Проводившаяся на протяжении 30 лет работа по сбору, систематизации и интерпретации банка андроновских данных была завершена мною в 1981 г. в монографии «Классификация и периодизация памятников андроновской культурной общности». Основные результаты ее были опубликованы в ряде статей [Кузьмина, 1982; 1985а; 1986а; Кузьмина, Мерперт, Шилов, 1981] и нашли отражение в книге «Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня» [Кузьмина, 19866].
Большое внимание было уделено анализу металлических изделий, служащих, наряду с псалиями (см. раздел «Транспорт») опорой хронологии. Выводы, полученные на основании классификации главных датирующих категорий: двулезвийных ножей (рис. 29, 30), копий (рис. 32 А, Б), кельтов (рис. 31) и украшений (рис. 33) расходятся с некоторыми заключениями Н.А. Аванесовой [1979; 1991]. Она рассматривала металл в отрыве от культурно определяющих признаков — погребального обряда и керамики. Это привело к неверному, с моей точки зрения, определению типа ряда памятников и ошибочной датировке некоторых изделий, в особенности, — ножей.
С 1981 г. раскопано много новых памятников. Их материалы дают уникальную для гуманитарной науки возможность верифицировать предложенную концепцию.
Важнейшее значение имеют, на мой взгляд, раскопки уникального по сохранности поселения Аркаим [Зданович, 1992] и подобных ему памятников на Урале, а также открытие в Волго-Донском регионе могильников потаповского типа с захоронениями воинов-колесничих (Потаповка, Утевка VI, Власовский, Пичаевский, Кондрашкинский) [Винников, Синюк, 1990; Моисеев, 1990; Пряхин, 1992; Васильев и др., 1992]. Найденные в них колесничные кони, псалии и комплекты вооружения аналогичны синташтинским и петровским, что подтверждает выдвинутые ранее предположения о выделении новокумакского горизонта, о его датировке XVII—XVI вв. до н.э. и об участии в процессе становления этих комплексов западных компонентов: абашевского, полтавкинского и катакомбно-многоваликового [Смирнов, Кузьмина, 1977].
Для выяснения исторических судеб населения федоровского типа весьма существенны новые находки в комплексах типа Синташты сосудов протофедоровского типа на поддоне, вазообразного профиля с орнаментом из косых треугольников и треугольных фестонов, а также открытие в Центральном Казахстане большого числа памятников, отражающих различные формы взаимодействия федоровского и алакульского типов [Ткачев, 1987; 1989; 1991], что подтверждает правомерность высказанной ранее идеи о синхронном развитии алакульского и федоровского комплексов, формирующих андроновскую общность.
Наконец, раскопки поселения Кент [Варфоломеев, 1987; 1988; 1991], давшего богатый вещевой материал, подтверждают датировку памятников алексеевского типа XII—IX вв. до н.э., сосуществование алексеевской и дандыбаевской керамики и, главное, активизацию в эту эпоху контактов с земледельцами юга Средней Азии, откуда поступала керамика, сделанная на гончарном круге, открытая вплоть до Алтая [Кирюшин, Иванов, Удодов, 1990].
Все это служит верификацией предложенной в 1981 г. схемы классификации андроновских памятников, что позволяет использовать ее как основу реконструкции исторических судеб племен евразийских степей II тыс. до н.э.
Работа проводилась в следующей последовательности.
I. Был создан банк археологических данных. Это — материалы более 400 могильников и поселений всего ареала (карты I, II), (из которых около 100 памятников разных регионов Урала и Казахстана обследовались и 25 раскапывались мною), а также более 100 памятников Средней Азии (карта III), (из которых 30 обследовано или раскопано при моем участии). Остальные материалы из раскопок, а также клады и случайные находки, изучены мной по музейным коллекциям, хранящимся в ГИМе, Государственном музее Востока, Музее антропологии МГУ в Москве, Отделе истории первобытной культуры и в Отделении Средней Азии Отдела Востока ГЭ и в МАЭ в Санкт-Петербурге, в исторических и историкокраеведческих музеях, археологических лабораториях Университетов и Пединститутов городов Оренбурга, Орска, Челябинска, Троицка, Сыктывкара, Перми, Ижевска, Уфы, Нижнего Тагила, Екатеринбурга, Тюмени, Тобольска, Омска, Барнаула, Кемерова, Красноярска, Новосибирска и ИИФФ СО РАН, в Этнолого-археологическом музее Томского университета, в музеях Актюбинска, Уральска и Эмбы, в Алма-Ате в Центральном музее Казахстана, Археологическом музее АН Казахстана, в музеях Искусства и Института геологии АН Казахстана, в музеях и археологических лабораториях Караганды, Петропавловска, Семипалатинска, Усть-Каменогорска, Джамбула, Чимкента, в Бишкеке — в музеях истории Кыргызстана, Искусства Кыргызстана, ИИАЭ АН Кыргызстана, в Пржевальске, в Ташкенте — в музеях Истории Узбекистана, Искусства Узбекистана, Кафедры истории геологии САГУ, в Самарканде — в музеях Истории Узбекистана, Афрасиаба, Института археологии АН Узбекистана, в Бухаре, Нукусе, Хиве, Термезе, Фергане, в Душанбе — в музеях Истории, Краеведческом, Этнографии, ИИАЭ АН Таджикистана, в Ашгабате — в музеях Истории Туркменистана, Искусства и ИИАЭ АН Туркменистана и в Музее Истории в Мерве. Изучались и коллекции Музея истории Украины и Института археологии в Киеве, ИИАЭ АН Татарстана в Казани, Пединститута, Университета и Краеведческого музея в Самаре, наконец, некоторые коллекции школьных музеев и частные собрания (считаю своим приятным долгом выразить глубокую благодарность музейным сотрудникам, способствовавшим работе в музеях, и коллегам, регулярно представлявшим возможность знакомиться с новыми неопубликованными материалами). Кроме того, были просмотрены сибирские и центральноазиатские коллекции в Историческом музее в Хельсинки, в музеях Гиме, Сен-Жермен и Чернуши в Париже.
Схема I. Техника нанесения андроновского орнамента.
Были использованы также материалы архивов ИА РАН СССР, ЛОИА, ИИМК, ИИАЭ АН Казахстана и ряда музеев, личные архивы О.А. и Б.Н. Граковых, М.П. Грязнова, С.С. Черникова и В.С. Сорокина, особенно ценные в связи с тем, что часть оригиналов ныне утрачена или депаспортизована.
