Косарев М.Ф. Этнокультурные ареалы Западной Сибири в бронзовом веке

Косарев М.Ф. Этнокультурные ареалы Западной Сибири в бронзовом веке. — ИИС. вып. 7, Томск, 1973, с. 65-77.

В позднем неолите в Западной Сибири выделили два больших зтно-культурных массива — западный (зауральский) и восточный (самусьско-нарымский). Западный ареал характеризуется полуяйцевидной посудой, украшенной по всей поверхности оттисками гребенчатого штампа. В восточной части Приобья продолжает бытовать архаичная отступающая и прочерченная техника нанесения узоров.

По мере перехода западных областей Приобья к гребенчатой орнаментации увеличивается сходство зауральской глиняной посуды с керамикой волго-камского гребенчатого неолита. Это обстоятельство, возможно, объясняется участившимися проникновениями в Зауралье отдельных групп волго-камского населения 1. Как раз в этот период (поздний неолит) в Восточной Европе начинаются мощнейшие передвижения местных племен, особенно захватившие волго-окский и волго-камский районы с ямочно-гребенчатой и гребенчатой керамикой. Основное направление этих экспансий — север и восток 2. Видимо, одним из результатов миграций восточно-европейского поздненеолитического населения был общий сдвиг культур с гребенчатой и ямочно-гребенчатой посудой на восток и северо-восток, что привело к расцвету в западной (зауральской) части обского бассейна гребенчатой орнаментации.

[adsense]

Позднее, в эпоху раннего металла, Зауралье и Волго-Камье опять расходятся в культурном отношении. Если волго-камскую керамику по-прежнему украшают простейшие композиции из оттисков гребенчатого штампа, то для зауральской посуды становится характерным своеобразный гребенчатый геометризм, во многом предвосхищающий геометрические узоры на керамике андроновской эпохи 3. Особенно богатый набор геометрических элементов в орнаменте дает энеолитическая посуда лесостепного и южнотаежного Притоболья (Челябинская обл., юго-западная часть Тюменской области), а также юго-восточная Башкирия. Далее на север геометризм в орнаменте был менее выражен. В северных районах Зауралья продолжают развиваться и прежние поздненеолитические орнаментальные традиции, не осложненные геометрическими элементами. Культурная близость с лесным Приуральем, отмеченная нами для позднего неолита, сохраняется здесь и в начальные периоды эпохи металла.

Развитие в южнотаежном Зауралье традиций гребенчатого геометризма привело во второй половине II тыс. до н.э. к сложению здесь нескольких родственных андроноидных культур, из которых наиболее известны сузгунская и черкаскульская. К этому кругу примыкает и федоровская группа памятников в лесостепном Зауралье, отнесенная К.В. Сальниковым к раннему этапу андроновской культуры 4.

В последние годы в литературе уже неоднократно высказывалось мнение, что федоровские и алакульские памятники на Южном Урале характеризуют не этапы одной (андроновской) культуры, а две одновременные культурные группы 5. Бросается в глаза, что федоровская керамика по ряду признаков в форме и орнаменте (горшообразкый тип с плазным переходом от шейки к плечикам, гребенчатая техника нанесения узоров, некоторые специфические особенности орнаментальной композиции и т.д.) более близка сузгунской и черкаскульской посуде, чем алакульсхой, и наоборот, алакульсиая керамика по многим своим особенностям более похожа не на федоровскую, а на тазабагьябскую. То же самое наблюдается и в погребальном обряде: федоровские могилы дают трупосожжение 6, алакульские и тазабагьябские — трупоположение, скорченное, на боку 7. Следует учитывать и высказывания В.В. Гинзбурга о некоторых антропологических различиях между федоровцами и алакульцами и о близости алакульского антропологического типа тазабагьябскому 8. Эти факты, принимая во внимание результаты картографирования федоровских и алакульских комплексов, позволяют считать, что федоровские памятники тяготеют в этнокультурном отношении к южнотаежному ареалу, алакульские — к степному.

На востоке Западной Сибири культурные традиции развивались иначе. Гребенчатая орнаментация здесь, в отличие от Зауралья, не получила распространения. Узоры на керамике наносились «отступающей» палочкой, «отступающей» гребенкой, а также прочерченными и желобчатыми линиями. Начиная с неолита и до последней четверти II тыс. до н.э.,наиболее распространенным орнаментами в юго-восточной части обского бассейна были волнистые линии, псевдоплетенка, сплошные взаимопроникающие треугольные зоны и др. архаичные мотивы, характерные некогда для всей зауральско-западносибирской территории и исчезнувшие в большинстве других районов Зауралья и Западной Сибири еще до начала эпохи металла.

