К содержанию 12-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры
История народов севера Сибири до последнего времени изучалась лишь на том сравнительно ограниченном отрезке времени, который освещался русскими документами. О более отдаленном прошлом можно было только догадываться по отрывочным упоминаниям в восточных, главным образом китайских источниках, по данным языка и этнографическим наблюдениям.
Все эти возможности были использованы исследователями якутского народа и результатом явились фундаментальные сочинения вроде «Истории якутов» С. Токарева.
Однако эти работы и ряд других, также весьма значительных, были ограничены наличными источниками и не могли дать полную историю якутского народа. Только развертывание археологических полевых исследований могло предоставить историкам новый материал, восполняющий досадные пробелы.
Трудную задачу археологического изучения Якутии поднял автор рецензируемой книги А. П. Окладников, уже давно известный своими исследованиями на Ангаре, в Прибайкалье и Бурят-Монголии.
Несмотря на трудные условия, осложненные военной обстановкой, А. П. достиг выдающихся результатов, и его выводы из полевых археологических работ стали основой «древней» и «средней» истории Якутии.
Благодаря раскопкам, А. П. смог показать, что на Средней и Верхней Лене человек поселился еще в палеолитическую эпоху. Культура палеолитического населения Лены мало чем отличалась от культуры соседнего ангарского «палеолитического гнезда». Ее изменение, как и в других районах Сибири, заключалось в постоянном переходе от охотничьего быта со значительной оседлостью к более подвижному образу жизни бродячих охотничьих групп. Овальные массивные скребла были и здесь, как и по всей Сибири, наиболее распространенными орудиями. По мнению А. П. Окладникова, уже в это отдаленнейшее время, как и на западе, палеолитические охотники Лены владели изобразительным искусством. Это вполне допустимо, особенно если принять во внимание находки на соседней Ангаре прекрасных образцов палеолитической скульптуры. Однако принятое автором за палеолитическое изображение коня на скале у дер. Шишкино еще нуждается в доказательстве его столь отдаленного возраста: одни
стилистические соображения и утверждения о том, что лошадь ранее эпохи металла могли так нарисовать только в палеолите, требуют еще дополнительного подтверждения. Это тем более необходимо, что тезис об отсутствии лошади на Лене, скажем, в неолите, поколеблен самим А. П. Окладниковым, нашедшим кости домашних животных в неолитической стоянке Малая Мунку.
Описание образа жизни ленского населения в неолитическую эпоху, основанное на многочисленных раскопках стоянок и могильников, является одним из самых удачных опытов реконструкции. Как живые, встают древние охотники-рыболовы, в упорной борьбе с суровой природой добившиеся большого успеха — разведения домашней коровы. Они жили в берестяных обширных урасах, умели делать глиняную посуду с резным узором в виде сетки или отпечатками ткани и пользовались полированными орудиями, среди которых были особенно характерны плоские клиновидные тесла с плечиками. Однако А. П. Окладников ошибается, когда считает эти тесла неизвестными в других областях. Близкие им формы были распространены и в других областях нашего Севера, в частности в низовьях Оби.
Очень интересен опыт реконструкции верований неолитических обитателей Лены. Однако и здесь необходимо особенно тщательно доказать неолитический возраст тех писаниц, изображения которых служат основными источниками для реконструкции.
Несомненной заслугой А. П. Окладникова является выделение нм группы памятников бронзового века Якутии.
При этом он совершенно прав, когда резко полемизирует с теми, кто отрицал наличие бронзового века на Лене, говоря о непосредственном переходе от неолита к железу. Эта точка зрения еще и сейчас довольно распространена
у археологов Севера, несмотря на то, что они на своих «поздненеолитических» стоянках уже давно находят целые мастерские по выплавке меди и отливке бронзовых орудий. А. П. здесь более принципиален и открытую им
бронзолитейню на стоянке у с. Покровского вместе с рядом других находок считает веским основанием в пользу наличия на Лене бронзовой стадии культуры. Жаль только, что им не уточнены границы ленского бронзового века. Известно, например, что там имеются памятники, близкие к «глазковским» Прибайкалья. Однако А. П. во всех своих работах продолжает причислять их к неолитическим, несмотря на наличие в них металла и вещей, позволяющих относить их к середине бронзового века степных районов в Сибири. Поэтому и в рецензируемой книжке к бронзовому веку на Лене причисляются главным образом памятники, сходные с карасукскими, для которых автор вполне правильно указывает севернокитайское происхождение. Но в своем перечислении вещей бронзового века, найденных на Лене, А. П. Окладников напрасно безоговорочно поместил котел на коническом поддоне с двумя ручками, укрепленными гвоздевидными выступами, найденный на Вилюе. Эта интереснейшая находка относится уже к иному кругу памятников «скифского» слоя степной культуры. К этому же новому культурному этапу принадлежат и замечательные кельты, вроде найденного на р. Прониной (рис. 9,1). Хотя на востоке Сибири, как и в Китае, начало этого этапа еще не было ознаменовано введением железа, все же устанавливались связи с Западом, быстро развившим еще в архаические скифские времена индустрию железа.