Значительная часть материалов получена в результате исследований автора, начатых в 1958 г. С 1959 г. Еленовский отряд Оренбургской экспедиции под руководством автора обследовал в Еленовском микрорайоне на Южном Урале более 50 памятников, в том числе Еленовский и группу Ушкаттинских рудников и комплекс производственных мастерских, поселений, могильников, на ряде которых были проведены раскопки (поселения Ушкатта I, II, VIII, IX, Киимбай, Купухта, Байту, Шандаша, Турсумбай, могильники Ушкатта, Агакен-сай, Байту I, II, Купухта, Шандаша I, II, Турсумбай и др. [Кузьмина, 1962а; 19636; 1964а; 19646; 1965а и др.]). Нами были осуществлены также разведки в Западном Казахстане, Оренбургской, Челябинской и Курганской областях на Урале, при которых было открыто или вторично обследовано около 100 памятников и были проведены раскопки в могильниках Эмба, Кожумберды, Туктубаево Кинзерский, Алакуль, поселение Черноречье [Кузьмина, 19616; 1969; 1973а и др.]. Начиная с 1961 г. нами проводились исследования в экспедициях, работавших в Средней Азии: в Таджикистане под руководством М.М. Дьяконова и А.М. Мандельштама, в Узбекистане под руководством Я.Х. Гулямова, в Туркмении под руководством А.М. Мандельштама, А.А. Марущенко и В.И. Сарианиди. Автор знакомился также с раскопками, проводившимися П.Н. Кожемяко в Киргизии, Н.Г. Гор6уновой в Фергане, Б.А. Литвинским в Таджикистане, М.А. Итиной в Хорезме и др.
[adsense]
Полученные андроновские материалы были систематизированы.
II. Разработана единая сумма (банк) признаков, необходимых и достаточных для систематизации материалов всего ареала.
Учитывая, что классификация восточноевропейских и сибирских культур строилась В.А. Городцовым и С.А. Теплоуховым на основании погребального обряда, который рассматривается как важнейший культурно- и этнодиагностический признак, выделены следующие признаки: 1. Типы надмогильных сооружений; 2. Типы могильных ям и перекрытий; 3. Ориентировка; 4. Обряд кремации или ингумации и поза; 5. Другие признаки обряда; 6. Сопутствующий инвентарь; 7. Жертвоприношение животных; 8. Тризна (рис. 1; 57).
Учитывая, что технология ручного гончарства в значительной мере определяет форму сосуда, а традиционная техника, принципы построения декора и мотивы орнамента являются важнейшими этническими индикаторами и служат основой вычленения культур, этапов, локальных вариантов и типов, выделены следующие признаки: 1. Техника формовки сосуда и его форма по Е.Е. Кузьминой; 2. Примеси в глине; 3. Характер обработки поверхности; 4. Принцип построения декора по С.В. Иванову [1963] и С.В. Зотовой [1965]; 5. Элементы орнамента по М.Н. Комаровой [1962]; 6. Размещение элементов по зонам и их сочетания; 7. Техника нанесения орнамента (табл. I; рис. 2; 12; 13).
В основу анализа положены закрытые комплексы погребений всего ареала. Они классифицированы по единой системе, после чего проведена корреляция признаков погребального обряда и керамики, и памятники, характеризующиеся устойчивым сочетанием суммы признаков, объединены в типы.
Далее керамика из могильников сопоставлена с поселенческой и последняя распределена по типам. Под типом мы вслед за Ю.Н. Захаруком [1981] понимаем «универсальную классификационную единицу как для выделения в пределах небольшой территории генетической их цепочки, относящейся к разному времени, так и для выделения синхронных групп типов памятников на территории одной археологической культуры».
III. Памятники каждого типа картографированы и выделены локальные варианты.
IV. Определена относительная хронология каждого типа на основании: 1. Стратиграфии погребений и поселений; 2. Построения сквозных типологических рядов; 3. Взаимовстречаемости типов; 4. Синхронизации с определенными
этапами других культур по взаимовстречаемости и импортам в закрытых комплексах и установлен абсолютный возраст каждого типа по единой системе длинной хронологии, разработанной для степей С.В.Киселевым [1960],
Н.Я. Мерпертом [1961а], А.И. Тереножкиным [1965] и В.С. Бочкаревьм, и согласованной с европейской схемой Г. Мюллер-Карпе [Muller-Karpe, 1959; 1960; 1980] и В. фон-Брюнна [Brtmn, von, 1959], длинной хронологией Китая, а для юга Средней Азии — по системе В.М. Массона [1956; 1959], основанной на длинной хронологии Гиссара III (использование дат андроновских памятников, полученных методом С14, некорректно, ввиду их крайнего разброса).
V. В результате проведенного анализа выявлены чистые типы памятников: петровский, алакульский, федоровский, и большое число смешанных, а также срубно-андроновские памятники в Магнитогорском и Приуральском регионах и в Средней Азии.
Памятники петровского типа локализуются в Приуралье, на Урале, в Северном и Центральном Казахстане (карта IV; рис. 14). Это погребения могильников Новый Кумак, Ибрагимово, Степное I, Троицк, Царев Курган в г. Кургане, Чаглинка, Графские Развалины, могильники Раскатиха, Николаевка II, Верхняя Алабуга, Берлик I, II, Петровка, Бактениз, Аксайман, Кенес, Новоникольское, Улюбай, позднепетровские Нуртай, Сатан, Актобе I, II, Красная Круча и поселения Аркаим, Семиозерное, Кулевчи III, Желкуар, Конезавод III, Петровка II, Боголюбово, Новоникольское I, Амангельды I, Кеноткель V, Икпень I.
Семиозерное — однослойный памятник. Особняком стоят поселение и могильники Синташта I, II, в которых представлена керамика, отсутствующая на других памятниках, — протофедоровского типа [Лентовский, 1929; Формозов, 1951а, с.120,121; Семенов, 1956а; Матвеева, 1962; Стоколос, 19626; Сальников, 1962а, с. 41; 1967, с. 33; Потемкина, 1969; 1983а; 19836; 1985; Зданович, 1973а; 1973в; 19746; 1975; 1976а; 1983; 1988, с. 22-57, 71-86; 1989; 1992; Зданович Г., Зданович С, 1980; АО.1973, с. 132, 133,175, 176; 1974, с.144-147, 484,485; 1975, с.168, 169, 205; 1976, с. 510; 1977, с.513-514; 1978, с. 161, 162, 268, 530, 532; 1979, с.137, 138, 228, 433; 1930, с.434, 436, 442; Генинг, 1975а; 1977; Смирнов, Кузьмина, 1977; Евдокимов, 1980а; 1984; Виноградов, 1982; 1983; Иванов, Исмагилов, 1981, с. 133; Ткачев, 1987, 1991].
Погребальные памятники трех типов (рис. 1): детские бескурганные (Раскатиха, Петровка) и могильники, состоящие из небольшого числа невысоких земляных курганов с одной-двумя центральными ямами и иногда с детскими захоронениями в индивидуальных малых ямах по кругу (типы I1 и I2). Могилы большие, иногда с уступом, с деревянными конструкциями и перекрытиями, часто обмазанными глиной, и со следами огня; в Центральном Казахстане есть захоронения в каменных ящиках. Погребения на спине с поднятыми коленями или на боку слабо скорченные, ориентировка неустойчива, чаще запад и северо-запад, а также восток и северо-восток. В могиле, на перекрытии или в жертвеннике — кости животных. Выделяется группа могил с захоронением колесниц, запряжных (иногда взнузданных) коней и богатого набора вооружения и черепов и ног крупного и мелкого рогатого скота (рис. 35; 62).