Дальнейшее развитие этих автохтонных традиций привело во второй половине II тыс. до н.э. к сложению в Томско-Нарымском Приобье богатой и своеобразной самусьской культуры, наиболее хорошо представленной материалами поселения Самусь IV в низовьях Томи. Керамика Самусь IV плоскодонна, горшкообразной или баночной формы. Обычны сосуды с четырехугольными, шестиугольными и даже восьмиугольными днищами. Орнамент наносился отступающей гребенкой, отступающей лопаточкой и желобчатыми линиями. Как и на предыдущих этапах, наиболее распространенными узорами были волна, сплошные взаимопроникающие треугольные зоны, псевдоплетенка и горизонтальные ряды линий, выполненные отступающей или желобчатой техникой. Совершенно отсутствуют комбинации из треугольников и ромбов, ленточные пояса, меандровые узоры и др. геометрические рисунки, которые можно было бы сопоставить с орнаментами лесостепного и южнотаежного Зауралья.

Археологические раскопки последних лет дают основание предполагать, что культуры, родственные самусьской, были распространены на огромной территории, занимая обширные лесостепные и южнотаежные пространства между Ишимом и Енисеем (раннебронзовые памятники логиновского типа на Ишиме, предандроновский комплекс Черноозерских стоянок на Иртыше, Ростовкинский могильник близ устья Оми и др.). К этому этно-культурному ареалу примыкала и окуневская культура на верхнем Енисее.

Около начала последней четверти II тыс. до н.э. самусьская и родственные ей культуры прекратили свое существование. Их место заняли продвинувшиеся на восток племена зауральского ареала, принесшие сюда новые культурные традиции. В таежные районы Томско-Нарымского Приобья пришло население еловской культуры, с баночной и горшковидной посудой, которая украшалась по всей боковой поверхности горизонтальными рядами наклонных или вертикальных оттисков гребенчатого штампа, чередующихся с поясами гребенчатых линий или круглых ямочных вдавлений. Лесостепную часть восточного Приобья заняло пришедшее сюда из Южного Зауралья андроновское (федоровское) население, которое принесло с собой гребенчатую горшкообразнуш керамику со специфическим набором геометрических элементов в орнаменте.

В результате этих продвижений произошло изменение этно-культурной карты Западной Сибири, выразившееся в значительном расширении ареала культур с гребенчатой керамикой.

Таким образом, в южнотаежной и лесостепной зонах Западной Сибири выделились в рассматриваемое время две линии преемственности культурных традиций зауральская, на одном из этапов которой сложились черкаскульская, сузгукская и андроновская (федоровская) культуры, и восточная (самусьско-нарымская), одним из звеньев которой явились культуры, представленные памятниками самусьско-ростовкинского типа. Эти две линии почти на протяжении III и II тыс. до н.э. развивались в общем параллельно, и лишь с финальных этапов бронзового века начинается активное взаимодействие между ними. Более поздние материалы свидетельствуют о все усиливающемся взаимопроникновении, особенно в контактной томско-нарымской зоне, андроноидных (зауральских) и восточных (самусьско-нарымских) элементов. Этот процесс привел к сложению здесь молчановской культуры, сочетающей многие андроноидные и самусьские признаки (конец бронзового века), которая затем трансформировалась в кулайскую культуру (эпоха раннего железа), причем общий колорит последней был так же во многом предвосхищен некоторыми специфическими особенностями еловской и самусьской культур 9.

Р.А. Ураев высказал обоснованное предположение, что носители кулайской культуры были предками нынешних нарымских селькупов 10-самодийцев по языку, в материальной культуре которых явственно прослеживается угорский компонент. Несколько позже В.Н. Чернецов предложил считать древнеселькупскую культуру Нарымского Приобья I тыс. н.э. 11, хронологически и генетически следующую за кулайской. Это мнение было подтверждено работами Л.А. Чиндиной, которая, исследуя Релкинский могильник в низовьях Чулыма (VI-VIII вв. н.э.),отметила, что материал этого памятника, имея рад признаков преемственности с кулайскими комплексами, сопоставим в то же время с этнографическими материалами по культуре и быту современных селькупов 12.