Железо, По мнению А. П., проникло на Лену около начала н. э. От этого времени нашлись остатки мастерской кузнеца-литейщика у с. Мухтуй. Здесь же оказалась глиняная посуда, украшенная накладным орнаментом в виде валика с нарезками. Это тем более интересно, что аналогичный орнамент в то же время распространяется на широких пространствах более южных областей Сибири (он характерен для таштыкских погребений Минусинской котловины и для курганов типа Шибе на Алтае).
Для этого этапа А. П. Окладников выделяет новый вид писаниц, со схематическими рисунками — «ребусами»,
считая их предшественником письма. Здесь также нужно пожелать автору для большей обоснованности ответственнейшего вывода обратить сугубое внимание на синхронизацию рисунков с другими памятниками эпохи.
Четвертая глава в значительной части посвящена вопросу о происхождении якутской народности. Здесь А. П. Окладников также опирается на всю сумму источников. Учитывая все данные фольклора, этнографии и языка о южном происхождении якутов, автор находит среди древностей Прибайкалья, тот комплекс, который характеризует древних якутов до их отхода на север по Лене. Это так называемая культура «курумчинских кузнецов», носителями которой были, очевидно, племена «курыкан» орхонских текстов и «чумигань» — китайских. Они были родственны другим тюркоязычным племенам Сибири и Северной Монголии, занимались главным образом скотоводством, но знали также земледелие с орошением и ремесла, особенно кузнечное. От китайцев пришло к ним умение выплавлять чугун — искусство, в котором они опередили Европу почти на тысячу лет. Их тюркоязычность подтверждена неоднократными находками надписей, выполненных орхонским (древнетюркским) алфавитом. Общественный строй курыкан можно характеризовать как военную демократию на грани зарождения классов.
Их сложную культуру и общественный быт А. П. Окладников очень ярко иллюстрирует изображениями на писаницах. Эта группа «курыканских» наскальных изображений Верхней Лены определена им очень убедительно. В частности, автор несомненно прав, видя в них большое сходство с одновременными писаницами енисейских кыргызов. Подмеченная А. П. близость и в материальной культуре курыкан и кыргызов очень важна, ее нужно исследовать подробнее, так как в ней может быть заложено очень многое для объяснения этногенеза и судеб обоих народов. В связи с этим может стоять и вопрос о времени ухода курыкан-якутов на север. А. П. называет крушение уйгурского господства в 840 г., как возможную причину этого передвижения. Едва ли это справедливо. Уйгуры были разбиты далеко на Орхоне и Толе, куда перекочевали их основные силы после захвата власти над населением Монголии. Разбили уйгур кыргызы, которые были как-то связаны с курыканами, даже по особенностям языка. Да и неизвестны какие-либо катастрофические нарушения на востоке Центральной Азии в это время. Естественнее связывать эти изменения с более поздней эпохой. Кидане, а позднее джурджени гораздо сильнее могли колебать равновесие Прибайкалья. Наконец Темучин, боровшийся в лице Джамухи со всей первобытной демократией севера и прошедший огнем и мечом земли меркит в Прибайкалье, вполне мог явиться роковой для якутов внешней силой. Темучин мог отбросить их далеко на север, так же как через несколько лет далеко вспять отбросили армии Чингиза некогда высокую культуру близких курыканам-якутам енисейских кыргызов. Мне кажется, стоит обратить внимание на позднейшую фольклорную идентификацию с Чингис-ханом грозного царя, от которого вынуждены были опасаться якуты.
Касаясь русско-якутских отношений в XVII в. и позднее, А. П. Окладников правильно показал прогрессивность установившегося соседства с более высокой культурой русского народа, в массе своей чуждого стремлениям к национальному угнетению. И вместе с тем он ярко охарактеризовал колониальную политику царизма, несшую бедствия всем «инородцам».
Наконец, в последней главе автор нарисовал величественную картину освобождения якутов с помощью братского русского народа от царской кабалы, зарождение их национальной культуры и победоносное развитие в свободной семье народов СССР.
Книга А. П. Окладникова написана простым и ясным языком, легко читается, а прекрасные иллюстрации делают вполне доходчивым весь излагаемый в ней материал. Несомненно ее прочтут все интересующиеся судьбами нашего Севера. Для специалистов же археологов Сибири она надолго станет необходимым пособием.
К содержанию 12-го выпуска Кратких сообщений Института истории материальной культуры