Петровские комплексы стратиграфически следуют за катакомбными (Новый Кумак) и перекрыты алакульскими (Царев Курган, Новый Кумак, Степное I, Кенес, Графские Развалины, Новоникольское, Петровка II, Кулевчи III) или федоровскими (Новоникольское, Икпень I) и датируются XVI в. до н.э. по псалиям, аналогичным микенским (рис. 36; 37); архаичные формы псалиев и металлических изделий предсейминских типов (рис. 29; 30; 33; 39) позволяют допускать понижение даты до XVII в. до н.э.
Петровские ножи-кинжалы, тесла, копья с несомкнутой втулкой генетически восходят к абашевским и типологически предшествуют алакульским. Сходны с абашевскими однолезвийные ножи-струги, костяные навершия, височные подвески в полтора оборота, браслеты с несомкнутыми концами, очковидные подвески, убор из соединенных бусами и пронизками подвесок и блях. Бронзовые бородавчатые бусы из Синташты, Алабуги и Графских Развалин находят соответствия на Северном Кавказе и в позднекатакомбных комплексах Подонья [Братченко, 1976]. Топоры с бойком из Синташты и Березовки подобны экземпляру из Малиновского могильника займищенского этапа приказанской культуры XVI в. до н.э. по А.Х. Халикову [1969]. Каменные стрелы с усеченным основанием восходят к катакомбным [Братченко, 1989] и известны в комплексах КМК, абашевских и раннеприказанских. Каменный топор из Красной Кручи архаичен и близок некоторым фатьяновским [Крайнев, 1972, с.57] катакомбным [Братченко, 1976, рис. 72, 16], КМК (погребение в Хащевом) [Ковалева и др., 1979, рис. 3, 2], абашевским (Подклетинский могильник, Шиловское поселение) [Пряхин, 1976 рис.9, 25; 1977, рис.8, 1] и отчасти раннесрубным (Подстепки, Кордон Деркульский) [Агапов, 1977, рис.1; Rykov, 1927, рис.17], что определяет его дату не позднее середины II тыс. до н.э. Каменные булавы и стрелы имеют широкий диапазон бытования, но не противоречат предлагаемой датировке.
Памятники петровского типа входят в единый хронологический новокумакский горизонт XVII—XVI вв. до н.э., следующий за катакомбным и раннеабашевским, включающим родственные потаповские комплексы Башкирии (Аль-мухаметово), Поволжья (Алексеевский II, Поталовка, Утевка VI) и Подонья (Власовский, Пичаевский, Кондрашкинский) [АО. 1977, с. 150, 198; 1980, с.133; Потемкина, 1983а; Винников, Синюк, 1990; Моисеев, 1990; Пряхин, 1992; Васильев и др., 1992].
Алакульский тип представлен в регионах Челябинском и Тобольском (могильники Алакуль, Черняки I, II, Исакове, курган 15, Царев Курган, Бакланское, Чурилово, Камышное, Субботино, Алексеевка, Перелески, Евгеньевка, Чистолебяжье), Уйско-Увельском (Черноозерье I, Березовский, Степная Коммуна, Бирюкове), Магнитогорском (Башня Тамерлана); Северо-Казахстанском — в степной зоне (погребение у Кокчетава, Ефимовка, Боровое, курган 1, Нурмам-бет) и в лесостепной (Семипалатное); нами выделены чистые алакульские погребения в Западно-Казахстанском регионе из числа кожумбердинских (погребение в г. Орск, Никель, Ульке I, Актюбинск Полигон и Птицефабрика, Эмба), в Центрально-Казахстанском — из числа атасуских, ранее рассматривавшихся казахстанскими исследователями суммарно как локальный вариант алакульских (Батькин Паек, Егиз-Койтас, Былкылдак III, Карасай, Бегазы, ограда 1, Кара-бие, Тас-Булак, Алгабас, у совхоза Кирова (карты I, II; рис. 15, 16, 59,60)).
За последние годы в Сары-Арке исследованы могильники, которые А.А. Ткачев [1987; 1991] относит к алакульскому типу: Копа, Копа I, Ащи-Озек, Нур-кен, Ташик, Шапат, Майтан и к позднеалакульскому: Бозинген, Ижевский I. До полной публикации материалов делать окончательные выводы затруднительно, но выявленные на этих памятниках сосуды федоровского типа и смешаные, а также пристройки к ограде и случаи кремации позволяют предполагать, что часть комплексов относится к атасускому типу по моей периодизации.
Алакульские могильники содержат до нескольких десятков сооружений (рис. 1); в лесостепной зоне — грунтовых курганов, в степной — курганов с каменным кольцом из вертикальных плит и колец (типы I2, I2; ПА; ША). В центре сооружения — одна большая могильная яма; в лесостепи вокруг нее — иногда детские погребения впускные или с досыпкой (I2); в степи — изредка впускная детская могила внутри кольца. Выявлен детский грунтовый могиль¬ник (Бакланское).
Могилы прямоугольные, в лесостепи — грунтовые со срубом (I) или обкладкой деревянными плахами, в степи — чаще каменные ящики (II). Перекрытия: деревянный накат или настил, в степи — каменные плиты и без перекрытий. Захоронения по обряду ингумации, средне скорченные на левом, редко — на правом боку. Ориентировка общеандроновская западная, реже — юго-западная; исключения отмечаются: в челябинском варианте — южная и неустойчивая, в магнитогорском — северная, в тобольском и сольилецком — восточная, что отражает влияние срубного обряда. Известны парные разнополые, редко — одно¬полые захоронения и погребения матери и ребенка. В головах — два сосуда, редко — больше, в детской могиле — иногда один.
Женщины часто захоронены в парадном уборе: платье, расшитом бляхами, раковинами, клыками, бронзовыми и ластовыми бусами, с браслетами и перстнями на руках, нитками бус на перевязи сапожек, височными привесками или серьгами, накосниками (рис. 33). При мужчинах изредка — бронзовый нож (рис. 30) и оружие (рис. 39,40): втульчатое копье, каменные, костяные и бронзовые стрелы, каменный или бронзовый топор, булава или тесло.
Характерная черта ритуала — жертвоприношение в могиле, на перекрытии или у края насыпи шкуры с черепом и ногами коня, реже — быка или барана. Известны захоронения собак (Алакуль, Чистолебяжье, Черняки). В Алакуяе и Майтане есть захоронения пар коней колесничной запряжки с псалием. Встречается тризна в виде нескольких сосудов и костей животных.