Учитывая, что нарымские селькупы считаются смешанной угро-самодийекой народностью (в этнографической литературе их нередко называют остяко-самоедами), естественно предполагать, что один из древних компонентов их культуры мы правомочны связывать с предками нынешних угров, другой — с предками современных самодийских народов.

В ранее опубликованных работах нами было высказано предположение, что выделение зауральского культурного массива с гребенчатой керамикой характеризует процесс формирования самодийской этнической ветви 13. В позднесредневековых комплексах Томской обл. обычна очень своеобразная гребенчатая керамика, которая по отдельным элементам узоров (отпечатки поставленной плашмя гребенки, рисованные уточки, усеченный зигзаг с ямочками в углах) и по орнаментальной композиции (сплошное заполнение поверхности сосудов одинаковыми поясами узоров, характерность елочных мотивов, горизонтальное членение орнаментального поля рядами ямок и др.) находит поразительные соответствия в еловской посуде эпохи бронзы 14. Этот средневековый керамический комплекс В.A. Могильников связывает с поздними самоедами 15, что подтверждает нашу точку зрения о «еловско-самодийской» генетической преемственности.

Сходство поздненеолитической гребенчатой керамики Зауралья с посудой волго-камского гребенчатого неолита, видимо, свидетельствует о том, что начало самодийского этногенеза следует искать в каменном веке и связывать его с территорией более западной, чем Зауралье. Этому не противоречат лингвистические данные: самоедские языки, как считает Д.В. Бубрих, по своей грамматической и фонетической структуре ближе финским языкам, чем угорским 16. Интересно, что саамы, живущие в Восточной Европе в тесном соседстве с финноязкчным ареалом, обнаруживают в своем языке этимологические соответствия с самодийскими языками 17.

Лингвисты пришли к выводу, что протосаамы первоначально говорили на языке, сходном с современным самодийским, и лишь позднее восприняли язык финно-поволжской группы 18. П. Хайду считает, что далекие предки угро-финнов и самоедов проживали, судя по названию некоторых деревьев, на территории, лежащей в районе верховьев Волги, а также в бассейнах Вятки, Камы, Чусовой и Белой. Он полагает, что связь самоедов с финно-уграми прекратилась в IV-III тыс. до н.э. потому, что подавляющая часть самоедов окончательно переселилась в Сибирь 19. А.П. Дульзон, сопоставляя топонимы Сибири и Восточной Европы, высказал мысль, что некоторые восточно-европейские гидронимы самоедского происхождения древнее сибирских. Исходя из этого, он считает, что самоеды пришли в Сибирь с севера Восточной Европы 20. К такой же точке зрения, основываясь на гораздо большем топонимическом материале, пришла Э.Г. Беккер 21.

Как видно из вышеизложенного, лингвистические данные, касающиеся происхождения самодийских народов, совпадают с археологическими материалами. Видимо, процесс расселения предков современных самодийских народов прошел несколько этапов, из них два относятся к глубокой древности: а) переход их из Восточной Европы в Зауралье (поздний неолит), б) распространение их из Зауралья в более восточные районы. Возможно, отдельные группы древних самоедов начали осваивать северные районы Обь-Енисейского междуречья еще в неолите. В этом отношении любопытны поздненеолитические стоянки с гребенчатой керамикой, найденнные в окрестностях Красноярска (Усть-Собакино, Базаиха и др.). Происхождение этих комплексов А.П. Окладников связывает с Уралом и отождествляет их с древними самоедами 22.

Если согласиться с самодийской принадлежностью еловцев, то в самусьско-нарымской линии преемственности культурных традиций правомерно видеть процесс выделения населения, принявшего участие в сложении древнеугорсхой этнической ветви. Некоторые элементы узоров и приемы орнаментации, обязательные для самусьской посуды (волна, псевдоплетенка, сплошные взаимопроникающие треугольные зоны, отступающая гребенка и др.), обычны, и на керамике поздних культур Приобья, интерпретируемых как угорские 23 (В.И. Мошинская, 1953, табл. III; В.Н. Чернецов, 1957, табл. II,8,10, 11; V,7,8). Однако то обстоятельство, что „самусьский» компонент вошел в культуры, носителями которых были угры, еще не доказывает, что сам этот компонент обязательно угорский. Элементы самусьского орнаментального комплекса мы видим и в поздних культурах Нарыма, которые В.Н. Чернецов связывает с древнеселькупским этносом.

