Проблема культурной и этнической принадлежности памятника — одна из ключевых в его атрибуции. Ю.А. Савватеев (1967, с. 124-125) развивал взгляды А.Я. Брюсова, считавшего карельские собрания петроглифов монокультурными памятниками; с критикой концепции культурного единства карельской традиции наскального искусства выступил А. Д. Столяр (1994а, с. 57), разделив по ряду критериев онежскую и беломорскую традиции. Очевидно, что в первую очередь культурным индикатором для такого рода памятников являются составляющие их репертуар образы и сюжеты , определенные пантеоном и мифологией конкретного лингвоэтносоциального конгломерата. Однако репертуар памятников, как правило, представляется количественно-статистической сводкой; сюжетной типологии карельских петроглифов, насколько мне известно, до сих пор нет.
Представленный ниже анализ нескольких композиций петроглифов Онежского озера, Бесовых следков, Залавруги, конечно, не дает решения поставленной проблемы, однако позволяет приблизиться к пониманию мифологической образности, определившей конкретный культурно-исторический облик каждого памятника. Рассмотрены некоторые двучленные вертикальные противопоставления персонажей различной морфологической принадлежности, сохраняющие инвариантную полярную структуру во всех изводах.
• Онежское озеро. Среди изученных и опубликованных исследователями Эстонского общества изучения первобытного искусства (г. Тарту) петроглифов устья Водлы (Poikalainen V., Ernits E., 1998) выделяется ряд изображений лося, попирающего передним копытом расположенного внизу лебедя (в одном случае конечность животного сливается с шеей птицы) (Пойкалайнен В., Эрнитс Э., 1990, с. 107). Однако тождественные композиции присутствуют и в южных собраниях комплекса, на м. Кладовец (сцена иконографически и стилистически аналогична усть-водлинским) и эрмитажном камне с м. Пери-III (рисунок заметно отличается по стилю, фигуры не пересекаются, хотя корпус лебедя также расположен под передним копытом лося).
По мнению Э. Эрнитса (1990, с. 28), эти противопоставления свидетельствуют о дуально-экзогамных отношениях общества, однако, как демонстрирует этнографическая современность, такой фратриальный дуализм имеет глубинные связи с дуализмом космологическим (Топоров В.Н., 1980, с. 69-70). В таком случае сцены данного типа соотносятся в той или иной степени со всеми космологически окрашенными текстами святилища; в частности, оппозиция лось/водоплавающая птица может кореллировать с противопоставлением лось/лодка (м. Ка- рецкий Нос и м. Пери-Нос). Если образ лебедя символизирует мифологические представления о преисподней (Лаушкин К. Д., 1962, с. 231-233; Эрнитс Э., 1990, с. 28) (статическая модель), то изображение ладьи предков связано с ритуальной специализацией модели мира в динамическом аспекте (преисподняя ассоциируется с прошлым) и конкретными областями и функциями нижнего мира, связанного с водной стихией.
• Бесовы следки. Известные здесь изображения водоплавающих птиц с фигурами лосей не объединяются, лосю противопоставляется другой обитатель воды — белуха. Морское животное также расположено внизу и попираемо копытами зверя (в некоторых случаях показаны соединительные линии). Следовательно, в сознании создателей петроглифов Бесовы следки представителем нижнего мира являлся гигантский подводный зверь (ср. огромную чудовищную рыбу карело-финской мифологии).
Как и в оппозиции лось/водоплавающая птица, здесь реализована дуалистическая модель мира; ее варианты в специализированных формах культа (поклонение предкам и т.п.) достоверно здесь не распознаются, во всяком случае в сюжетные изображения выделенного типа входят только основные зооморфные классификаторы полярно противопоставленных космических сфер.
• Залавруга. Здесь также известны многочисленные изображения белухи, однако изображается она исключительно в повествовательных сценах убийства подводного чудовища — локальный беломорский вариант сюжета борьбы с мировым змеем (их почему-то называют сценами морского промысла), восходящих скорее к протоэпической, нежели космологической традиции. Бинарную оппозицию с интересующими нас персонажами составляют древнейшие в комплексе (Столяр А.Д., 1976, с. 114-115, 119) рисунки лодок и кортеж оленей (или лосей) Старой Залавруги (палимпсест не обязательно свидетельствует о диахроничности; если же изображения животных и выполнены позже, то наверняка не без учета прежде исполненных лодок).
Ладьи центрального панно Старой Залавруги вряд ли аналогичны лодкам повествовательных многофигурных композиций Новой Залавруги: сочетание олень(лось)/лодка является универсальным сюжетом наскального искусства всей Северной Евразии и некоторых памятников Центральной Азии, «морской промысел» — локальный сюжет, характерный только для петроглифов Залавруги, причем лодку может замещать отдельная антропоморфная фигура (в таком изводе сюжет известен и на Онежском озере, и на Бесовых следках). Архетипы мифологии древнего Севера у создателей залавружских петроглифов сменяются оригинальной сю- жетикой историко-эпического типа («батальные» и «охотничьи» сцены), а сам памятник приобретает довольно индивидуальный облик. Статические модели мироздания с их обобщенным символизмом на Залавруге отсутствуют.
Итак, изображения лосей, водоплавающих птиц, морских животных и лодок представлены во всех известных собраниях петроглифов Карелии. При этом их комбинации, составляющие инвариантный сюжет, отличаются в разных памятниках. Например, образ лебедя, семантически активный в космологических схемах онежских петроглифов, оказывается абсолютно релевантным в подобных композициях Бесовых следков; чрезвычайно актуальное в изображениях Залавруги сражение с морским зверем на Онеге показано в двух кратких сценах (м. Бесов Нос), на всем фоне онежского ансамбля являющихся несомненными интерполяциями, следствием интеркультурных контактов. Характерный для Онеги и Залавруги мифологический историзм, проявляющийся в апелляции к предкам, на Бесовых следках выражен слабо или не выражен вовсе, а на Залавруге развивается в мощную нарративную традицию, наполняющую петроглифы событийностью.
Если в сочетании с лосем лебедь и морской зверь контаминируют как персонажи эквивалентные (локальные различия относятся, конечно, к специфике экологической ниши конкретных памятников), то подключение к одному из полюсов изображения ладьи смещает смысловые акценты и новая оппозиция становится дополнительной по отношению к первой. Образ лося — универсальный культовый символ Северной Евразии эпохи неолита и бронзы — ни в какие контаминации, по-видимому, не входит .
Схематически и обобщенно можно представить рассмотренные противопоставления как треугольник с неравными сторонами: ЛОСЬ (ОЛЕНЬ) -> ЛАДЬЯ -> ВОДОПЛАВАЮЩАЯ ПТИЦА (МОРСКОЕ ЖИВОТНОЕ)
Реализации всех возможных в этой схеме оппозиций не типичны ни для одного памятника; каждая конкретная традиция актуализирует лишь некоторые из возможностей. Амбивалентность семантики лодки реализуется только в повествовательных циклах Залавруги, причем, по-видимому, на различных исторических этапах. Спектр востребованных в конкретной традиции наскального искусства реализаций мифологемы определяется культовыми нуждами и культурными потребностями создателей святилища.
Рассмотренные выше образы — лишь небольшой фрагмент величественного здания древ¬ней мифологии карельских племен, однако анализ свидетельствует, скорее, о различной куль¬турной принадлежности их создателей.