[adsense]
Отмечаемые между алакульскими памятниками отличия обусловлены: 1. Спецификой природной зоны и проявляются в архитектуре жилищ и имитирующих их погребальных сооружений (наличие каменных конструкций в степях); 2. Влиянием субстратных и соседних культур и проявляются в отклонениях в ориентировке могил, примесях в тесте керамики, деталях формы горшков, преобладании и специфическом распределении элементов по зонам, господствующих приемах орнаментации. Сочетание этих признаков служит основой выделения локальных вариантов: челябинского, тобольского, уйско-увельского, магнитогорского, северо-, западно- и центрально-казахстанского (рис. 4).
Памятники алакульского типа восходят к петровским, связываясь с ними по основным культурно-определяющим признакам — погребальному обряду, технологии, форме и орнаменту керамики, доказывающим их прямую генетическую преемственность (табл. I; рис. 3), а также признакам культурно-хозяйственного типа: хозяйству, жилищу, металлическим изделиям, украшениям, псалиям. Выделяется большая группа переходных комплексов: Пятимары, Герасимовка I, Березовский, Степное, Кулевчи VI, Раскатиха, Кенес, Ульке I, Орск, Красная Круча, Нуртай, содержащих горшки переходных типов, в том числе с ребром под венчиком, и архаические типы ножей (рис. 30): Ульке I, Никель, Красная Круча и топоров (рис. 39): бронзового (Березовский) и каменных (Красная Круча, Кокчетав, Пятимары).
Хронология памятников алакульского типа устанавливается на основании: 1 — Стратиграфии а) погребений: Царев Курган — основная могила петровская, алакульские — впускные; Кенес и Графские Развалины — петровские могилы перерезаны алакульскими; б) поселений Новоникольское, Петровка II и Кулевчи III: алакульские постройки прорезают петровский слой, а в первом и втором Перекрыты слоем финальной бронзы. 2. Срубно-алакульских связей: а) выявления срубно-алакульских могильников в контактной зоне (Новобелогорка, Ге-Расимовка I, II, Бурдыгино, Спасское I, II, Агаповка II, Малый Кизил I, II); б) находок алакульских сосудов и их имитаций в срубных могильниках II этапа (Ново-Баскаково, Комсомольский III и IV, Бикешевский IV, Пестровский, Тавлыкаево III и IV в Башкирии, Староивановка, Золотая Нива в Самарском Поволжье [Морозов, Пшеничнюк, 1976, рис.3, 2,3, 4, 1—3,9, 5, 2, 6—10; Зудина, 1981, рис. 2, 2, 4, 3, 2, 4, 6, 5, 6; Кузьмина, 19876]); 3. Находок в закрытых комплексах алакульских погребений надежно датированных по сквозным типологическим рядам металлических вещей: топоров широко-вислообушных (Царев Курган, Евгеньевка, Бозинген), тесел (Орск, Эмба), копья (Орск), двулезвийных ножей с выемками в основании (Царев Курган, Евгеньевка, Перелески, Субботино, Орск, Боровое, Семипалатное, Майтан, Бозинген), ножей с напаянной рукоятью (Черняки, Нурмамбет), относящихся к сейминскому хронологическому горизонту и представляющих как по типологии, так и по технологии (преимущественно литые в двустворчатых формах) дериват петровских и прототип позднебронзовых (рис. 29, 30, 32, 39, 40). Они датируются XV—XIV вв. до н.э. на основании аналогий в восточно-европейских культурах, хронологизированных по европейской шкале. XV—XIV веками до н.э. датируется также бляха Алакуля и бесшипные дисковидные псалии Алакуля и Новоникольского, сопоставимые с псалиями Подунавья типов Тосег и Ватина (рис. 37, 39).
Федоровский тип представлен на Урале (Федорове, Нурбаково, Ново-Бурино, Большая Караболка, Смолино, Сосновский, Синеглазово, Сухомесово, Исаково — курганы 2-8, Туктубаево, Урефты, Кинзерский, Уразаевский II), в Северном (Боровое, Обалы, Биырек-Коль, Калачевский, Бурлук, Алыпкаш, Павловка, и, видимо, Кошкарбай, Кеноткель, Соколовка), Центральном (Бугулы I, Канаттас, Сангру II, Акшатау, Байбала I, Косагал, Ботакара, Джамантас, Дандыбай — ограды 2-8, часть могил Жиланды), Восточном Казахстане (Малый Койтас, Караузек, Сарыколь I, II, Жанажурт, Зевакино, Беткудук, Белока-менка, Джартас, Предгорное, Семипалатинские Дюны и, видимо, часть могил Каная, Караджал, Облакетка, Кызылтау), в Павлодарском Прииртышье (Акмола, Лебяжье), на Верхней Оби (Змеевка или Красный Яр, Хомутинка, Шипунова, Иконникова, Ближние Елбаны XII и XIV, Ордынское, Новоалександровка, Нижняя Суетка, Елунино, Грязново, Кытманово, Ур, Еловка II, Вахрушево, Михайлонка, Преображенка III, Сопка 2, Большепичугана и др.), Верхнем Енисее (Андроново, Орак, Ужур, Пристань, Соленоозерная, Сухое Озеро, Новая Черная II, III, Ярки I, II, Усть-Ерба, Каменка II, III, Ланин Лог, Подкунинский, Ашпыл, Кадат и др.), на Тянь-Шане (Арпа, Пригородное, Иссык-Куль), на Памире (Кзыл-Рабат, Кокуйбель-су, Южбок) и в Среднеазиатском Междуречье (погребение Тандырйул, поселение и сборы у совхоза Кирова, Джиликуль, Ка-рабура, Саксанохур) (карты I—III; рис. 19-22, 41).
Могильники содержат от 10 до нескольких десятков сооружений (иногда до 150): земляных курганов часто с круглой или квадратной оградой, сложенной цистовой кладкой, реже — из плит на ребро, оград (типы I; ПА, ПБ; IIIA, ШБ; IV), а также курганов с досыпками и смыкающихся оград (типы V—VIII (рис 1)); есть грунтовые могильники (Обь). Известны детские могильники (Ярки, Сухое Озеро Iа) , в том числе грунтовые (Елбаны, Змеевка) и особые курганы (Новая Черная III, 24).
В центре сооружения — одна большая квадратная или прямоугольная грун¬товая могила с цистой, срубом, обкладкой плахами, каменным контуром, редко — с ящиком; перекрытия: каменная плита, деревянный накат или без них.
Погребения совершены по обряду кремации на стороне и ингумации, сожжение абсолютно господствует на Урале; в Северном, Центральном и Восточном Казахстане и в южной Сибири могильники биритуальны, в детских могилах здесь преимущественно трупоположения. Ориентировка могил общеандроновская — запад, иногда — юго-запад. На востоке известны парные разнополые погребения и захоронения матери и ребенка. В могиле — два сосуда (редко — больше, в детских — иногда один), на Урале часто глиняное блюдо. Украшения: височные кольца с узким приемником или раструбом и единичные круглые бляхи (рис. 33); другой инвентарь встречается крайне редко за исключением поздних периферийных могильников.