Следует помнить, что наиболее характерные орнаментальные элементы самусьской посуды (волна, псевдоплетенка и др.), равно как и отступающая техника нанесения узоров, были распространены некогда на керамике всей урало-западносибирской территории, определяя древний, этнически недифференцированный субстрат, существовавший здесь до распада урало-западносибирской неолитической общности. Поэтому наличие некоторых автохтонных («самусьских») мотивов в орнаментации поздних культур Приобья может объясняться не влиянием какого-то конкретного этноса, а явлениями субстратного порядка.

Принятое нами допущение об этнической близости федоровцев и еловцев далеко не бесспорно. Если на стадии позднего (гребенчатого) неолита территория Зауралья была достаточно монолитна в этнокультурном отношении, то в бронзовом веке здесь оформляются две самостоятельные культурные области (андроноидный круг культур в Притоболье и область культур гребенчатой и гребенчато-ямочной керамикой в Северном Зауралье), которые хотя и имеют общие генетические корни, не дают достаточных материальных свидетельств, позволяющих судить о степени их этнической близости.

Еловская культура, утвердившись в Томско-Нарымском Приобье, претерпела затем существенные изменения. На ранних своих этапах она имела мало общих черт с андроновской. Так, в раннеелсвских орнаментах почти полностью отсутствуют геометрические элементы, столь характерные для андроновской (федоровской) орнаментики. Однако на следующих этапах еловское население начинает испытывать сильное влияние племен андроновской культуры. Это выражалось не только в контактах, но и в прямых проникновениях в еловскую среду отдельных групп андроновского населения (Томский могильник на Малом Мысу, Еловский II могильник). На поздних этапах еловской культуры керамика южной ее периферии приобретает ряд андроновских черт, глазным образом, в орнаментации — композиции из треугольников и ромбов, уточки, взаимопроникающие Г-образные фигуры, различные варианты меандров и т.д.

Северная окраина еловской культура не испытала сушественных андроновских воздействий, и ее керамика продолжает сохранять и развивать в своем орнаментальном искусстве характерные для ранней Еловки гребенчато-ямочные мотивы, почти осложненные геометрическими элементами. Именно эта керамика наиболее сопоставима по своей орнаментальной специфике с самодийской посудой позднего средневековья, о ко-
торой мы говорили выше, в связи с этнической интерпретацией
еловской культуры.

В конце бронзового века еловское население, жившее к северу от Томи, начинает испытывать сильное давление со стороны потомков самусьцев, которые с приходом еловских племен были временно вытеснены за пределы Томско-Нарымского Приобья. Часть еловского населения и смешанных еловско-андроновских групп отступили на юг, в Алтае-Саянское предгорье, другая часть остается на месте и сливается с пришельцами.

В канун эпохи железа тесное взаимопроникновение еловско-андроновских и трансформированных самусьских элементов привело к сложению севернее Томска молчановской культуры, на основе которой позднее возникает, кулайская культура железного века 24.

В более ранних своих работах мы рассматривали кулайскую культуру как своеобразный синтез двух культурных традиций — еловско-андроновский и самусьский, хотя с формальной точки зрения обязаны были бы расчленить еловско-андроновский комплекс на два компонента — собственно еловский (гребенчато-ямочный) и андроновский. В этом случае процесс сложения кулайской культуры будет выглядеть гораздо сложнее, так как мы встанем перед необходимостью дать этническую интерпретацию не двум, а трем ее компонентам — еловскому, андроновскому и самусьскому. В то время как еловский комплекс достаточно уверенно увязывается с самодийцами, для этнической привязки двух других еще слишком мало данных. В этой связи приобретает большую важность тот факт, что в культуре современных селькупов, кроме самодийского и угорского компонентов, достаточно явственно прослеживаются черты, считающиеся этнографическими признаками кетов: своеобразие шаманских атрибутов, некоторые специфические обряды, связанные с почитанием солнца, луны, орла и лебедя, отдельные бытовые особенности и т.д. Кроме того, исследователи отмечают у селькупов и кетов характерные только для чих совпадения в шаманских ритуалах (например, сложный и своеобразный обряд «оживления» бубна), а также в языке и изобразительном искусстве. В.В. Иванов и В.Н. Топоров считают, что некоторые из отмеченных соответствий являются следствием этно-культурных взаимопроникновений, происходивших в глубокой древности 25.

