С. И. Капошина. К вопросу о местных элементах в культуре античных городов Северного Причерноморья. СА, XV, 1951, стр. 171. ↩
- Борьба (TtiXrj) в греческих агонах по классификации древних авторов относится к «Toivec Tu|i.vtxot. В самом этом термине содержится указание на наготу состязующихся (Reisch Agones RE, т. I, 1894, стр. 837). ↩
- Трудно уяснить себе, чем руководствовался М. М. Ростовцев, охарактеризовавший в одной из своих работ эту сцену, как ритуальный акт, «при котором царская власть даруется молодому человеку царской фамилии» (М. Rostovtzef f. The Great Него of Middle Asia and his exploits. Aitibus Asiae, No 2/3 Leipzig, 1930/32, стр. 107). ↩
- W. Hyde. Olympie victor monuments and Greek athletic art. Washington, 1921, стр. 9; E. N. Gardiner. Указ. соч., стр. 14; L. Mai ten. Указ. соч., стр. 331. ↩
- L. Маllеn. Der Stier in Kult und MythiscHen Bild. JAI, 1929, t. 43, стр. 137. ↩
- W. Hyde. Указ. соч., стр. 9. ↩
- E. N. Gaгdіneг. Указ. соч., стр. 20. ↩
- Rohde. Psyche, I, стр. 151. ↩
- А. Коrte. Die Entstehung der Olympionikeuliste. «Hermes». Berlin, 1904, t. 39, стр. 116. ↩
- L. Malten. Leichenspiel und Totenkult. M. R., t. 38/39, 1923/24, стр. 311. ↩
- Илиада, II, XXIII. ↩
- А. Котляровский. О погребальных обычаях языческих славян. М., 1868, стр. 41, 42, 131, 132, 232, 233. ↩
- Там же, стр. 131. ↩
- А. Н. Соболевский. Материалы и исследования в области славянской филологии. Сб. Отд. русского языка и словесности Акад. Наук, т. 88, 1910, стр. 273. ↩
- «Сборник сведений о Терской области», вып. I. Владикавказ, 1878, стр. 301. ↩
- Факт нахождения этой бляшки в составе погребального инвентаря также приобретает определенное значение для понимания сюжета. ↩
- Е. Г. Кастанаян. Обряд тризны в Боспорских курганах. СА, XIV, 1950. стр. 124. ↩
- Herod., IV, 71—74. ↩
- Е. N. Gardiner. Указ. соч., стр. 20. ↩
- Суммируя мнения ряда исследователей и опираясь на значительный фактический материал, Мальтен показывает, как эта тенденция проявляется в погребальном ритуале. Так, на определенной ступени, вместо ритуального убийства всех обреченных на жертву, между ними устраивается поединок — борьба не на жизнь, а на смерть. Этот жертвенный поединок в честь умершего, таким образом, оказывается смягченной формой ритуального убийства, при которой жертвами оказываются только побежденные. Этрусско-римская гладиаторская борьба в ее исходной форме (как часть обряда похорон) — яркий тому пример. Дальнейшее смягчение этого обряда выражается в том, что смертельный исход в таком поединке-борьбе не оказывается неизбежным. Становится достаточной лишь возможность (в дальнейшем чисто символическая) пролития крови. Так первоначально складываются погребальные поединки-инсценировки, принимающие формы разнообразных погребальных игрищ-состязаний. Двоеборье в различных его проявлениях (в том числе и древнегреческая mXr,) занимает в них видное место (L. Mailer.. Указ. соч., стр. 337 сл.). ↩
- Достаточно сказать, что почти ни один скифский курган не раскопан так, чтобы можно было на основании данных раскопок (а не стилистического анализа вещей) уверенно доказать полную одновременность центрального и бокового погребений. ↩
- Herod., IV, 71, 72. ↩
- Нельзя не упомянуть в этой связи чрезвычайно интересную статью Б. Н. Гракова, который констатирует также изменение конкретных форм культа у скифов Заднепровья на основе другого материала. Б. Н. Граков. Скифский Геракл КСИИМК, вып. XXXIV, 1950, стр. 16. ↩