Характерная черта ритуала — помещение в могиле нескольких ребер, реже — лопатки коня, иногда — быка или барана; находки их черепов и ног — редкое исключение. Известны захоронения собак (Федорово, Сухомесово, Кинзерский, Сухое Озеро, Усть-Ерба).
По сочетанию специфических признаков выделяются локальные варианты: уральский, северо-, центрально-, восточно-казахстанский, обский, енисейский, среднеазиатский (рис. 6). По мере удаления от Центрального Казахстана чистота комплексов уменьшается, преобладают субстратные элементы, особенно отчетливо выступающие на Енисее (Усть-Ерба, Сухое Озеро, Новая Черная), где традиции предшествующей окуневской культуры проявляются в конструк¬циях оград, форме квадратных сосудов и орнаментах.
Памятники федоровского типа, рассматривавшиеся К.В. Сальниковым как ранний, а Н.А. Аванесовой и Г.Б. Здановичем как поздний этап андроновской культуры, нам удалось разделить на две разновременные группы (рис. 5).
Стратиграфическое соотношение федоровского и алакульского типов не установлено ни разу, если не считать спорной стратиграфии Кипели. На поселении Новоникольское федоровский слой залегает над петровским и под алексеевским и по Т.С. Малютиной [1991] синхронен смешанному федоровско-алакульскому; в Атасу, Усть-Кенетае, Родионовке и других — под алексеевским, в Корчажке V — под ирменским; в Икпени в нижней части зольника преобладает позднепетровская посуда, в средней — федоровская, в верхней — алексеевская [Ткачев, 1991]. На возможность ранней даты федоровских памятников намекают нестратифицированные находки федоровских сосудов на памятниках петровского типа (Петровка, Кулевчи, Синташта). В Синташте есть посуда, которая может рассматриваться как протофедоровская (вазообразный профиль, косые треугольники, свисающие фестоны). В Усть-Ербе афанасьевский фрагмент найден в засыпи федоровской могилы, а в карасукской могиле есть федоровский горшок. В Сухом Озере федоровская циста перекрыта вторично использованной окуневской стелой; на поселении Иткуль федоровский слой перекрывает самусьский; в Преображенке III федоровские могилы прорезают кротовский слой и перекрыты ирменскими курганами. Следовательно, в Сибири памятники федоровского типа сменяют культуры афанасьево, окунево, кротово и самусь и перекрываются карасукско-ирменскими комплексами.
Раннефедоровские памятники датируются XV—XIV вв.до н.э. на основании:
1. Технологии и типологии немногочисленных металлических изделий — ножей с выемками (рис. 30, 41), аналогичных алакульским и срубным (Урефты, Кой-тас, Семипалатинские Дюны), браслетов с плоской спиралью, аналогичных алакульским (Субботино), кованых височных колец и блях (рис. 33); 2. Находок федоровской керамики вместе с кельтами, ножами, втульчатыми копьями, являющимися продукцией федоровских металлургов Восточного и Центрального Казахстана, в доандроновских памятниках Западной Сибири самусьской и кротовской культур (рис. 41): Самусь, Преображенка III, Сопка 2, Елунино; 3.
Находки на поселении Карлуга трехдырчатого стержневидного псалия, аналогичного экземплярам культур Тосег и Оттомани [Muller-Karpe, 1980, табл. 290, А26, 291, А21]; 4. Находки на поселении Коркино уникального каменного топора — секиры (рис. 39), лезвие которого сочетает признаки топоров I и IV из Бородинского клада; 5. Участия федоровских племен в формировании тазабагьябской и вахшской культур Средней Азии; 6. Сооружения федоровских могил с кремацией под насыпями синхронных алакульских и срубно-алакульских курганов и находок в закрытых комплексах алакульских могил федоровских горшков или наоборот (Черняки II, 1/3, 4/4, Субботино 2/4, 3; Урефты 13; Нурбаково 2, 3; Исаково 1, 2, 4, 5; Семипалатное, Сухомесово, 3; Сосновка 1; Кинзерский 1, 32; Бурлук, Алыпкаш, Спасское I, 1, 2/5, 4; Спасское II, 1; Агаповка 2/5, 4/1, 7) обнаружения в могильниках II этапа срубной культуры (XV—XIV вв. до н.э.) Приуралья, Поволжья, Подонья и Украины федоровских сосудов и их имитаций.
Для позднефедоровских могильников (Туктубаево, Смолино, Уразаевский II, периферийный Кинзерский, Приплодный Лог, Биырек-Коль, Сангру II, Зевакино, Предгорное, Еловка II, Ближние Елбаны, Суетка, Кытманово, енисейские) специфичны длинные курганы и смыкающиеся ограды (типы V, VI, VII,VIII), содержащие несколько последовательных захоронений, на востоке иногда в мелких и узких могилах, камерах на горизонте, в ящиках с контрфорсами; сосуды II типа с нарушенными пропорциями и нависающим туловом; нарушение зональности декора, сместившегося ниже конструктивных зон и иногда выполненного в две зоны; обеднение, деградация и десемантизация орнамента; банки II типа с широким дном, узким горлом и бедным декором или без него; на периферии ареала иногда — богатый набор инвентаря.
Позднефедоровские памятники датируются XIII в. до н.э. и позже на основании: 1. Стратиграфического положения под слоем финальной бронзы на по¬селениях; 2. Находки федоровского горшка в карасукской могиле (Усть-Ерба); соотношения с более поздними впускными могилами или пристроенными оградами: карасукскими (Орак, видимо, Кытманово), еловско-ирменскими (Еловка, Елунино) и ранне-железного века с ножами VIII—VII вв. до н.э. (Зевакино), которые служат для федоровских terminus ante quem; 3. Металлических изделий, представляющих развитие федоровских по технологии (высокооловянистые бронзы, литые в двух- и трехстворчатых формах) и типам, имеющим аналогии в карасукской культуре и кладах эпохи поздней бронзы: ножи с ромбическим перекрестием, с уступом или продольным ребром (Зевакино, Еловка (рис. 30)), ножи однолезвийные (Еловка), стрелы с короткой втулкой (Смолино, Биырек-Коль, Еловка) , бляшки с петелькой (Еловка, Орак, Сухое Озеро), зеркала с петелькой (Сухомесово [?], Бугулы, Елбаны), копье с прорезями и серпы с закраинами (Предгорное), браслеты с конической спиралью (Сангру, Александровка, Кытманово, Еловка, Суетка), восьмерковидные бляхи (Еловка), литые височные кольца (Еловка, Орак) и др. (рис. 33); 4. Сочетания с черкаскульскими сосудами (Туктубаево, Приплодный Лог); 5. Влияния бегазинской архитектуры на конструкцию могильных сооружений (Приплодный Лог); 6. Находок в слое позднесрубных поселений Поволжья IV этапа; 7. Синхронизации с земледельческими комплексами позднего (моллалинского) этапа Намазга VI по совместным находкам позднефедоровской и гончарной керамики в Северном Казахстане на поселении Павловка и в Средней Азии в погребениях Тандырйул, Кумсай и Дашти-Кози и на поселениях Кангурт-Тут и Тегузак, а также в Афганистане на поселении Шортугай (рис. 48, 52, 24—33).