Если согласиться с К.В. Сальниковым, что андроновская (федоровская) группа памятников оставлена древними уграми 26, и принять нашу точку зрения о самодийской принадлежности еловцев, то придется признать, что попытки связать самусьцев с финно-уграми или самодяйцами не имеют основании. Между саыусьским населением, с одной стороны, еловцами и андроновцами, с другой, нет ничего общего ни в орнаментальных традициях, ни в культовых атрибутах, ни в металлургии.

Многие астральные мотивы в самусьской орнаментации — разобщенные группы лучей на солярных изображениях, полуокружности, солнцеликость антропоморфных фигур, композиционная дложность астральной символики (внутреннее «солнце» в виде круга с крестом, заключенное в круг с лучами и обрамленное затем несколькими концентрическими окружностями, последняя из которых также имеет лучи) и др. 27 — удивительно напоминают астральные композиции на кетских бубнах, воспроизводящие так называемую кетскую «модель мира» 28.

Исключительное богатство и поразительное многообразие солярной символики в самусьской орнаментации позволяет предположить наличие в самусьской культуре каких-то южных элементов.

Интересные данные были получены при изучении окуневских и карасукских черепов в Минусинской котловине. Они свидетельствуют о преемственности антропологического типа окукевского и карасукского населения 29. Многие исследователи считают карасукцев возможными предками современных кетов 30, язык которых находит многочисленные лексические соответствия в сино-тибетских языках 31. Культурное и генетическое родство самусьского и окуневского населения, позволяет предполагать, что предки современных кетоязычных групп приняли участие и в сложении самусьской <ультуры. В этой связи обращает на себя внимание известная близость самусьско-ростовкинских бронз (ножи, копья, лопатки) юго-восточным - карасуукским и аньянским бронзовым изделиям, свидетельствующая, видимо, об общих генетических истоках самусьсхих, карасукских и северо-китайских бронзолитейных традиций. В свете изложенного общее направление этнической дифференциации древнего западносибирского населения может быть представлено следующим образом. В позднем неолите здесь выделились два этно-культурных ареала - зауральский (культуры с гребенчатой керамикой) и самусьско-нарымский (культуры с архаичной отступающей и прочерченной техникой нанесения узоров). С переходом к эпохе металла зауральский ареал, в свою очередь, распадается на две самостоятельные области, и, таким образом, в бронзовом веке мы видим в Западной Сибири три больших этно-культурных массива: 1. Притобольский (предположительно угорский), в который входило андроновское (федоровское) и родственное ему черкаскульское и сузгунское население. В пределах этого ареала бытовала горшковидная керамика со своеобразным гребенчатым геометризмом в орнаменте и сложной орнаментальной композицией. 2. Севернее притобольского этнического массива сложился таежный круг гребенчато-ямочных культур (в него входила и еловская культура - до того как она подверглась андроновским воздействиям). Керамика этого ареала имела форму, приближающуюся к баночной, и украшалась рядами гребенчатых оттисков, чередующихся с горизонтальными гребенчатыми линиями либо с поясами круглых ямочных вдавлений. Орнаментальная композиция была предельно проста и однообразна, геометрические элементы встречались редко. Этот зтно-культурный массив мы связываем с древними самоедами. 3. В юго-восточной части обского бассейна сложился самусьско-ростовкинский круг родственных культур. Здесь бытовала керамика, в орнаментации которой господствовала отступающая и желобчатая техника нанесения узоров. Днища у сосудов Самусьского IV поселения украшались сложнейшими рисунками солярного облика. На стенках сосудов, наряду с астральными (солярными?) символами, нередко изображались антропоморфные и зооморфные фигуры. В период своего расцвета этот ареал занимал громадную территорию между Енисеем и Ишимом (Томско-Нарымское Приобье, Барабияская и, отчасти, Ишимская лесостепь, верхняя Обь, степная Кулунда). Сформировавшись на автохтонной западносибирской основе, этот круг культур (особенно его юго-восточная честь) подвергся затем сильным южным или юго-восточным влияниям, которые нашли свое отражение в своеобразии культвоой символики, в специфике бронзолитейных традиций и, возможно, в изменении антропологического типа местного населения. Носителями этих влияний могли быть предки современных кетов. На поздних этапах бронзового века в Западной Сибири усиливаются передвижения этнических и культурных групп. Большая часть притобольского населения перемещается на восток и, отчасти, на север; севернее таежные племена с гребенчато-ямочной посудой в значительной своей массе продвигаются на восток, а затем на юг; отдельные группы самусьско-ростовкинского населения переселяются на север и запад. Ареной встречных столкновений и наиболее усиленных контактов разных этнических групп становится Нарымское Приобье. Здесь в начале железного века оформляется кулайская культура, в сложении которой, видимо, приняли участие этнических компонента - самодийский, угорский и "кетский". Прослеженная на археологическом материале последовательность культурных смен в Томско-Наримском Приобье полностью совпадает с топонимической стратиграфией, выявленой на этой территории А.П. Дульзоном: сначала идет автохтонный (палеосибирский, по А. П. Дульзону) топонимический пласт, на него наслаиваются кетские топонимы, которые, в свою очередь, перекрываются самодийскими и угорскими[ref]А.Д. Дульзон. Топонимика Западной Сибири как один из источников ее древней истории. «Некоторые вопросы древней истории Западной Сибири", Томск, 1959.[/ref]. Изложенный нами вариант этнической интерпретации древних западносибирских культур в принципе не очень противоречит последней точке зрения Р.А. Ураева, по которой создателями кулайской культуры были кеты, подвергшиеся затем влиянию самоедов, угров и тюрков[ref]Р.A. Ураев. Кулайская культура Среднего Приобья. "Некоторые вопросы древней истории Западной Сибири". Томск, 1959.[/ref]. Однако мы бы хотели уточнить свое отношение к гипотезе Р.A. Ураева по трем пунктам: 1. Археологический материал свидетельствует о том, что кулайская культура была многокомпонентной с самого начала. 2. Мы не видим оснований считать кетский компонент в кулайской культуре преобладающим. С археологической точки зрения этнические элементы, слагающие кулайскую культуру были в общем равноязычными по своему удельному весу. Тюрки не внесли никакого вклада в сложение кулайской культуры. Тюркские влияния в Нарымском Приобье археологически улавливаются лишь с середины I тыс.н.э., когда на смену Кулайке приходит генетически связанная с ней, но имеющая специфический комплекс признаков релкинская культура[ref]Л.А. Чиндина. Нарымcко-Томское Пркобье в середине 1 тыс. н.э.[/ref].