Систематизация материала позволила выделить два чистых типа памятников — алакульский и федоровский и установить их синхронность на основной части ареала. Выявленные между ними различия в конструкции погребальных сооружений (курган, ограда из плит на ребро — цистовая ограда), могил (сруб, ящик — циста); обряда (ингумация — кремация); жертвоприношения животных (захоронение коней или их шкур с черепом и ногами — только ребер) и, что особенно важно, — в технологии изготовления, форме и принципах орнаментации керамики (подлеп лент снаружи — изнутри, плечо с уступом — округлое; орнамент по прямой сетке — по косой; штамп гладкий и крупнозубчатый — мелкозубчатый (табл. I, рис. 2, 11—13)), имеют принципиальный характер, не
позволяя считать алакульский и федоровский типы генетически связанными этапами одной культуры и, учитывая этнографическую значимость двух различных традиций гончарства и погребального обряда, заставляют признать их двумя независимыми линиями развития, отражающими специфику двух генетически различных групп населения, трактуемых нами, однако, в отличие от В.Н. Чернецова и его последователей, не как разноэтничные иранская и угорская, а как близкородственные, принадлежащие единой этнической общности, на что указывает единство большинства этнически значимых признаков: общность многих типов погребальных сооружений, западная ориентировка могил, трехчастная конструкция горшков, трехзонный декор, общие орнаментальные элементы и пр.
На большей части андроновского ареала, наряду с алакульским и федоровским типами, выделяются многочисленные комплексы, в которых в разных сочетаниях выступают элементы федоровской и алакульской традиций. В отличие от К.В. Сальникова, Н.А. Аванесовой и Г.Б. Здановича, признававших смешанные памятники кожумбердинского типа доказательством перехода от одного этапа к другому, мы рассматриваем их как свидетельство процессов интеграции и ассимиляции, проходивших в разное время на разных территориях и приведших к разным результатам. Синкретические памятники отличаются значительным локальным своеобразием, что позволяет классифицировать их на типы.
Сольилецкий тип алакульской линии развития локализуется в Южном Приуралье (могильники Увак, Мечет-сай, Пятимары, Близнецы, Краснопартизанский, Ветлянка, Ветлянка IV, Долгое Песчаное озеро) (карта I; рис. 24); грунтовые курганы с центральными большими могилами, перекрытыми каменными плитами или деревянным накатом; ингумация головой на запад, реже юго-запад; Мечет-сай, Ветлянка IV — по одной кремации; Ветлянка — грунтовой могильник; Увак, курган 15 — 19 погребений, в основном детских, под одной насыпью; в могильнике Ветлянка IV — большая могила в центре и многочисленные могилы на периферии, что отражает влияние срубного обряда, как и ориентировка на северо-восток. При погребениях изредка — кости овцы, коровы, в Ветлянке IV в могиле с колесницей (?) — кости коня [Горбунов, Денисов, Исмагилов, 1990]; в керамике примесь раковины и песка, расчесы на поверхности сосуда, отражающие влияние срубной традиции; горшки часто с зауженным горлом (вариант Б), с уступом и без; орнамент по венчику, шейке и плечику (реже — с пропуском зоны шейки), по прямой, реже косой сетке; специфический орнамент — лента из соединенных ромбов (рис. 24). Тип формируется очень рано, о чем свидетельствуют сосуды с нависающим венчиком и могилы с уступом, и датируется, начиная с XVI в. до н.э., в основном XV—XIV вв. до н.э. по находкам каменного топора бородинского типа (Пятимары), архаичного ножа и копья сейминского типа (Близнецы), ножа, стрел кремневых, костяной и бронзовой со свернутой втулкой, костяной пронизки (Увак), ножа, кремневой и костяных стрел (Ветлянка IV (рис. 30, 32, 39)).
Кожумбердинский тип алакульской линии развития локализуется в Западном Казахстане (карта I; рис. 23а, б; 24): могильники Турсумбай I, II, Еленовка II, Шандаша I, II, Купухта, Байту I, II, Атакен-сай, Ушкатта, Тасты-Бутак, Бугет II, Кожумберды, Киргильда I, II, Тулайкин Аул, Новый Аккерман, Хабарное I, II, Кунакбай-сай, Урал-сай, Почтовый Пост, поселения Джарлинского и Еленовского микрорайонов, Тасты-Бутак; курганы с кольцом и кольца (типы НА, ША), а в поздних — смыкающиеся ограды (VIIA); грунтовые могилы и ящики; ингумация головой на запад, реже — юго-запад; угли; сочетание черепов и ребер животных; синкретическая технология гончарства (на матерчатом шаблоне и ленточная); горшки как с уступом, так и без; орнамент нанесен по прямой и по косой сетке с пропуском зоны шейки; специфический прием — косая штриховка орнаментальных лент; штамп гладкий крупно-, средне- и мелкозубчатый. Тип длительно эволюционирует: выделены памятники раннего — ушкаттинского и позднего — шандашинского этапов [Кузьмина, 1963г; 1965а]. Тип датируется, начиная с XVI в. до н.э., в основном XV—XIII вв. до н.э. по ножам (рис. 30): Кожумберды, Кумак, Купухта, поселения Ушкатта и Шандаша; по стреле (Тасты-Бутак), по псалиям (поселение Тасты-Бутак (рис. 39)) и находкам керамики и украшений в срубных комплексах II и III этапов в Поволжье [Кузьмина, 19876] и на тазабагъябских поселениях Кокча 15, 16, Джан-бас 34 [Итина, 1977, рис. 24, 39, 40, 57, 59].
Атасуский тип алакульской линии развития локализуется в Центральном Казахстане (Атасу, Айшрак, Былкылдак I, И, Мурза-Шоку, Ельшибек, Аксу-Аюлы, Жиланды, Жаман-Узен II, Бес-Оба, Алтын-Тобе, Нуркен, Балакты (карта II)). Могильники Бозинген и Ижевский I отнесены А.А. Ткачевым [1991] к позднеалакульскому этапу; причисление Э.Ф. Усмановой [1987] могильников Айшрак и Балакты к чисто алакульским спорно ввиду наличия ярких федоровских черт в этих комплексах. Для атасуского типа характерны большие могильники, содержащие до нескольких десятков сооружений (Айшрак — 100); смыкающиеся круглые, овальные и прямоугольные ограды (IVA, VIIA, VIIIA), часто с двумя или несколькими ящиками в центре; ингумация головой на запад, юго-запад; отдельные случаи кремации; сочетание двух гончарных традиций (рис. 25): формовка сосудов алакульским методом с наложением лент с напуском наружу и подлепкой дна снизу и федоровским методом с наложением лент с напуском внутрь и подлепкой кольцевого поддона к округлому дну. Типы сосудов разнообразны: с уступом на плечике и без, с широким или суженным горлом (варианты А и Б), часто с высоким венчиком и иногда с кольцевым поддоном. Орнамент по венчику, шейке и плечику по прямой и чаще по косой сетке. Мотивы декора и сочетания раппортов разнообразны, штриховка орнаментальных лент горизонтальная. Тип датируется XV—XIII вв. до н.э.: а) по стратиграфии поселения Копа, где атасуский слой перекрыт позднебронзовым; 6) по технологии и типологии ножей (Былкылдак, Алтын-Тобе (рис. 30)), стрел (Айшрак, Жаман-Узен И, Карасай II), браслетов с выступающими спиралями (Айшрак), непосредственно предшествующих позднебронзовым; лапчатых подвесок (Аксу-Аюлы), аналогичных карасукским; орнаменту круглых блях, имитирующих бактрийско-маргианские печати (рис. 39). Установление связей с земледельческими культурами юга Средней Азии отражает находка лопаточко-видной булавки в Айшраке.