Notes:

  1. О.Н. Бадер. Неолит Урала. ММ, 166, 1970, стр.163.
  2. Н.Н. Турина. Неолит лесной и лесостепной зон европейской части СССР. МИА, 166, 1970, рис.7.
  3. М.Ф. Косарев. Бронзовый век Среднего Обь-Иртышья. Автореф.к анд. дисс., М., 1964, стр.7; Г.Н. Матюшин. К проблеме энеолита Южного Урала. «Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири», Томск, 1970, рис.1.
  4. К.В. Сальников. Бронзовый век Южного Зауралья. МИА, 21, 1951.
  5. Э.А. Федорова-Давыдова. Андроновское погребение ХV-XIII вв. до н.э. Тр. ГИМ, т.37. М., 1960; М.Ф. Косарев. О культурах андроновского времени в Западной Сибири. CА. 1965, № 2; B.C. Стоколос. Культура населения Южного Зауралья в эпоху бронзы, Автореферат канд. дисс. М., 1967.
  6. К.В. Сальников. Указ.соч.
  7. К.В. Сальников. Указ. соч., стр. 112-114; М.А. Итина. Первобытная керамика Хорезма. «Труды хорезмской археологической экспедиции», т. IV. М., 1959, стр. 43.
  8. В.В. Гинзбург. Материалы по антропологии населения Западного Казахстана в эпоху бронзы, МИА, 120, 1962, стр. 196.
  9. М.Ф. Косарев. Орнаменты на днищах сосудов бронзового века в низовьях р. Томи. КСИА, вып. 106, рис. 1-86,95.
  10. P.А. Ураев. Кривошеинский клад. Tp.TOКМ, т. V, Томск, 1956.
  11. В.Н. Чернецов. Нижнее Приобье в I тыс.н.э. МИА, 58, 1957, стр. 238.
  12. Л.А. Чиндина. Нарымско-Томское Приобье в середине 1 тыс. н.э. Автореф. канд. дисс. Томск, 1970, стр.6 и 22.
  13. М.Ф. Косарев, Бронзовый век Среднего Обь-Иртышья, стр. 12, 13; его же. Некоторые проблемы древней
    истории Обь-Иртышья. СА, 1966, № 2, стр. 30: его же. К вопросу о кулайской культуре. КСИА, вып. 119, 1969.
  14. Л.А. Чиндина. О некоторых хронологических особенностях среднеобской керамики в I тыс н.э. «Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири. Томск, 1970, табл.II — 1-6.
  15. В.А. Могильников. Население южной части лесной полосы Западной Сибири в конце I — начале II тыс. н.э. Автореферат канд. дисс., М., 1964, стр. 8,9.
  16. Д.В. Бубрих. К вопросу об отношениях между самодийскими и финноугорскими языками. «Известия АН СССР, отд. литературы и языка», т. VII, вып.6, 1948, стр. 511.
  17. Л.В. Xомич. Ненцы. М.-Л., 1966, стр.35.
  18. J. Tоivоnеn. Zum Problem des Protolopparischen. Hellsinki, 1950; П. Xайдy, 1953. К этногенезу венгерского народа. Acta Lingulstica, t.II, Budapest, 1953; П.А. Аристэ. Формирование прибалтийско-финских языков и древнейший период их развития. Вопросы этнической истории эстонского народа. Таллин, 1956.
  19. П. Хайду. Указ. соч., стр. 226.
  20. А.П. Дульзон. Дорусское население Западной Сибири. «Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока». Новосибирск. 1961, стр.363.
  21. Э.Г. Беккер. 0 некоторых параллелях в гидронимии Европейского Севера и Западной Сибири. «Языки и топонимия Сибири», т. II. Томск, 1970, стр.14-18.
  22. А.П. Окладников. Из истории этнических и культурных связей неолитических племен среднего Енисея (к вопросу о происхождении самодийских племен). СА, 1957, № 1.
  23. В.И. Мошинская. Керамика усть-полуйской культуры. МИА, 35, 1953, табл. III; В.Н. Чернецов. Указ. соч., табл. II — 8,10,11, V-7,8.
  24. И.М. Мягков. Древности Нарымского края. Труды ТКМ, т. II, Томск, 1929; М.Ф. Косарев. К вопросу кулайской культуре.
  25. В.В. Иванов, В.Н, Топоров. Лингвистические вопросы этногенеза кетов в связи с проблемой вхождения их в циркумполярную область. VII Международный Конгресс антропологических и этнографических наук, М., 1964.
  26. К.В. Сальников. Очерки древней истории Южного Урала. М., 1967, стр. 347; B.C. Стоколос. Культура населения Южного Зауралья в эпоху бронзы. Автореф. канд. дисс. М., 1967.
  27. В.И. Матющенко. Об антропоморфных изображениях на глиняных сосудах из поселения Самусь IV. СА,
    1961, № 4; М.Ф. Косарев. Орнамент на днищах сосудов бронзового века в низовьях р. Томи.
  28. Историко-этнографический атлас Сибири. М.-Л., 1961, табл. 5.
  29. В.П. Алексеев. Антропологические типы Южной Сибири САлтае-Саянское нагорье) в эпоху неолита и бронзы.
    «Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока», Новосибирск, 1961, стр. 337.
  30. Б.О. Долгих. О похоронном обряде кетов. СА, 1961, № 3; Н. Л. Членова. Соотношение культур карасукского типа и кетских топонимов на территории Сибири. «Происхождение аборигенов Сибири». Томск, 1969.
  31. K. Воuda. Die Spraclte der Jnissejer. Antropos, vol. 52, N1-2; E. Lewy. Zua Jenissei-Ostjaklochen. Ungarische Jahroucher, vol. XIII. Berlin-Leipzig, 1933.

В этот день:

Дни смерти
1994 Умер Игорь Николаевич Хлопин — отечественный археолог, доктор исторических наук, специалист по археологии Туркменистана.

Рубрики

Свежие записи

Счетчики

Яндекс.Метрика

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Археология © 2014