В Центральном Казахстане известны только федоровские чистые комплексы. Памятники же позднепетровские и алакульские содержат отдельные федоровские элементы. Центральноказахстанские комплексы эпохи бронзы крайне многообразны, отражая различные сочетания федоровского и алакульского компонентов (что иногда затрудняет их четкую классификацию) и лишены гомогенности, присущей памятникам сольилецкого и кожумбердинского типов. По-видимому, это свидетельствует о том, что на Южном Урале и в Западном Казахстане процесс ассимиляции закончился рано (в конце XVI в. до н.э. на основе комплексов типа Синташты?) и вновь сформировавшееся население эволюционировало в XV—XIII вв. до н.э. В Центральном Казахстане активное взаимодействие различных групп населения происходило на протяжении длительного времени, принимая разнообразные формы. Эта историческая ситуация, вероятно, обусловлена рудными богатствами региона, особенно оловом, привлекавшими сюда многочисленные племена. В любом случае новые материалы Центрального Казахстана, бывшего крайним восточным форпостом взаимодействия федоровских и алакульских племен, с неоспоримостью подтверждают вывод о различном генезисе этих двух групп населения.
Амангельдинский тип алакульской линии развития локализуется в Северном Казахстане (Амангельды, Петропавловск, Айдабуль, Куропаткино (карта II)): курганы земляные с кольцом и ограды с пристройками (IA, IIА, VA); срубы; ингумация головой на запад; черепа и ноги животных; горшки с уступом и без; орнамент часто с пропуском на шейке, выполнен по косой, реже — по прямой сетке; штриховка лент горизонтальная, штамп гладкий, средне- и мелкозубчатый, шагающая гребенка; специфические высокие треугольники, зигзаг на шейке. Тип датируется XIV—XIII вв. до н.э. по псалию (Айдабуль (рис. 39)) и стрелам (Амангельды).
Таутаринский тип федоровской линии развития локализуется в Южном Казахстане (Таутары, Куюкты (карта II)): квадратные, прямоугольные, иногда круглые ограды (VI, VIII, III); грунтовые могилы, кремация, редко — ингумация; сочетание двух гончарных традиций (рис. 27): горшки с уступом и без; орнамент по прямой и косой сетке; специфичен негативный декор, орнамент деградировавший. Тип датируется XIII до н.э. и позже по цистовой кладке на глиняном растворе (Куюты), характерной для предбегазинской архитектуры, карасукской лапчатой подвеске (Таутары), сосудам, подражающим гончарной керамике позднего этапа Намазга VI.
Семиреченский тип синкретический, локализуется в Семиречье и Фергане (карта III; рис. 26). Тип формируется в результате скрещения федоровского (Арпа, Пригородное, Иссык-Куль) и алакульского (стоянка у Беловодской крепости). К раннему этапу относятся могильники Капал с преобладанием алакульских черт в керамике, и Мыншункур III, IV, Таланты I, II, Куйган II, Каракудук с преобладанием федоровских черт (цистовая кладка, биритуальность, наличие, наряду с сосудами с уступом, горшков без уступа вазообразной формы на поддоне и широкогорлых мискообразных). В могильнике Мыншун¬кур найдено типично федоровское височное кольцо с изображением пары коней, аналогичных сейминским, определяющее дату этапа XV—XIV вв. до н.э. Оснований для выделения этих памятников в особую семиреченскую культуру [Карабаспакова, 1991, с. 13, 14] нет.
Позднюю группу семиреченских памятников составляют могильники Таш-Тюбе II, Таш-Башат, Беш-Таш, Джазы-Кечу, Джал-Арык, Кулан-сай, Алакуль, Кара-Кудук, Вуадиль, Арсиф, Карамкуль, поселение Джал-Арык. Характерны, смыкающиеся ограды с пристройками (типы VII, VIII) и наброски, могилы 1 грунтовые, с ящиками, контурами и цистами с глиняной обмазкой, биритуальность с преобладанием кремации; техника гончарства смешанная, встречаются горшки позднефедоровского типа с нависающим туловом и изредка горшки с уступом; декор без соблюдения зон только по венчику или плечику гладким, редко-крупнозубчатым штампом; большая часть сосудов без орнамента. Тип датируется XII—IX вв. до н.э. на основании забутовок и глиняной обмазки могил аналогичных бегазинским; находок однолезвийного ножа (Таш-Тюбе), стрелы со скрытой в гулкой (Вуадиль), характерных для эпохи поздней бронзы, и совместной встречаемости с керамикой чустской культуры, датируемой по иранским параллелям.
Локальный вариант составляют могильники северо-восточного Семиречья, выделенные в две группы [Карабаспакова, 1987; 1989]: I — Бигаш, Аксай, Саганды, в которых отмечены квадратные и трапециевидные ящики бегазинского типа, преобладание ингумации, сосуды бегазинских форм с бедной орнаментацией; в Саганды найдена бляшка с петелькой; II — могильники Арсан, Биен 13, поселение Биен — погребальные сооружения разнообразны, выявлены могилы со спуском; сосуды с раздутыми боками с воротничковыми венчиками и бедным орнаментом, с налепными валиками, с ногтевыми вдавлениями, сеткой, жемчужинами, круглыми налепами, характерными для бегазинского и донгальского комплексов; на поселении Биен найдена гончарная керамика. Комплексы датируются X—VIII вв. до н. э. и отражают сильное воздействие пришлого дандыбаевского (карасукского по своему происхождению) населения в предсакскую эпоху. Таким образом, классификация материалов позволяет выяснить сложные исторические процессы автохтонного развития, миграции и интеграции. По-видимому, продвижение во второй четверти II тыс. до н.э. алакульцев с запада в Центральный Казахстан вызвало миграцию части федоровцев в Восточный Казахстан и Южную Сибирь. Другая часть федоровцев была ассимилирована алакульцами, и в результате интеграции сформировались синкретические типы, причем сложение сольилецкого и кожумбердинского типов произошло очень рано, а в Центральном Казахстане длительные контакты были разнохарактер¬ными, что обусловило пестроту памятников атасуского типа.
♦ ♦
Выявление на основной и большей части андроновского ареала многочисленных памятников синкретических типов, объединяющихся в неразрывную цепочку, дает основание вслед за А.А. Формозовым говорить о существовании андроновской культурной общности. Эти классифицированные андроновские материалы служат источниковой базой для анализа материальной культуры андроновских племен.
Актуальность задачи изучения последней определяется тем, что развитие производственных процессов обусловливает совершенствование орудий труда, которые составляют основную часть производительных сил общества, прогресс которых лежит в основе исторического процесса и в значительной мере определяет общественные отношения. Значение анализа материальной культуры обусловлено к тем, что в недрах андроновской пастушеской культуры, принадлежавшей к хозяйственно-культурному типу (ХКТ) степей, совершился переход к кочевому типу хозяйства, что явилось важнейшей инновацией в культуре Старого Света. Поэтому комплексное рассмотрение культурнохозяйственного типа этого региона представляет первостепенный интерес для выявления специфики палеоэкономического развития и выяснения предпосылок становления яйлажного, а затем кочевого скотоводства в Евразии, что обусловило динамику и интенсивность освоения новых территорий. По мнению английского ученого Д. Тойнби, посвятившего свой труд «Исследование истории» философии истории и оказавшего огромное влияние на развитие различных современных исторических школ, именно степные народы были катализатором всех процессов в истории цивилизации. Изучение динамики скотоводческого хозяйства поможет оценить эту концепцию.
В контексте данной работы определение этнической культуры основывается на трактовке, развитой Э.С. Маркаряном [1973а; 19736] и С.А. Арутюновым [1989] вслед за Л. Уайтингом: этническая культура есть совокупность внебиологически выработанных взаимосвязанных и передаваемых от поколения к поколению механизмов и способов человеческой деятельности, направленных на приспособление к определенной экологической нише в целях воспроизводства этнического коллектива.
Прогресс экономики определялся суммой факторов: стихийной сменой экологических условий (в том числе циклических колебаний климата и увлажненности, доказанных теорией А.В. Шнитникова) и антропогенными факторами — истреблением природных ресурсов, истощением, засолением и опустыниванием почв в результате экстенсивных методов земледелия и скотоводства, и, наконец, ростом популяции, вступавшим в конфликт с ресурсами экологической ниши.
Прогресс производства осуществлялся эволюционным путем. Инновации имели место в любом традиционном обществе, но их число было невелико, а их внедрение осуществлялось медленно и охватывало небольшие коллективы. Однако в эпохи, когда все или многие неблагоприятные факторы вступали во взаимодействие, это приводило к кризису традиционной экономики. Выход из кризиса мог быть осуществлен в результате либо смены территории всем населением или его частью (миграции), либо кардинального перехода к новым способам хозяйствования.
По-видимому, в древнейшие периоды истории человечества глобальные кризисы и резкие смены в экономике были обусловлены в первую очередь при¬родными катаклизмами.
Важнейшей инновацией явился переход в IX—VIII тыс. до н.э. к производящему хозяйству, названный Г.Чайлдом неолитической революцией.
Некоторые инновации в истории цивилизации вызывали поток новых изобретений и вели к коренной смене культуры. Доместикация растений и животных привела к оседлости и возникновению долговременных стационарных поселений, что, в свою очередь, вызвало в социальной сфере трансформацию семейных и родовых структур, а в области идеологии и искусства — становление архитектуры, аграрного календаря и земледельческих культов. Появление в IV—III тыс. до н.э. парной запряжки животных и рала стимулировало изобретение колеса и по цепной реакции — гончарного круга; использование горна для обжига керамики было связано с распространением искусственных сплавов металлов и их отливкой в литейных формах. Эти инновации объясняются повышением термического потенциала общества, который рассматривается как главнейший фактор в истории человечества.
Кризис побуждал общество к интенсивному поиску выхода из ситуации и активизировал изобретательство, создавая условия для развития интеллекта и ускоренной ротации инноваций. С другой стороны, внедрение инноваций, повышение производительности труда, увеличение прибавочного продукта высвобождали у коллектива часть времени для интеллектуальной деятельности и позволяли выделить группу профессионалов — жрецов и художников. Культурные изобретения закреплялись идеологически, включались в мифологическую систему и находили воплощение в искусстве, что приводило к кардинальному переоформлению всего облика культуры. Поэтому целесообразнее говорить не только, а в некоторые эпохи и не столько о социально-экономическом прогрессе, но скорее об интеллектуально-экономическом развитии общества. Представляется, что определяющая, а в некоторые эпохи и опережающая роль идеологии, интеллектуальной деятельности в развитии общества до сих пор недостаточно оценивалась в отечественной науке.
Комплексный анализ материальной культуры дает возможность выяснить прогресс производства не только путем изучения самих орудий труда, но и путем изучения характера производственных процессов. В основу предлагаемой классификации положен технологический принцип. Технология производства рассматривается как условие формообразования, ибо способ изготовления предмета в значительной мере обусловливает специфику его формы. Метод корреляции технологии и формы изделия был применен нами при классификации металлических изделий, псалиев и керамики [Кузьмина, 1966; 1980а; 1985а; 1986а; 19866].
Изучение технологии древних производств и орудий труда дает возможность установить весь комплекс материальной культуры как целостной системы, включающей элементы, обусловленные принадлежностью к определенному ХКТ, приспособленному к конкретной экологической нише, а также функционально не обусловленные элементы и технологию производств, составляющие специфику традиционной культуры. Последние выступают как этнические индикаторы, позволяющие объективно проследить культурную преемственность и перейти к этнической реконструкции. Именно поэтому в основу анализа этногенетических проблем положены данные о материальной культуре племен андроновской общности, данные же об идеологических представлениях и социальной структуре, интерпретация которых субъективна и зависит от принятой этнической атрибуции культуры, использованы лишь для верификации полученных этногенетических построений.
Использование материальной культуры как основы для этногенетических реконструкций осуществляется: 1. Путем построения сквозных диахронических типологических рядов для каждой категории, что позволяет проследить преемственность в сфере культуры и производства, включая этнически значимые элементы культуры (керамика, костюм) и функционально не обусловленные производственные процессы, т.е. ретроспективным методом установить генетическую преемственность разновременных археологических культур и связать их с этнографической живой культурой; 2. Путем соотнесения, совмещения материальной культуры изучаемого древнего этноса, реконструированной на основании данных языка и письменной исторической традиции, с конкретной археологической культурой или культурами определенного культурно-хозяйственного типа, бытовавшего в определенной зоне Евразии. Ретроспективный метод изучения андроновской материальной культуры ставил задачу сопоставления ее с хронологически следующей культурой ираноязычных савроматских и сакских племен и этнографией иранских и индоиранских народов, что диктует включение этого круга источников. Метод совмещения ставит задачу реконструкции культуры древних индоиранцев по данным языка и письменной традиции, что диктует включение в источниковую базу и этого круга источников.